Про армию. Часть 2.
Продолжение.
О том, как человека на цепи водили.
Каким образом этот боец попал к нам я не помню. Кажется, перевели из другой части, даже не в первый раз... Роста он был небольшого, щупленький, с виду почти обычный человек солдат. Было что-то такое мелочное в нем, но кто из нас идеален? Оказалось, что солдат этот жуткий бегун. Бегал из армии периодически. И у нас он, конечно же, не смог не поддаться соблазну, может быть еще и потому, что был он человеком местным, жил в том же городе то есть, его и перевели наверное поближе к дому, в надежде, что бегать перестанет.
И случилось так, что одновременно в роте оказалось два бегуна, - вернули обратно для прохождения службы еще одного солдатика. Про него я вообще мало что помню, худощав был кажется.
И вот субботний вечер, наряд усиленный, на выходных всегда было три дневальных, тут еще все предупреждены, что в роте опасная концентрация бегунов. Один из двух наших друзей неожиданно бежит вниз по лестнице из казармы. Второй кричит обалдевшему дневальному, что тот пытается убежать и со словами "Я за ним!" кидается вниз. Ну и вдвоем через забор. Время было зимнее, темное, посему оба бойца благополучно скрылись.
Прилетел "комбат". Лехе, сержанту, который был дежурным, набил морду в "канцелярии". Канцелярией назвалась офицерская комната. Леха вышел заплаканный и с красной от обиды мордой. Рота думает плохое. Оружия конечно у нас не было вообще, но тут же снаряжаются "патрули" по два-три человека, которые отправляются по окрестностям в какой-то безумной надежде командования поймать рыбу, которую пустили, наконец-то, в воду. До ближайшей троллейбусной остановки 3 минуты бега убегающего бойца, никто никого конечно же не поймал, но зато хоть погуляли, жаль, что без денег, ничего пожрать не купить было.
Дальше устраиваются засады, одна около квартиры родителей бойца, другая около квартиры подруги. Как потом рассказывали "шпионы", днем родители их пускали посмотреть телевизор, а по ночам они сидели в тамбуре-коридорчике, который отгораживает 2-3 квартиры во многих домах в городе N. Сидели дня три или четыре. При этом ничего не было сообщено "наверх", т.е. эти "оперативно-разыскные мероприятия" проводились совершенно незаконно.
Поймали таки. Пришел наш боец к подруге. Леха, сержант, который вез его оттуда, рассказывал, что сначала спустили его с пятого этажа по ступенькам. А солдатики все злые были, как собаки цепные. Все это время рота "вешалась" - то "учения", то наряды, то строевая подготовка, а солдатня ведь народ глупый, винить сильного не может, вот и винила кого послабже, бегунка нашего то есть. Потом посадили его в машину. Впереди рядом с водителем сидел ротный, сзади два бойца по краям от пойманного, а Леха, говорит, сидел сзади на третьем ряду Уазика еще с кем-то. Говорил, что когда отбил кулак об его голову, снял ремень, намотал на руку и... В общем привезли человека бойца в роту в несколько побитом состоянии. Нет, никаких отбитых почек не было, но лицо было сильно избитого цвета. Вообще Леха был хорошим человеком. Просто армия вот так вот может из любого человека сделать нечто, ему противоположное.
И командование решило предотвратить дальнейшие попытки побега. Взяли какой-то спасательный пояс, и на замок к нему повесили цепь. И дали эту цепь одному бойцу Диме. Дима был местным. Он не был "бандитом", но что-то такое "блатное" у него было, кажется он даже сидел, или получал срок условно. Особенно злобным он правда не являлся, ровно так же, как и не был паинькой. И водил Дима этого бойца на работу на цепи. Там его пристегивали замком к раздатчику, с которого бетон вываливался на формовочную плиту, где его с лопатой ждал наш узник. Вечером на "взлетку", свободное место между кроватей посередине казарма, выносили кровать и пристегивали пойманного к этой кровати, где он и спал. Иногда, встающий в туалет или покурить боец разбегался и перепрыгивал через спящего бойца, "наступая", естественно, на него ногой со всего маху.
Куда потом делся тот солдат я уж и не помню, скорее всего перевели дальше. А может и комиссовали. Живет теперь человек где-то, жена поди есть, детишки, ходит на работу. И вспоминает все это иногда.
Гражданские и солдаты-звери.
С нами на заводе работали гражданские, помню был здоровенный мужик, который одним залпом выпил 0,7 литра водки, но в основном были женщины в годах. Говорили, глядя на пристегнутого цепью бойца, что мы звери, причем почему-то говорили нам, а не нашим командирам. Помню меня это даже обижало. Мы-то причем были? Солдат ведь приказы Родины выполняет.
Воинская часть.
Физически у нас на одной площадке из казармы, штаба, столовой, библиотеки и гаражей, за одним забором располагалось две части. Здание казармы было поделено пополам - у них был свой вход, у нас свой. Располагалось все это на окраине жилой части города, недалеко дома, где обычные люди жили нормальной жизнью, одевались в разноцветные одежды, ходили по магазинам и смотрели цветной телевизор. Жизнь одним словом. Вокруг нас же все было цвета хаки от одежды, сурика от покрашенных стен цехов и серого от цемента. Ах, были еще черные сапоги. Ощущался жесткий недостаток цветного изображения. Когда смена шла на завод, то проходящие мимо случайные девушки и женщины казались солдатам цветами в пустыне, даже если были просто одеты в белую кофточку. Но наличие возвышенных чувств не мешало солдатам отпускать сальные шуточки в их адрес. Солдатня одним словом, что с нее взять, только на пушечное мясо и годна.
Бегуны.
Как убежит кто из части, так "комбат" зверствует. Наказывались все, по военному принципу "один за всех и все за одного" рота бегала с матрацами с третьего этажа нашего расположения в казарме на плац и обратно, отрабатывая пожарную и прочие тревоги. Естественно, свое получал дежурный по роте, порой вплоть до мордобоя. А "бегуны" были всегда, все время два-три-четрые человека из части числились в бегах. Часто неофициально, т.е. командование сведения скрывало. Беглецов периодически ловили и привозили назад. На дворе был 1993 год.
Гиревой спорт.
А надо сказать, что комбат был спортсменом-гиревиком, по крайней мере про него так говорили. Рассказывали, что врежет бывало солдату, отлетит тот в противоположный угол кабинета и лежит. А начальник штаба, подойдет к лежащему, поставит сапог на горло и ласково так спрашивает: "Ну что, солдат? Как тебе? Нравится?". "Нравится" отвечал солдат. Но не нравилось это солдату.
Начальник штаба, майор Т.
Помню на присяге этот еврей трепался солдатским мамашам, что вторая смена спит аж по 9 или 10 часов в сутки, в отличии от первой. Врал подлец наглейшим образом, спала вторая смена часа по 4-5. Другие офицеры хоть тоже, в основной массе своей, были сволочами, но все как-то не так выражено, как-то попроще, по-русски что ли. Но этот майор особенно запомнился, с ним было неприятно разговаривать даже просто так, казалось, что он тебя вот сейчас в казематы какие-нибудь отправит, в аккурат после того, как скажет "Иди, солдат". Вот таких, наверное, и брали в комиссары. Я ничего никогда не имел против евреев, но этого я запомнил очень хорошо. Вот такой военный антисемитизм был.
"Комбат".
Кто и за какие заслуги назвал командира части, майора Р. комбатом мне неведомо. Но это был не тот комбат из песни группы Любэ. Этот "комбат" был жестким и даже, пожалуй жестоким. Он был всего лишь майором, но уже командиром части, служил при этом рьяно, часть занимала первые места по стройподготовке по округу, и была вообще всячески образцова и показательна. А войска у нас были строительные. Сами понимаете, когда стройбат марширует лучше пехоты, то тут что-то не так. Сослуживец, который бывал у него дома рассказывал, что его даже дочка боялась.
Рукоприкладство.
Перевели к нам в часть как-то старлея, невысокого роста, в меру крикливого, ничем особенным не привлекательного. Помню, заставил меня один раз час бегать по плацу, скотина такая. И вот как-то раз пнул он комбатовского водителя в пах. Того в больницу, операция. Одно оставили. Суд, да дело, но потом уговорили солдатика "забрать заявление", чтобы, вроде как, не оставлять детей без отца. Забрал, решил видимо, что одно яичко все же не повод для таких зверств, основная функция организма вроде как рабочей осталась. Старлея того уволили, он еще потом часто по вечерам по части шатался - стрелял в столовой картошку с морковкой, давали, видимо по старой памяти.
А некоторые возвращались.
А я приходил потом с одним сослуживцем. Встретили одну сволочь офицерскую из четвертой роты, у меня с ним были личные счеты. Проспал я один раз подъем на втором году службы, а у нас две роты в одном помещении, в их казарме был карантин с молодыми. Так эта сволочь была по части дежурной. Кто-то меня толкнул "вставай, шухер", только я присел, как старлей тот мне сапогом по ребрам заехал, я аж назад отвалился. К обеду не проходит, болит. Ну ладно, думаю, будь по-вашему. Иду в санчасть, там офицер, что и как, пнули, говорю. Кто-ж, говорит, тебя мог пнуть? Старший лейтенант такой-то, отвечаю. Доктор сразу насторожился, как спаниель на охоте, не шутки ведь уже. Вызывают меня потом в каптерку. Там сидит наш прапор, комвзвода и этот офицеришка, все на иголках. Покажи, спрашивают, что там у тебя? А я им "Что я вам, девочка что ли, разглядывать меня?". И ушел, не стал показывать. И вот он предо мной. Глазки у него бегают, а я прям думаю, врезать бы ему прямо сейчас. Не стал, видимо духу не хватило, весь Родине отдал за два года.
Младший лейтенант М., мальчик молодой.
Пришел после училища, худой и невысокого роста, с грузинской фамилией, но бел лицом. Все, конечно, его особенно не боялись. Хорошо было, когда он был дежурным по части в воскресенье - тогда много народу отпускалось в увольнение, много приходило поддатых и даже пьяных, совсем не боялись младшего лейтенанта. Я все его стращал - "Вот приду после увольнения на завод с газовым пистолетом и поквитаюсь тут с некоторыми". На что он один раз ответил, что все мы так говорим, а никто не приходит! Боялись значит, меж собой разговоры вели. Трусы.
Пенал.
Пеналом именовалась комната без окон, такой длины, что вытянуться лежа в полный рост там нельзя было, а шириной как раз для одного человека, или чуть пошире. Находилась эта комната на КПП, на первом этаже штаба. Жильцы этой комнаты обычно жили в ней в нижнем белье, иногда по три-четыре человека сразу. В тесноте, да не в обиде.
Пьянки.
Пили чаще или в увольнении, или на работе. В роте очень редко, чаще догонялись в состояниях, когда уже и море по колено, не то что дежурный по части, которого, кстати, просто звали "по части", - "Кто у нас сегодня по части?" - раздавался, бывало, крик в сторону дневального... Наказания обычно бывали показательны - если лето, то подключался пожарный шланг и отдохнувшие бойцы подвергались процедуре "очищения" на плацу - с отстриженными клоками волос и в одном исподнем обильно обливались они и отправлялись жить в пенал. Зимой со шланга не поливали, лед на плацу - непорядок однако.
О том, как человека на цепи водили.
Каким образом этот боец попал к нам я не помню. Кажется, перевели из другой части, даже не в первый раз... Роста он был небольшого, щупленький, с виду почти обычный человек солдат. Было что-то такое мелочное в нем, но кто из нас идеален? Оказалось, что солдат этот жуткий бегун. Бегал из армии периодически. И у нас он, конечно же, не смог не поддаться соблазну, может быть еще и потому, что был он человеком местным, жил в том же городе то есть, его и перевели наверное поближе к дому, в надежде, что бегать перестанет.
И случилось так, что одновременно в роте оказалось два бегуна, - вернули обратно для прохождения службы еще одного солдатика. Про него я вообще мало что помню, худощав был кажется.
И вот субботний вечер, наряд усиленный, на выходных всегда было три дневальных, тут еще все предупреждены, что в роте опасная концентрация бегунов. Один из двух наших друзей неожиданно бежит вниз по лестнице из казармы. Второй кричит обалдевшему дневальному, что тот пытается убежать и со словами "Я за ним!" кидается вниз. Ну и вдвоем через забор. Время было зимнее, темное, посему оба бойца благополучно скрылись.
Прилетел "комбат". Лехе, сержанту, который был дежурным, набил морду в "канцелярии". Канцелярией назвалась офицерская комната. Леха вышел заплаканный и с красной от обиды мордой. Рота думает плохое. Оружия конечно у нас не было вообще, но тут же снаряжаются "патрули" по два-три человека, которые отправляются по окрестностям в какой-то безумной надежде командования поймать рыбу, которую пустили, наконец-то, в воду. До ближайшей троллейбусной остановки 3 минуты бега убегающего бойца, никто никого конечно же не поймал, но зато хоть погуляли, жаль, что без денег, ничего пожрать не купить было.
Дальше устраиваются засады, одна около квартиры родителей бойца, другая около квартиры подруги. Как потом рассказывали "шпионы", днем родители их пускали посмотреть телевизор, а по ночам они сидели в тамбуре-коридорчике, который отгораживает 2-3 квартиры во многих домах в городе N. Сидели дня три или четыре. При этом ничего не было сообщено "наверх", т.е. эти "оперативно-разыскные мероприятия" проводились совершенно незаконно.
Поймали таки. Пришел наш боец к подруге. Леха, сержант, который вез его оттуда, рассказывал, что сначала спустили его с пятого этажа по ступенькам. А солдатики все злые были, как собаки цепные. Все это время рота "вешалась" - то "учения", то наряды, то строевая подготовка, а солдатня ведь народ глупый, винить сильного не может, вот и винила кого послабже, бегунка нашего то есть. Потом посадили его в машину. Впереди рядом с водителем сидел ротный, сзади два бойца по краям от пойманного, а Леха, говорит, сидел сзади на третьем ряду Уазика еще с кем-то. Говорил, что когда отбил кулак об его голову, снял ремень, намотал на руку и... В общем привезли человека бойца в роту в несколько побитом состоянии. Нет, никаких отбитых почек не было, но лицо было сильно избитого цвета. Вообще Леха был хорошим человеком. Просто армия вот так вот может из любого человека сделать нечто, ему противоположное.
И командование решило предотвратить дальнейшие попытки побега. Взяли какой-то спасательный пояс, и на замок к нему повесили цепь. И дали эту цепь одному бойцу Диме. Дима был местным. Он не был "бандитом", но что-то такое "блатное" у него было, кажется он даже сидел, или получал срок условно. Особенно злобным он правда не являлся, ровно так же, как и не был паинькой. И водил Дима этого бойца на работу на цепи. Там его пристегивали замком к раздатчику, с которого бетон вываливался на формовочную плиту, где его с лопатой ждал наш узник. Вечером на "взлетку", свободное место между кроватей посередине казарма, выносили кровать и пристегивали пойманного к этой кровати, где он и спал. Иногда, встающий в туалет или покурить боец разбегался и перепрыгивал через спящего бойца, "наступая", естественно, на него ногой со всего маху.
Куда потом делся тот солдат я уж и не помню, скорее всего перевели дальше. А может и комиссовали. Живет теперь человек где-то, жена поди есть, детишки, ходит на работу. И вспоминает все это иногда.
Гражданские и солдаты-звери.
С нами на заводе работали гражданские, помню был здоровенный мужик, который одним залпом выпил 0,7 литра водки, но в основном были женщины в годах. Говорили, глядя на пристегнутого цепью бойца, что мы звери, причем почему-то говорили нам, а не нашим командирам. Помню меня это даже обижало. Мы-то причем были? Солдат ведь приказы Родины выполняет.
Воинская часть.
Физически у нас на одной площадке из казармы, штаба, столовой, библиотеки и гаражей, за одним забором располагалось две части. Здание казармы было поделено пополам - у них был свой вход, у нас свой. Располагалось все это на окраине жилой части города, недалеко дома, где обычные люди жили нормальной жизнью, одевались в разноцветные одежды, ходили по магазинам и смотрели цветной телевизор. Жизнь одним словом. Вокруг нас же все было цвета хаки от одежды, сурика от покрашенных стен цехов и серого от цемента. Ах, были еще черные сапоги. Ощущался жесткий недостаток цветного изображения. Когда смена шла на завод, то проходящие мимо случайные девушки и женщины казались солдатам цветами в пустыне, даже если были просто одеты в белую кофточку. Но наличие возвышенных чувств не мешало солдатам отпускать сальные шуточки в их адрес. Солдатня одним словом, что с нее взять, только на пушечное мясо и годна.
Бегуны.
Как убежит кто из части, так "комбат" зверствует. Наказывались все, по военному принципу "один за всех и все за одного" рота бегала с матрацами с третьего этажа нашего расположения в казарме на плац и обратно, отрабатывая пожарную и прочие тревоги. Естественно, свое получал дежурный по роте, порой вплоть до мордобоя. А "бегуны" были всегда, все время два-три-четрые человека из части числились в бегах. Часто неофициально, т.е. командование сведения скрывало. Беглецов периодически ловили и привозили назад. На дворе был 1993 год.
Гиревой спорт.
А надо сказать, что комбат был спортсменом-гиревиком, по крайней мере про него так говорили. Рассказывали, что врежет бывало солдату, отлетит тот в противоположный угол кабинета и лежит. А начальник штаба, подойдет к лежащему, поставит сапог на горло и ласково так спрашивает: "Ну что, солдат? Как тебе? Нравится?". "Нравится" отвечал солдат. Но не нравилось это солдату.
Начальник штаба, майор Т.
Помню на присяге этот еврей трепался солдатским мамашам, что вторая смена спит аж по 9 или 10 часов в сутки, в отличии от первой. Врал подлец наглейшим образом, спала вторая смена часа по 4-5. Другие офицеры хоть тоже, в основной массе своей, были сволочами, но все как-то не так выражено, как-то попроще, по-русски что ли. Но этот майор особенно запомнился, с ним было неприятно разговаривать даже просто так, казалось, что он тебя вот сейчас в казематы какие-нибудь отправит, в аккурат после того, как скажет "Иди, солдат". Вот таких, наверное, и брали в комиссары. Я ничего никогда не имел против евреев, но этого я запомнил очень хорошо. Вот такой военный антисемитизм был.
"Комбат".
Кто и за какие заслуги назвал командира части, майора Р. комбатом мне неведомо. Но это был не тот комбат из песни группы Любэ. Этот "комбат" был жестким и даже, пожалуй жестоким. Он был всего лишь майором, но уже командиром части, служил при этом рьяно, часть занимала первые места по стройподготовке по округу, и была вообще всячески образцова и показательна. А войска у нас были строительные. Сами понимаете, когда стройбат марширует лучше пехоты, то тут что-то не так. Сослуживец, который бывал у него дома рассказывал, что его даже дочка боялась.
Рукоприкладство.
Перевели к нам в часть как-то старлея, невысокого роста, в меру крикливого, ничем особенным не привлекательного. Помню, заставил меня один раз час бегать по плацу, скотина такая. И вот как-то раз пнул он комбатовского водителя в пах. Того в больницу, операция. Одно оставили. Суд, да дело, но потом уговорили солдатика "забрать заявление", чтобы, вроде как, не оставлять детей без отца. Забрал, решил видимо, что одно яичко все же не повод для таких зверств, основная функция организма вроде как рабочей осталась. Старлея того уволили, он еще потом часто по вечерам по части шатался - стрелял в столовой картошку с морковкой, давали, видимо по старой памяти.
А некоторые возвращались.
А я приходил потом с одним сослуживцем. Встретили одну сволочь офицерскую из четвертой роты, у меня с ним были личные счеты. Проспал я один раз подъем на втором году службы, а у нас две роты в одном помещении, в их казарме был карантин с молодыми. Так эта сволочь была по части дежурной. Кто-то меня толкнул "вставай, шухер", только я присел, как старлей тот мне сапогом по ребрам заехал, я аж назад отвалился. К обеду не проходит, болит. Ну ладно, думаю, будь по-вашему. Иду в санчасть, там офицер, что и как, пнули, говорю. Кто-ж, говорит, тебя мог пнуть? Старший лейтенант такой-то, отвечаю. Доктор сразу насторожился, как спаниель на охоте, не шутки ведь уже. Вызывают меня потом в каптерку. Там сидит наш прапор, комвзвода и этот офицеришка, все на иголках. Покажи, спрашивают, что там у тебя? А я им "Что я вам, девочка что ли, разглядывать меня?". И ушел, не стал показывать. И вот он предо мной. Глазки у него бегают, а я прям думаю, врезать бы ему прямо сейчас. Не стал, видимо духу не хватило, весь Родине отдал за два года.
Младший лейтенант М., мальчик молодой.
Пришел после училища, худой и невысокого роста, с грузинской фамилией, но бел лицом. Все, конечно, его особенно не боялись. Хорошо было, когда он был дежурным по части в воскресенье - тогда много народу отпускалось в увольнение, много приходило поддатых и даже пьяных, совсем не боялись младшего лейтенанта. Я все его стращал - "Вот приду после увольнения на завод с газовым пистолетом и поквитаюсь тут с некоторыми". На что он один раз ответил, что все мы так говорим, а никто не приходит! Боялись значит, меж собой разговоры вели. Трусы.
Пенал.
Пеналом именовалась комната без окон, такой длины, что вытянуться лежа в полный рост там нельзя было, а шириной как раз для одного человека, или чуть пошире. Находилась эта комната на КПП, на первом этаже штаба. Жильцы этой комнаты обычно жили в ней в нижнем белье, иногда по три-четыре человека сразу. В тесноте, да не в обиде.
Пьянки.
Пили чаще или в увольнении, или на работе. В роте очень редко, чаще догонялись в состояниях, когда уже и море по колено, не то что дежурный по части, которого, кстати, просто звали "по части", - "Кто у нас сегодня по части?" - раздавался, бывало, крик в сторону дневального... Наказания обычно бывали показательны - если лето, то подключался пожарный шланг и отдохнувшие бойцы подвергались процедуре "очищения" на плацу - с отстриженными клоками волос и в одном исподнем обильно обливались они и отправлялись жить в пенал. Зимой со шланга не поливали, лед на плацу - непорядок однако.