О «юдобоязни» Андрея Белого 1/4
Мысль, устремленная a realibus ad realiora, не удовлетворялась политико-правовым и иными злободневными аспектами еврейского вопроса - он объявлялся как минимум "роковым и окончательным для России" [2]. Предпочтение, которое оказывалось эсхатологическому ракурсу обсуждения еврейского вопроса, делало несущественным факт малой осведомленности большинства модернистов в действительной жизни современного еврейства и в классической еврейской культуре; ведь и Владимиру Соловьеву, который, как известно, выделялся на этом фоне (выучив древнееврейский язык, он ознакомился с памятниками еврейской религиозной письменности), судьба еврейства рисовалась прежде всего в перспективе утопии о вселенской теократии.
Другая особенность подхода модернистов к еврейскому вопросу восходила к их культу "двойной бездны" - одновременного видения прямо противоположных истин. Традиционные (немодернистские) субкультуры не располагали такой оптикой, отчего, например, позиция Василия Розанова, совмещавшая "психологическое юдофильство с политическим антисемитизмом" [3], не совпадала ни с космополитизмом (=филосемитизмом) либералов, ни с национализмом (=антисемитизмом) консерваторов.
Примечательно, что статья, написанная Николаем Бердяевым для филосемитского сборника "Щит" и содержащая непривычно диалектическую трактовку вопроса ("Антисемитизм и угнетение евреев есть такое же бессилие, как и готовность подчинить русское нравственное и культурное сознание еврейскому нравственному и культурному сознанию" [4]), была из сборника удалена. Примечательно и то, что, когда Федор Сологуб, один из соредакторов издания, возмутившись фактом исключения бердяевской статьи, затеял разбирательство, против него самого было выдвинуто обвинение в параллельном сотрудничестве в прогрессивной и в реакционной печати [5], т.е., собственно, в нарушении норм литературно-общественного поведения; ясно, что будь это сотрудничество не параллельным, а последовательным (результатом "эволюции"), оно оказалось бы куда более приемлемым. Примечательно, наконец, что приглашенный участвовать в аналогичном сборнике Сергей Булгаков испытывал серьезные колебания, поскольку, как он признавался в частной переписке, его отношение к еврейству было "антиномическим" - сочетало "крайний филоиудаизм" с "крайним антижидовством" [6]. (Смысл этой антиномии в полной мере раскрывается при обращении к широкому контексту данного и подобных ему высказываний. Булгаковский "филоиудаизм" вовсе не синонимичен восхищению древней религией, а его "антижидовство" не означает отвращение к еврейству как этнической реалии; речь идет и не о симпатии к сионистскому и антипатии к ассимиляторскому решению еврейского вопроса. Ставить последний необходимо, но не столько ради него самого, считает Булгаков, сколько ради присутствующей в нем "в чрезвычайно остром, но вместе с тем и замаскированном виде" проблемы русского национального самосознания, открытому обсуждению которой препятствует "рационалистический космополитизм нашей интеллигенции, задающей тон в печати и общественном мнении" [7]. Таким образом, ценность "еврейского" как повода беседы о "русском" и есть источник булгаковского "крайнего филоиудаизма", а враждебные этой беседе космополитические настроения либералов питают его "крайнее антижидовство".)
Среди причин малой изученности проблемы "русский модернизм и еврейский вопрос" следует указать и на дефицит информации: многие тексты, способные прояснить ситуацию, не предназначались авторами для печати и не обнародованы. Так, при публикации в 1940 году обширной переписки Александра Блока и Андрея Белого [8] места, затрагивающие еврейский вопрос, были опущены [9]. Почти сорок лет спустя свет увидели некоторые дополнения к этой публикации [10], и здесь, комментируя слова Блока о том, что издательство "Сирин" обещает стать "большим арийским делом", публикатор сообщает: "В 1911-1912 годах Блок остро переживал идею борьбы Востока и Запада, „желтой опасности“ и „арийской“ культуры. „Желтокровию“ современного разлагающегося буржуазного общества необходимо было, по мнению Блока, противопоставить „арийскую“, то есть духовную, творческую, подлинную культуру" [11]. Комментарий обдуманно невнятен, а между тем надобности писать невнятно не возникло бы, имей публикатор возможность, например, процитировать предыдущее (и хранящееся в том же архиве) письмо Блока к Белому, в котором о владельце "Сирина" говорится, что он "хочет поставить дело <...> на реальную почву, не меценатствуя, но и не занимаясь эксплуатацией, как это свойственно издателям-евреям" [12].
Что же касается "желтой опасности", то у Блока и, как будет показано далее, у Белого в объем этого понятия входило, помимо апокалиптики во вкусе Владимира Соловьева ("панмонголизм"), представление о "еврейской угрозе". Для характеристики блоковской символики "желтого" полезно привести выдержку из воспоминаний историка Александра Преснякова о беседе с поэтом в 1913 году: "А.А.Блок говорил о евреях. <...> Говорил о неразрешимости русско-еврейского вопроса, потому что даже самый душевно-цельный еврей, если его понять, прочувствовать - вскрывает в глубинах психики, б.м. даже психофизики своей - некоторую основу, перед которой сжимается с содроганием чувство арийца. Говорил о „могучей силе отравы“, которую несут евреи в арийскую среду. Эта отрава рисовалась ему в „желтых“ тонах. Эта „желтая“ сила - отравляет все светлое, принижая и засасывая его тиной пошлости. И пошлость быта вырастала в его речи в „желтый яркий мираж“ - в космическую силу претворяющую мертвящей отравой всю жизнь. И это надвигающаяся с роковой неизбежностью сила. Мощь семитизма - в соблазне посюстороннего рая, вполне достижимого, притупляющего упоением мнимой, принижающей благостью бытового благополучия, - рая, который рисовался Блоку в колористическом образе - ощущении желтого, терпкого, насыщающего всю бытовую и душевную атмосферу - и грозит оно растворить всякую духовную глубину, убить всякий порыв - в „желтом“ благополучии, где все пошло, все конечно" [13].
Было бы ошибочно полагать, будто малая изученность проблемы "русский модернизм и еврейский вопрос" объясняется исключительно спецификой советской научной ситуации. Обстоятельства, препятствующие продуктивному обсуждению этой темы, похоже, вневременны и экстерриториальны. Так, в недавней статье американского исследователя, посвященной истории еженедельника 1910-х годов "Новая земля", утверждается, что "прочный союз" его издателей с "либеральной русской интеллигенцией" (к каковой причислены Брюсов, Мережковский, Белый, Блок и Эллис) выразился в "твердой и последовательной юдофильской позиции" еженедельника [14]; в качестве одного из примеров такой позиции рассматривается публикация стихотворения Эллиса "Еврейскому народу", каковое произведение, по мнению ученого, являет собою "страстный панегирик" еврейскому народу "его блудного сына <...> такой же бурный, темпераментный, противоречивый и непоследовательный, как он сам" [15]. Заметим, однако, что для "панегирика" этот текст (уже не говоря о его полной редакции [16], оставшейся исследователю неизвестной), пожалуй, все-таки слишком "противоречив и непоследователен". Данными, позволяющими называть Эллиса "блудным сыном" еврейского народа и "потомком богатых выкрестов" [17], мы не располагаем [18], но и будь таковых в изобилии, они в совокупности с (произвольной) интерпретацией стихотворения "Еврейскому народу" и с приводимой (по мемуарам Белого) историей заступничества Эллиса за еврея не дают оснований заявлять, что Эллис "оставался всегда до последнего дыхания страстным противником антисемитизма" [19]. Уже было замечено, что с последним умозаключением "трудно согласиться" при знакомстве с письмами Эллиса к Эмилию Метнеру [20]. Некоторые выдержки из них, приводимые в настоящей работе, позволяют причислить формулировку "трудно согласиться" к разряду щадящих.
-------------
В настоящей работе рассматривается отношение к еврейскому вопросу, запечатленное в ряде текстов, созданных Андреем Белым главным образом в "мусагетский" период его творчества, т.е. с осени 1909 года, когда он вместе с Эмилием Метнером, Эллисом и другими единомышленниками основал издательство "Мусагет", до осени 1913 года, когда он "Мусагет" покинул. В центре нашего внимания будут прежде всего концепция и генезис заметки "Штемпелеванная культура" [21], еврейская проблематика переписки Белого начала 1910-х годов и романа "Петербург", а также прямые и косвенные свидетельства позднейшей оценки Белым своего "мусагетского" отношения к еврейскому вопросу.
Коротко концепция заметки "Штемпелеванная культура" может быть изложена следующим образом. Лишенные гражданских прав, а значит возможности выразить себя на государственном поприще, евреи устремляются в такие сферы деятельности, как искусство, критика, издательское дело, и повсеместно становятся законодателями вкусов. Поскольку же духовные начала арийских культур евреям чужды, они насаждают "космополитство" и "интернационализм", что нивелирует развитые культуры Запада (делают их единой "штемпелеванной культурой") и тем более опасно для русской культуры, находящейся in statu nascendi. Протестовать при этом нельзя - во-первых, из-за финансовой зависимости от еврея-издателя, а во-вторых, ввиду угрозы быть опозоренным евреем-критиком. Поэтому следует поддерживать стремление евреев к равноправию: оно вызовет их отток из сферы культуры и позволит поборникам русской национальной самобытности бороться с еврейским "культуртрегерством" [22].
Впоследствии Белый, насколько нам известно, дважды давал объяснения по поводу "Штемпелеванной культуры". Первая "попытка объясниться" была предпринята в мемуарных записях "К материалам о Блоке" (1921):
(1)
... я, инспирированный Метнером в эти месяцы, переживал нечто вроде "ю д о б о я з н и" (скверная болезнь, быстро прошедшая); это - эпоха моей заметки "Ш т е м п е л е в а н н а я к у л ь т у р а" [23].
Перед нами сообщение, написанное в жанре "mea culpa" и построенное так, чтобы представить повод для покаяния как можно более невинным: вместо слова "юдофобия" употребляется слово "юдобоязнь" - полуперевод-неологизм в функции эвфемизма, от какового понятия пишущий к тому же дистанцируется - при помощи слов "нечто вроде"; таким образом, вменять ему в вину можно никак не юдофобию и даже не "юдобоязнь", а "нечто вроде" последней; но и это "нечто вроде" оказывается не более чем мимолетным следствием дурного влияния.
Вторая "попытка объясниться" была предпринята в "берлинской" редакции воспоминаний "Начало века" (1922-1923):
(2)
... я напечатал заметку; в ней требую я равноправия для евреев, чтоб в сфере культуры нам можно было бы бороться с евреизацией русской критики; и далее: я доказывал, что культуры евреев и ариев - ценны; когда же евреи пытаются характеризовать дух арийской культуры, то смешивают цивилизацию (интернациональное нечто) с культурою (национальной всегда); интернациональная же культура есть "ш т а м п"; в наложении "штампа" винил я еврейскую критику. Эта заметка моя - неудачна; во-первых: в ней мысль плохо выразил я; во-вторых: если б даже и выразил, то - неверна она; главное: мысль - внушена мне (отчасти д'Альгеймом, отчасти Э.Метнером, его критикою музыкальной Эстрады); и наконец: "м а н и а к а л ь н о е" настроение отпечаталось в этой заметке (я вскоре потом понял промах: заметку - не перепечатывал) и - влетело: пребольно! Во-первых: от многих друзей из евреев; и - во-вторых: от сочувствия мысли моей в черносотенном круге; выслушивал горькие истины; и происшествие это меня угнетало ужасно [24].
Здесь Белый, как и в (1), допускает, что, написав "Штемпелеванную культуру", поступил неправильно, однако, если пользоваться юридическим языком, не признает себя виновным. Защита строится на концепции невменяемости, в состоянии которой было совершено деяние; невменямость доказывается ссылками на расстройство психики и на неспособность руководить своими действиями вследствие чужого внушения. Предлагается принять во внимание также, что Белый был дружен с евреями, что в своем выступлении он ратовал, помимо прочего (и едва ли не в первую очередь), за уравнение евреев в правах с русскими, что его состояние невменяемости длилось недолго и рецидива не имело, наконец, что наказание за содеянное он уже понес.
Попробуем прокомментировать сообщенные в (1) и (2) фактические сведения, чтобы более детально проанализировать психологию и риторическую стратегию "сonfiteor" Белого.
В (1) и (2) Белый верно, т.е. в соответствии со многими другими известными о нем данными, указывает на свою высокую восприимчивость к внушениям и предрасположенность к невротическим фобиям. Что касается внушений, то концепция "Штемпелеванной культуры" действительно сложилась под влиянием общения Белого с Метнером, который в ряде своих выступлений, и прежде всего в большой статье "Эстрада", опубликованной под псевдонимом Вольфинг, утверждал, что евреи вносят в арийскую музыку чуждый ей экзотизм, а в музыкальную жизнь - дух коммерции [25].
Музыкальная критика нашла эти "антисемитические ламентации" несостоятельными [26]. Белому же они показались весьма убедительными, и в "Штемпелеванной культуре" он экстраполировал наблюдения, сделанные Метнером над современной музыкальной жизнью Германии, на ситуацию, сложившуюся в русской словесности. Обильное цитирование "Эстрады" в "Штемпелеванной культуре" было воспринято, однако, как свидетельство неоригинальности концепции Белого [27]; новизну находили, пожалуй, только в том, что на тему "еврейское засилье в русской литературе" выступил представитель лагеря, имеющего репутацию "культурного" [28].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Исключение составляют исследования, посвященные "еврейской теме" в художественном творчестве русских модернистов. См., напр., обобщающую и богатую фактами работу: [Тименчик Р.] Русская литература нач. 20 в. // Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим, 1994. Т.7. С.506-523.
[2] Булгаков С.Н. Моя родина: Статьи. Очерки. Письма / Сост., предисл., коммент. и публ. архив. материалов И.Б.Роднянской // Новый мир. 1989. N10. С.241.
[3] Голлербах Э. В.В.Розанов: Жизнь и творчество. М., 1991. С.67.
[4] Кельнер В. Два инцидента: (Из истории русско-еврейских отношений в начале XX в.) // Ключ: Лит. альм. СПб., 1995. С.270.
[5] См: Там же. С.268-270. Cм. также: Кельнер В.Е. Издательская деятельность С.В.Познера и некоторые вопросы общественной жизниРоссии в начале XX в. // Книжное дело в России во второй половине XIX - начале XX века: Сб. науч. тр. СПб., 1996. Вып.8. С.125-127.
[6] Булгаков С.Н. Моя родина... С.241.
[7] Булгаков С.Н. Сочинения. М., 1993. С.447.
[8] См.: Алесандр Блок и Андрей Белый: Переписка / Ред., вступ. ст. и коммент. В.Н.Орлова. М., 1940.
[9] Сообщено А.Лавровым, готовящим ныне новое издание этой переписки.
[10] См.: Примочкина Н. Два неопубликованных письма Александра Блока к Андрею Белому // Вопр. лит. 1978. N10. С.313-316.
[11] Там же. С.314.
[12] ГЛМ 7/1/38 - 9-9об. Текст этого письма опубликован (см.: Блок А. Собрание сочинений в 8-ми т. М.; Л., 1963. Т.8. С.406-407) без слов "как это свойственно издателям-евреям". Об исключении подобных мест при публикации текстов Блока см.: Небольсин С. Искаженный и запрещенный Александр Блок // Наш современник. 1991. N8. C.176-184.
[13] ИРЛИ; сообщено Г.Суперфином. Выдержки из архивных материалов, отражающие позицию Блока по еврейскому вопросу, см.: [Тименчик Р.] Русская литература... С.512-513; Тименчик Р., Копельман З. Вячеслав Иванов и поэзия Х.Н.Бялика // Новое лит. обозрение. 1995. N14. С.113-114.
[14] Мартынов И. «Голгофские христиане» и «дело» Бейлиса // Россия / Russia. 1991. Vol.7. P.123.
[15] Там же. Р.125-126.
[16] Под заглавием "Израилю" в книге Эллиса "Stigmata".
[17] Мартынов И. "Голгофские христиане"... Р.125.
[18] А потому склонны пока не пересматривать те сведения о происхождении Эллиса, которые сообщаются в: Willich H. Lev L.Kobylinskij-Ėllis: Vom Symbolismus zur ars sacra. Eine Studie über Leben und Werk. München, 1996. S.25.
[19] Мартынов И. "Голгофские христиане"... Р.126.
[20] Rizzi D. Эллис и Штейнер // Еuropa orientalis. 1995. N2. P.282.
[21] Своего рода препринтом настоящей работы в той ее части, где говорится о "Штемпелеванной культуре", явилась наша заметка "Белый на службе у черной сотни" (Alma mater. 1992. N2. С.4-5), текст которой, однако, изобилует как опечатками, так и не согласованными с нами и нигде не оговоренными купюрами и вставками. Ныне эта публикация представляется нам неудовлетворительной еще и тем, какой в ней был выбран угол зрения на проблему. Эти обстоятельства, а также предпринятая М.Золотоносовым полемика с нами (см. примеч.104) побудили нас заново обратиться к теме, вынесенной в заглавие настоящей работы.
[22] См.: Бугаев Б. Штемпелеванная культура // Весы. 1909. N9. С.72-80.
[23] Сообщено А.Лавровым. При публикации рукописи "К материалам о Блоке", подготовленной С.Гречишкиным и А.Лавровым (см.: Литературное наследство. М., 1982. Т.92, кн.3. С.794-813), цитированный пассаж был опущен.
[24] РНБ 60/13 - 86-87.
[25] См.: Вольфинг. Эстрада // Золотое руно. 1908. N11-12; 1909. N2-3, 5.
[26] См., напр.: Сабанеев Л. Музыка и патриотизм // Музыка. 1912. N107. С.1044-1051. Нужно сказать, что Метнера беспокоила возможность быть - по выходе в свет "Эстрады" - заподозренным в антисемитизме: "Как Вы думаете, - писал он жене (еврейке), - могут евреи обидеться на эту статью? <...> Ведь я вовсе не нападаю на евреев как на негодный народ; я вовсе не антисемит, даже в умеренном смысле Вагнера, Чемберлена, Ферстер, Шопенгауэра; я, пожалуй, отношусь к евреям, как Гете и Ницше" (РГБ 167/24/38 - 1об.). Несколько позже, впрочем, Метнер сообщал Маргарите Морозовой: "Статья об Эстраде начата печатанием, и все евреи <...> будут злы на меня" (РГБ 171/1/52б - 8об.). Вместе с тем в ответ на упреки в антисемитизме, раздавшиеся по появлениии его книги "Модернизм и музыка" (в которую вошла "Эстрада"), Метнер заявлял, в частности, что все его взгляды на еврейство были одобрены его приятелем, евреем-сионистом ("очень образованным и душевно тонким человеком"), и способны задеть "лишь тех евреев, которые, оставаясь таковыми в душе своей (и притом нередко в очень узкой душе), маскируются европейцами-всечеловеками. <...> Вижу, что я был чересчур наивен, полагая, будто решительный политический анти-антисемитизм дает мне некоторое право коснуться юдаизма с другой для меня крайне важной стороны" (РГБ 167/25/33 - 1об.-2об.).
[27] См.: Лютов А. Обзор журналов // В мире искусств. 1909. N10-12. С.42.
[28] См.: Боцяновский В. Литературные наброски // Новая Русь. 1909. 24 нояб.; Норвежский О. Андрей Белый без маски: Первый погром в литературе // Раннее утро. 1909. 26 нояб.
(Продолжение следует)
Другая особенность подхода модернистов к еврейскому вопросу восходила к их культу "двойной бездны" - одновременного видения прямо противоположных истин. Традиционные (немодернистские) субкультуры не располагали такой оптикой, отчего, например, позиция Василия Розанова, совмещавшая "психологическое юдофильство с политическим антисемитизмом" [3], не совпадала ни с космополитизмом (=филосемитизмом) либералов, ни с национализмом (=антисемитизмом) консерваторов.
Примечательно, что статья, написанная Николаем Бердяевым для филосемитского сборника "Щит" и содержащая непривычно диалектическую трактовку вопроса ("Антисемитизм и угнетение евреев есть такое же бессилие, как и готовность подчинить русское нравственное и культурное сознание еврейскому нравственному и культурному сознанию" [4]), была из сборника удалена. Примечательно и то, что, когда Федор Сологуб, один из соредакторов издания, возмутившись фактом исключения бердяевской статьи, затеял разбирательство, против него самого было выдвинуто обвинение в параллельном сотрудничестве в прогрессивной и в реакционной печати [5], т.е., собственно, в нарушении норм литературно-общественного поведения; ясно, что будь это сотрудничество не параллельным, а последовательным (результатом "эволюции"), оно оказалось бы куда более приемлемым. Примечательно, наконец, что приглашенный участвовать в аналогичном сборнике Сергей Булгаков испытывал серьезные колебания, поскольку, как он признавался в частной переписке, его отношение к еврейству было "антиномическим" - сочетало "крайний филоиудаизм" с "крайним антижидовством" [6]. (Смысл этой антиномии в полной мере раскрывается при обращении к широкому контексту данного и подобных ему высказываний. Булгаковский "филоиудаизм" вовсе не синонимичен восхищению древней религией, а его "антижидовство" не означает отвращение к еврейству как этнической реалии; речь идет и не о симпатии к сионистскому и антипатии к ассимиляторскому решению еврейского вопроса. Ставить последний необходимо, но не столько ради него самого, считает Булгаков, сколько ради присутствующей в нем "в чрезвычайно остром, но вместе с тем и замаскированном виде" проблемы русского национального самосознания, открытому обсуждению которой препятствует "рационалистический космополитизм нашей интеллигенции, задающей тон в печати и общественном мнении" [7]. Таким образом, ценность "еврейского" как повода беседы о "русском" и есть источник булгаковского "крайнего филоиудаизма", а враждебные этой беседе космополитические настроения либералов питают его "крайнее антижидовство".)
Среди причин малой изученности проблемы "русский модернизм и еврейский вопрос" следует указать и на дефицит информации: многие тексты, способные прояснить ситуацию, не предназначались авторами для печати и не обнародованы. Так, при публикации в 1940 году обширной переписки Александра Блока и Андрея Белого [8] места, затрагивающие еврейский вопрос, были опущены [9]. Почти сорок лет спустя свет увидели некоторые дополнения к этой публикации [10], и здесь, комментируя слова Блока о том, что издательство "Сирин" обещает стать "большим арийским делом", публикатор сообщает: "В 1911-1912 годах Блок остро переживал идею борьбы Востока и Запада, „желтой опасности“ и „арийской“ культуры. „Желтокровию“ современного разлагающегося буржуазного общества необходимо было, по мнению Блока, противопоставить „арийскую“, то есть духовную, творческую, подлинную культуру" [11]. Комментарий обдуманно невнятен, а между тем надобности писать невнятно не возникло бы, имей публикатор возможность, например, процитировать предыдущее (и хранящееся в том же архиве) письмо Блока к Белому, в котором о владельце "Сирина" говорится, что он "хочет поставить дело <...> на реальную почву, не меценатствуя, но и не занимаясь эксплуатацией, как это свойственно издателям-евреям" [12].
Что же касается "желтой опасности", то у Блока и, как будет показано далее, у Белого в объем этого понятия входило, помимо апокалиптики во вкусе Владимира Соловьева ("панмонголизм"), представление о "еврейской угрозе". Для характеристики блоковской символики "желтого" полезно привести выдержку из воспоминаний историка Александра Преснякова о беседе с поэтом в 1913 году: "А.А.Блок говорил о евреях. <...> Говорил о неразрешимости русско-еврейского вопроса, потому что даже самый душевно-цельный еврей, если его понять, прочувствовать - вскрывает в глубинах психики, б.м. даже психофизики своей - некоторую основу, перед которой сжимается с содроганием чувство арийца. Говорил о „могучей силе отравы“, которую несут евреи в арийскую среду. Эта отрава рисовалась ему в „желтых“ тонах. Эта „желтая“ сила - отравляет все светлое, принижая и засасывая его тиной пошлости. И пошлость быта вырастала в его речи в „желтый яркий мираж“ - в космическую силу претворяющую мертвящей отравой всю жизнь. И это надвигающаяся с роковой неизбежностью сила. Мощь семитизма - в соблазне посюстороннего рая, вполне достижимого, притупляющего упоением мнимой, принижающей благостью бытового благополучия, - рая, который рисовался Блоку в колористическом образе - ощущении желтого, терпкого, насыщающего всю бытовую и душевную атмосферу - и грозит оно растворить всякую духовную глубину, убить всякий порыв - в „желтом“ благополучии, где все пошло, все конечно" [13].
Было бы ошибочно полагать, будто малая изученность проблемы "русский модернизм и еврейский вопрос" объясняется исключительно спецификой советской научной ситуации. Обстоятельства, препятствующие продуктивному обсуждению этой темы, похоже, вневременны и экстерриториальны. Так, в недавней статье американского исследователя, посвященной истории еженедельника 1910-х годов "Новая земля", утверждается, что "прочный союз" его издателей с "либеральной русской интеллигенцией" (к каковой причислены Брюсов, Мережковский, Белый, Блок и Эллис) выразился в "твердой и последовательной юдофильской позиции" еженедельника [14]; в качестве одного из примеров такой позиции рассматривается публикация стихотворения Эллиса "Еврейскому народу", каковое произведение, по мнению ученого, являет собою "страстный панегирик" еврейскому народу "его блудного сына <...> такой же бурный, темпераментный, противоречивый и непоследовательный, как он сам" [15]. Заметим, однако, что для "панегирика" этот текст (уже не говоря о его полной редакции [16], оставшейся исследователю неизвестной), пожалуй, все-таки слишком "противоречив и непоследователен". Данными, позволяющими называть Эллиса "блудным сыном" еврейского народа и "потомком богатых выкрестов" [17], мы не располагаем [18], но и будь таковых в изобилии, они в совокупности с (произвольной) интерпретацией стихотворения "Еврейскому народу" и с приводимой (по мемуарам Белого) историей заступничества Эллиса за еврея не дают оснований заявлять, что Эллис "оставался всегда до последнего дыхания страстным противником антисемитизма" [19]. Уже было замечено, что с последним умозаключением "трудно согласиться" при знакомстве с письмами Эллиса к Эмилию Метнеру [20]. Некоторые выдержки из них, приводимые в настоящей работе, позволяют причислить формулировку "трудно согласиться" к разряду щадящих.
-------------
В настоящей работе рассматривается отношение к еврейскому вопросу, запечатленное в ряде текстов, созданных Андреем Белым главным образом в "мусагетский" период его творчества, т.е. с осени 1909 года, когда он вместе с Эмилием Метнером, Эллисом и другими единомышленниками основал издательство "Мусагет", до осени 1913 года, когда он "Мусагет" покинул. В центре нашего внимания будут прежде всего концепция и генезис заметки "Штемпелеванная культура" [21], еврейская проблематика переписки Белого начала 1910-х годов и романа "Петербург", а также прямые и косвенные свидетельства позднейшей оценки Белым своего "мусагетского" отношения к еврейскому вопросу.
Коротко концепция заметки "Штемпелеванная культура" может быть изложена следующим образом. Лишенные гражданских прав, а значит возможности выразить себя на государственном поприще, евреи устремляются в такие сферы деятельности, как искусство, критика, издательское дело, и повсеместно становятся законодателями вкусов. Поскольку же духовные начала арийских культур евреям чужды, они насаждают "космополитство" и "интернационализм", что нивелирует развитые культуры Запада (делают их единой "штемпелеванной культурой") и тем более опасно для русской культуры, находящейся in statu nascendi. Протестовать при этом нельзя - во-первых, из-за финансовой зависимости от еврея-издателя, а во-вторых, ввиду угрозы быть опозоренным евреем-критиком. Поэтому следует поддерживать стремление евреев к равноправию: оно вызовет их отток из сферы культуры и позволит поборникам русской национальной самобытности бороться с еврейским "культуртрегерством" [22].
Впоследствии Белый, насколько нам известно, дважды давал объяснения по поводу "Штемпелеванной культуры". Первая "попытка объясниться" была предпринята в мемуарных записях "К материалам о Блоке" (1921):
(1)
... я, инспирированный Метнером в эти месяцы, переживал нечто вроде "ю д о б о я з н и" (скверная болезнь, быстро прошедшая); это - эпоха моей заметки "Ш т е м п е л е в а н н а я к у л ь т у р а" [23].
Перед нами сообщение, написанное в жанре "mea culpa" и построенное так, чтобы представить повод для покаяния как можно более невинным: вместо слова "юдофобия" употребляется слово "юдобоязнь" - полуперевод-неологизм в функции эвфемизма, от какового понятия пишущий к тому же дистанцируется - при помощи слов "нечто вроде"; таким образом, вменять ему в вину можно никак не юдофобию и даже не "юдобоязнь", а "нечто вроде" последней; но и это "нечто вроде" оказывается не более чем мимолетным следствием дурного влияния.
Вторая "попытка объясниться" была предпринята в "берлинской" редакции воспоминаний "Начало века" (1922-1923):
(2)
... я напечатал заметку; в ней требую я равноправия для евреев, чтоб в сфере культуры нам можно было бы бороться с евреизацией русской критики; и далее: я доказывал, что культуры евреев и ариев - ценны; когда же евреи пытаются характеризовать дух арийской культуры, то смешивают цивилизацию (интернациональное нечто) с культурою (национальной всегда); интернациональная же культура есть "ш т а м п"; в наложении "штампа" винил я еврейскую критику. Эта заметка моя - неудачна; во-первых: в ней мысль плохо выразил я; во-вторых: если б даже и выразил, то - неверна она; главное: мысль - внушена мне (отчасти д'Альгеймом, отчасти Э.Метнером, его критикою музыкальной Эстрады); и наконец: "м а н и а к а л ь н о е" настроение отпечаталось в этой заметке (я вскоре потом понял промах: заметку - не перепечатывал) и - влетело: пребольно! Во-первых: от многих друзей из евреев; и - во-вторых: от сочувствия мысли моей в черносотенном круге; выслушивал горькие истины; и происшествие это меня угнетало ужасно [24].
Здесь Белый, как и в (1), допускает, что, написав "Штемпелеванную культуру", поступил неправильно, однако, если пользоваться юридическим языком, не признает себя виновным. Защита строится на концепции невменяемости, в состоянии которой было совершено деяние; невменямость доказывается ссылками на расстройство психики и на неспособность руководить своими действиями вследствие чужого внушения. Предлагается принять во внимание также, что Белый был дружен с евреями, что в своем выступлении он ратовал, помимо прочего (и едва ли не в первую очередь), за уравнение евреев в правах с русскими, что его состояние невменяемости длилось недолго и рецидива не имело, наконец, что наказание за содеянное он уже понес.
Попробуем прокомментировать сообщенные в (1) и (2) фактические сведения, чтобы более детально проанализировать психологию и риторическую стратегию "сonfiteor" Белого.
В (1) и (2) Белый верно, т.е. в соответствии со многими другими известными о нем данными, указывает на свою высокую восприимчивость к внушениям и предрасположенность к невротическим фобиям. Что касается внушений, то концепция "Штемпелеванной культуры" действительно сложилась под влиянием общения Белого с Метнером, который в ряде своих выступлений, и прежде всего в большой статье "Эстрада", опубликованной под псевдонимом Вольфинг, утверждал, что евреи вносят в арийскую музыку чуждый ей экзотизм, а в музыкальную жизнь - дух коммерции [25].
Музыкальная критика нашла эти "антисемитические ламентации" несостоятельными [26]. Белому же они показались весьма убедительными, и в "Штемпелеванной культуре" он экстраполировал наблюдения, сделанные Метнером над современной музыкальной жизнью Германии, на ситуацию, сложившуюся в русской словесности. Обильное цитирование "Эстрады" в "Штемпелеванной культуре" было воспринято, однако, как свидетельство неоригинальности концепции Белого [27]; новизну находили, пожалуй, только в том, что на тему "еврейское засилье в русской литературе" выступил представитель лагеря, имеющего репутацию "культурного" [28].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Исключение составляют исследования, посвященные "еврейской теме" в художественном творчестве русских модернистов. См., напр., обобщающую и богатую фактами работу: [Тименчик Р.] Русская литература нач. 20 в. // Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим, 1994. Т.7. С.506-523.
[2] Булгаков С.Н. Моя родина: Статьи. Очерки. Письма / Сост., предисл., коммент. и публ. архив. материалов И.Б.Роднянской // Новый мир. 1989. N10. С.241.
[3] Голлербах Э. В.В.Розанов: Жизнь и творчество. М., 1991. С.67.
[4] Кельнер В. Два инцидента: (Из истории русско-еврейских отношений в начале XX в.) // Ключ: Лит. альм. СПб., 1995. С.270.
[5] См: Там же. С.268-270. Cм. также: Кельнер В.Е. Издательская деятельность С.В.Познера и некоторые вопросы общественной жизниРоссии в начале XX в. // Книжное дело в России во второй половине XIX - начале XX века: Сб. науч. тр. СПб., 1996. Вып.8. С.125-127.
[6] Булгаков С.Н. Моя родина... С.241.
[7] Булгаков С.Н. Сочинения. М., 1993. С.447.
[8] См.: Алесандр Блок и Андрей Белый: Переписка / Ред., вступ. ст. и коммент. В.Н.Орлова. М., 1940.
[9] Сообщено А.Лавровым, готовящим ныне новое издание этой переписки.
[10] См.: Примочкина Н. Два неопубликованных письма Александра Блока к Андрею Белому // Вопр. лит. 1978. N10. С.313-316.
[11] Там же. С.314.
[12] ГЛМ 7/1/38 - 9-9об. Текст этого письма опубликован (см.: Блок А. Собрание сочинений в 8-ми т. М.; Л., 1963. Т.8. С.406-407) без слов "как это свойственно издателям-евреям". Об исключении подобных мест при публикации текстов Блока см.: Небольсин С. Искаженный и запрещенный Александр Блок // Наш современник. 1991. N8. C.176-184.
[13] ИРЛИ; сообщено Г.Суперфином. Выдержки из архивных материалов, отражающие позицию Блока по еврейскому вопросу, см.: [Тименчик Р.] Русская литература... С.512-513; Тименчик Р., Копельман З. Вячеслав Иванов и поэзия Х.Н.Бялика // Новое лит. обозрение. 1995. N14. С.113-114.
[14] Мартынов И. «Голгофские христиане» и «дело» Бейлиса // Россия / Russia. 1991. Vol.7. P.123.
[15] Там же. Р.125-126.
[16] Под заглавием "Израилю" в книге Эллиса "Stigmata".
[17] Мартынов И. "Голгофские христиане"... Р.125.
[18] А потому склонны пока не пересматривать те сведения о происхождении Эллиса, которые сообщаются в: Willich H. Lev L.Kobylinskij-Ėllis: Vom Symbolismus zur ars sacra. Eine Studie über Leben und Werk. München, 1996. S.25.
[19] Мартынов И. "Голгофские христиане"... Р.126.
[20] Rizzi D. Эллис и Штейнер // Еuropa orientalis. 1995. N2. P.282.
[21] Своего рода препринтом настоящей работы в той ее части, где говорится о "Штемпелеванной культуре", явилась наша заметка "Белый на службе у черной сотни" (Alma mater. 1992. N2. С.4-5), текст которой, однако, изобилует как опечатками, так и не согласованными с нами и нигде не оговоренными купюрами и вставками. Ныне эта публикация представляется нам неудовлетворительной еще и тем, какой в ней был выбран угол зрения на проблему. Эти обстоятельства, а также предпринятая М.Золотоносовым полемика с нами (см. примеч.104) побудили нас заново обратиться к теме, вынесенной в заглавие настоящей работы.
[22] См.: Бугаев Б. Штемпелеванная культура // Весы. 1909. N9. С.72-80.
[23] Сообщено А.Лавровым. При публикации рукописи "К материалам о Блоке", подготовленной С.Гречишкиным и А.Лавровым (см.: Литературное наследство. М., 1982. Т.92, кн.3. С.794-813), цитированный пассаж был опущен.
[24] РНБ 60/13 - 86-87.
[25] См.: Вольфинг. Эстрада // Золотое руно. 1908. N11-12; 1909. N2-3, 5.
[26] См., напр.: Сабанеев Л. Музыка и патриотизм // Музыка. 1912. N107. С.1044-1051. Нужно сказать, что Метнера беспокоила возможность быть - по выходе в свет "Эстрады" - заподозренным в антисемитизме: "Как Вы думаете, - писал он жене (еврейке), - могут евреи обидеться на эту статью? <...> Ведь я вовсе не нападаю на евреев как на негодный народ; я вовсе не антисемит, даже в умеренном смысле Вагнера, Чемберлена, Ферстер, Шопенгауэра; я, пожалуй, отношусь к евреям, как Гете и Ницше" (РГБ 167/24/38 - 1об.). Несколько позже, впрочем, Метнер сообщал Маргарите Морозовой: "Статья об Эстраде начата печатанием, и все евреи <...> будут злы на меня" (РГБ 171/1/52б - 8об.). Вместе с тем в ответ на упреки в антисемитизме, раздавшиеся по появлениии его книги "Модернизм и музыка" (в которую вошла "Эстрада"), Метнер заявлял, в частности, что все его взгляды на еврейство были одобрены его приятелем, евреем-сионистом ("очень образованным и душевно тонким человеком"), и способны задеть "лишь тех евреев, которые, оставаясь таковыми в душе своей (и притом нередко в очень узкой душе), маскируются европейцами-всечеловеками. <...> Вижу, что я был чересчур наивен, полагая, будто решительный политический анти-антисемитизм дает мне некоторое право коснуться юдаизма с другой для меня крайне важной стороны" (РГБ 167/25/33 - 1об.-2об.).
[27] См.: Лютов А. Обзор журналов // В мире искусств. 1909. N10-12. С.42.
[28] См.: Боцяновский В. Литературные наброски // Новая Русь. 1909. 24 нояб.; Норвежский О. Андрей Белый без маски: Первый погром в литературе // Раннее утро. 1909. 26 нояб.
(Продолжение следует)