Письма Самуила-Готлиба Гмелина из плена
Немного о С.-Г. Гмелине
Из Берекея 20 дня Апреля 1774 года.
Его высокоблагородию господину полковнику и кавалеру и Кизлярскому коменданту Иван Ивановичу фон-Штендеру.
Казанищенский владелец Дисис-Магмет, при отъезде своем от Усмея, призвав меня, объявил, что он у Усмея меня выпросил и чтобы я точно был уверен, что он через десять дней приедет опять сюда, и меня непременно возмет, а между тем временем должен он поговорить с Темир-Булат Черкасским и есть ли то готово, что ему Темир-Булат обещал, то он немедленно меня возмет; при том меня просил, чтоб я об этом к вам и Темир-Булату Черкасскому написал, что я и ученил, прося ваше высокоблагородие, чтобы вы его удовольствовали обещаниями, каких обстоятельства потребуют и какия без дальних следствий учинить можно. А Уцмей на представление словесное дворянина Филатова ответствовал, что ему отпустить меня не можно прежде, нежели суд с Андреевцами по их законам и обычаям от вашего высокоблагородия учинен будет, а о деньгах сказал, что он это представил для того, что, может-быть, Андреевцам легче покажется деньги отдать вместо Терекеменских Татар. Когда же ему Филатов представил, что Темир Андреевский ему брат, и что они по дружбе и братству могут между собою разобраться без дальних ссор и захватов Российских людей, Уцмей на то сказал, что это правда, что он ему брат, но он много захватывал их людей за баранту, однако не получил своих Терекеменцов, а как недавно уведомился, что Андреевцы наши подданные, то он наших Российских людей захватил, надеясь, что Россия принудит Андреевцев его удовольствовать. О всем сем Филатов и студент Михайлов вам обстоятельнее донесут. Чтож до меня касается, я не могу понять, для чего Уцмей от России требует то, что находится у его брата, и не знаю, который меня обманывает, Уцмей или Дисис-Магмет. Есть ли сей последний правду мне обещал, то ваше высокоблагородие покорнейше прошу его обещаниями удовольствовать и склонить к тому, чтобы он меня немедленно взял, ибо время медленности не требует. На Уцмея Фет-Али хан войною идет, и Уцмей уже по лесам ночует, со дня на день неприятеля ожидая. Я опасаюсь, чтоб в этом смятении, от Уцмея в отчаянии, или от сборищнаго варварскаго, из разных народов состоящаго, Фет-Али ханова войска какого зла мне с людьми не причинилось. При том разсудите, какая остановка во всех делах, по должности моей касающихся, от долговременнаго моего здесь пребывания происходит. Есть ли же на Дисис-Магмета надежды нет, то паки принуждать усильнейшим образом Андреевцев, всему моему несчастью виновных, чтобы меня выручили. Многие Андреевцы сюда приезжают, и не знаю для чего ложные слухи распускают, будто Крым у нас отнят, Моздок и Кизляр и Казань взяты; также известно, что многие из Терекеменцов, в Андрееву деревню ушедших, хотят паки к Уцмию возвратиться; так же из Андреевой деревни слух пал, будто вы просили Шамхала и Фет-Али-хана, чтобы или украсть, или силою взять, что Уцмей сам Филатову объявил. При том Темир Андреевский Уцмею друг, а Шамхал неприятель, да и Шамхал рад, что меня задержали и не выпускают. Все сии обстоятельства вашему высокоблагородию известнее, нежели мне; мне только остается в заключение вас покорнейше просить, чтобы каким-нибудь образом скорее меня выручить для вышеписанных обстоятельств.
Профессор Гмелин.
* * *
Из Маджалиса с Кавказских гор. 23 Мая 1774 года
Известно вашему высокоблагородию, что я в начале сего года из города Баку приличным сообщением просил вас, дабы благоволили, как мне в силу инструкции моей из Дербента в Кизляр сухим путем exaть непременно должно, прислать мне в Дербент такую военную команду, какую довольною разсудить для безопаснаго меня провождения от Дербента до Кизляра, при том я упомянул, не получивши такой команды или ответа, что сухим путем ехать опасно, из Дербента не выйду. На мою просьбу вы согласились, прислали мне команду, в 25-ти человеках состоящую, и при ней ответ на мое сообщение, в котором, между прочим, об Уцмее писали, чтобы я его, по причине его отзывов, приласкал подарками. Отзыв на Российском языке значит ответ или отказ; а какие эти отзывы были, того не упомянуто; а о опасности ни слова также не было упомянуто. Таким образом, положась на ваше знание, команду и мурз, от вас присланных, отправился я из Дербента и Хайдатским Уцмеем пойман и ограблен, конвой почти весь и мурзы отпущены, а я удержан за баранту, о чем Уцмей и писал тогда к вам. Хотя от Уцмеева владения до Кизляра в 8 дней удобно взад и вперед съездить можно, однако от вас через семнадцать дней письмо к Уцмею прислано, которым вы требовали, чтобы он меня немедленно отпустил, писано так же было и от его превосходительства господина генерал-поручика и кавалера Ивана Федоровича де-Медема о том же но Уцмей совсем отказал и письменно вам объявил, что не токмо меня не отпустит, но и всяких Российских людей, через его владение проезжающих, ловить и удерживать будет, пока двухсот семей Терекеменцов и семидесяти Жидов, за тридцать пред сим или более лет от него в Андрееву деревню бежавших, не получит. При том и я к вашему высокоблагородию писал, изъяснив вам бедность моего состояния и прося о скором избавлении, но в три недели никакого от вас ответа не получил. Между тем Уцмей мне объявил, что он за Терекеменцов своих может деньги взять, и тридцатью тысячами рублев доволен будет; при том требовал, чтобы я об этом написал, и сам от себя письмо о том же к вам послать обешал, что и учинено; и я послал к вам студента моей экспедиции Ивана Михайлова, чтобы словесно вам все состояние дела изъяснил; при том и письменно вам требование Уцмеево объяснил, прося так же, чтобы вы, по благоразумию вашему, меня освободить постарались. Как я ожидал Михайлова возвращения, приехал к Уцмею посланный от Андреевских владельцов Казанищенсий владелец Дисис-Магмет требовать меня от Уцмея и ему объявил что он за мною только приехал и не отъедетъ, пока меня не выпросит. В тот день, когда он от Усмея поехал, по утру он Дисис - Магмет меня позвал и мне чистосердечно, повидимому объявил, что он с Уцмеем дело о моей свободе окончил, что через десять дней назад лриедет и меня возьмет. Через восемь дней потом Михайлов приехал, и с ним дворянин Филатьев, [77] с письмами от вас к Уцмею посланной, но оба они никакой помощи мне не привезли, выключая малое число провианта и обстоятельное известие о состоянии дела моего. Ибо Уцмей дворянину о выпуске моем, именем вашим просящему, отказал и требовал, чтобы люди его ему были отданы. По приезде дворянина на другой день, т. е. 21 Апреля, Уцмей в горы меня отвести приказал, в деревню Маджалис, где я и теперь нахожусь в крайней бедности, и шестую уже неделю ожидаю вашего вспоможения, но тщетно, а что впредь последует, не знаю. Между тем должность моя и дела государственныя, мне от Ея Императорскаго Величества порученныя, понуждают меня объявить вам следующее. Хотя все Академическия, Астрономическия и Физическия экспедиции особливым благоволением наслаждаются от ея Императорскаго Величества и все имянным высочайшим ея повелением учреждены и отправлены по государству; однако мне порученная особливую милость и матернее попечение Ея Императорскаго Величества чувствовать счастие имел; ибо кроме онаго общаго о всех экспедициях имяннаго повеления,. во все губернии посланнаго, Ея Императорское Величество о моей экспедиции два особливых имянных указа к бывшему Астраханскому губернатору Бекетову послать благоволила; первый о отправлении меня в Персию, а другой, - чтобы меня отправить на восточный берег моря Каспийскаго, в котором Ея Императорское Величество большее, нежели матернее, к моей экспедиции благоволение оказать изволила; ибо, между прочим, Астраханскому губернатору повелела, дабы он мне объявил, чтобы в бытность мою на восточном берегу далее от берега не удалялся; дабы хотя я и попадусь в варварския руки, можно было меня возвратить. Но там старанием Астраханскаго губернатора и губернской канцелярии не токмо никакого несчастия мне не приключилось, но и великая честь во всех местах оказана. Из сего следует, что когда Ея Императорское Величество, всемилостивейшая самодержица наша, Астраханский губернатор и губернская канцелярия толикое попечение о безопасности, предосторожности и выгодах моей експедиции приложили, то правда требует, чтобы всякий Российский комендант равное старание возымел, а особливо ваше высокоблагородие, потому что вы приняли на себя из Дербента в Кизляр препроводить. Но вместо того, чтобы мне теперь быть в Кизляре или Петербурге, сижу четвертый уже месяц в крайней бедности, нищете и отчаянии за препровождением и старанием вашим. Ибо есть ли бы вы в Дербенте ко мне команды оной малой не прислали и написали, что ехать опасно сухим путем, я бы обратно в Баку отправился на судно мое и теперь давно бы был в России. Но понеже так сделалось, и пойман от Уцмея, от первых дней Февраля месяца, по сие время можно бы изыскать способ к моему освобождению, и вы имели изрядный, но не знаю для чего его упустили, а именно: Андреевских владельцев задержать и по тех пор не пускать, пока бы я возвратился. Ибо за них я задержан, и так праведно было за меня их задержать. Но как прошедшаго возвратить не можно, и что уж сделано, того переделать нельзя, то я ваше высокоблагородие покорно прошу от сего времени больше обо мне попечение возыметь, нежели прежде, и мое дело причесть к другим вашим делам, которые поважнее обыкновенных, и наконец исторгнуть меня из рук неприятельских, в чем, дабы вы успеть могли, предложу вам способ, который сам Уцмей, в ужасе от Фет-Али-хана и шамхала приведенный, мне подал. За десять дней пред сим прислал он ко мне Андреевскаго у него для обучения детей живущаго попа объявить, что он от Андреевцев ни людей своих, ни денег не требует, а только хочет, чтобы они с ним попрежнему в союзе жили, и в случае нужды вспоможение давали; что ежели Андреевцам Россия дозволит, он обещает меня отпустить. И так мне предложил, чтобы я от себя человека с письмами послал к вам и сам своего послать обещал; но прежде хотел послать к Дисис-Магмету просить совета. Посланный от Дисис - Магмета третьяго дня приехал и объявил, чтобы Уцмей на Андреевцев не надеялся. И так он послать людей к вам отказал. Но как я его просил, чтобы он мне дозволил своего человека послать и дать знать вам о его требовании; он согласился. Сей случай я употребил в пользу и посылал к вам того же студента Ивана Михайлова, который вам все обстоятельства изъяснит. Впрочем, мое мнение есть следующее. Из всех речей и обстоятельств видно, что Андреевцы хотят с ним в дружбе жить и вспоможение давать; таким образом можно им дозволить, чтобы они в этих делах сами между собою разбирались, как вы о Терекеменцах к Уцмею писали; есть ли же не хотят подлинно, как Уцмей сказал, то ничего другого не остается, как их усильно принудить, чтобы меня возвратили; понеже я за них содержусь в плену. Впрочем все на ваше разсуждение оставляю; только вас уверяю, что каждая неделя моего здесь пребывания великия препятствия в делах моей экспедиции причиняет, или, лучше сказать, совсем оныя остановила; от чего коликой ущерб казне государственной, а особливо Академии Императорской, сами вы разсудить можете. Наконец, ваше высокоблагородие прошу, дабы вы благоволили такия мне вспоможения в сей крайней бедности оказать, каких студент Михайлов моим именем от вас просить будет, а особливо посылать ко мне всякую неделю известия и нужный провиант, ибо Уцмей посланных не задерживает; при том есть ли что темно вам в сообщении сем попадется, он вам изъяснит, и все, о чем он вас словесно или письменно просить будет, за мою истинную просьбу почитайте, а особливо известия частыя и провиант посылать, есть ли мне избавление не скоро последует, ибо нет ничего беднее, как сидеть у неприятеля в гладе и отчаянии. А вам никакого труда не состоит дворянина сюда послать с нужными вещами.
Самуель Гмелин.
* * *
Из Ахмет-Кенися, 11 дня Иуля 1774 года.
Коменданту Штендеру.
Уцмей на ваши ласковыя письма не склоняется, но еще больше гордится и грозит, как вы из письма его увидите, и дворянин Тарасов вам разскажет. Чего он требует, я не знаю, только думаю, что лучше его удовольствовать поскорее и меня взять; есть ли он только требует, чтобы Андреевцы к нему на помощь пришли, то можно им сие дозволить с тем, чтобы я немедленно был отдан, и в Петербург отписать, что для сей нужды это им дозволено. Я нахожусь при смерти, а Уцмей грозит не знаю что сделать надо мною, а делать ему осталось две крайности: или умертвить меня гладом, либо оружием или продать. Обо всем вас обстоятельно уведомит дворянин Тарасов; я вам только напоминаю, чтобы полезное было для России, чтобы варвары воевали против варваров и друг друга погубили, нежели, чтобы я пропал. Итак я думаю лучше бы дозволить или приказать Андреевцам идти на помощь к Уцмею, нежели приказывать им отказываться от дружбы Дисис-Магмета и Али-Султана, чего Уцмей не боится; ибо знает, что они за Россию не станут с ним воевать и, может-быть, Андреевцы притворно с ними подружились, а внутренне в том же союзе находятся, и будут тайно помощь посылать. Всего бы лучше было всех Андреевских владельцев и лучших узденей, зазвав в Кизляр, посадить в аманатный двор с таким объявлением, что по тех пор выпущены не будут, пока я не приду в Кизляр, и приказать им посылать своих лучших людей к Уцмею разбираться по своим законам и его удовольствовать или деньгами, или людей его отдав, или трактаты с ним заключа; а им сказать, что Россия за них тридцать тысяч денег не отдаст.
Профессор Гмелин.