Предыдущий день Вторник 24 марта
Проснулся от жуткой головной боли и нестерпимого желания поссать. Процесс мочеиспускания оказался столь болезненным, что я заорал, когда моча просачивалась через булавочную головку. Бодун был настолько силён, что я испугался собственного крика. Разбудили мои вопли и даму. От трудов прошлой ночи мои волосы прилипли к коже, и казалось, что на голову надет волосяной шлем. Я надеялся, что помешанная на сексе верзила скоро свалит, и я смогу полечить последствия вчерашнего перепоя. Но она об этом даже не думала, а восседала нагишом на кухне и допивала последние капли моего пива. Я торопливо высосал остатки спиртного, чтобы не дать этой красотке прикончить всё. Я выжрал так много, что как только пиво кончилось, из меня практически хлынула рвота. Баба сидела, как приклеенная, хотя пить больше было нечего.
Затем она голышом развалилась на диване. Длина её ног позволяла, не вставая, включить телевизор. В туалете у меня вызревала бражка. Я решил приступить к распитию первача, хотя до готовности ему было далеко. Заметив ведро, баба притащила его в гостиную и начал черпать половником, как минералку. Меня это так выбесило, что я принялся лакать это полуперебродившее дерьмо по-взрослому. Целый день мы бухали. Вечером нагрузившийся я полез на антресоль. Проснулся от скрипа ведущих наверх ступенек. Огромная бабища ринулась на меня. Глаза её блестели, как у бешенной коровы. Второй раз надо мной нависла угроза выселения.
- Больше, больше, сильнее, сильнее, верещала эта кобыла.
Время от времени тётка успокаивалась, но стоило мне задремать, как меня будили рёвом в ухо:
- Я еще тебя хочу!
Закончилось это буйство через четыре часа, и я, наконец, начал засыпать, но внезапно почувствовал, как таз мой горит в огне. На границе сна и яви меня разбудил процесс какой-то жуткой сепарирующей циркуляции в кишечнике. Это недоваренный самогон начал свою грубую работу. Я сообразил, что лестницей воспользоваться не успею, перепрыгнул через бортик антресолей и посеменил в сортир. Производимый мной шум создавал впечатление, что все кишки оказались снаружи. Пот, который стекал с меня, пока я выдавливал содержимое своего живота через жопу, образовал на полу лужицу. Через мгновение в дверь туалета постучали и послышалась умоляющая просьба:
- Ты там еще долго?
- Разумеется, долго! - рыкнул я.
Еще через мгновение стук стал более требовательным.
- Мне очень, очень срочно нужно.
Сквозь дверь я слышал бурчание у неё в животе. Самогонка и тут сделала своё дело, просто у бабы кишечник был на пару метров длиннее моего. Я бессильно крикнул, чтобы ждала своей очереди. А затем услышал из-за двери звук струи, текущей по жирным ногам этой коровы, потом еще и еще один. Плачущий голос пожаловался:
- Ну, раз уж ты не пустил...
Баба обделала всю стену в прихожей и, что ужасней всего, еще и стоящую там вешалку.
Следующий день -------------------------------------------------------------------------------------
Tiistai 24.3
Heräsin hirveään jysäriin ja kusihätään. Vessassa huomasin, että kuseminen sattui niin helvetisti, että oli pakko kiljaista kusen tullessa tapin päähän. Oli sen verran paha kankkunen, että säikähdin oma kiljahdustani. Akkakin heräsi kiljahdukseen. Tukkani oli edellisen yön työstamisestä liimaantunut päänahkaani kiinni. Näytti kuin mulla olisi ollut hiuksista tehty kypärä päässä. Toivoin korston seksihullun akan lähtevän pian, jotta olisin päässyt korjaamaan kankkusta. Akka ei tehnyt elettäkään lähteäkseen, vaan joi ilkosillaan keittiössä meikäläisen viimeisiä bissejä. Lutkutin jäljellä olevia kaljoja niin nopeasti kuin pystyin, ettei kanttura ehtinyt lipittää kaikkia puikkoja. Multa meinasi liiasta hotkimisesta ruiskahtaa yrjöt juuri kun kaljat loppuivat. Akka ei tehnyt elettäkään lähteäkseen, vaikka kaikki keppanat oli jo kietaistu naamioon.
Akka retkotti alasti sohvalla. Sillä oli niin pitkät jalat, että se olisi voinut sohvalla istuessankin tökätä varpaallaan telkkarin auki. Mulla oli vessassa kiljuämpäri porisemassa. Päätin ryhtyä vetämään kiljua, vaikka se oli vielä keskenkäynyttä. Akka huomasi kiljuämpärini, raahasi sen olohuoneeseen ja alkoi kauhoa sitä kuupalla kuin lähdevettä. Mua vitutti niin paljon, että aloin itsekin ryypätä sitä keskenkäynyttä paskaa oikein tosissaan. Joimme koko päivän. Illalla kipusin kännissä parvelle. Heräsin parven rappusten nitinään. Akan köriläs syöksyi päälleni hullun lehmän kiilto silmissään. Sain toisen häätöuhkauksen.
- Enemmän, enemmän, kovemmin, kovemmin, hevosen puolikas kiljui.
Välillä eukko rauhoittui, mutta juuri kun olin pääsemässä uneen, heräsin murahdukseen korvani juuressa.
- Mä haluun sua enemmän!
Lopetimme neljän tunnin riehumisen jälkeen ja aloin vihdoin nukkua, vaikka tunsin koko lantioni olevan kuin tulessa. Olin juuri vaipumassa uneen kun havahduin hirvittävään separaattorimaiseen kiertoon suolistossani. Keskenkäynyt kilju oli alkanut tehdä tylyä työtään. Tajusin, etten ehtisi käyttää parven rappusia, joten hyppäsin parven reunan yli ja pingoin lyhyin askelin vessaan. Pöntöstä nousevasta metelistä päättelin, että olin junttaamassa koko suolistoa pihalle. Tuskanhiestäni ilmestyi lattialle lätäkkö punnertaessani koko mahaani perseen kautta pihalle. Hetken kuluttua vessan oveen koputettiin ja sieltä kuului anova pyyntö:
- Meneeko sulla vielä kauan?
- Varmasti menee! murahdin.
Hetken kuluttua oveen koputettiin vaativammin.
- Mun pitäisi päästä aika pian.
Kuulin akan mahan murinan oven läpi. Kilju oli tehnyt tehtävänsä myös eukolle, jolla oli luultavasti pari metriä pitempi suolisto kuin meikäläisellä. Huusin akkaan kyllästyneenä, että odottaa vuoroaan. Hetken kuluttua kuulin oven takaa hermostunutta läskijalkojen lätystelyä ruiskahduksen, toisen ja vielä kolmannen. Itkuinen akan ääni valitti:
- No kun sä et päästänyt...
Akka oli paskantanut pitkin eteisen seiniä ja mikä kamalinta, myös eteisen vaatenaulakkoon.