!!!!!!!!!!!!!!! СИБИРЬ - ПРИРОДА - ЛЮДИ: В зоне замедленного бедствия (окончание)
Начало:
https://loxovo.livejournal.com/8238707.html
Север
Рыбалка лучше жизни. Отдельный мир, похожий на детский, взлом системы, и это время, как известно, в счет прожитого не идет, и можно бы вечно тут ошиваться, но когда в лунке только твое отражение, начинаешь нервничать. Едем обратно, и местные рассказывают еще об одной грозной силе, что проявила себя на Севере. Яков:
- В Бор приехало человек шесть росгвардейцев (praetoriani). Фирма серьезная. Всех построили - и полицаев, и инспекцию. Те парни (менты) говорят: бесполезно, никак против них. Мы здесь еще не чувствуем Росгвардию, а там, на Севере, почувствовали… За Бором хотят заповедник делать. Чтобы рыбные места от простого народа сберечь. Из других регионов приезжают такими отрядами, чтоб никаких местных знакомств, сватьев-кумовьев.
Енисей действительно отныне поручен Росгвардии - наряду с Байкалом и еще 11 объектами «с наиболее ценными природными ресурсами». Гвардии предписано охранять общественный порядок в акваториях. Он, однако, таков, что не нарушать его нереально. Государство намеренно обратило аборигенов на Енисее в воров, это давнее программирование. Поэтому инспекторам достаточно приплыть в деревню и вызывать рыбаков по одному: распишись в протоколе. И идут, и расписываются. Мужик виноват по жизни и привык, что его обувают и на суше, и на море.
В Европе один мыслитель предположил: если любого достигшего 30 лет мужчину заточить в тюрьму, ни слова обвинения ему не предъявив, внутренне каждый найдет, за что он там оказался. Жить на Енисее и не пить из родной реки, не накормить ею ребенка невозможно, и это проблема не рыболовов - государства, такие законы придумавшего.
Еще про орду. Старовер Н. как-то ишачил на рыбнадзор:
- Ловил с племянником жены омуля, у нас плавешка (сеть наплавная) хорошая, ловчая, а у них плохая. Но их трое и с автоматами. Говорят: попали вы, ловите нам. Три захода сделали, они всю рыбу себе загружают. Уже все, вечер. Они довольные: ну, теперь можете и себе. Ага, теперь поймаешь: омуль-то от берега уже отходит. А народ на берегу пьет-гуляет - рыбачить нельзя, инспекция запретила.
Одно то, что рыбнадзор с полицией прижмут, аборигенов не может не радовать. Но от кого и для кого гвардейцы начинают охранять Енисей - только один из вопросов. С браконьеров шкуру спускать, конечно, нужно, всякое преступление достойно наказания, но если подумать о сути, об интересах самого Енисея и рыб, в нем еще встречающихся, и людей, на его берегах живущих? Почему ни рыбнадзору, ни Росгвардии не интересны крупнейшие компании, загадившие Енисей и Ангару так, что скоро в выбросах их промышленных активов и между их плотинами лишь ершики останутся да лещи? Рыба исчезает именно из-за бизнеса. Но крайний у нас, конечно, крестьянин. Был и будет.
Берег Енисея, март 2016
Внутри
Лес-кругляк везут 24 часа в сутки, водилы в две смены, машины замирают разве только под загрузкой-разгрузкой, заправкой да заменой масла. Лиссабон (как местные называют Лесосибирск) утопает на десятки километров не столько в снегах, сколько в опилках, в дымах, плотном смоге, штабелях гниющего отборного сосняка. На заборе реклама магазина «Мебель Малайзии».
Пока не отъедешь от города верст за сто, каждые 3-4 минуты навстречу прут лесовозы. Двойные, колоннами, целыми автопоездами. Самый сенокос, пока зимники и ледовые переправы не закрыты. Едешь часами мимо лагерных лесоповалов - все теперь в осинах, редко березах, по их росту можно определять, где вывалили тайгу при Сталине, где при Брежневе, где при Путине. На правом берегу, когда углубляешься, все чаще навстречу уже не КамАЗы, а итальянская Iveco, шведские Scania и Volvo, немецкий MAN - это золотодобытчиков: везут химикаты, «едкое вещество». На КамАЗах-кунгах здесь возят только расходники - вахтовиков.
Могли бы сами делать хоть экскаваторы, под Красноярском советская власть построила для этого самый большой в мире завод, но не случилось, и в карьерах здесь работают китайские электрические AVIC. Прежние модели черпали 20 тонн руды за раз, потом 40-60 тонн, сейчас здесь запускают в работу китайские экскаваторы, черпающие по 80-100 тонн руды. Два раза ковш опорожнил - кузов 220-тонного самосвала полон… И вот наш Яков - с его камусными лыжами и пешней.
Раньше в этом противоположении углядывался смысл: дед старообрядца Федора Некрасова видел звезды и днем, а Яков тормозил, к примеру, движение и показывал на медную огромную луну, на медленно летящие из тьмы снежинки - с кружку, с кулак. Сейчас смысла осталось немного, до старообрядцев добрались, и они сами вербуются в лесоповал. Староверов, кстати, в 90-х подбивали сколотить бригаду и мыть золото - чеченцы приезжали. Ну, как приехали, так и уехали. Но самим-то староверам это никак не помогло. Цивилизация приходит. Тут она такая: дети староверов не сидят в Интернете, а стоят - на табуретке, чтобы поймать сеть.
А еще такая: на правом берегу чуть уже не километровые в глубину карьеры в виде античного амфитеатра, по полкам серпантина ползут, вывозя породу, самосвалы с колесами в полтора человеческих роста, каждый грузовик стоит 3 млн долларов. В поселке Еруда не осталось ни одного местного, его закрыли, сейчас здесь только промзона и вахтовый поселок. Курить на ходу нельзя и вообще нельзя вне курилок - это в тайге-то, и люди в них стайкой бегут, след в след. Всюду шлагбаумы и охрана, только овчарок не хватает, только чипов, вставленных в головы, на всех легковушках - мигалки, ездят кавалькадами, и тебе никуда не проехать, никакой иной власти, кроме власти корпорации, и никаких иных форм жизни. В Северо-Енисейском рано утром нагоняет мужичок - ему плохо, его потряхивает. Просит закурить, только выпустили, говорит, из ментовки: два рулона рубероида по 400 рэ по пьяни унес, сейчас два года впаяют, теперь уже подследственный, отпустили ненадолго - вещи собрать.
Еруда, вахтовый поселок и край одного из карьеров, где добывают золото
…Едем вдоль штабелей леса, те скрываются в дымчатой дали. Это малое предприятие, поясняет Удовик, сущая ерунда, вагоностойка, тонкомер, подсобный материал - для перевозки строевого леса в вагонах. Штабеля крупных предприятий оценивать лучше на космических снимках.
В редком дереве будет куб, даже полкуба не часто. На торгах лес отдают миллионами кубов, сотнями тысяч гектаров, взрослое дерево рублей за 40-50, дешевле бутылки дешевого пива. Финские и американские комплексы - валочные и разделочные машины, работающие в паре, дерево снимают и сразу распиливают - заготавливают до трех тысяч кубов в сутки. Каждый комплекс. 7500 деревьев - каждый день. А дерево у нас растет сто лет. А таких комбайнов… Старообрядцы рассказывают о них с восхищением и ужасом: «Это убийцы леса». Только у одного китайца, работающего на нашем берегу, восемь таких хтонических комплексов.
Больше половины леса, что валят, говорят местные, бросают на месте. В кучу собирают, и все. «Смотреть на это страшно. Раньше их напрягали, больше двух метров запрещали оставлять бревна, и они распиливали, раскатывали. А сейчас лесовозы целые брошены, штабеля делового леса. А то еще сжигают сушняк. Заготовят, не вывезут и - сжигают».
Китайских лесорубов нет, они владельцы, управляющие, а рубят соотечественники. Про совесть неуместно, но жители окрестных поселков устраиваются только подсобным персоналом, а на стригущих лес комбайнах работают сплошь вахтовики, причем издалека. С Дальнего Востока, например. Старообрядцы, молодые парни идут работать водилами лесовозов. Да, они в курсе, что по дедовым канонам валили лес только в октябре два дня и в марте три… Андрей приехал с Чуны (Иркутская область):
- Сами чунари вымирают. Работы нет. Там тоже рубка леса была, но плохо платили, задерживали. А сейчас все вырубили-выхлестали кругом. Ветра начались. Оставшиеся деляны Краслаг (Красноярское ГУФСИН - А. Т.) в аренду взял, нам податься некуда было.
Павел:
- Я с Якши, это 30 км на юг от Безымянки, 60 человек поселок, родня все. Нас семеро детей - четверо братьев, три сестры.
В советское время, чтобы меньше соприкасаться с государством, староверы шли в сторожа и истопники. Без денег совсем не обойтись, тем более сейчас, когда тайга и река уже не кормят. Впрочем, в сторожа и сейчас можно: здесь, в колхозе, сторож (еще печку топит, гараж отапливает) получает полторы тысячи рублей в месяц. «Ну, может, теленка весной дадут, 10 тысяч получится. Неофициально, конечно. А так бы минималку должны были платить».
Предпоследние дни
Екатерина, жена Якова:
- Медведя убили в берлоге. Как доставать? Человека привязали за ноги, опустили. Как он заорал! Там медведь еще, говорит. Палкой пошерудили, нашли второго, убили. Опять туда опускают того же человека. Снова нечеловечески заорал. И так четыре раза его дергали.
Что-то мне это напоминает, Яков как раз показывает родословную - с XVIII века и Невьянского завода на границе Европы и Азии. Потом крепкая деревня Мишкино (ныне райцентр Курганской области), потом побег от коллективизации в Нарымский край (Томская область). Рубят заимку Мошкино (в документах НКВД заимка Голдобиных). Прадеда Григория (для общества он вроде епископа, в пяти селах - духовный отец, крестил, венчал) расстреливают в Колпашевском яру в 1940-м, деду Корнилию дают 10 лет лагерей и 5 - поражения в правах. В Первую мировую его ранили в правую руку (Яков показывает фото прадеда и деда как раз 1914 года перед отправкой Корнилия на фронт - он уже обритый, надел папаху). И он, к физическому труду не годный, учительствовал. А в тюрьме в Мариинске работать не смог. Урезали пайку, помер от голода. Другие родственники уходят в часовенные скиты, а сами скиты, начавшиеся на Урале, уходят все дальше на северо-восток, теперь с Оби на левобережье Енисея, на Дубчес, Дунчес, Теульчес. В 1951-м достают и там: войсковой отряд, руководимый красноярским УМГБ, ликвидирует два мужских монастыря и четыре женских; скиты, иконы, книги сжигают, пустынников увозят в красноярскую тюрьму. 25 лет получает двоюродный дед Александр, его дочь Ирина сумеет сбежать из-под конвоя еще на Севере. Брата отца находят в Норильске, сажают на 10 лет. Хоть прадед Григорий и учил, что под угрозой расстрела не стоит ничего скрывать, все же дети его, когда из них выбивали показания на родню, темнили, недоговаривали, «ошибались» в адресах и именах. Яков на свет появляется в Туве, в истоках Енисея, потом - тайшетская тайга (Иркутская область), в Сергеево приплывают на плотах, когда ему 14 лет.
Григорий и Корнилий Голдобины. Фото 1914 года
Это, в общем, длинная история, как раз за разом опускают в берлогу. Пусть государство каток остановило, но мир неумолим ничуть не менее, он сжирает всё, как лещ, полиграф, шелкопряд... У каждого свой кошмар, староверам в Средней Сибири дано одними из первых наблюдать последствия климатических изменений и наших способов освоения азиатских просторов. В какой пропорции здесь климат и варварство, непонятно, но на выходе - конец прежнего света.
- Леспромхозу от силы два-три года еще, и все: рубить будет нечего, засохнет всё и короеды пожрут, - говорит Удовик. И с ним согласны все. Битва у корыта подходит к финалу, оно скоро опустеет. - Он же тоже абориген, шелкопряд этот. Здесь живет всегда, просто нас меньше, а он расплодился. Это не чума, хуже. Поселку, значит, конец.
И - без паузы:
- Придется другой поселок мне строить.
Яков:
- А мы тут пока строимся. Новую кухню, туалет… Будем и дальше строиться.
Разговор уходит в другую сторону, но Катерина внезапно роняет:
- А то бежать придется. Чего планы строить…
Дальше на север? Ближе к Дубчесу, где все авторитеты часовенных? Староверы говорят: «Сейчас раздор в обществе нашем. Семибоярщина? Да, период Ельцина у нас. Жесткого руководства, как раньше, нет. Сломалось все полностью. Лопнуло, весна пришла, лед растаял…» Возможно, это такие же циклы, как и у шелкопряда, и потом качнется обратно, и вернется все, устаканится как-то, и весь этот счастливый мир, полный надежд, не кончится никогда…
Яков много говорит о Сирии, и, думаю, не случайно: одна из причин этой войны - сильнейшая за историю наблюдений засуха, нехватка урожая, как следствие, переселение в города и усиление напряженности, затем - гражданская война. Сибирь не Сирия, и староверы в города не подадутся, и потому власти плюнуть и растереть на их право жить на своей земле. Биться за статус климатических или экологических беженцев здесь не будут, тем более и понятия такового у нас еще нет. И никто, понятно, не виноват в гибели тайги и реки, так случилось. И никакой компенсации за потерю родины не светит: хоть я отчетливо слышал звук лопнувшей струны, конечно, тут никаких Лопахиных. Так и не вишневый сад - тайга, и Ксенья Петровна - не Раневская. И кому какое дело, что этим людям ничего лучше этой тайги и реки и не нужно, и жили бы они тут из поколения в поколение, не запирая дверей.
Предков Удовика выслали в Сибирь за поддержку восстания Степана Разина. У прабабки были золотые прииски в Кемеровской области, на 12 ручьях станки. Советская власть там шахту устроила, в итоге все разрушили. Дед при Первой войне ослеп, в газовой атаке немцев. Бабку под Тяжином трижды раскулачивали.
- Не могли унести все сразу?
- Нет, видать, наживет немного, и снова… Она мне говорила: я кор-ми-ла Ра-се-ю. Всего-то два батрака, рассказывала, у нее было, а держали стада коней, коров, с утра до ночи пахали. Я кор-ми-ла Ра-се-ю.
…С шелкопрядом борется авиация. Но аэродромы заросли лесом. Раньше и сюда четырежды в день летал Ан-2, билет - 6 рублей, лесорубы летали пиво пить в райцентр. Сейчас на весь район - а это половина Великобритании - осталось всего две полосы, пригодных для Ан-2. В Ярцево и в Енисейске. В Сергееве, помимо того, были детсад, школа. Да и народа жило вчетверо больше.
На дверях магазина в Новоназимове списки 29 семей, кому напоминают вовремя оформить субсидию по доходу. Никому не стыдно: ни тем, кто вывешивает перечень на публичное обозрение, ни тем, кто в нем. Это семьи с детьми, насколько понимаю: в школе, где к новоназимовским ребятам добавляются дети из окрестных деревень, более 90% учеников - из малообеспеченных семей. В нескольких километрах, у Назимова, видно огромную перевалочную и складскую базу главной золотодобывающей компании России «Полюс» (в мире второе место по запасам золота, акции на мировых биржах).
С людьми на берегу происходит то же самое, что с рыбой в реке, с тайгой, её деревьями и зверьем: обеднение видового состава. И давно известно: чем ниже биоразнообразие системы, тем она менее продуктивна и устойчива. Незамысловатое - бурьян, осинник, шелкопряд, усач, полиграф, золото, лесоповал - побеждает многообразие жизни. Кипрские офшоры - трехсотлетние деревни. И уже не будет этих хлопьев снега с кулак, этой красной луны, так как не будет того, кто их заметит. Не будет книг Якова и его рассуждений о судьбах цивилизации - с видом на уже несущийся на деревню огненный пал, терпеливо ждущей Катерины, всех этих особенных людей с певучей речью.
Староверы и вообще те, кто живет на Севере не из-за денег, для меня подобны корабельным соснам, вытянутым к небу строго и бескомпромиссно (тогда как все эти набухающие почки лиственных, шелестение и осеннее разноцветие выдают страсти и жизнелюбие). И ведь только человек и хвойные взбунтовались, плюнули на поставленную перед всем сущим задачу: ускорять оборот. Лиственные дисциплинированно осыпаются, дают перегной, потомство, хвойные стоят неколебимо, и человек вот тоже живет все дольше, не торопится околевать в тридцать лет. Зачем-то же еще он нужен, напоминают и эти гибнущие сосны, и часовенные.
А потом обрушится непременно и то односложное, что победило. Дистанция от упрощения до маразма и деградации невелика.
Россия вот тоже, как староверческие скиты и поселения, проиграла технологическое соревнование. И что? Будет лучше без нее?
От родины у нас оставался пейзаж, но это было немало. На Севере - идешь ли летом на кораблике по Енисею или через тайгу по зимнику на машине - за тобой обычно увивается стайка малых птах, не отстает, и в какой-то момент поневоле чувствуешь, что, наверное, ты затем и родился, чтобы довести их до сытой деревни («нас возвышающий обман»). В этот раз - никого из соседей. Никаких птиц, серебряных рыб, зверья. Даже простой полевки. Две тысячи верст и неделя в сибирской тайге. И - гулкая пустота, земля лежит тихо, как умершая. С глузду съехать можно. У деревни вдалеке лишь сороки да молчаливое животное небольшое, призрачное, не похожее на собаку и на кошку не похожее.
Яков сличает со старыми книгами. Зима близко, по всему видно… А деревья не могут отсюда сбежать, не могут спрятать себя, они умирают, но продолжают стоять или замирают в падении, и серый снег несет по диагонали так, что все сущее перечеркивается твердым карандашом неврастеника. Или это опыты не знающего еще жалости ребенка: он заштриховывает небо, реку, леса. Больше ничего нет. В напряженной, мощной тишине текущих подо льдом вод и молчании пустого неба только твое неровное дыхание.
Нет сил смотреть на это, и такая безысходность, такое тягучее отчаяние - точно у постели родного человека, что обречен. И ничем ему уже ты не поможешь. Свернуться собакой рядом, завыть.
Сличай, Яков, соотноси с Писанием движение мира. Будет стоять здесь багровая мгла, потом придет огонь. И Енисей понесет в океан не бабочек, а пепел. Дымы не пропустят солнце, и хлеба не созреют. И пустынные твари приползут в Сибирь на нашу голову, и крабы из Китая, и рыбины-змеи будут тут, и засыпать их известью будем, хоронить, вгоняя наш православный осиновый кол, что у нас всегда под фуфайкой. Нет, не зря, Яков, вы называли всегда густую тайгу пустошами, а иноков в ваших дальних скитах пустынниками.
И на равнинном левом берегу новые топи будут и новое обледенение, а на правом мелеть дальше будут Байкал и притоки, ведь воду притягивает лес, а не пустыня. Самолеты МЧС будут сбрасывать воду на всех телеэкранах страны, генералы - рапортовать… Только это и умеем на земле, только широтой разгула и волей к смерти и живем, только это объединяет, в остальном мы все друг другу уже никто. Нет ничего общего между московскими дворянами, привычно распределяющими уже мнимые сибирские богатства, и Яковом - ни языка, ни Бога, ни понимания добра и зла, что хорошо и что плохо, даже цари у них разные. С Луной и Марсом у Якова и Удовика да и у всего местного народа больше понимания, чем с русскими столоначальниками в Москве. Но ведь мы не поодиночке, не отдельные друг от друга, весь индивидуализм - это одна большая иллюзия, каждый представляет что-то из себя, только если останется популяция, вся в цельности, в многообразии…
Яков: «Мы все живем в городе, окруженном со всех сторон водой. Нас защищают дамбы. Вода неподвижна тысячи лет. А потом наступает момент… Мы сами, конечно, подкапываем дамбу, но, может, и вода - знаете, как в ведро капает. Кап-кап. Когда-нибудь переполнится. И все, вода пошла внутрь, это не все еще видят».
Алексей ТАРАСОВ
Лесосибирск - Енисейск - Еруда - Северо-Енисейский - Новоназимово - Сергеево
№ 37 от 9 апреля 2018
https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/04/08/76101-v-zone-zamedlennogo-bedstviya
ПОПУЛЯРНЫЕ КОММЕНТАРИИ
Niko Demihom
9 апреля 2018, 08:50
Всегда трудно такое читать. И тем более комментировать.
В глобальном плане человечество - дрожжи. Рыхлим и подогреваем Землю. Вот только - ЗАЧЕМ? Непонятно.
Александр Власкин
9 апреля 2018, 10:41
Нарастающий кошмар, впечатление "безнадеги". Автору спасибо большое, конечно - всё очень объективно и внятно. Но больно от этого "осинового кола". Вы хотели, чтобы нам было больно? Тогда Вам это удалось.
Виктор Светухин
9 апреля 2018, 10:45
В народе бытует устойчивое мнение, что все нас хотят завоевать именно из-за богатств Сибири. "Хрен вам, а не барабан!" (С) Такого наворотим - сами откажетесь.
takaya elka
9 апреля 2018, 10:57
Наша страна превращается в выжженную землю, в пустыню. Исчезнувшая Сибирь, Байкал, флора, фауна - это все уже не про постапок, а про обозримое будущее, реальное до жути.
Василий Семеныч
9 апреля 2018, 17:00
Тяжело читать. Века прошли, и приходит конец Сибири .От человеческой жадности.
Owod_ RUS
9 апреля 2018, 17:39
Спасибо, Алексей, большое за статью. Да и не статья это вовсе - философское эссе. Даже не так - крик души неравнодушного человека... Для меня лично "потрясением основ" и потерей той самой "малой (детской?) родины" стали пожары 2010 года - когда сгорели массивы тех самых "мачтовых сосен", о которых вы пишете; сгорели те леса, в которых прошли детство и юность; сгорели те леса, которые "при Брежневе" берегли, холили и лелеяли - сгорели в одночасье... При том самом Леониде Ильиче, летали "аннушки", патрулируя леса и береговую линию рек, призывая особо рьяных туристов-шашлычников следить за кострами и не разводить огонь в "черте лесопосадок", а отдельные незатушенные костры с тех же "аннушек" заливали хорошей порцией воды... А вечером, после "активного отдыха горожан", лесник обходил береговую линию, заливая тлеющие кострища и собирая пустые бутылки (линза!), убирая "культурный слой"...
А потом лесоохрану устранили - сэкономили. И всё.
https://loxovo.livejournal.com/8238707.html
Север
Рыбалка лучше жизни. Отдельный мир, похожий на детский, взлом системы, и это время, как известно, в счет прожитого не идет, и можно бы вечно тут ошиваться, но когда в лунке только твое отражение, начинаешь нервничать. Едем обратно, и местные рассказывают еще об одной грозной силе, что проявила себя на Севере. Яков:
- В Бор приехало человек шесть росгвардейцев (praetoriani). Фирма серьезная. Всех построили - и полицаев, и инспекцию. Те парни (менты) говорят: бесполезно, никак против них. Мы здесь еще не чувствуем Росгвардию, а там, на Севере, почувствовали… За Бором хотят заповедник делать. Чтобы рыбные места от простого народа сберечь. Из других регионов приезжают такими отрядами, чтоб никаких местных знакомств, сватьев-кумовьев.
Енисей действительно отныне поручен Росгвардии - наряду с Байкалом и еще 11 объектами «с наиболее ценными природными ресурсами». Гвардии предписано охранять общественный порядок в акваториях. Он, однако, таков, что не нарушать его нереально. Государство намеренно обратило аборигенов на Енисее в воров, это давнее программирование. Поэтому инспекторам достаточно приплыть в деревню и вызывать рыбаков по одному: распишись в протоколе. И идут, и расписываются. Мужик виноват по жизни и привык, что его обувают и на суше, и на море.
В Европе один мыслитель предположил: если любого достигшего 30 лет мужчину заточить в тюрьму, ни слова обвинения ему не предъявив, внутренне каждый найдет, за что он там оказался. Жить на Енисее и не пить из родной реки, не накормить ею ребенка невозможно, и это проблема не рыболовов - государства, такие законы придумавшего.
Еще про орду. Старовер Н. как-то ишачил на рыбнадзор:
- Ловил с племянником жены омуля, у нас плавешка (сеть наплавная) хорошая, ловчая, а у них плохая. Но их трое и с автоматами. Говорят: попали вы, ловите нам. Три захода сделали, они всю рыбу себе загружают. Уже все, вечер. Они довольные: ну, теперь можете и себе. Ага, теперь поймаешь: омуль-то от берега уже отходит. А народ на берегу пьет-гуляет - рыбачить нельзя, инспекция запретила.
Одно то, что рыбнадзор с полицией прижмут, аборигенов не может не радовать. Но от кого и для кого гвардейцы начинают охранять Енисей - только один из вопросов. С браконьеров шкуру спускать, конечно, нужно, всякое преступление достойно наказания, но если подумать о сути, об интересах самого Енисея и рыб, в нем еще встречающихся, и людей, на его берегах живущих? Почему ни рыбнадзору, ни Росгвардии не интересны крупнейшие компании, загадившие Енисей и Ангару так, что скоро в выбросах их промышленных активов и между их плотинами лишь ершики останутся да лещи? Рыба исчезает именно из-за бизнеса. Но крайний у нас, конечно, крестьянин. Был и будет.
Берег Енисея, март 2016
Внутри
Лес-кругляк везут 24 часа в сутки, водилы в две смены, машины замирают разве только под загрузкой-разгрузкой, заправкой да заменой масла. Лиссабон (как местные называют Лесосибирск) утопает на десятки километров не столько в снегах, сколько в опилках, в дымах, плотном смоге, штабелях гниющего отборного сосняка. На заборе реклама магазина «Мебель Малайзии».
Пока не отъедешь от города верст за сто, каждые 3-4 минуты навстречу прут лесовозы. Двойные, колоннами, целыми автопоездами. Самый сенокос, пока зимники и ледовые переправы не закрыты. Едешь часами мимо лагерных лесоповалов - все теперь в осинах, редко березах, по их росту можно определять, где вывалили тайгу при Сталине, где при Брежневе, где при Путине. На правом берегу, когда углубляешься, все чаще навстречу уже не КамАЗы, а итальянская Iveco, шведские Scania и Volvo, немецкий MAN - это золотодобытчиков: везут химикаты, «едкое вещество». На КамАЗах-кунгах здесь возят только расходники - вахтовиков.
Могли бы сами делать хоть экскаваторы, под Красноярском советская власть построила для этого самый большой в мире завод, но не случилось, и в карьерах здесь работают китайские электрические AVIC. Прежние модели черпали 20 тонн руды за раз, потом 40-60 тонн, сейчас здесь запускают в работу китайские экскаваторы, черпающие по 80-100 тонн руды. Два раза ковш опорожнил - кузов 220-тонного самосвала полон… И вот наш Яков - с его камусными лыжами и пешней.
Раньше в этом противоположении углядывался смысл: дед старообрядца Федора Некрасова видел звезды и днем, а Яков тормозил, к примеру, движение и показывал на медную огромную луну, на медленно летящие из тьмы снежинки - с кружку, с кулак. Сейчас смысла осталось немного, до старообрядцев добрались, и они сами вербуются в лесоповал. Староверов, кстати, в 90-х подбивали сколотить бригаду и мыть золото - чеченцы приезжали. Ну, как приехали, так и уехали. Но самим-то староверам это никак не помогло. Цивилизация приходит. Тут она такая: дети староверов не сидят в Интернете, а стоят - на табуретке, чтобы поймать сеть.
А еще такая: на правом берегу чуть уже не километровые в глубину карьеры в виде античного амфитеатра, по полкам серпантина ползут, вывозя породу, самосвалы с колесами в полтора человеческих роста, каждый грузовик стоит 3 млн долларов. В поселке Еруда не осталось ни одного местного, его закрыли, сейчас здесь только промзона и вахтовый поселок. Курить на ходу нельзя и вообще нельзя вне курилок - это в тайге-то, и люди в них стайкой бегут, след в след. Всюду шлагбаумы и охрана, только овчарок не хватает, только чипов, вставленных в головы, на всех легковушках - мигалки, ездят кавалькадами, и тебе никуда не проехать, никакой иной власти, кроме власти корпорации, и никаких иных форм жизни. В Северо-Енисейском рано утром нагоняет мужичок - ему плохо, его потряхивает. Просит закурить, только выпустили, говорит, из ментовки: два рулона рубероида по 400 рэ по пьяни унес, сейчас два года впаяют, теперь уже подследственный, отпустили ненадолго - вещи собрать.
Еруда, вахтовый поселок и край одного из карьеров, где добывают золото
…Едем вдоль штабелей леса, те скрываются в дымчатой дали. Это малое предприятие, поясняет Удовик, сущая ерунда, вагоностойка, тонкомер, подсобный материал - для перевозки строевого леса в вагонах. Штабеля крупных предприятий оценивать лучше на космических снимках.
В редком дереве будет куб, даже полкуба не часто. На торгах лес отдают миллионами кубов, сотнями тысяч гектаров, взрослое дерево рублей за 40-50, дешевле бутылки дешевого пива. Финские и американские комплексы - валочные и разделочные машины, работающие в паре, дерево снимают и сразу распиливают - заготавливают до трех тысяч кубов в сутки. Каждый комплекс. 7500 деревьев - каждый день. А дерево у нас растет сто лет. А таких комбайнов… Старообрядцы рассказывают о них с восхищением и ужасом: «Это убийцы леса». Только у одного китайца, работающего на нашем берегу, восемь таких хтонических комплексов.
Больше половины леса, что валят, говорят местные, бросают на месте. В кучу собирают, и все. «Смотреть на это страшно. Раньше их напрягали, больше двух метров запрещали оставлять бревна, и они распиливали, раскатывали. А сейчас лесовозы целые брошены, штабеля делового леса. А то еще сжигают сушняк. Заготовят, не вывезут и - сжигают».
Китайских лесорубов нет, они владельцы, управляющие, а рубят соотечественники. Про совесть неуместно, но жители окрестных поселков устраиваются только подсобным персоналом, а на стригущих лес комбайнах работают сплошь вахтовики, причем издалека. С Дальнего Востока, например. Старообрядцы, молодые парни идут работать водилами лесовозов. Да, они в курсе, что по дедовым канонам валили лес только в октябре два дня и в марте три… Андрей приехал с Чуны (Иркутская область):
- Сами чунари вымирают. Работы нет. Там тоже рубка леса была, но плохо платили, задерживали. А сейчас все вырубили-выхлестали кругом. Ветра начались. Оставшиеся деляны Краслаг (Красноярское ГУФСИН - А. Т.) в аренду взял, нам податься некуда было.
Павел:
- Я с Якши, это 30 км на юг от Безымянки, 60 человек поселок, родня все. Нас семеро детей - четверо братьев, три сестры.
В советское время, чтобы меньше соприкасаться с государством, староверы шли в сторожа и истопники. Без денег совсем не обойтись, тем более сейчас, когда тайга и река уже не кормят. Впрочем, в сторожа и сейчас можно: здесь, в колхозе, сторож (еще печку топит, гараж отапливает) получает полторы тысячи рублей в месяц. «Ну, может, теленка весной дадут, 10 тысяч получится. Неофициально, конечно. А так бы минималку должны были платить».
Предпоследние дни
Екатерина, жена Якова:
- Медведя убили в берлоге. Как доставать? Человека привязали за ноги, опустили. Как он заорал! Там медведь еще, говорит. Палкой пошерудили, нашли второго, убили. Опять туда опускают того же человека. Снова нечеловечески заорал. И так четыре раза его дергали.
Что-то мне это напоминает, Яков как раз показывает родословную - с XVIII века и Невьянского завода на границе Европы и Азии. Потом крепкая деревня Мишкино (ныне райцентр Курганской области), потом побег от коллективизации в Нарымский край (Томская область). Рубят заимку Мошкино (в документах НКВД заимка Голдобиных). Прадеда Григория (для общества он вроде епископа, в пяти селах - духовный отец, крестил, венчал) расстреливают в Колпашевском яру в 1940-м, деду Корнилию дают 10 лет лагерей и 5 - поражения в правах. В Первую мировую его ранили в правую руку (Яков показывает фото прадеда и деда как раз 1914 года перед отправкой Корнилия на фронт - он уже обритый, надел папаху). И он, к физическому труду не годный, учительствовал. А в тюрьме в Мариинске работать не смог. Урезали пайку, помер от голода. Другие родственники уходят в часовенные скиты, а сами скиты, начавшиеся на Урале, уходят все дальше на северо-восток, теперь с Оби на левобережье Енисея, на Дубчес, Дунчес, Теульчес. В 1951-м достают и там: войсковой отряд, руководимый красноярским УМГБ, ликвидирует два мужских монастыря и четыре женских; скиты, иконы, книги сжигают, пустынников увозят в красноярскую тюрьму. 25 лет получает двоюродный дед Александр, его дочь Ирина сумеет сбежать из-под конвоя еще на Севере. Брата отца находят в Норильске, сажают на 10 лет. Хоть прадед Григорий и учил, что под угрозой расстрела не стоит ничего скрывать, все же дети его, когда из них выбивали показания на родню, темнили, недоговаривали, «ошибались» в адресах и именах. Яков на свет появляется в Туве, в истоках Енисея, потом - тайшетская тайга (Иркутская область), в Сергеево приплывают на плотах, когда ему 14 лет.
Григорий и Корнилий Голдобины. Фото 1914 года
Это, в общем, длинная история, как раз за разом опускают в берлогу. Пусть государство каток остановило, но мир неумолим ничуть не менее, он сжирает всё, как лещ, полиграф, шелкопряд... У каждого свой кошмар, староверам в Средней Сибири дано одними из первых наблюдать последствия климатических изменений и наших способов освоения азиатских просторов. В какой пропорции здесь климат и варварство, непонятно, но на выходе - конец прежнего света.
- Леспромхозу от силы два-три года еще, и все: рубить будет нечего, засохнет всё и короеды пожрут, - говорит Удовик. И с ним согласны все. Битва у корыта подходит к финалу, оно скоро опустеет. - Он же тоже абориген, шелкопряд этот. Здесь живет всегда, просто нас меньше, а он расплодился. Это не чума, хуже. Поселку, значит, конец.
И - без паузы:
- Придется другой поселок мне строить.
Яков:
- А мы тут пока строимся. Новую кухню, туалет… Будем и дальше строиться.
Разговор уходит в другую сторону, но Катерина внезапно роняет:
- А то бежать придется. Чего планы строить…
Дальше на север? Ближе к Дубчесу, где все авторитеты часовенных? Староверы говорят: «Сейчас раздор в обществе нашем. Семибоярщина? Да, период Ельцина у нас. Жесткого руководства, как раньше, нет. Сломалось все полностью. Лопнуло, весна пришла, лед растаял…» Возможно, это такие же циклы, как и у шелкопряда, и потом качнется обратно, и вернется все, устаканится как-то, и весь этот счастливый мир, полный надежд, не кончится никогда…
Яков много говорит о Сирии, и, думаю, не случайно: одна из причин этой войны - сильнейшая за историю наблюдений засуха, нехватка урожая, как следствие, переселение в города и усиление напряженности, затем - гражданская война. Сибирь не Сирия, и староверы в города не подадутся, и потому власти плюнуть и растереть на их право жить на своей земле. Биться за статус климатических или экологических беженцев здесь не будут, тем более и понятия такового у нас еще нет. И никто, понятно, не виноват в гибели тайги и реки, так случилось. И никакой компенсации за потерю родины не светит: хоть я отчетливо слышал звук лопнувшей струны, конечно, тут никаких Лопахиных. Так и не вишневый сад - тайга, и Ксенья Петровна - не Раневская. И кому какое дело, что этим людям ничего лучше этой тайги и реки и не нужно, и жили бы они тут из поколения в поколение, не запирая дверей.
Предков Удовика выслали в Сибирь за поддержку восстания Степана Разина. У прабабки были золотые прииски в Кемеровской области, на 12 ручьях станки. Советская власть там шахту устроила, в итоге все разрушили. Дед при Первой войне ослеп, в газовой атаке немцев. Бабку под Тяжином трижды раскулачивали.
- Не могли унести все сразу?
- Нет, видать, наживет немного, и снова… Она мне говорила: я кор-ми-ла Ра-се-ю. Всего-то два батрака, рассказывала, у нее было, а держали стада коней, коров, с утра до ночи пахали. Я кор-ми-ла Ра-се-ю.
…С шелкопрядом борется авиация. Но аэродромы заросли лесом. Раньше и сюда четырежды в день летал Ан-2, билет - 6 рублей, лесорубы летали пиво пить в райцентр. Сейчас на весь район - а это половина Великобритании - осталось всего две полосы, пригодных для Ан-2. В Ярцево и в Енисейске. В Сергееве, помимо того, были детсад, школа. Да и народа жило вчетверо больше.
На дверях магазина в Новоназимове списки 29 семей, кому напоминают вовремя оформить субсидию по доходу. Никому не стыдно: ни тем, кто вывешивает перечень на публичное обозрение, ни тем, кто в нем. Это семьи с детьми, насколько понимаю: в школе, где к новоназимовским ребятам добавляются дети из окрестных деревень, более 90% учеников - из малообеспеченных семей. В нескольких километрах, у Назимова, видно огромную перевалочную и складскую базу главной золотодобывающей компании России «Полюс» (в мире второе место по запасам золота, акции на мировых биржах).
С людьми на берегу происходит то же самое, что с рыбой в реке, с тайгой, её деревьями и зверьем: обеднение видового состава. И давно известно: чем ниже биоразнообразие системы, тем она менее продуктивна и устойчива. Незамысловатое - бурьян, осинник, шелкопряд, усач, полиграф, золото, лесоповал - побеждает многообразие жизни. Кипрские офшоры - трехсотлетние деревни. И уже не будет этих хлопьев снега с кулак, этой красной луны, так как не будет того, кто их заметит. Не будет книг Якова и его рассуждений о судьбах цивилизации - с видом на уже несущийся на деревню огненный пал, терпеливо ждущей Катерины, всех этих особенных людей с певучей речью.
Староверы и вообще те, кто живет на Севере не из-за денег, для меня подобны корабельным соснам, вытянутым к небу строго и бескомпромиссно (тогда как все эти набухающие почки лиственных, шелестение и осеннее разноцветие выдают страсти и жизнелюбие). И ведь только человек и хвойные взбунтовались, плюнули на поставленную перед всем сущим задачу: ускорять оборот. Лиственные дисциплинированно осыпаются, дают перегной, потомство, хвойные стоят неколебимо, и человек вот тоже живет все дольше, не торопится околевать в тридцать лет. Зачем-то же еще он нужен, напоминают и эти гибнущие сосны, и часовенные.
А потом обрушится непременно и то односложное, что победило. Дистанция от упрощения до маразма и деградации невелика.
Россия вот тоже, как староверческие скиты и поселения, проиграла технологическое соревнование. И что? Будет лучше без нее?
От родины у нас оставался пейзаж, но это было немало. На Севере - идешь ли летом на кораблике по Енисею или через тайгу по зимнику на машине - за тобой обычно увивается стайка малых птах, не отстает, и в какой-то момент поневоле чувствуешь, что, наверное, ты затем и родился, чтобы довести их до сытой деревни («нас возвышающий обман»). В этот раз - никого из соседей. Никаких птиц, серебряных рыб, зверья. Даже простой полевки. Две тысячи верст и неделя в сибирской тайге. И - гулкая пустота, земля лежит тихо, как умершая. С глузду съехать можно. У деревни вдалеке лишь сороки да молчаливое животное небольшое, призрачное, не похожее на собаку и на кошку не похожее.
Яков сличает со старыми книгами. Зима близко, по всему видно… А деревья не могут отсюда сбежать, не могут спрятать себя, они умирают, но продолжают стоять или замирают в падении, и серый снег несет по диагонали так, что все сущее перечеркивается твердым карандашом неврастеника. Или это опыты не знающего еще жалости ребенка: он заштриховывает небо, реку, леса. Больше ничего нет. В напряженной, мощной тишине текущих подо льдом вод и молчании пустого неба только твое неровное дыхание.
Нет сил смотреть на это, и такая безысходность, такое тягучее отчаяние - точно у постели родного человека, что обречен. И ничем ему уже ты не поможешь. Свернуться собакой рядом, завыть.
Сличай, Яков, соотноси с Писанием движение мира. Будет стоять здесь багровая мгла, потом придет огонь. И Енисей понесет в океан не бабочек, а пепел. Дымы не пропустят солнце, и хлеба не созреют. И пустынные твари приползут в Сибирь на нашу голову, и крабы из Китая, и рыбины-змеи будут тут, и засыпать их известью будем, хоронить, вгоняя наш православный осиновый кол, что у нас всегда под фуфайкой. Нет, не зря, Яков, вы называли всегда густую тайгу пустошами, а иноков в ваших дальних скитах пустынниками.
И на равнинном левом берегу новые топи будут и новое обледенение, а на правом мелеть дальше будут Байкал и притоки, ведь воду притягивает лес, а не пустыня. Самолеты МЧС будут сбрасывать воду на всех телеэкранах страны, генералы - рапортовать… Только это и умеем на земле, только широтой разгула и волей к смерти и живем, только это объединяет, в остальном мы все друг другу уже никто. Нет ничего общего между московскими дворянами, привычно распределяющими уже мнимые сибирские богатства, и Яковом - ни языка, ни Бога, ни понимания добра и зла, что хорошо и что плохо, даже цари у них разные. С Луной и Марсом у Якова и Удовика да и у всего местного народа больше понимания, чем с русскими столоначальниками в Москве. Но ведь мы не поодиночке, не отдельные друг от друга, весь индивидуализм - это одна большая иллюзия, каждый представляет что-то из себя, только если останется популяция, вся в цельности, в многообразии…
Яков: «Мы все живем в городе, окруженном со всех сторон водой. Нас защищают дамбы. Вода неподвижна тысячи лет. А потом наступает момент… Мы сами, конечно, подкапываем дамбу, но, может, и вода - знаете, как в ведро капает. Кап-кап. Когда-нибудь переполнится. И все, вода пошла внутрь, это не все еще видят».
Алексей ТАРАСОВ
Лесосибирск - Енисейск - Еруда - Северо-Енисейский - Новоназимово - Сергеево
№ 37 от 9 апреля 2018
https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/04/08/76101-v-zone-zamedlennogo-bedstviya
ПОПУЛЯРНЫЕ КОММЕНТАРИИ
Niko Demihom
9 апреля 2018, 08:50
Всегда трудно такое читать. И тем более комментировать.
В глобальном плане человечество - дрожжи. Рыхлим и подогреваем Землю. Вот только - ЗАЧЕМ? Непонятно.
Александр Власкин
9 апреля 2018, 10:41
Нарастающий кошмар, впечатление "безнадеги". Автору спасибо большое, конечно - всё очень объективно и внятно. Но больно от этого "осинового кола". Вы хотели, чтобы нам было больно? Тогда Вам это удалось.
Виктор Светухин
9 апреля 2018, 10:45
В народе бытует устойчивое мнение, что все нас хотят завоевать именно из-за богатств Сибири. "Хрен вам, а не барабан!" (С) Такого наворотим - сами откажетесь.
takaya elka
9 апреля 2018, 10:57
Наша страна превращается в выжженную землю, в пустыню. Исчезнувшая Сибирь, Байкал, флора, фауна - это все уже не про постапок, а про обозримое будущее, реальное до жути.
Василий Семеныч
9 апреля 2018, 17:00
Тяжело читать. Века прошли, и приходит конец Сибири .От человеческой жадности.
Owod_ RUS
9 апреля 2018, 17:39
Спасибо, Алексей, большое за статью. Да и не статья это вовсе - философское эссе. Даже не так - крик души неравнодушного человека... Для меня лично "потрясением основ" и потерей той самой "малой (детской?) родины" стали пожары 2010 года - когда сгорели массивы тех самых "мачтовых сосен", о которых вы пишете; сгорели те леса, в которых прошли детство и юность; сгорели те леса, которые "при Брежневе" берегли, холили и лелеяли - сгорели в одночасье... При том самом Леониде Ильиче, летали "аннушки", патрулируя леса и береговую линию рек, призывая особо рьяных туристов-шашлычников следить за кострами и не разводить огонь в "черте лесопосадок", а отдельные незатушенные костры с тех же "аннушек" заливали хорошей порцией воды... А вечером, после "активного отдыха горожан", лесник обходил береговую линию, заливая тлеющие кострища и собирая пустые бутылки (линза!), убирая "культурный слой"...
А потом лесоохрану устранили - сэкономили. И всё.