Разговор с Павлом Палажченко
Павел Палажченко - корифей в мире перевода. Впервые я услышала его имя в связи с людьми, которых он переводил, среди которых - Горбачев, Шеварнадзе и другие. Палажченко - автор нескольких книг и огромного количества публикаций. Его «Несиистематический словарь», книга «Мир перевода 1″ из серии пособий для переводчиков-синхронистов не только незаменимый материал, особенно для начинающих работать в переводе, но и просто увлекательное чтение для общего развития. Оцените название книги, вышедшей в 1999 году - «Все познается в сравнении, или Несистематический словарь трудностей, тонкостей и премудростей английского языка в сопоставлении с русским» Поэтому я с особым вниманием слежу за его публикациями и интервью.
Больше о Палажченко вы можете узнать в википедии. Упомяну лишь, что он владеет английским, французским, испанским - это рабочие языки, а также итальянским и немецким языками.
Хочу поделиться недавним интервью, опубликованному на Финам.FM и на сайте самого Павла Руслановича pavelpal.ru
Ниже следует текст, для тех у кого нет возможность посмотреть ролик.
Click to viewФинам.FM
Археология 16/10/2012 21:05
Трудности перевода. Павел Палажченко
МЕДВЕДЕВ: Добрый вечер. В студии Сергей Медведев, вторник, «Археология человека». И я хочу поговорить о коллегах. В каком смысле о коллегах? Люди, которые существуют в качестве голоса, голос которых мы слышим, но которых мы очень часто не видим, своего рода люди-невидимки. Ну, с одной стороны, это мы, радиоведущие, с другой стороны, это те люди, которых вы часто слышите на конференциях, семинарах, когда смотрите какое-то заграничное кино - это переводчики, переводчики-синхронисты. Существующие как бы за рамками текста, за рамками кадра, скажем, на конференциях, на различных международных конгрессах, сидящие в специально оборудованных кабинках, которые немножко презрительно называются будками. Так что, вот эти люди-невидимки, собственно, кто они? Как становятся синхронными переводчиками, что такое синхронный перевод с точки зрения, не знаю, особой организации мозга?
Хотим поговорить об этом с нашим гостем, который, в отличие от многих своих коллег, был достаточно заметен. Ну и, собственно, сейчас по-прежнему заметен, но, по крайней мере, был практически каждый день на экранах телевизоров, поскольку это был переводчик Михаила Сергеевича Горбачева. Это Павел Палажченко. Добрый вечер, Павел.
ПАЛАЖЧЕНКО: Добрый вечер.
МЕДВЕДЕВ: И, собственно, я думаю, многие наши слушатели вырастали в 80-е годы, ну, собственно, и затем уже, когда Горбачев свою общественную деятельность развернул уже в отставке. Все эти переговоры о разоружениях с Рейганом - всегда рядом с президентами, немножко в тени, немножко за спиной стоял невысокий крепкий человек с усами. Это переводчик Павел Палажченко.
Я хочу вас спросить, Павел, собственно, переводчик должен оставаться невидимым, максимально невидимым?
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну, желательно, чтобы не очень видимым. Протокольщики даже просили иногда отойти, для того чтобы можно было сделать кадры, где президенты общаются как бы без их помощи, такие постановочные снимки. Но есть постановочные снимки, а есть снимки живые, и живые снимки - это снимки, где переводчику трудно остаться за кадром. И поэтому, наверное, так получилось, что, начиная с Женевы, потом Рейкьявик, Москва, Мальта, Вашингтон, на всех этих саммитах я часто попадал в кадр. Переводчик нужен, поэтому он попадает все-таки в кадр.
МЕДВЕДЕВ: Вы знаете, я даже скажу, что те кадры, на которых виден переводчик, они какое-то ощущение спокойствия и уверенности оставляют, что вот эти два человека, на которых сфокусировано все наше внимание, все наши надежды, они не одни, есть некий толмач между ними, есть человек, который обеспечит им коммуникацию. То, что вот раньше Суходрев был на фотографиях с Брежневым, то, что вот вы на фотографиях с Горбачевым. Все в порядке, этот человек не даст случиться плохому. Какое-то вот такое ощущение.
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну, вообще в международных отношениях, в международном общении очень много все-таки подушек безопасности и слоев, которые не дают случиться плохому, даже если что-то пошло не туда. Это не только, конечно, переводчики, это весь аппарат помощников, экспертов, мидовцев. С другой стороны, конечно, бывают случаи, когда главы государств остаются один на один. Здесь главная ответственность, конечно, на них, 99% ответственности на них. Какой-то 1% ответственности, конечно, и на переводчиках.
Переводчики с обеих сторон, как правило, за редкими исключениями бывают случаи, когда переводчик только с одной стороны. Ну, скажем, на переговорах с Радживом Ганди, премьер-министром Индии переводил я, потому что переводчик с индийской стороны, там для протокольного перевода он достаточно хорошо знал русский язык, а дальше ему уже было трудно.
Переводишь обычно… На дипломатических переводах всегда переводишь с русского на английский, другая сторона переводит с английского на русский. Переводишь своего на иностранный язык, в отличие от традиции синхронного перевода, где наоборот. В международных организациях, наоборот, ты переводишь только на язык «А», язык «А» - это твой родной язык. В дипломатических переводах обратная картина - там ты переводишь своего на иностранный язык.
МЕДВЕДЕВ: Важнее понять своего.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно. Ты - член команды, ты знаешь, о чем пойдет речь. Переводчиков, как правило, даже если они не являются действующими дипломатами, в Соединенных Штатах там отдельная лингвистическая служба внутри госдепартамента, они являются сотрудниками иностранной службы, но они не являются, собственно дипломатами. Так вот, даже если он не дипломат, переводчиков, конечно, стараются хорошо информировать о том, что будет говориться, какие позиции страна занимает и так далее.
Поэтому переводишь своего на иностранный язык. Какие-то шероховатости, связанные с тем, что этот иностранный язык может быть и не родным, хотя у многих он родной, люди двуязычные, билингвы, какие-то шероховатости, они все-таки компенсируются тем, что ты точно понимаешь своего президента, своего оратора и переводишь его во всеоружии, если можно так сказать.
И вот наличие двух переводчиков… Да, я думаю, что вы правы, в какой-то мере это действительно создает ощущение и спокойствия, и комфорта, в том числе и участников беседы.
МЕДВЕДЕВ: Но иногда есть какие-то выражения, которые невозможно, наверное, сразу довести. Меня всегда очень интересовало, как перевели хрущевское: «Мы вам покажем кузькину мать». То, что в ООН было.
ПАЛАЖЧЕНКО: Я не помню, в каких обстоятельствах это было сказано. Если это было в ООН, то это, очевидно, переводилось синхронно, и, как правило, такие вещи переводятся либо дословно, либо путем подбора аналога. Дословно здесь, конечно, перевести невозможно, а аналог вполне возможен.
Нам иногда кажется, что какие-то очень яркие русские выражения не имеют аналогов. Они имеют, как правило, аналоги. Другое дело, что аналог по-своему опасен. Потому что, если, скажем, вы подбираете аналог какой-то метафоры, и этот аналог упоминает не то животное, не того зверя, который упоминается в русском выражении, то может начаться какая-то пикировка, какие-то ассоциации, связанные с животными, зверями, растениями, которые не упоминались оратором. Так что, здесь опасность есть.
Виктор Михайлович Суходрев, которого вы упомянули, как правило, предпочитал дословный перевод. «Как у нас говорят…» - и дословный перевод. Если нужно, этот дословный перевод в устном переводе может снабжаться небольшим комментарием, это возможно.
МЕДВЕДЕВ: Ну да, «как у нас говорят», сразу идиоматичность предлагая, вот такое выражение.
ПАЛАЖЧЕНКО: Да, да. Так что выход, как правило, у переводчика есть. Вот интересно, буквально на днях на одном переводческом форуме, ну, собственно, на переводческом форуме моего сайта у меня спросили: «Как вы переводите «чем дальше в лес, тем больше дров»?» И привели четыре перевода, предлагаемых варианта перевода из словаря «ABBYY Lingvo». Ну, «ABBYY Lingvo» хороший словарь, но все эти четыре варианта - два дословных и два аналога мне показались неудовлетворительными.
Но самое интересное, я сказал, что вопрос «как вы переводите» звучит не совсем корректно, потому что за 43 года переводческой практики мне ни разу это выражение в реальной практике не встретилось. Но, конечно, я бы вышел из положения, я в этом уверен.
МЕДВЕДЕВ: Ваш вариант какой?
ПАЛАЖЧЕНКО: Мой вариант это все-таки аналог без леса и без дров, потому что все-таки дрова здесь употребляются совершенно не в том значении. И дословный перевод, который давался в словаре «ABBYY Lingvo», который звучит примерно так: «Чем больше ты углубляешься в лес, тем гуще этот лес». Это совсем не то, дело не в том, что гуще этот лес. По сути, это надо перевести аналогом, который звучит примерно так: «Чем больше ты во что-то втягиваешься, тем больше проблем». И это можно сказать по-английски, причем можно сказать идиоматично и не так сухо, как «чем больше проблем». Гораздо интереснее и идиоматичнее, так, что другая сторона почувствует, что сказано нечто оригинальное.
МЕДВЕДЕВ: Ну, вот да, мы, интересно, уже вышли на эту тему, я думаю, мы к ней еще вернемся. Но вы уже упомянули «ABBYY Lingvo» и все эти наши словари-переводчики, машинный перевод. Мне кажется, это те вещи, в которые даже если заложена первичная идиома «чем дальше в лес, тем больше дров», а если кто-то скажет: «Чем дальше в лес, тем толще партизаны»? Вот тут уже машина, по-моему, сломается любая, потому что она не прочтет иронию, заложенную.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно. И вообще, «чем дальше в лес, тем толще партизаны» - это то, что говорит человек, который говорит явно не под перевод, но который рассчитывает, что ты дашь что-то функционально близкое и саркастическое и так далее. Все-таки, как правило, люди в контексте международного общения, что называется, говорят под перевод. Они учитывают, что их переводят, и не злоупотребляют подобного рода вещами.
Хотя иногда что-то подобное может встретиться. Знаменитая фраза «Аллах над нами, козлы под нами», сказанная в одной из бесед в 2000 годы главой нашего государства. Но все-таки это нечасто бывает. В основном, конечно, учитывается то, что человек переводит. Но, повторяю, переводчик должен выкрутиться в любой ситуации, понимая, что нередко в таких случаях приходится идти на компромисс.
Что касается вот этих электронных средств, то ведь «ABBYY Lingvo» это не машинный перевод, «ABBYY Lingvo» это очень хороший словарь, являющийся электронным помощником переводчика. Таких возможностей в те годы, когда мы учились, не было даже ничего близкого. А сейчас вы на компьютере смотрите текст, подводите курсор, если у вас есть программа «ABBYY Lingvo» - подводите курсор к определенному слову и сразу дается словарный вариант. Не перевод, конечно, это не перевод, но, тем не менее, словарный эквивалент, словарный вариант вам предлагается.
МЕДВЕДЕВ: Ну, даже в «Google» это уже встроено.
ПАЛАЖЧЕНКО: В «Google» это встроено. И это, конечно, колоссальный шаг вперед, хотя от машинного перевода, качественного машинного перевода это, конечно, очень далеко. Ну, об этом можно отдельно поговорить, возможен ли вообще качественный машинный перевод естественных текстов. Это вопрос.
***
МЕДВЕДЕВ: Ну, вот говоря сейчас о синхроне, о синхронном переводе. Нужен какой-то особый склад ума, особый склад мышления? Вот я, готовясь к нашему эфиру, прочитал очень интересную книгу Геннадия Мирама «Профессия: Переводчик», и там вообще целая глава есть под названием «Синхронист - это психофизиологическая аномалия».
Я поясню. Мне одному однажды в жизни довелось заниматься синхронным переводом. Я, в общем-то, считаю, что, ну, по крайней мере, в своей профессиональной сфере достаточно знаю английский язык, больше 20 лет с ним работаю, преподаю на нем, пишу тексты и даже думаю на английском. И однажды мне пришлось на довольно высокопоставленном семинаре, который я вел, там случилась какая-то заминка и не пришла смена переводчиков, а семинар идет. И я сел в вашу так называемую будку. Знаю, как там нажимается кнопка, нажал кнопку. Вы знаете, я скажу, что я справился, но из моего жизненного экспириенса всего, это самые сложные 30 минут в жизни, когда я чувствовал, как мозги лезут наружу. Рубашку пришлось выжать. Ну, отсутствие привычки.
Самое главное, я пытаюсь понять, как можно буферизовать, набрать в голову… По двум контурам вроде как голова работает: один контур - это ты переводишь, а другой контур в голове запоминает те слова, которые были сказаны.
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну, тут по пунктам надо взять. Во-первых, почему для вас это было так тяжело. Просто потому, что пришлось это делать без всякой подготовки. Учитывая ваш жизненный лингвистический опыт, то, что в каких-то отношениях вы билингв, для вас достаточно было бы, мне кажется, одной-двух недель занятий, и вы могли бы заниматься переводом, во всяком случае, на родной, на русский язык без особого труда. Да и на английский тоже.
МЕДВЕДЕВ: Но там на английский, должен сказать, шел перевод.
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну, это, может быть, немножко сложнее. Хотя у нас как-то так получилось, что традиционно наши русские синхронные переводчики с большим трудом переводят с английского на русский, чем с русского на английский. Не всегда есть достаточное понимание текста, достаточное погружение в английский контекст и так далее.
Второй пункт - насчет психофизиологического типа, и является ли синхронный переводчик психофизиологической аномалией. Я немножко знаю Геннадия Эдуардовича Мирама, он киевский переводчик, переводчик известный. Но вот здесь позволю себе не согласиться. Среди моих коллег есть люди самых разных психологических и психофизиологических типов. Есть люди чрезвычайно энергичные, очень с большой, как сейчас говорят, энергетикой, но я не очень люблю это слово, но вот такого активного типа во всем.
Мой первый начальник Андрей Дмитриев, который потом сделал дипломатическую карьеру, был послом России на Кубе, в Никарагуа, в других странах, вот это человек такого типа. Другой коллега, которого я тоже очень люблю, флегматичный Саша Журавлев, который абсолютно не подходит под первый тип. И оба прекрасно работали, один из них работает до сих пор. Конечно, в слегка разном стиле, и, тем не менее, оба работали успешно, и уж коммуникативную задачу выполняли полностью.
МЕДВЕДЕВ: Но ситуация стрессовая в целом?
ПАЛАЖЧЕНКО: Ситуация стрессовая, пока учишься. В стрессовой ситуации постоянно работать… Ведь есть переводчики штатные, которые каждый день это делают. Я - переводчик-фрилансер, я это делаю не каждый день, хотя у меня бывают месяцы, когда я работаю практически каждый рабочий день. Так вот, постоянно быть штатным переводчиком и работать в режиме постоянного стресса, ну, не хватит никаких ресурсов организма. Поэтому я не считаю, что это работа для профессионала стрессовая.
Никто статистики не ведет, может к счастью, может, к сожалению, но у меня такое впечатление, что продолжительность жизни синхронных переводчиков примерно такая же, как в среднем по стране. Может быть, у нас и побольше даже, чем в среднем по стране. Я вот всех знаю, все работают, в Европе до 65-70 лет работают обычно, и потом еще прекрасно живут, все в порядке.
МЕДВЕДЕВ: Думаю, Альцгеймер точно не грозит, учитывая загрузки.
ПАЛАЖЧЕНКО: Думаю, что нет. Ну, конечно, к концу дня, если ты отработал ооновскую норму так называемую - два заседания вдвоем по три часа каждое заседание, это три часа чистой работы, к концу дня устаешь, конечно.
МЕДВЕДЕВ: Полчаса через полчаса вы работаете?
ПАЛАЖЧЕНКО: Полчаса и полчаса, обычно так, да. В Совете Европы, там чудовищные темпы, потому что там регламент в выступлениях три минуты, в Совете Европы мы иногда работаем по 20 минут, меняем друг друга каждые 20 минут.
МЕДВЕДЕВ: А большие организации международные - ООН, Совет Европы, там что, с какого-то релейного языка одного берется? Ведь невозможно, скажем, в ООН иметь… Это сколько, 150 в квадрате пар переводчиков.
ПАЛАЖЧЕНКО: Нет, почему? В ООН всего шесть официальных языков, и поэтому… В ООН - шесть, в Совете Европы тоже шесть, только другой народ.
МЕДВЕДЕВ: Только главы выступают, по-моему, имеют право…
ПАЛАЖЧЕНКО: Почему?
МЕДВЕДЕВ: Нет? Главы государств тоже на одном из шести языков?
ПАЛАЖЧЕНКО: В ООН, на Генеральной ассамблее, в Совете безопасности, во всех комитетах Генеральной ассамблеи на одном из шести языков: на китайском, английском, русском, французском, испанском и арабском. В Совете Европы тоже шесть языков, но другой набор: английский, французский, итальянский, немецкий, русский. Можно выступать и на других языках, но тогда делегация предоставляет своего переводчика, который переводит на стержневой язык, обычно это английский или французский. В кабинах тоже обычно стараются поддерживать такой набор, чтобы переводчики не слишком работали с реле.
У меня, например, рабочие языки: английский, французский, испанский. Если мой коллега, а такие коллеги есть, имеет, допустим, набор - английский, немецкий, итальянский, то в кабине полный набор, никто с реле не работает. В английской кабине, как правило, поддерживается такое сочетание, потому что английская кабина стержневая. Если у меня нет итальянского языка и в кабине нет моего коллеги, то я беру с английского. Поэтому в английской кабине англичане работают меньше, потому что 60% выступлений на английском языке, но их ответственность велика, потому что, как правило, реле берут с них. Кабина-пилот очень часто именно английская кабина. Поэтому вот так поддерживается это все.
Ну, конечно, не 150 языков. Формально в Европейском союзе все 24, если я не ошибаюсь, языка считаются официальными, но это не на всех мероприятиях, а только на самых важных.
МЕДВЕДЕВ: А когда большое мероприятие, то как, на стержневые переводят?
ПАЛАЖЧЕНКО: Когда больше мероприятие, стараются поддерживать соответствующее соотношение в английской кабине.
МЕДВЕДЕВ: Но там же это важно, чтобы глава государства выступил на своем национальном языке.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно, безусловно.
МЕДВЕДЕВ: Это вопрос суверенитета.
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну, там не полное соответствие, потому что в ЕС 27 членов, но, допустим, один и тот же язык у Австрии и Германии и так далее. Один и тот же, по сути, язык - сербский и хорватский, хотя сербы называют его сербским, хорваты - хорватским, а боснийцы называют его боснийским. Ну, пока они еще не разошлись до такой степени, чтобы это были даже диалекты, это все-таки варианты одного и того же языка, как, например, английский американский, английский австралийский и английский британский - это варианты одного и того же языка. Но вот формально они называют «боснийский язык», «сербский язык», «хорватский язык», но это один язык.
МЕДВЕДЕВ: Ну да. Я знаю, что в международном таком дипломатическом обиходе, например, напротив, некоторые языки сходятся, есть такой усреднено-скандинавский язык, на котором между собой говорят датчане, норвежцы, шведы. Хотя они реально разведены…
ПАЛАЖЧЕНКО: Они понимают друг друга, и есть что-то такое общее. В свое время, вы знаете, может быть, была попытка создать усредненный славянский язык для общения, но это практически невозможно. Всякий, кто пытался учить или изучал польский язык, чешский язык, болгарский язык, знает, что это, в общем, непросто.
МЕДВЕДЕВ: Огромная… Я вам скажу, из языков, которые я учил, чешский самым сложным мне показался.
ПАЛАЖЧЕНКО: Я обожаю чешский. Я в институте увлекся чешским языком и стал его учить просто так, в собственное удовольствие. Чешский язык красивый, мелодичный, изумительный язык. Поэтому я читаю до сих пор по-чешски. Так получилось, что я начал интересоваться чешским языком как раз в начале 1968 года, а тут все пошло-поехало, это был очень, очень, очень интересный момент в моей жизни. Но родственные языки, тем не менее, конечно, очень и очень далеко уже разошлись.
МЕДВЕДЕВ: Чем больше языков вы знаете, тем лучше вы понимаете каждый из этих языков? Скажем, то, что вы знаете пять, шесть, семь языков, вы более совершенны в английском?
ПАЛАЖЧЕНКО: Может быть, до некоторой степени. Я вам скажу, что синхронный переводчик, который немножко владеет другими языками, он увереннее себя чувствует. Но всерьез, на мой взгляд, можно владеть двумя-тремя языками.
Если говорить о переводе, о синхронном переводе в частности, то у меня, например, в рабочем состоянии три языка для перевода с этих языков, а для перевода на иностранный язык у меня в рабочем состоянии только английский. И переводчик должен трезво отдавать себе в этом отчет. Тот факт, что я читаю итальянские газеты, тот факт, что я прочитал несколько книг на немецком языке и могу понять новости по телевидению, не значит, что я этим языком владею. «Владение языком» - это очень ответственная фраза. Я им именно владею, это мой рабочий язык. Так я говорю об английском и французском языке, и, до некоторой степени, об испанском, потому что я перевожу только с этого языка, но не на этот язык.
МЕДВЕДЕВ: Вообще, возможно ли полное двуязычие? Скажем, чтобы человек мог писать прозу или поэзию на втором?
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно, возможно, пишут же, пишут.
МЕДВЕДЕВ: Ну, немного сейчас. Я понимаю, что русские дворяне XIX века французским лучше владели.
ПАЛАЖЧЕНКО: Почему же, Набоков написал по-английски, потом перевел.
МЕДВЕДЕВ: Но их мало.
ПАЛАЖЧЕНКО: Их мало. А вот что касается текстов публицистического характера, то вполне можно. Ну, вот я книгу написал, которая вышла в Соединенных Штатах Америки в 1997 году. Естественно, я работал с редактором, и она мне сказала, что у вас написано лучше, чем у многих американских авторов, с которыми мне пришлось работать. Но я это воспринял как комплимент, конечно. Лестно, конечно, лестно.
МЕДВЕДЕВ: Но все-таки, вот, скажем, я не знаю, взялись бы вы перевести на английский Достоевского?
ПАЛАЖЧЕНКО: Я бы не взялся, а вот, скажем, Юрий Морисович Катцер, который преподавал у нас перевод на английский язык в инязе, переводил. При этом он, будучи венгерским евреем, на всех языках говорил с акцентом. На английский он перевел «Идиота», он перевел на английский язык, если не ошибаюсь, «Униженные и оскорбленные». Все это выходило в издательстве «Прогресс».
Я считаю, «Идиот», например… Ну, есть классический перевод Констанс Гарнетт, но каждое поколение делает свой перевод «Войны и мира», свой перевод «Идиота». Это великие романы. И перевод Констанс Гарнетт немножко устарел, так же, как устарели замечательные переводы Диккенса, сделанные в XIX веке. Но, повторяю, я бы не взялся.
МЕДВЕДЕВ: Ну, я в принципе говорю. Потому что я, например, считаю, что… Ну, я сомнение выражаю, насколько это должно быть исключительное владение языком, чтобы, скажем, перевести Достоевского или Пушкина на язык, нужно в этом языке родиться, владеть огромной совершенно культурной базой.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно. Я абсолютно с вами согласен, я бы не взялся. И эти переводчики, для которых русский язык является родным, и которые переводят на английский язык, на французский язык, они обычно работают в паре с другим переводчиком, для которого изначально родным является английский язык. Оба они, допустим, считаются билингвами, но билингвами с некоторым смещением в сторону того или другого языка. Но результат работы таких пар, он тоже далеко не всегда однозначный. Художественный перевод это сфера, где есть очень разные и стили, и подходы, и, главное, мнение о конечном результате.
Скажем, буквально на днях умер переводчик Милана Кундеры на английский язык, и, в конце концов, Кундера с ним поругался. Он считал, что тот переводит слишком вольно.
МЕДВЕДЕВ: Автор выражения «The Unbearable Lightness of Being».
ПАЛАЖЧЕНКО: Он автор этого выражения, и, на мой взгляд, он очень хорошо переводил, я предпочитаю… Ну, Кундера сейчас сам пишет по-французски, но если говорить о переводах, то, честно говоря, я предпочитаю переводы на английский язык. Хотя Кундера, при всей критике в адрес его любимой переводчицы Нины Шульгиной, он считает, что хорошо на русский язык переводит только она, только она.
МЕДВЕДЕВ: Ну что же, о трудностях перевода продолжим наш разговор после небольшой паузы.
***
Продолжение
Оригинал записи опубликован на сайте LARIOarea.com Вы можете комментировать здесь или там
Оригинал записи опубликован на сайте LARIOarea.com Вы можете комментировать здесь или там