Наши и не наши, или Патриотическое крючкотворство
Случился намедни у меня спор с некоторыми френдами на предмет того, как рассматривать погибший над Синаем самолет - наш или не наш. Те френды, апеллируя к тому, что самолет был в лизинге и потому формально принадлежал ирландской компании, полагают, что считать его нашим нельзя: пассажиры наши, экипаж наш, а самолет в целом - не наш.
И вывод из этого, правда, так и не озвученный, но явно подразумеваемый (из серии «сказал А, скажи и Б»): хоть людей и жалко, но гибель лайнера к нам имеет как бы косвенное отношение.
Один френд даже так возбудился, что тут же и отфрендился…
Интересно, что определение «российский», приложенное к тому самолету, их нисколько не покоробило, а вот «наш» - возмутило. Это, кстати, к вопросу эквивалентности означенной терминологии и возможности адекватной замены «русского» на «российский»…
Во время Отечественной войны Александр Покрышкин, трижды герой Советского Союза и всемирно известный летчик-ас, летал на ленд-лизовской «Аэрокобре». Ленд-лиз - тот же лизинг с требованием возврата после войны уцелевшего оборудования обратно в САСШ. Другими словами, «Аэрокобра» Покрышкина юридически все время оставалась американской. И как же нам рассматривать самолет Покрышкина, дорогие френды, приписанный к конкретной части Красной Армии, с красными звездами на крыльях, с самим Покрышкиным в кабине, выполняющий задания нашего командования - как наш или как не наш? Или как не совсем наш? И тогда насколько он не совсем наш? И как было бы правильно рассказывать о его (и Покрышкина, и самолета с Покрышкиным внутри) подвигах в прессе - «наш самолет сбил пару немецких» или «американский самолет с нашим летчиком», а?
А ведь лайнер «Когалымавиа» в этом смысле ничем не отличается от самолета Покрышкина. Ну, совершенно ничем.
Понятие «наш» в контексте данной ситуации (т.е. с точки зрения политической, идеологической, культурной, целевой) определяет не формальную юридическую принадлежность самолета (или какого другого устройства), а то, кто через него, так сказать, демонстрирует свой флаг. А свой флаг демонстрируем мы, т.е. Россия, и только мы. И это безусловно! Именно поэтому погибший лайнер - наш лайнер. И ничей больше!
И вывод из этого, правда, так и не озвученный, но явно подразумеваемый (из серии «сказал А, скажи и Б»): хоть людей и жалко, но гибель лайнера к нам имеет как бы косвенное отношение.
Один френд даже так возбудился, что тут же и отфрендился…
Интересно, что определение «российский», приложенное к тому самолету, их нисколько не покоробило, а вот «наш» - возмутило. Это, кстати, к вопросу эквивалентности означенной терминологии и возможности адекватной замены «русского» на «российский»…
Во время Отечественной войны Александр Покрышкин, трижды герой Советского Союза и всемирно известный летчик-ас, летал на ленд-лизовской «Аэрокобре». Ленд-лиз - тот же лизинг с требованием возврата после войны уцелевшего оборудования обратно в САСШ. Другими словами, «Аэрокобра» Покрышкина юридически все время оставалась американской. И как же нам рассматривать самолет Покрышкина, дорогие френды, приписанный к конкретной части Красной Армии, с красными звездами на крыльях, с самим Покрышкиным в кабине, выполняющий задания нашего командования - как наш или как не наш? Или как не совсем наш? И тогда насколько он не совсем наш? И как было бы правильно рассказывать о его (и Покрышкина, и самолета с Покрышкиным внутри) подвигах в прессе - «наш самолет сбил пару немецких» или «американский самолет с нашим летчиком», а?
А ведь лайнер «Когалымавиа» в этом смысле ничем не отличается от самолета Покрышкина. Ну, совершенно ничем.
Понятие «наш» в контексте данной ситуации (т.е. с точки зрения политической, идеологической, культурной, целевой) определяет не формальную юридическую принадлежность самолета (или какого другого устройства), а то, кто через него, так сказать, демонстрирует свой флаг. А свой флаг демонстрируем мы, т.е. Россия, и только мы. И это безусловно! Именно поэтому погибший лайнер - наш лайнер. И ничей больше!