!!!!!!!!!!!!!!! СИБИРЬ - ПРИРОДА - ЛЮДИ: В зоне замедленного бедствия (начало)
Как заканчивается эта земля и это небо, первыми в России видят в среднем течении Енисея. Уже не попы и не государство, а глобальные климатические изменения и экологическая катастрофа гонят прочь староверов
Ursus
Нашли берлогу медвежью, под корень уходила. Собака лаяла-лаяла, скатилась вниз. Рев оттуда страшный, шум. Попрощались с собачкой. Нет, выскакивает: жива и даже невредима. А страх-то потом был: в берлоге оказался один народившийся медвежонок, маленький Ursus arctos arctos, заморенный, уже почти неживой, глаз в пленке. Но так не бывает. В берлоге должен быть или взрослый самец, или медведица с приплодом: тех двое-четверо да пестун еще - прошлогодний медвежонок или двух-трехлетка прилепится… Куда ушла мать? Как она могла - ведь это немыслимо. Что происходит? Что, повторяет Яков, здесь происходит?
Яков Голдобин, костёр на Енисее
Вторая половина марта, но северное солнце меньше и тусклей луны, никелевая копейка, тот пленочный глаз, с утра минус 30, и решаем ехать проверять уды на налима ближе к полудню - потеплеет. Пока Яков Голдобин, старообрядец-часовенный, среди своих - либерал-бунтарь, книжник, мыслитель («хочется понять правильность событий») и заправщик топливом лесовозов, делится переживаниями.
Мы в его незапираемом доме в деревне Сергеево на Енисее - это, если по трассе, а потом за Енисейском, по зимнику, почти 600 верст северней Красноярска. Метла стоит у ворот: прутьями вверх - хозяин в дороге, вниз - дома. А внутри дома дверей нет в принципе. Так у них всегда - несмотря на нумерацию века.
Деревня Сергеево
До кемеровского кошмара еще несколько дней, и ничего о нем эти особенные люди знать не могли. Но ведь он - прямое следствие наших порядков, а про них раскольники понимали издавна. И их дети в принципе никогда не окажутся перед дверями, за которые нельзя выйти. Дочери Якова, уже выросшие, на праздники всегда съезжаются в отчий дом. Из-за отсутствия дверей это или нет, но внутри него и вправду светлей, чем вовне.
Уды стоят в енисейской курье ниже наших бесед на 13 км. Катимся зимником, как по желобу, лабиринтом, снегу по стекла, в низинах - по крышу. Упираю пешню - долбить лед, мощную и острую, как иголка, - в полено, чтобы не пробила дно машины. Вокруг - поля Ксеньи Петровны. Она помещица, говорит Яков, «документов нет, конечно, по праву наследования». Как ее здоровье? «Ничего, бегает еще, тропит». Но покосы зарастают лесом - верхушки молодняка торчат из-под снега.
Не считая вахтовиков, стригущих здесь лес (живут в вагончиках, сменяясь, по 35 человек), в Сергееве не более 60 обитателей (прописаны 45). Часовенного согласия из них три семьи. И они уже вне традиции, небольшие - трое ребят у Некрасовых, четверо у Голдобиных.
- За последние 15 лет родился один ребенок. Все, ХХI век. Царь сергеевский этого парнишку зову. Дальше-то что?
- Земли необъятные, река великая, дом стоит, свет горит, картошка родится. Все блага - было бы желание. Чего не жить-то, чего не хватает?
И тут мы вылетаем на горку, лес приближается и он - отчетливо видно - мертвый: скелетированный, бурый. Одни палки без хвои. И стоят они так и так тянутся подальше от земли, точно в панике желают отсюда вырваться.
За шелкопрядом приходит огонь
Запад
Директор Центра защиты леса Красноярского края Владимир Солдатов 5 сентября 2017 года: «Это очень серьезная проблема. 80 млн кубометров уже сегодня повреждены сибирским шелкопрядом. Если весь наш миллионный город Красноярск покроем древесиной на уровне девятиэтажного дома, то вот сколько ее уже погибло. Это трагедия, понимаете? […] Это не кедровый древостой, это уже дрова! При пожарах температура воздуха в местах распространения вредителей доходит до 600 градусов - это доменная печь. Какие запасы семян могут там остаться? Все сгорит, после пожаров даже трава не будет расти! Все прогорает на глубину одного метра. Это пороховая бочка. Давайте подумаем, каким образом минимизировать угрозу - это наша родина, наши леса! Все загорится!»
Яков Голдобин, 16 марта с. г.: «В прошлом году в конце июня они летели на протяжении двух недель. Каждый вечер, сразу после заката, закрывая все небо. Тьма, тысячи тысяч. Как метель переметает. Слева направо, с запада летели и - через Енисей. Не долетали, конечно, многие, падали в воду, шлепоток такой стоял, и Енисей бурлил. Серые мохнатые большие бабочки (Dendrolimus sibiricus Tshetv.). Пытаются взлететь, а рыба подходит и ловит. Все курьи были забиты упавшей бабочкой, несло по Енисею вниз».
Сибирский шелкопряд пожирает хвою. Шелка на выходе не предвидится, поэтому разумней тварь называть коконопрядом. Деревья перестают пить воду и умирают, в древостоях активизируются стволовые вредители, прочая живность лес покидает. И он неминуемо загорается, тушение осложнено непроходимыми завалами и образовавшимися болотами - мертвые деревья воду не пьют.
Активизация - с 2014-го, первые зафиксированные сигналы о беде в Енисейском районе - осень 2015-го (а в декабре властям вручили спутниковую съемку 12 очагов, но выбить 300 млн из федерального бюджета на химобработку в конце года нереально), первые и явно недостаточные меры против эпидемии местные власти все же в 2016-м предприняли (край дал 45 млн), и только в 2017-м федерация наконец нашла деньги на борьбу (к тому времени потребовался уже почти миллиард), и авиация заработала безостановочно (2500 вылетов) в мае-июне и в августе-сентябре. Леса опрыскивали ядохимикатами с самолетов Ан-2. В конце сезона в Красноярске раздали награды, отрапортовав, что столь масштабного подавления опасного вредителя в отечестве еще не было, обработано почти 900 тыс. га с эффективностью более 98%.
Но о победе говорить, конечно, не приходится. Поливать еще по меньшей мере 300 тыс. га. Только что лесопатологи закончили учеты шелкопряда, зимующего в подстилке под метровым снегом: до 200 гусениц на квадратный метр, погибло их 15%, популяция перешла на однолетнюю генерацию. Так бывает, если летом жара и сушь (обычно же на развитие одного поколения уходит два года). Соответственно, резкий рост количества гусениц.
И главное: ядохимикаты не решение. Катастрофа уже произошла. И от еще более страшной - пожаров, что спалят деревни, - не спастись ничем, кроме сплошной и быстрой санитарной рубки. Два года в шелкопрядниках дерево еще пригодно к заготовке, далее - гниение и распад.
Но вырубить такие гигантские площади не получится. Значит, остается контролируемое выжигание. Однако и оно не удастся: лесное хозяйство развалено, и спецы вымерли или давно заняты чем-то другим.
При однолетней генерации эта беда - на 7 лет. При двухлетней - на 14. Возможны варианты, поскольку циклы развития шелкопряда подвижны и зависят от климата. Говорят, может пройти и быстрей, ссылаясь на две вспышки: если в Кеть-Чулымском междуречье (2,5 млн га) она уложилась точно в семь лет, 1951-1957 годы, то в Нижнем Приангарье (1 млн га) отбушевала за три года, 1994-1996-й. Однако на тот биологический пожар я ездил писать репортажи, летал над Тасеевско-Мотыгинским шелкопрядником и отчетливо помню: аборигены начинали ее отсчет с 1990-го, а то и 1989 года. Просто в самом начале 90-х стране было не до червяков с бабочками. Но вот, кстати, потом-то, начиная с 1993-го, власти, авиаторы, лесники заработали куда оперативней и слаженней, чем сейчас: тогда еще жива была инициатива низов и не следовало перед любым шевелением проводить аукционы и торги, да и деревенская авиация и аэродромы еще жили. И заграница, международные фонды тогда впряглись, помогали. Лесобилеты для санрубок тоже выписывали немедля, правда, советской дисциплины уже не было, и шелкопрядники спустя непродолжительное время заполыхали.
В Северо-Енисейском районе
Главное отличие сегодняшней среднесибирской катастрофы - в радикальном разобщении субъектов: мы все друг другу никто - Москве и стране в целом нет дела до енисейских пихт и кедрача, местным властям - до мнения науки; все здесь живут уже не друг для друга и не связано с другими. Нет элементарного понимания, с чем мы столкнулись. Коллективное исследование красноярских ученых и НАСА (США), опубликованное Forests (получено журналом 15 июня 2017 года), говорит о 800 тыс. га приенисейской тайги, пораженной шелкопрядом; потепление вызвало как движение самой темнохвойной тайги на север и в высокорья, так и ее вредителей - зона потенциального поражения леса сместилась северней до 300 км. Кроме того, вспышка охватила леса в Томской, Кемеровской и Иркутской областях. Но спустя несколько месяцев власти назвали цифры куда скромней: в Енисейском и Северо-Енисейском районах поражены шелкопрядом 620 тыс. га, еще 387 тыс. га - полиграфом уссурийским. Вместе с тем фигурирует в отчетах и миллион гектаров. А данные космического мониторинга расходятся с наземными наблюдениями.
С одной пихты староверы сейчас натрясли 870 гусениц (у лесопатологов получалось и по 5 тысяч). В Тасееве, помню, было по 12-15 тыс. на пике вспышки. На спад пошло или кульминация впереди?
Деревня Новый Городок
И совершенно нет понимания, что будет с людьми, жившими одним этим лесом. Куда бежать? Вопрос звенит, а отвечать некому. Новоназимово, Назимово, Сергеево, Колмогорово, Александровский Шлюз, Новый городок, Усть-Пит, Лосиноборское, Луговатка, Замшева, Савино, Сушняки, Якша, Остяцкая, Фомка, Опарино, Ярцево, Майское, Кольчум, Никулино, Напарино, Широкое, Сухой Пит… Степень поражения лесов разная: в районе Шишмарева ехали по зимнику сквозь абсолютно мертвый лес пару часов (там зэки вырубали леса, нашелся хищник и хищней). Здесь шелкопряд активизировался в позапрошлом году. А в Сергееве, Назимове, Остяцкой - в прошлом, сейчас сойдут снега, гусеницы зашевелятся, и будет то же, что в Шишмаревке.
В доме у часовенных. Сами постятся, но гостям - пирожки с тугуном
- Пустыня будет, год-два, и все выгорит здесь, - разговариваю с часовенным Петром Андреевичем, приехавшим в Сергеево на заработки из Айдары. - Сушина редко какая без сучка стоит, сучки все целые, плотно весь сухостой. Если загорится, стеной пойдет, верховой. Сухая гроза, и все.
- Стропила вырезал, на тракторе заехал в лес, - говорит Яков. - Все деревья усеяны червяками. Вырастают здоровыми, в палец толщиной. Волосы в разные стороны. Они ядовитые, мне на шею нападали, там волдыри потом… В Назимове лес вплотную к деревне, боятся они. Как сгорают деревни? Вот в Назимове скота не осталось совсем, некому траву щипать и вытаптывать, огороды они забросили, картошку не сажают, бурьян вокруг деревни сумасшедший - только случайность, и все. С леса пал придет и - не спастись. Звери уже из леса бегут. Медведи по поселкам-деревням будут ходить, как проснутся.
Пока не закрыты зимники и ледяные переправы, мы колесим по обоим берегам Енисея. Яков прав: на его (левом) берегу звериных следов в лесу как никогда мало. А на правом (куда летели бабочки через Енисей, через этот естественный разрыв в тайге, и, видимо, долетели) теперь тянется полоса шириной километров в шесть погибающего леса, и следов зверья - днем с огнем. Но отсюда оно ушло раньше. Тут добывают золото, тут лунные пейзажи от драг, от ядовитых выбросов золотодобывающей промышленности.
На левобережье обрадовался: глухарь впереди - на ветке над зимником. Пялясь в сумраке на объявившуюся наконец живность, влетаем в яму. Ее-то и обозначал «глухарь», оказавшийся рваной покрышкой.
- Как мельница, мелет этот червяк, без остановки. И никто не остановит, никто его не жрет, говорят, одна кукушка. Уж на что вороны и сороки всеядны, а нет.
Юг
Многие охотничьи избушки у староверов - что конура: два на два. Входить - согнувшись, да и внутри низкие. Раньше вовсе в них не входили - пролазили. Пил-то не было. Не просушиться, не выспаться толком. Яков строит сейчас пристройку к дому - ровно дворец: просторную, с высоченным потолком. А лунку долбит красивой правильной формы. Машу, говорит, вспоминаю (дочь), она ж учитель математики. Ну да, отвечаю, помимо того, красота функциональна. У нас заходит долгий разговор; часов за пять потеплело с тридцатника до минус 9. Хороший был день. Часа в три пополудни что-то лопнуло далеко в небе, такой был звук.
Уды проверили, на крючках все те же живцы (пескари), а не налимы с тайменями. Пробуем другие снасти, но таких по размеру рыб, на которых мы рассчитываем, уже в Енисее нет. Это сообщает Сергей Удовик, примчавшись за полсотни верст поздороваться. Осталась, говорит, одна. Но где ж ее найти? (Вот и я подозревал, что местные свою рыбу нам просто так не выдадут, с чего бы.) Выход есть всегда, его находит Сергей: за рыбу-то надо выпивать, чтоб ловилась. И продолжает критику дедовских технологий лова, коих придерживается Яков. Самогон, мотобур - так победим! Староверы до сих пор самоловы ставят, запоминая места по камням, по травке, чтоб две елки сошлись, когда все прогрессивное человечество уже давно точки фиксирует по GPS. Со староверами летом только хорошо рыбачить. Отстриг клок бороды - вот тебе и готова мормышка, обманка на хариуса.
Рыбалка дедовским способом
В одном методе сошлись - надо наливать, вскоре достигается и полное единство: Яков и Сергей в два голоса - о том, что теперь рыбалка обессмыслилась. Одна трата бензина.
- На глазах все исчезло, один лещ (Abramis brama orientalis) остался, моментально всю красную рыбу вытеснил. (На Енисее рыбу называют не по цвету, а по ценности: «красная» - значит красивая, лучшая, и это как раз белорыбица - «длиннорылые» и «остроносые», осетр и стерлядь. И есть «черная», малоценная - например щука, окунь, плотва. - А. Т.). Лещ стоит и зимует в тех же ямах, что стерлядь и осетр, те на кромке ям, на сколах мечут икру. И он ее сжирает. Лет 7-10 назад мы не знали, что такое лещ, сейчас курьи им кишат. Так ладно, штрафуют за омуля - 250 рэ за голову, так и за леща по двадцатке предъявляют. Это вместо благодарности за вылов сорной рыбы. Сетку на два часа закинули, достаем: 80 штук, каждый по 2 кило. Куда его? Уже забиты им все ледники, морозилки… Мужики только брюшки берут. Остальное собакам, скоту. Мишки ждут недалеко, когда выпотрошим снасти. Он как шелкопряд у нас, только, в принципе, съедобен… Надо учиться его есть, и уже процесс пошел, будем скоро и гольянам радоваться.
Наука подтверждает наблюдения аборигенов: обеднение видового состава рыбы, доминирование малоценных видов. Когда перегородили Ангару и Енисей, в образовавшиеся мертвые моря леща запускали искусственно - ценной рыбе в стоячей воде все равно не выжить. А потом лещ скатился в нижние бьефы и стремительно расселился по всей Ангаре и Енисею - вплоть до Дудинки. Лещ действительно как шелкопряд - прет на север. Возможно, это тоже следствие климатических изменений. В среднем и нижнем течении Енисея говорят: вода в реке теплеет, лето наступает на месяц раньше и на месяц позже заканчивается.
Захватчик шустрей местных, его больше, его тучные стада сжирают чужой корм. Тайменя и ленка почти не осталось - потому что они охотятся на гольяна и ерша, а у тех всю еду отбирает лещ. И особенно много его в местах нагула и нереста осетровых, нельмы, омуля, муксуна, карповых, окуневых. Лещ в Енисее - это как массовая культура или в целом глобализация, олицетворение ее - дешево, много, неприхотливо и живуче, однообразно, агрессивно, вездесуще. Что против него редкий доисторический осетр? Вымрет, как мамонты. И что, кстати, против глобализации с мотобуром и GPS смешной Яков с его пешней и стремлением делать лунку красивой?
В 90-е ихтиологи мне говорили, что в Енисее из 170 000 икринок осетра до половой зрелости (это 15-20 лет, в низовьях 18-23) доживают 10, недавно услышал: из 100 000 - две икринки, но сейчас все цифры бессмысленны, и наука, и рыбаки свидетельствуют: осетра в Енисее мы уже потеряли. Теперь он только на оставленных прадедами фронтонах и наличниках изб: двуглавые орлы держат в когтях не скипетр и державу, а царь-рыбу. Кого убиваем, того и запечатлеваем, такое, накажи бог, искусство.
В Ангаре осетр исчез еще в 70-е, тем не менее река оставалась еще стерляжьей. Ненадолго. Но это не мужик погубил - Ангарский каскад ГЭС. Ангары больше нет, есть последовательный ряд застойных запруд. Роль плотин и в печальной судьбе Енисея, и его рыб тоже решающая.
Лещ попал в нижний бьеф Красноярской ГЭС, скорей всего, во время половодья 2004 или 2006 года, когда станция производила холостые сбросы воды. Наблюдения ихтиологов о нашествии леща на всем протяжении реки, от Красноярска до Вороговского многоостровья, тоже начинаются с этих лет. Но, видимо, какое-то время река еще сопротивлялась. Совсем красная рыба исчезла, по словам Якова, четыре года как. С 2014-го. Когда началось и глобальное падение воды в Байкале, и всей ангаро-енисейской системе, цветение Байкала, нашествие спирогиры (нитчатой водоросли). Да много чего нехорошего в тот год началось.
Восток
Достройка Богучанской ГЭС, выжигание деревень и лесов в зоне затопления, грандиозные пожары, охватившие огромные площади Приангарья, начало освоения углеводородных месторождений Эвенкии ознаменовалось нашествием медведей: несколько лет шли с востока, переплывали Енисей на левый берег, как олени - чуть не друг за другом, по очереди, путь наторили. Может, до Москвы, до Кремля хотели, что не дал им жизни. Назимовцы только в одном поле овса убили чужаков три десятка, и все, говорит Удовик, больные, черви их поедали изнутри, поэтому мишкам больше еды требовалось. Вот они и дурели. В центре села медведь сожрал двух сезонных рабочих - а их только в городах никто и не считает, тут же все на виду.
Если «хозяин» (медведь по-местному) не пакостит, пасется себе в овсах, он свой, его не трогают, к нему уважительно, с ним по соседству и грибы-ягоды собирают. А он чужаков, других медведей, от деревни отгоняет. Как только повел себя некрасиво - без лишних слов кладут наповал. Тут же, даже ночью идут с фонариком налобным и стреляют.
Только утихло медвежье шествие, объявился другой вселенец - полиграф уссурийский (Polygraphus proximus). Жук-короед перебрался с Дальнего Востока по Транссибу - на кругляке. Мертвый пихтарник - в пригородах Красноярска, в заповеднике «Столбы». И теперь полиграф продвигается на север.
Налимное (Шлюз Налимный)
До Безымянки, Налимного и Александровского шлюзов я добирался два года назад, и все было хорошо в этой, считай, отдельной старообрядческой республике (там все родственники, говорит Удовик, а если по женам посчитать, то и на хрен некого послать; жена у Удовика - из них, из «боговерующих», как он называет староверов). Удаленное от цивилизации, крепчайшее, дружное поселение. Там физика и биология иные: кедровой шишки нигде в округе нет - кедр плодится не каждый год, а там - всегда. Теперь кедровые острова в болотах пожрал полиграф и другие приходящие за ним древоточцы. В низовьях Каса (притока Енисея) масштабный лесоповал начался в 1929-м: согнали раскулаченных, ссыльных, з/к СибУЛОНа. Староверы уходили по Касу вверх. Но их догнали, последние годы там валил лес «Мекран» - крупная красноярская компания. Начались неприятности, поваленный и напиленный лес бросили, в нем, видать, и завелась смерть.
Полиграф осваивает дерево вместе с переносимыми им офиостомовыми грибами (Ophiostomatales). В отличие от дальневосточной, у пихты сибирской иммунитета к этой заразе нет. Гибнет быстро, а полиграф полностью вытесняет местные группировки населяющих дерево насекомых. Все та же история - снижение разнообразия флоры и фауны, приенисейской биоты в пользу чего-то одного, агрессивного и чужого. Устойчивость тайги падает, если раньше полиграф специализировался на пихте, сейчас пожирает кедр, ель, сосну, лиственницу. На место темнохвойной тайги идут пожары и осинник.
Окончание:
https://loxovo.livejournal.com/8238915.html
Ursus
Нашли берлогу медвежью, под корень уходила. Собака лаяла-лаяла, скатилась вниз. Рев оттуда страшный, шум. Попрощались с собачкой. Нет, выскакивает: жива и даже невредима. А страх-то потом был: в берлоге оказался один народившийся медвежонок, маленький Ursus arctos arctos, заморенный, уже почти неживой, глаз в пленке. Но так не бывает. В берлоге должен быть или взрослый самец, или медведица с приплодом: тех двое-четверо да пестун еще - прошлогодний медвежонок или двух-трехлетка прилепится… Куда ушла мать? Как она могла - ведь это немыслимо. Что происходит? Что, повторяет Яков, здесь происходит?
Яков Голдобин, костёр на Енисее
Вторая половина марта, но северное солнце меньше и тусклей луны, никелевая копейка, тот пленочный глаз, с утра минус 30, и решаем ехать проверять уды на налима ближе к полудню - потеплеет. Пока Яков Голдобин, старообрядец-часовенный, среди своих - либерал-бунтарь, книжник, мыслитель («хочется понять правильность событий») и заправщик топливом лесовозов, делится переживаниями.
Мы в его незапираемом доме в деревне Сергеево на Енисее - это, если по трассе, а потом за Енисейском, по зимнику, почти 600 верст северней Красноярска. Метла стоит у ворот: прутьями вверх - хозяин в дороге, вниз - дома. А внутри дома дверей нет в принципе. Так у них всегда - несмотря на нумерацию века.
Деревня Сергеево
До кемеровского кошмара еще несколько дней, и ничего о нем эти особенные люди знать не могли. Но ведь он - прямое следствие наших порядков, а про них раскольники понимали издавна. И их дети в принципе никогда не окажутся перед дверями, за которые нельзя выйти. Дочери Якова, уже выросшие, на праздники всегда съезжаются в отчий дом. Из-за отсутствия дверей это или нет, но внутри него и вправду светлей, чем вовне.
Уды стоят в енисейской курье ниже наших бесед на 13 км. Катимся зимником, как по желобу, лабиринтом, снегу по стекла, в низинах - по крышу. Упираю пешню - долбить лед, мощную и острую, как иголка, - в полено, чтобы не пробила дно машины. Вокруг - поля Ксеньи Петровны. Она помещица, говорит Яков, «документов нет, конечно, по праву наследования». Как ее здоровье? «Ничего, бегает еще, тропит». Но покосы зарастают лесом - верхушки молодняка торчат из-под снега.
Не считая вахтовиков, стригущих здесь лес (живут в вагончиках, сменяясь, по 35 человек), в Сергееве не более 60 обитателей (прописаны 45). Часовенного согласия из них три семьи. И они уже вне традиции, небольшие - трое ребят у Некрасовых, четверо у Голдобиных.
- За последние 15 лет родился один ребенок. Все, ХХI век. Царь сергеевский этого парнишку зову. Дальше-то что?
- Земли необъятные, река великая, дом стоит, свет горит, картошка родится. Все блага - было бы желание. Чего не жить-то, чего не хватает?
И тут мы вылетаем на горку, лес приближается и он - отчетливо видно - мертвый: скелетированный, бурый. Одни палки без хвои. И стоят они так и так тянутся подальше от земли, точно в панике желают отсюда вырваться.
За шелкопрядом приходит огонь
Запад
Директор Центра защиты леса Красноярского края Владимир Солдатов 5 сентября 2017 года: «Это очень серьезная проблема. 80 млн кубометров уже сегодня повреждены сибирским шелкопрядом. Если весь наш миллионный город Красноярск покроем древесиной на уровне девятиэтажного дома, то вот сколько ее уже погибло. Это трагедия, понимаете? […] Это не кедровый древостой, это уже дрова! При пожарах температура воздуха в местах распространения вредителей доходит до 600 градусов - это доменная печь. Какие запасы семян могут там остаться? Все сгорит, после пожаров даже трава не будет расти! Все прогорает на глубину одного метра. Это пороховая бочка. Давайте подумаем, каким образом минимизировать угрозу - это наша родина, наши леса! Все загорится!»
Яков Голдобин, 16 марта с. г.: «В прошлом году в конце июня они летели на протяжении двух недель. Каждый вечер, сразу после заката, закрывая все небо. Тьма, тысячи тысяч. Как метель переметает. Слева направо, с запада летели и - через Енисей. Не долетали, конечно, многие, падали в воду, шлепоток такой стоял, и Енисей бурлил. Серые мохнатые большие бабочки (Dendrolimus sibiricus Tshetv.). Пытаются взлететь, а рыба подходит и ловит. Все курьи были забиты упавшей бабочкой, несло по Енисею вниз».
Сибирский шелкопряд пожирает хвою. Шелка на выходе не предвидится, поэтому разумней тварь называть коконопрядом. Деревья перестают пить воду и умирают, в древостоях активизируются стволовые вредители, прочая живность лес покидает. И он неминуемо загорается, тушение осложнено непроходимыми завалами и образовавшимися болотами - мертвые деревья воду не пьют.
Активизация - с 2014-го, первые зафиксированные сигналы о беде в Енисейском районе - осень 2015-го (а в декабре властям вручили спутниковую съемку 12 очагов, но выбить 300 млн из федерального бюджета на химобработку в конце года нереально), первые и явно недостаточные меры против эпидемии местные власти все же в 2016-м предприняли (край дал 45 млн), и только в 2017-м федерация наконец нашла деньги на борьбу (к тому времени потребовался уже почти миллиард), и авиация заработала безостановочно (2500 вылетов) в мае-июне и в августе-сентябре. Леса опрыскивали ядохимикатами с самолетов Ан-2. В конце сезона в Красноярске раздали награды, отрапортовав, что столь масштабного подавления опасного вредителя в отечестве еще не было, обработано почти 900 тыс. га с эффективностью более 98%.
Но о победе говорить, конечно, не приходится. Поливать еще по меньшей мере 300 тыс. га. Только что лесопатологи закончили учеты шелкопряда, зимующего в подстилке под метровым снегом: до 200 гусениц на квадратный метр, погибло их 15%, популяция перешла на однолетнюю генерацию. Так бывает, если летом жара и сушь (обычно же на развитие одного поколения уходит два года). Соответственно, резкий рост количества гусениц.
И главное: ядохимикаты не решение. Катастрофа уже произошла. И от еще более страшной - пожаров, что спалят деревни, - не спастись ничем, кроме сплошной и быстрой санитарной рубки. Два года в шелкопрядниках дерево еще пригодно к заготовке, далее - гниение и распад.
Но вырубить такие гигантские площади не получится. Значит, остается контролируемое выжигание. Однако и оно не удастся: лесное хозяйство развалено, и спецы вымерли или давно заняты чем-то другим.
При однолетней генерации эта беда - на 7 лет. При двухлетней - на 14. Возможны варианты, поскольку циклы развития шелкопряда подвижны и зависят от климата. Говорят, может пройти и быстрей, ссылаясь на две вспышки: если в Кеть-Чулымском междуречье (2,5 млн га) она уложилась точно в семь лет, 1951-1957 годы, то в Нижнем Приангарье (1 млн га) отбушевала за три года, 1994-1996-й. Однако на тот биологический пожар я ездил писать репортажи, летал над Тасеевско-Мотыгинским шелкопрядником и отчетливо помню: аборигены начинали ее отсчет с 1990-го, а то и 1989 года. Просто в самом начале 90-х стране было не до червяков с бабочками. Но вот, кстати, потом-то, начиная с 1993-го, власти, авиаторы, лесники заработали куда оперативней и слаженней, чем сейчас: тогда еще жива была инициатива низов и не следовало перед любым шевелением проводить аукционы и торги, да и деревенская авиация и аэродромы еще жили. И заграница, международные фонды тогда впряглись, помогали. Лесобилеты для санрубок тоже выписывали немедля, правда, советской дисциплины уже не было, и шелкопрядники спустя непродолжительное время заполыхали.
В Северо-Енисейском районе
Главное отличие сегодняшней среднесибирской катастрофы - в радикальном разобщении субъектов: мы все друг другу никто - Москве и стране в целом нет дела до енисейских пихт и кедрача, местным властям - до мнения науки; все здесь живут уже не друг для друга и не связано с другими. Нет элементарного понимания, с чем мы столкнулись. Коллективное исследование красноярских ученых и НАСА (США), опубликованное Forests (получено журналом 15 июня 2017 года), говорит о 800 тыс. га приенисейской тайги, пораженной шелкопрядом; потепление вызвало как движение самой темнохвойной тайги на север и в высокорья, так и ее вредителей - зона потенциального поражения леса сместилась северней до 300 км. Кроме того, вспышка охватила леса в Томской, Кемеровской и Иркутской областях. Но спустя несколько месяцев власти назвали цифры куда скромней: в Енисейском и Северо-Енисейском районах поражены шелкопрядом 620 тыс. га, еще 387 тыс. га - полиграфом уссурийским. Вместе с тем фигурирует в отчетах и миллион гектаров. А данные космического мониторинга расходятся с наземными наблюдениями.
С одной пихты староверы сейчас натрясли 870 гусениц (у лесопатологов получалось и по 5 тысяч). В Тасееве, помню, было по 12-15 тыс. на пике вспышки. На спад пошло или кульминация впереди?
Деревня Новый Городок
И совершенно нет понимания, что будет с людьми, жившими одним этим лесом. Куда бежать? Вопрос звенит, а отвечать некому. Новоназимово, Назимово, Сергеево, Колмогорово, Александровский Шлюз, Новый городок, Усть-Пит, Лосиноборское, Луговатка, Замшева, Савино, Сушняки, Якша, Остяцкая, Фомка, Опарино, Ярцево, Майское, Кольчум, Никулино, Напарино, Широкое, Сухой Пит… Степень поражения лесов разная: в районе Шишмарева ехали по зимнику сквозь абсолютно мертвый лес пару часов (там зэки вырубали леса, нашелся хищник и хищней). Здесь шелкопряд активизировался в позапрошлом году. А в Сергееве, Назимове, Остяцкой - в прошлом, сейчас сойдут снега, гусеницы зашевелятся, и будет то же, что в Шишмаревке.
В доме у часовенных. Сами постятся, но гостям - пирожки с тугуном
- Пустыня будет, год-два, и все выгорит здесь, - разговариваю с часовенным Петром Андреевичем, приехавшим в Сергеево на заработки из Айдары. - Сушина редко какая без сучка стоит, сучки все целые, плотно весь сухостой. Если загорится, стеной пойдет, верховой. Сухая гроза, и все.
- Стропила вырезал, на тракторе заехал в лес, - говорит Яков. - Все деревья усеяны червяками. Вырастают здоровыми, в палец толщиной. Волосы в разные стороны. Они ядовитые, мне на шею нападали, там волдыри потом… В Назимове лес вплотную к деревне, боятся они. Как сгорают деревни? Вот в Назимове скота не осталось совсем, некому траву щипать и вытаптывать, огороды они забросили, картошку не сажают, бурьян вокруг деревни сумасшедший - только случайность, и все. С леса пал придет и - не спастись. Звери уже из леса бегут. Медведи по поселкам-деревням будут ходить, как проснутся.
Пока не закрыты зимники и ледяные переправы, мы колесим по обоим берегам Енисея. Яков прав: на его (левом) берегу звериных следов в лесу как никогда мало. А на правом (куда летели бабочки через Енисей, через этот естественный разрыв в тайге, и, видимо, долетели) теперь тянется полоса шириной километров в шесть погибающего леса, и следов зверья - днем с огнем. Но отсюда оно ушло раньше. Тут добывают золото, тут лунные пейзажи от драг, от ядовитых выбросов золотодобывающей промышленности.
На левобережье обрадовался: глухарь впереди - на ветке над зимником. Пялясь в сумраке на объявившуюся наконец живность, влетаем в яму. Ее-то и обозначал «глухарь», оказавшийся рваной покрышкой.
- Как мельница, мелет этот червяк, без остановки. И никто не остановит, никто его не жрет, говорят, одна кукушка. Уж на что вороны и сороки всеядны, а нет.
Юг
Многие охотничьи избушки у староверов - что конура: два на два. Входить - согнувшись, да и внутри низкие. Раньше вовсе в них не входили - пролазили. Пил-то не было. Не просушиться, не выспаться толком. Яков строит сейчас пристройку к дому - ровно дворец: просторную, с высоченным потолком. А лунку долбит красивой правильной формы. Машу, говорит, вспоминаю (дочь), она ж учитель математики. Ну да, отвечаю, помимо того, красота функциональна. У нас заходит долгий разговор; часов за пять потеплело с тридцатника до минус 9. Хороший был день. Часа в три пополудни что-то лопнуло далеко в небе, такой был звук.
Уды проверили, на крючках все те же живцы (пескари), а не налимы с тайменями. Пробуем другие снасти, но таких по размеру рыб, на которых мы рассчитываем, уже в Енисее нет. Это сообщает Сергей Удовик, примчавшись за полсотни верст поздороваться. Осталась, говорит, одна. Но где ж ее найти? (Вот и я подозревал, что местные свою рыбу нам просто так не выдадут, с чего бы.) Выход есть всегда, его находит Сергей: за рыбу-то надо выпивать, чтоб ловилась. И продолжает критику дедовских технологий лова, коих придерживается Яков. Самогон, мотобур - так победим! Староверы до сих пор самоловы ставят, запоминая места по камням, по травке, чтоб две елки сошлись, когда все прогрессивное человечество уже давно точки фиксирует по GPS. Со староверами летом только хорошо рыбачить. Отстриг клок бороды - вот тебе и готова мормышка, обманка на хариуса.
Рыбалка дедовским способом
В одном методе сошлись - надо наливать, вскоре достигается и полное единство: Яков и Сергей в два голоса - о том, что теперь рыбалка обессмыслилась. Одна трата бензина.
- На глазах все исчезло, один лещ (Abramis brama orientalis) остался, моментально всю красную рыбу вытеснил. (На Енисее рыбу называют не по цвету, а по ценности: «красная» - значит красивая, лучшая, и это как раз белорыбица - «длиннорылые» и «остроносые», осетр и стерлядь. И есть «черная», малоценная - например щука, окунь, плотва. - А. Т.). Лещ стоит и зимует в тех же ямах, что стерлядь и осетр, те на кромке ям, на сколах мечут икру. И он ее сжирает. Лет 7-10 назад мы не знали, что такое лещ, сейчас курьи им кишат. Так ладно, штрафуют за омуля - 250 рэ за голову, так и за леща по двадцатке предъявляют. Это вместо благодарности за вылов сорной рыбы. Сетку на два часа закинули, достаем: 80 штук, каждый по 2 кило. Куда его? Уже забиты им все ледники, морозилки… Мужики только брюшки берут. Остальное собакам, скоту. Мишки ждут недалеко, когда выпотрошим снасти. Он как шелкопряд у нас, только, в принципе, съедобен… Надо учиться его есть, и уже процесс пошел, будем скоро и гольянам радоваться.
Наука подтверждает наблюдения аборигенов: обеднение видового состава рыбы, доминирование малоценных видов. Когда перегородили Ангару и Енисей, в образовавшиеся мертвые моря леща запускали искусственно - ценной рыбе в стоячей воде все равно не выжить. А потом лещ скатился в нижние бьефы и стремительно расселился по всей Ангаре и Енисею - вплоть до Дудинки. Лещ действительно как шелкопряд - прет на север. Возможно, это тоже следствие климатических изменений. В среднем и нижнем течении Енисея говорят: вода в реке теплеет, лето наступает на месяц раньше и на месяц позже заканчивается.
Захватчик шустрей местных, его больше, его тучные стада сжирают чужой корм. Тайменя и ленка почти не осталось - потому что они охотятся на гольяна и ерша, а у тех всю еду отбирает лещ. И особенно много его в местах нагула и нереста осетровых, нельмы, омуля, муксуна, карповых, окуневых. Лещ в Енисее - это как массовая культура или в целом глобализация, олицетворение ее - дешево, много, неприхотливо и живуче, однообразно, агрессивно, вездесуще. Что против него редкий доисторический осетр? Вымрет, как мамонты. И что, кстати, против глобализации с мотобуром и GPS смешной Яков с его пешней и стремлением делать лунку красивой?
В 90-е ихтиологи мне говорили, что в Енисее из 170 000 икринок осетра до половой зрелости (это 15-20 лет, в низовьях 18-23) доживают 10, недавно услышал: из 100 000 - две икринки, но сейчас все цифры бессмысленны, и наука, и рыбаки свидетельствуют: осетра в Енисее мы уже потеряли. Теперь он только на оставленных прадедами фронтонах и наличниках изб: двуглавые орлы держат в когтях не скипетр и державу, а царь-рыбу. Кого убиваем, того и запечатлеваем, такое, накажи бог, искусство.
В Ангаре осетр исчез еще в 70-е, тем не менее река оставалась еще стерляжьей. Ненадолго. Но это не мужик погубил - Ангарский каскад ГЭС. Ангары больше нет, есть последовательный ряд застойных запруд. Роль плотин и в печальной судьбе Енисея, и его рыб тоже решающая.
Лещ попал в нижний бьеф Красноярской ГЭС, скорей всего, во время половодья 2004 или 2006 года, когда станция производила холостые сбросы воды. Наблюдения ихтиологов о нашествии леща на всем протяжении реки, от Красноярска до Вороговского многоостровья, тоже начинаются с этих лет. Но, видимо, какое-то время река еще сопротивлялась. Совсем красная рыба исчезла, по словам Якова, четыре года как. С 2014-го. Когда началось и глобальное падение воды в Байкале, и всей ангаро-енисейской системе, цветение Байкала, нашествие спирогиры (нитчатой водоросли). Да много чего нехорошего в тот год началось.
Восток
Достройка Богучанской ГЭС, выжигание деревень и лесов в зоне затопления, грандиозные пожары, охватившие огромные площади Приангарья, начало освоения углеводородных месторождений Эвенкии ознаменовалось нашествием медведей: несколько лет шли с востока, переплывали Енисей на левый берег, как олени - чуть не друг за другом, по очереди, путь наторили. Может, до Москвы, до Кремля хотели, что не дал им жизни. Назимовцы только в одном поле овса убили чужаков три десятка, и все, говорит Удовик, больные, черви их поедали изнутри, поэтому мишкам больше еды требовалось. Вот они и дурели. В центре села медведь сожрал двух сезонных рабочих - а их только в городах никто и не считает, тут же все на виду.
Если «хозяин» (медведь по-местному) не пакостит, пасется себе в овсах, он свой, его не трогают, к нему уважительно, с ним по соседству и грибы-ягоды собирают. А он чужаков, других медведей, от деревни отгоняет. Как только повел себя некрасиво - без лишних слов кладут наповал. Тут же, даже ночью идут с фонариком налобным и стреляют.
Только утихло медвежье шествие, объявился другой вселенец - полиграф уссурийский (Polygraphus proximus). Жук-короед перебрался с Дальнего Востока по Транссибу - на кругляке. Мертвый пихтарник - в пригородах Красноярска, в заповеднике «Столбы». И теперь полиграф продвигается на север.
Налимное (Шлюз Налимный)
До Безымянки, Налимного и Александровского шлюзов я добирался два года назад, и все было хорошо в этой, считай, отдельной старообрядческой республике (там все родственники, говорит Удовик, а если по женам посчитать, то и на хрен некого послать; жена у Удовика - из них, из «боговерующих», как он называет староверов). Удаленное от цивилизации, крепчайшее, дружное поселение. Там физика и биология иные: кедровой шишки нигде в округе нет - кедр плодится не каждый год, а там - всегда. Теперь кедровые острова в болотах пожрал полиграф и другие приходящие за ним древоточцы. В низовьях Каса (притока Енисея) масштабный лесоповал начался в 1929-м: согнали раскулаченных, ссыльных, з/к СибУЛОНа. Староверы уходили по Касу вверх. Но их догнали, последние годы там валил лес «Мекран» - крупная красноярская компания. Начались неприятности, поваленный и напиленный лес бросили, в нем, видать, и завелась смерть.
Полиграф осваивает дерево вместе с переносимыми им офиостомовыми грибами (Ophiostomatales). В отличие от дальневосточной, у пихты сибирской иммунитета к этой заразе нет. Гибнет быстро, а полиграф полностью вытесняет местные группировки населяющих дерево насекомых. Все та же история - снижение разнообразия флоры и фауны, приенисейской биоты в пользу чего-то одного, агрессивного и чужого. Устойчивость тайги падает, если раньше полиграф специализировался на пихте, сейчас пожирает кедр, ель, сосну, лиственницу. На место темнохвойной тайги идут пожары и осинник.
Окончание:
https://loxovo.livejournal.com/8238915.html