!!!!!! Елена МАСЮК - о жизни заключенных и сотрудников ФСИН (РЕПОРТАЖ) (начало)
На московском централе
О закрытой для посторонних глаз жизни заключенных и сотрудников ФСИН - в коротких заметках члена ОНК Москвы, обозревателя «Новой газеты» Елены МАСЮК
Граффити на стене СИЗО-4 («Медведь»)
Тюремный клозет
«Почему-то отсутствовала шторка на дальняке [в туалете].
- Шторку Вася Бойко забрал, - хмуро пояснил Олег. - Только что, прямо перед тобой уехал. А вчера забрали Лом-Али Гайтукаева, который по Политковской. Значит, кто-то должен еще четвертый заехать.
- Какой Вася хозяйственный, - поморщился я. - Крышку-то от унитаза оставил?
- Она не его, она моя!- горячо откликнулся Олег. - Правда, Володь?
- Кто его знает, - отмахнулся Кумарин (Владимир Кумарин, он же Барсуков - лидер Тамбовской ОПГ. - Е. М.)»…
Это фрагмент из книги Ивана Миронова «Замурованные». Речь идет о 2007 годе, когда в московских изоляторах, в том числе и в спецтюрьме СИЗО-99/1 «Матросская Тишина» (аналогичной «Лефортову»), где сидели Миронов и Бойко (а Кумарин так и продолжает сидеть), унитазы еще не были отгорожены ни стеной, ни дверью, а просто находились в углу камеры на всеобщем обозрении. Заключенные вешали кусок тряпки, чтобы хоть как-то уединить унитаз. Вася Бойко, который унес шторку, - это Василий ныне Бойко-Великий, выпускающий молочные продукты под маркой «Русское молоко». В 2012 году, беря интервью у Бойко-Великого, я спросила его про шторку.
«- Это так принято там, это не мое изобретение. Это частная вещь, и, если бы я ее оставил, ее бы охранники, скорее всего, забрали.
- Три человека сидят в камере. Каждый же не может иметь свою шторку для туалета? Одна шторка, наверное?
- А у другого - она в сумке. Просто он может переехать в другую камеру, где нет шторки. И тогда можно остаться без шторки».
Александр Реймер - бывший глава ФСИН, сейчас сам сидит в СИЗО «Лефортово»
В 2011 году тогдашний директор ФСИН России Александр Реймер издал распоряжение о выполнении рекомендаций Европейского комитета против пыток и постановлений Европейского суда по повышению эффективности работы учреждений и органов, исполняющих наказания, до уровня европейских стандартов в обращении с осужденными, и потребовал обеспечить полную изоляцию санузлов от жилых помещений камер следственных изоляторов и тюрем. После этого указания Реймера в камерах московских изоляторов стали строить туалетные кабинки с кирпичными стенами (иногда до потолка) и дверями. Единственный изолятор, где наплевали на распоряжение директора ФСИН, - это «Лефортово».
В камерах этого изолятора унитазов просто нет, а есть конусы из нержавейки, установленные на подиуме. Почти трон (причем сразу при входе в камеру), отгороженный от стола и кроватей кирпичной кладкой сантиметров 50 в высоту и 30 в ширину. Типа, приватность. А в камере (примерно 10 кв. м) заключенные сидят не по одному, а по двое, по трое.
Вот хотят члены ОНК зайти в камеру к какому-то заключенному, сотрудник изолятора смотрит в глазок и говорит: «Попозже, он сейчас в туалете». Или: «Она в туалете». Да-да, за заключенными женщинами на туалетной чаше мужчины - сотрудники изолятора тоже наблюдают через глазок камеры.
Александра Реймера арестовали в марте прошлого года якобы за махинации с электронными браслетами. Сидит в «Лефортове». Знаю, что с членами ОНК он особо не разговаривает, о своих проблемах не рассказывает. Но зайти к нему хотела, чтобы поблагодарить за его распоряжение об изоляции туалетов.
Историческое распоряжение тогдашнего главы ФСИН Реймера о приватности санузлов в камерах
Входим в камеру. Вместе с бывшим директором ФСИН находится еще один заключенный. Говорю Реймеру: «Хочу сказать вам большое спасибо за ваш приказ о создании приватности туалетов. Это очень важно, что туалеты теперь изолированы». Реймер разулыбался. Для него это было явно неожиданно, но приятно.
- Но что ж вы здесь, в «Лефортове», не сделали туалеты изолированными и сами же здесь оказались?
- Да, вот не успел, - чуть смущаясь, отвечает Реймер.
В этот момент вмешиваются сотрудники «Лефортова»:
- Прекратите разговоры на эту тему. Вы не имеете права об этом говорить. Это относится к служебной деятельности заключенного.
- Это относится к условиям содержания, - возражаю я. - И об этом мы должны говорить. Почему ваш изолятор до сих пор не выполнил указания руководителя ФСИН о приватности санузлов?
- Это рекомендация. В законе это не написано.
- А как же Европейские пенитенциарные правила?
- Это все рекомендации.
В общем, нынешний глава ФСИН Корниенко вопросами приватности санузлов не обеспокоен и выполнять распоряжение своего предшественника не собирается. А зря… Мало ли что…
Как-то я сказала одному из начальников «Лефортова»: «А вот представьте себя на месте заключенного: вам при всех нужно будет ходить в туалет». Начальник сморщился…
Лечение наручниками
Разговаривая с заключенным в СИЗО-4, обращаю внимание на запястья рук - они все в глубоких ранах, смазанных зеленкой. Оказывается, до того, как Романа перевели в изолятор, его пять дней держали прикованным к металлической кровати в психиатрической больнице Бутырки. Приковали наручниками якобы за то, что буйный. «А я не буйный! - возражает заключенный. - Я делал все, что они говорили».
Привезли Романа в психушку из отделения полиции, где, по его словам, ему пытались вменить пять краж. «Но я-то только одну кражу сделал, зачем мне еще четыре приписывают?!» - недоумевает арестант.
Роман рассказывает, что санитар (санитарами в психушке работают осужденные из хозотряда изолятора) отстегивал его от наручников только тогда, когда он просился в туалет: «А ночью я кричал, хотел в туалет, но никто не приходил, никто меня не откреплял от кровати. Терпел, что делать было». Заключенный рассказывает, что теперь у него совсем нет чувствительности в правой руке, за которую его и приковывали к кровати.
Кстати, очень многие арестанты московских СИЗО жалуются на анемию рук, которая появилась у них после того, как их по несколько часов держали в наручниках в отделениях полиции. Когда задержанный говорил, что давят наручники, и просил чуть ослабить, полицейский затягивал наручники еще сильнее. Судя по рассказам заключенных, происходит это почти во всех отделениях полиции Москвы. Эдакий столичный вид пытки.
Однако вернемся в психиатрическую больницу. Заходим в ту самую камеру, где находился Роман. Там теперь новые постояльцы. У обоих на запястьях огромные раны, покрытые зеленкой. Спрашиваю: «Что у вас с руками?»
- Да наручники, нас здесь пристегивали, - отвечают заключенные.
- Почему наручники? Кто сказал «наручники»? Это вы упали с кровати, - буквально кричит, играя скулами на лице и смотря с ненавистью в глаза заключенным, стоящий рядом с нами человек в белом халате.
- Нет, мы не падали. Это от наручников, - продолжают настаивать заключенные. При этом у одного из них вся правая рука буквально красно-бордовая и настолько отечная, что он вообще не может ею двигать.
- Все! Заводи их в камеру! - злобно приказывает санитару мужчина в белом и продолжает обход камер.
Представиться человек в белом халате отказался, но мы выяснили, что это был зам главного врача психиатрической больницы (фамилия известна, это так, на будущее). И уж точно этот человек по должности обязан знать, что применение спецсредств, а наручники - это спецсредство (по закону «Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы»), допустимо строго в определенных случаях: для отражения нападения и пресечения массовых беспорядков, для освобождения заложников и при конвоировании, а также при задержании бежавших из-под стражи. Явно, что пристегнутые к кроватям заключенные не относились к категориям, в отношении которых могут применяться наручники, да еще и на протяжении многих суток, что, безусловно, должно расцениваться как применение пыток. Если реально возникает необходимость утихомирить психически больного заключенного (если он таким действительно является), то существуют принятые в психиатрии мягкие способы фиксации, в том числе и смирительные рубашки.
Заходим в другую камеру. Заключенный пытается встать, но падает на кровать. Его поднимают, он опять падает (по всей видимости, находится под действием сильных препаратов). А потом спрашивает у врачей и медсестер: «Почему вы меня ночью не отстегнули от наручников? Я кричал, просился в туалет. Никто не приходил. Я уже не мог терпеть. Обоссался». Медперсонал молчит…
В 10 утра в психушке раздача лекарств. «Водичку наливаем, на коридорчик выходим», - повторяет медсестра у каждой камеры. Всех заключенных заставляют налить по кружке воды (из-под крана, другой воды в камерах мы не увидели) и выйти в коридор. В пустой камере сотрудник изолятора огромным деревянным молотком обстукивает все помещение: решетки, кровати, стол, батареи. Проверяет на прочность. Тем временем медсестра высыпает в ладонь каждому заключенному его порцию лекарств - не меньше 6-7 таблеток. Упала пилюля? Подними! Пол грязный? Какая мелочь! После того, как арестант съест все таблетки, его заставляют открыть рот, чтобы проверить, не завалялось ли там чего. Нужны капли в нос? Насморк? Пожалуйста, одним флакончиком во все носы.
СПРАВКА «НОВОЙ ГАЗЕТЫ»
В Москве сейчас работают восемь следственных изоляторов службы исполнения наказаний, где содержатся подозреваемые, обвиняемые и осужденные.
Сотрудники и медперсонал всех заключенных в больнице называют на «ты». Другого обращения я здесь не слышала. При нас во время врачебного обхода кто-то из заключенных постучал в двери камеры. Надзирательница подошла к дверям, приоткрыла глазок и рявкнула: «Заткнись!» Наступила тишина.
Через пару дней вновь приходим в психушку к тем двум заключенным, что с опухшими руками от наручников. Спрашиваю: «Как руки?» - «Да это мы упали с кровати…»
«Упасть с кровати» в московских СИЗО - это самый распространенный способ получить различные увечья или умереть. Если в изоляторах травмируются и погибают, «падая» со второго яруса (высота - полтора метра), то в психушке умудряются изуродовать себя, «упав» с высоты обычной кровати (в психиатрической больнице нет двухъярусных кроватей). Ну прям в точности, как говорил известный киноперсонаж: «Поскользнулся, упал, закрытый перелом, потерял сознание, очнулся - гипс».
Илизаров-аппарат
Константин в декабре 2014 года сломал ногу - два перелома со смещением. За 60 тысяч рублей в 29-й горбольнице ему поставили аппарат Илизарова (можно было, конечно, пластины, но за них требовали 130 тысяч. К слову, Константин москвич, так что медпомощь в больнице ему должны были оказать бесплатно). Снять фиксирующий аппарат планировали 1 мая 2015 года. Но 30 апреля Константина арестовывают и помещают в СИЗО-4 «Медведь». В СИЗО демонтировать конструкцию не могут: нужны наркоз, лицензия, травматолог и т.д. Ничего этого в изоляторе нет. В середине июля Константина отправляют в больницу «Матросской Тишины». Продержав в лечебнице три недели, предлагают вытаскивать спицы из костей без обезболивания. В больнице, понимаешь ли, закончилась лицензия на наркоз. Константин отказывается. На это врачи ему говорят: «Ну и ходи тогда с этими спицами дальше!» Заключенный возвращается вместе с аппаратом Илизарова обратно в СИЗО-4.
В сентябре - попытка номер два. Арестанта вновь помещают в больницу «Матросской Тишины», где у докторов для Константина все тоже предложение - демонтировать прибор без анестезии. Люди в белых халатах вновь слышат отказ. После этого, подержав заключенного в больнице две недели, его отправляют обратно в изолятор.
В декабре - новый заход. Больница «Матроской Тишины». С трудом находим Константина, при этом абсолютно уверены, что металлическую установку с ноги давно сняли. Заходим в камеру лишь для того, чтобы убедиться в своей правоте:
- Сняли?
- Да какой сняли! - заключенный отбрасывает простыню, и вот он, Илизаров-аппарат.
Причем в больнице Константина разместили почему-то на кровати второго яруса. Арестант рассказывает, что со шконки сползает только в крайнем случае. На прогулки не ходит, в бане не был уже месяцев восемь, потому что боится замочить раны, а душа ни в СИЗО, ни в больнице нет. «А когда аппарат-то снимут?» - спрашиваем. «Да кто его знает! - отвечает заключенный. - Теперь говорят, что травматолог в отпуске, а без него нельзя». Константин рассказывает, что время от времени у него отекает нога и поднимается температура до 38-39 градусов, да и раны на ноге никто не обрабатывает. Абсолютное равнодушие, при том, что тюремные врачи не могут не знать, что длительное ношение аппарата Илизарова (а в данном случае - это целый год) со временем дает тяжелые осложнения, в том числе остеомиелит (гнойно-некротический процесс, развивающийся в кости). В общем, в больнице Константином никто не занимался: лежит себе на втором ярусе и лежит.
И что удивительно, пока мы разговаривали с заключенным, его больничные сокамерники (человек восемь, наверное) продолжали спать (времени было часов 12 дня). Мы пришли - они спали, разговаривали с Константином - они спали, уходили - они спали. Моя хата с краю, как говорится.
Аппарат Илизарова с заключенного сняли в последних числах декабря и лишь после того, как члены ОНК Москвы направили официальное письмо начальнику УФСИН РФ по Москве генералу-майору Клименову. После нашего обращения удивительным образом и наркоз нашелся, и травматолог заработал, и лицензия обнаружилась…
«Медведь»
Самый большой изолятор в Москве находится в Медведкове, это СИЗО-4. «Медведь» называется. Рассчитан на 1700 человек, а содержатся в нем 2400 заключенных. На чем же спят эти «лишние» 700 человек? Раскладушек на всех не хватает, да и места нет, где их поставить, поэтому спят по очереди или на полу в проходах между двухъярусными кроватями. На эту тему в изоляторах есть уже даже шутка: «Спи скорее».
На первом этаже СИЗО-4 находятся карцеры. Целый коридор карцеров. Здесь стоит жуткий крик. Это двое заключенных на грузинском перекрикиваются друг с другом через десяток карцеров. Подобное общение обычно быстро пресекается сотрудниками. Межкамерная связь, как никак. В карцер за это сажают. А здесь сотрудница смотрит в глазок карцера, откуда исходит крик, и говорит: «Чего ты кричишь? Не кричи». Заключенный смиренно отвечает: «Хорошо». И тут же начинает орать вновь. Надзирательница тихо удаляется.
На одном из этажей изолятора хотим поговорить с несколькими заключенными. Просим сотрудников вызвать их по очереди. Слышим ор, ругань. Через несколько минут появляется надзиратель и сообщает: «Они не хотят выходить из камер. Я не говорил, что ОНК просит. Просто сказал им выйти. Но они не идут». Первый раз мы сталкиваемся с тем, как заключенные в открытую игнорируют распоряжения сотрудников. Ни в одном изоляторе Москвы такого нет. Такое ощущение, что СИЗО «Медведь» управляют не сотрудники ФСИН, а криминалитет. Но об этом чуть позже.
Заходим в случайно выбранную многоместную (23 человека) камеру. Вижу, с краю стоит высокий долговязый заключенный с жутко избитым лицом: кровоподтеки под глазами, один глаз абсолютно красный, неровный, белка вообще не видно. Что случилось? «Упал, - говорит, - со второй полки, все нормально». Тогда спрашиваю: «Чем вам в глаз тыкали?» «Да ложками», - отвечает заключенный Алексей и постепенно начинает рассказывать, что произошло в камере.
Вечером 18 декабря из суда вернулся заключенный Александр, суд приговорил его к трем с половиной годам колонии по 158-й ст. ч. 2 (кража группой лиц). Александр был сильно расстроен приговором и вместе со своим сокамерником Даниилом выпил изрядную дозу самогона. Да-да, самогон делают сами заключенные почти во всех московских СИЗО. По словам Алексея, напившись, Александр с Даниилом стали выяснять у него, откуда он да кто он (Алексея только недавно «подняли» в эту камеру из карантина).
Что-то не понравилось любителям тюремного самогона в рассказе Алексея, и начали они его избивать. Вначале по голове - руками, ногами. Затем повалили на пол и стали запрыгивать на грудь, потом принялись бросать в него полные 5-литровые бутыли с водой. Ну а затем пытались воткнуть ему в глаза две ложки. Одну Алексей сломал, остался даже след на руке, а вторую ложку сломать не успел, она попала в глаз.
Избивали Алексея в течение 5 часов в ночь с 18 на 19 декабря. Сокамерники на истязания никак не реагировали, так же как и сотрудники, которые, видимо, отказывались слышать шум и крики из камеры, хотя они обязаны в ночное время каждые два часа обходить все камерные помещения.
Утром следы многочасового избиения скрыть было невозможно. Лицо, уши Алексея страшно распухли и были сплошным кровавым месивом. Оперативник сказал Алексею написать объяснение, что у него ни к кому нет претензий, поскольку он ночью просто упал со второго яруса. Просто взял и упал. Алексей так и написал. Пару дней ему покололи магнезию, и на этом лечение прекратилось. Сильные боли в ребрах, позвоночнике, ушах, голове, поврежденный глаз… Никого из медработников изолятора это не интересовало, избитому заключенному не выдали даже обезболивающих таблеток. Не говоря уже о том, что по факту избиения заключенного должно быть возбуждено уголовное дело по статье 117 УК (истязания). Кстати, по этой статье до 7 лет лишения свободы. А кроме того, должны быть наказаны сотрудники, которые не пресекли избиение заключенного, и сотрудники, которые скрывают факт истязания. Но ничего этого сделано не было. При том, что в Конституции, которая является законом прямого действия, в статье 41 говорится об ответственности за сокрытие должностными лицами фактов и обстоятельств, создающих угрозу для жизни и здоровья людей.
В изоляторе ограничились тем, что Алексея перевели в другую камеру. Избивавших его Даниила и Александра из камеры убрали. Первого отправили в другую камеру, а второго посадили в карцер. Причем в карцер Александра поместили якобы за то, что он нагрубил сотруднику. Такова официальная версия. То есть пятичасового избиения как бы и не было. Правда, сидящий в карцере Александр так и не смог нам внятно объяснить, как именно он нагрубил сотруднику. Видимо, детали «оскорбления» не были согласованы с работниками изолятора. Рука руку моет, вор вора кроет.
Кстати, в СИЗО «Матросская Тишина», где в феврале прошлого года в камере был убит заключенный, изначальная официальная версия была такая же - упал со второго яруса. До сих пор никто из тех, кто убивал в «Матроске», не осужден. Не наказан и оперативник, скрывавший в течение нескольких месяцев совершенное преступление. Видимо, решили все спустить на тормозах.
«Матросская тишина»
Побывав у Алексея в СИЗО-4 во время новогодних праздников, узнали, что после того, как история с его избиением стала публичной, к нему приходили сотрудники ФСИН, обещали, что придет следователь. Но дознаватель до изолятора так и не дошел. А между тем избивавший Алексея заключенный вышел из карцера. Он теперь в обычной камере.
После обращения ОНК к руководителям ФСИН Алексея пару дней полечили (выдавали обезболивающие таблетки), а потом бросили. Новый год, однако. Какое лечение?! Один фельдшер на весь изолятор. Ну болят у Алексея ребра, бок, позвоночник, глаз, голова кружится… Праздник в стране.
Еще узнали, что в ночь с 25 на 26 декабря недавно пришедший работать в СИЗО-4 оперативник в помещении коридора сборного отделения (там нет видеокамер) избил заключенного, которого только что привезли из института Склифосовского, где у него из поясничного отдела позвоночника брали пункцию. Причем, по словам заключенного, сотрудник изолятора целенаправленно бил его руками и ногами именно по травмированной пояснице. А кроме того, арестант рассказал, что молодой оперативник в звании капитана называл его «помойным животным» и угрожал посадить в «петушатник».
На наши вопросы заключенному: «Что у вас с поясницей? Как получили травму?» - услышали стандартный для московских изоляторов ответ: «Да упал с верхней полки»…
Тем не менее, арестант заявил членам ОНК, что просит прийти к нему прокурора по надзору, поскольку опасается за свою жизнь. Мы сообщили об этом во ФСИН и прокуратуру. Однако надзирающий госчиновник к арестанту так и не зашел. У прокурора тоже праздник.
Окончание:
http://loxovo.livejournal.com/7166097.html
О закрытой для посторонних глаз жизни заключенных и сотрудников ФСИН - в коротких заметках члена ОНК Москвы, обозревателя «Новой газеты» Елены МАСЮК
Граффити на стене СИЗО-4 («Медведь»)
Тюремный клозет
«Почему-то отсутствовала шторка на дальняке [в туалете].
- Шторку Вася Бойко забрал, - хмуро пояснил Олег. - Только что, прямо перед тобой уехал. А вчера забрали Лом-Али Гайтукаева, который по Политковской. Значит, кто-то должен еще четвертый заехать.
- Какой Вася хозяйственный, - поморщился я. - Крышку-то от унитаза оставил?
- Она не его, она моя!- горячо откликнулся Олег. - Правда, Володь?
- Кто его знает, - отмахнулся Кумарин (Владимир Кумарин, он же Барсуков - лидер Тамбовской ОПГ. - Е. М.)»…
Это фрагмент из книги Ивана Миронова «Замурованные». Речь идет о 2007 годе, когда в московских изоляторах, в том числе и в спецтюрьме СИЗО-99/1 «Матросская Тишина» (аналогичной «Лефортову»), где сидели Миронов и Бойко (а Кумарин так и продолжает сидеть), унитазы еще не были отгорожены ни стеной, ни дверью, а просто находились в углу камеры на всеобщем обозрении. Заключенные вешали кусок тряпки, чтобы хоть как-то уединить унитаз. Вася Бойко, который унес шторку, - это Василий ныне Бойко-Великий, выпускающий молочные продукты под маркой «Русское молоко». В 2012 году, беря интервью у Бойко-Великого, я спросила его про шторку.
«- Это так принято там, это не мое изобретение. Это частная вещь, и, если бы я ее оставил, ее бы охранники, скорее всего, забрали.
- Три человека сидят в камере. Каждый же не может иметь свою шторку для туалета? Одна шторка, наверное?
- А у другого - она в сумке. Просто он может переехать в другую камеру, где нет шторки. И тогда можно остаться без шторки».
Александр Реймер - бывший глава ФСИН, сейчас сам сидит в СИЗО «Лефортово»
В 2011 году тогдашний директор ФСИН России Александр Реймер издал распоряжение о выполнении рекомендаций Европейского комитета против пыток и постановлений Европейского суда по повышению эффективности работы учреждений и органов, исполняющих наказания, до уровня европейских стандартов в обращении с осужденными, и потребовал обеспечить полную изоляцию санузлов от жилых помещений камер следственных изоляторов и тюрем. После этого указания Реймера в камерах московских изоляторов стали строить туалетные кабинки с кирпичными стенами (иногда до потолка) и дверями. Единственный изолятор, где наплевали на распоряжение директора ФСИН, - это «Лефортово».
В камерах этого изолятора унитазов просто нет, а есть конусы из нержавейки, установленные на подиуме. Почти трон (причем сразу при входе в камеру), отгороженный от стола и кроватей кирпичной кладкой сантиметров 50 в высоту и 30 в ширину. Типа, приватность. А в камере (примерно 10 кв. м) заключенные сидят не по одному, а по двое, по трое.
Вот хотят члены ОНК зайти в камеру к какому-то заключенному, сотрудник изолятора смотрит в глазок и говорит: «Попозже, он сейчас в туалете». Или: «Она в туалете». Да-да, за заключенными женщинами на туалетной чаше мужчины - сотрудники изолятора тоже наблюдают через глазок камеры.
Александра Реймера арестовали в марте прошлого года якобы за махинации с электронными браслетами. Сидит в «Лефортове». Знаю, что с членами ОНК он особо не разговаривает, о своих проблемах не рассказывает. Но зайти к нему хотела, чтобы поблагодарить за его распоряжение об изоляции туалетов.
Историческое распоряжение тогдашнего главы ФСИН Реймера о приватности санузлов в камерах
Входим в камеру. Вместе с бывшим директором ФСИН находится еще один заключенный. Говорю Реймеру: «Хочу сказать вам большое спасибо за ваш приказ о создании приватности туалетов. Это очень важно, что туалеты теперь изолированы». Реймер разулыбался. Для него это было явно неожиданно, но приятно.
- Но что ж вы здесь, в «Лефортове», не сделали туалеты изолированными и сами же здесь оказались?
- Да, вот не успел, - чуть смущаясь, отвечает Реймер.
В этот момент вмешиваются сотрудники «Лефортова»:
- Прекратите разговоры на эту тему. Вы не имеете права об этом говорить. Это относится к служебной деятельности заключенного.
- Это относится к условиям содержания, - возражаю я. - И об этом мы должны говорить. Почему ваш изолятор до сих пор не выполнил указания руководителя ФСИН о приватности санузлов?
- Это рекомендация. В законе это не написано.
- А как же Европейские пенитенциарные правила?
- Это все рекомендации.
В общем, нынешний глава ФСИН Корниенко вопросами приватности санузлов не обеспокоен и выполнять распоряжение своего предшественника не собирается. А зря… Мало ли что…
Как-то я сказала одному из начальников «Лефортова»: «А вот представьте себя на месте заключенного: вам при всех нужно будет ходить в туалет». Начальник сморщился…
Лечение наручниками
Разговаривая с заключенным в СИЗО-4, обращаю внимание на запястья рук - они все в глубоких ранах, смазанных зеленкой. Оказывается, до того, как Романа перевели в изолятор, его пять дней держали прикованным к металлической кровати в психиатрической больнице Бутырки. Приковали наручниками якобы за то, что буйный. «А я не буйный! - возражает заключенный. - Я делал все, что они говорили».
Привезли Романа в психушку из отделения полиции, где, по его словам, ему пытались вменить пять краж. «Но я-то только одну кражу сделал, зачем мне еще четыре приписывают?!» - недоумевает арестант.
Роман рассказывает, что санитар (санитарами в психушке работают осужденные из хозотряда изолятора) отстегивал его от наручников только тогда, когда он просился в туалет: «А ночью я кричал, хотел в туалет, но никто не приходил, никто меня не откреплял от кровати. Терпел, что делать было». Заключенный рассказывает, что теперь у него совсем нет чувствительности в правой руке, за которую его и приковывали к кровати.
Кстати, очень многие арестанты московских СИЗО жалуются на анемию рук, которая появилась у них после того, как их по несколько часов держали в наручниках в отделениях полиции. Когда задержанный говорил, что давят наручники, и просил чуть ослабить, полицейский затягивал наручники еще сильнее. Судя по рассказам заключенных, происходит это почти во всех отделениях полиции Москвы. Эдакий столичный вид пытки.
Однако вернемся в психиатрическую больницу. Заходим в ту самую камеру, где находился Роман. Там теперь новые постояльцы. У обоих на запястьях огромные раны, покрытые зеленкой. Спрашиваю: «Что у вас с руками?»
- Да наручники, нас здесь пристегивали, - отвечают заключенные.
- Почему наручники? Кто сказал «наручники»? Это вы упали с кровати, - буквально кричит, играя скулами на лице и смотря с ненавистью в глаза заключенным, стоящий рядом с нами человек в белом халате.
- Нет, мы не падали. Это от наручников, - продолжают настаивать заключенные. При этом у одного из них вся правая рука буквально красно-бордовая и настолько отечная, что он вообще не может ею двигать.
- Все! Заводи их в камеру! - злобно приказывает санитару мужчина в белом и продолжает обход камер.
Представиться человек в белом халате отказался, но мы выяснили, что это был зам главного врача психиатрической больницы (фамилия известна, это так, на будущее). И уж точно этот человек по должности обязан знать, что применение спецсредств, а наручники - это спецсредство (по закону «Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы»), допустимо строго в определенных случаях: для отражения нападения и пресечения массовых беспорядков, для освобождения заложников и при конвоировании, а также при задержании бежавших из-под стражи. Явно, что пристегнутые к кроватям заключенные не относились к категориям, в отношении которых могут применяться наручники, да еще и на протяжении многих суток, что, безусловно, должно расцениваться как применение пыток. Если реально возникает необходимость утихомирить психически больного заключенного (если он таким действительно является), то существуют принятые в психиатрии мягкие способы фиксации, в том числе и смирительные рубашки.
Заходим в другую камеру. Заключенный пытается встать, но падает на кровать. Его поднимают, он опять падает (по всей видимости, находится под действием сильных препаратов). А потом спрашивает у врачей и медсестер: «Почему вы меня ночью не отстегнули от наручников? Я кричал, просился в туалет. Никто не приходил. Я уже не мог терпеть. Обоссался». Медперсонал молчит…
В 10 утра в психушке раздача лекарств. «Водичку наливаем, на коридорчик выходим», - повторяет медсестра у каждой камеры. Всех заключенных заставляют налить по кружке воды (из-под крана, другой воды в камерах мы не увидели) и выйти в коридор. В пустой камере сотрудник изолятора огромным деревянным молотком обстукивает все помещение: решетки, кровати, стол, батареи. Проверяет на прочность. Тем временем медсестра высыпает в ладонь каждому заключенному его порцию лекарств - не меньше 6-7 таблеток. Упала пилюля? Подними! Пол грязный? Какая мелочь! После того, как арестант съест все таблетки, его заставляют открыть рот, чтобы проверить, не завалялось ли там чего. Нужны капли в нос? Насморк? Пожалуйста, одним флакончиком во все носы.
СПРАВКА «НОВОЙ ГАЗЕТЫ»
В Москве сейчас работают восемь следственных изоляторов службы исполнения наказаний, где содержатся подозреваемые, обвиняемые и осужденные.
Сотрудники и медперсонал всех заключенных в больнице называют на «ты». Другого обращения я здесь не слышала. При нас во время врачебного обхода кто-то из заключенных постучал в двери камеры. Надзирательница подошла к дверям, приоткрыла глазок и рявкнула: «Заткнись!» Наступила тишина.
Через пару дней вновь приходим в психушку к тем двум заключенным, что с опухшими руками от наручников. Спрашиваю: «Как руки?» - «Да это мы упали с кровати…»
«Упасть с кровати» в московских СИЗО - это самый распространенный способ получить различные увечья или умереть. Если в изоляторах травмируются и погибают, «падая» со второго яруса (высота - полтора метра), то в психушке умудряются изуродовать себя, «упав» с высоты обычной кровати (в психиатрической больнице нет двухъярусных кроватей). Ну прям в точности, как говорил известный киноперсонаж: «Поскользнулся, упал, закрытый перелом, потерял сознание, очнулся - гипс».
Илизаров-аппарат
Константин в декабре 2014 года сломал ногу - два перелома со смещением. За 60 тысяч рублей в 29-й горбольнице ему поставили аппарат Илизарова (можно было, конечно, пластины, но за них требовали 130 тысяч. К слову, Константин москвич, так что медпомощь в больнице ему должны были оказать бесплатно). Снять фиксирующий аппарат планировали 1 мая 2015 года. Но 30 апреля Константина арестовывают и помещают в СИЗО-4 «Медведь». В СИЗО демонтировать конструкцию не могут: нужны наркоз, лицензия, травматолог и т.д. Ничего этого в изоляторе нет. В середине июля Константина отправляют в больницу «Матросской Тишины». Продержав в лечебнице три недели, предлагают вытаскивать спицы из костей без обезболивания. В больнице, понимаешь ли, закончилась лицензия на наркоз. Константин отказывается. На это врачи ему говорят: «Ну и ходи тогда с этими спицами дальше!» Заключенный возвращается вместе с аппаратом Илизарова обратно в СИЗО-4.
В сентябре - попытка номер два. Арестанта вновь помещают в больницу «Матросской Тишины», где у докторов для Константина все тоже предложение - демонтировать прибор без анестезии. Люди в белых халатах вновь слышат отказ. После этого, подержав заключенного в больнице две недели, его отправляют обратно в изолятор.
В декабре - новый заход. Больница «Матроской Тишины». С трудом находим Константина, при этом абсолютно уверены, что металлическую установку с ноги давно сняли. Заходим в камеру лишь для того, чтобы убедиться в своей правоте:
- Сняли?
- Да какой сняли! - заключенный отбрасывает простыню, и вот он, Илизаров-аппарат.
Причем в больнице Константина разместили почему-то на кровати второго яруса. Арестант рассказывает, что со шконки сползает только в крайнем случае. На прогулки не ходит, в бане не был уже месяцев восемь, потому что боится замочить раны, а душа ни в СИЗО, ни в больнице нет. «А когда аппарат-то снимут?» - спрашиваем. «Да кто его знает! - отвечает заключенный. - Теперь говорят, что травматолог в отпуске, а без него нельзя». Константин рассказывает, что время от времени у него отекает нога и поднимается температура до 38-39 градусов, да и раны на ноге никто не обрабатывает. Абсолютное равнодушие, при том, что тюремные врачи не могут не знать, что длительное ношение аппарата Илизарова (а в данном случае - это целый год) со временем дает тяжелые осложнения, в том числе остеомиелит (гнойно-некротический процесс, развивающийся в кости). В общем, в больнице Константином никто не занимался: лежит себе на втором ярусе и лежит.
И что удивительно, пока мы разговаривали с заключенным, его больничные сокамерники (человек восемь, наверное) продолжали спать (времени было часов 12 дня). Мы пришли - они спали, разговаривали с Константином - они спали, уходили - они спали. Моя хата с краю, как говорится.
Аппарат Илизарова с заключенного сняли в последних числах декабря и лишь после того, как члены ОНК Москвы направили официальное письмо начальнику УФСИН РФ по Москве генералу-майору Клименову. После нашего обращения удивительным образом и наркоз нашелся, и травматолог заработал, и лицензия обнаружилась…
«Медведь»
Самый большой изолятор в Москве находится в Медведкове, это СИЗО-4. «Медведь» называется. Рассчитан на 1700 человек, а содержатся в нем 2400 заключенных. На чем же спят эти «лишние» 700 человек? Раскладушек на всех не хватает, да и места нет, где их поставить, поэтому спят по очереди или на полу в проходах между двухъярусными кроватями. На эту тему в изоляторах есть уже даже шутка: «Спи скорее».
На первом этаже СИЗО-4 находятся карцеры. Целый коридор карцеров. Здесь стоит жуткий крик. Это двое заключенных на грузинском перекрикиваются друг с другом через десяток карцеров. Подобное общение обычно быстро пресекается сотрудниками. Межкамерная связь, как никак. В карцер за это сажают. А здесь сотрудница смотрит в глазок карцера, откуда исходит крик, и говорит: «Чего ты кричишь? Не кричи». Заключенный смиренно отвечает: «Хорошо». И тут же начинает орать вновь. Надзирательница тихо удаляется.
На одном из этажей изолятора хотим поговорить с несколькими заключенными. Просим сотрудников вызвать их по очереди. Слышим ор, ругань. Через несколько минут появляется надзиратель и сообщает: «Они не хотят выходить из камер. Я не говорил, что ОНК просит. Просто сказал им выйти. Но они не идут». Первый раз мы сталкиваемся с тем, как заключенные в открытую игнорируют распоряжения сотрудников. Ни в одном изоляторе Москвы такого нет. Такое ощущение, что СИЗО «Медведь» управляют не сотрудники ФСИН, а криминалитет. Но об этом чуть позже.
Заходим в случайно выбранную многоместную (23 человека) камеру. Вижу, с краю стоит высокий долговязый заключенный с жутко избитым лицом: кровоподтеки под глазами, один глаз абсолютно красный, неровный, белка вообще не видно. Что случилось? «Упал, - говорит, - со второй полки, все нормально». Тогда спрашиваю: «Чем вам в глаз тыкали?» «Да ложками», - отвечает заключенный Алексей и постепенно начинает рассказывать, что произошло в камере.
Вечером 18 декабря из суда вернулся заключенный Александр, суд приговорил его к трем с половиной годам колонии по 158-й ст. ч. 2 (кража группой лиц). Александр был сильно расстроен приговором и вместе со своим сокамерником Даниилом выпил изрядную дозу самогона. Да-да, самогон делают сами заключенные почти во всех московских СИЗО. По словам Алексея, напившись, Александр с Даниилом стали выяснять у него, откуда он да кто он (Алексея только недавно «подняли» в эту камеру из карантина).
Что-то не понравилось любителям тюремного самогона в рассказе Алексея, и начали они его избивать. Вначале по голове - руками, ногами. Затем повалили на пол и стали запрыгивать на грудь, потом принялись бросать в него полные 5-литровые бутыли с водой. Ну а затем пытались воткнуть ему в глаза две ложки. Одну Алексей сломал, остался даже след на руке, а вторую ложку сломать не успел, она попала в глаз.
Избивали Алексея в течение 5 часов в ночь с 18 на 19 декабря. Сокамерники на истязания никак не реагировали, так же как и сотрудники, которые, видимо, отказывались слышать шум и крики из камеры, хотя они обязаны в ночное время каждые два часа обходить все камерные помещения.
Утром следы многочасового избиения скрыть было невозможно. Лицо, уши Алексея страшно распухли и были сплошным кровавым месивом. Оперативник сказал Алексею написать объяснение, что у него ни к кому нет претензий, поскольку он ночью просто упал со второго яруса. Просто взял и упал. Алексей так и написал. Пару дней ему покололи магнезию, и на этом лечение прекратилось. Сильные боли в ребрах, позвоночнике, ушах, голове, поврежденный глаз… Никого из медработников изолятора это не интересовало, избитому заключенному не выдали даже обезболивающих таблеток. Не говоря уже о том, что по факту избиения заключенного должно быть возбуждено уголовное дело по статье 117 УК (истязания). Кстати, по этой статье до 7 лет лишения свободы. А кроме того, должны быть наказаны сотрудники, которые не пресекли избиение заключенного, и сотрудники, которые скрывают факт истязания. Но ничего этого сделано не было. При том, что в Конституции, которая является законом прямого действия, в статье 41 говорится об ответственности за сокрытие должностными лицами фактов и обстоятельств, создающих угрозу для жизни и здоровья людей.
В изоляторе ограничились тем, что Алексея перевели в другую камеру. Избивавших его Даниила и Александра из камеры убрали. Первого отправили в другую камеру, а второго посадили в карцер. Причем в карцер Александра поместили якобы за то, что он нагрубил сотруднику. Такова официальная версия. То есть пятичасового избиения как бы и не было. Правда, сидящий в карцере Александр так и не смог нам внятно объяснить, как именно он нагрубил сотруднику. Видимо, детали «оскорбления» не были согласованы с работниками изолятора. Рука руку моет, вор вора кроет.
Кстати, в СИЗО «Матросская Тишина», где в феврале прошлого года в камере был убит заключенный, изначальная официальная версия была такая же - упал со второго яруса. До сих пор никто из тех, кто убивал в «Матроске», не осужден. Не наказан и оперативник, скрывавший в течение нескольких месяцев совершенное преступление. Видимо, решили все спустить на тормозах.
«Матросская тишина»
Побывав у Алексея в СИЗО-4 во время новогодних праздников, узнали, что после того, как история с его избиением стала публичной, к нему приходили сотрудники ФСИН, обещали, что придет следователь. Но дознаватель до изолятора так и не дошел. А между тем избивавший Алексея заключенный вышел из карцера. Он теперь в обычной камере.
После обращения ОНК к руководителям ФСИН Алексея пару дней полечили (выдавали обезболивающие таблетки), а потом бросили. Новый год, однако. Какое лечение?! Один фельдшер на весь изолятор. Ну болят у Алексея ребра, бок, позвоночник, глаз, голова кружится… Праздник в стране.
Еще узнали, что в ночь с 25 на 26 декабря недавно пришедший работать в СИЗО-4 оперативник в помещении коридора сборного отделения (там нет видеокамер) избил заключенного, которого только что привезли из института Склифосовского, где у него из поясничного отдела позвоночника брали пункцию. Причем, по словам заключенного, сотрудник изолятора целенаправленно бил его руками и ногами именно по травмированной пояснице. А кроме того, арестант рассказал, что молодой оперативник в звании капитана называл его «помойным животным» и угрожал посадить в «петушатник».
На наши вопросы заключенному: «Что у вас с поясницей? Как получили травму?» - услышали стандартный для московских изоляторов ответ: «Да упал с верхней полки»…
Тем не менее, арестант заявил членам ОНК, что просит прийти к нему прокурора по надзору, поскольку опасается за свою жизнь. Мы сообщили об этом во ФСИН и прокуратуру. Однако надзирающий госчиновник к арестанту так и не зашел. У прокурора тоже праздник.
Окончание:
http://loxovo.livejournal.com/7166097.html