Разговор с Павлом Палажченко 2
Продолжение. Начало читайте
Источник:
Трудности перевода. Павел Палажченко
Археология 16/10/2012 21:05
МЕДВЕДЕВ: И снова добрый вечер, программа «Археология». Говорим сегодня с переводчиком Павлом Палажченко о трудностях перевода устного и письменного, вообще о роли перевода в нашей культуре. Перевод - это некая сервисная функция культуры, или какой-то внутренне необходимый ее механизм, некий стержневой механизм культуры?
ПАЛАЖЧЕНКО: Я думаю, и то, и другое. Но, безусловно, роль перевода как стержневого механизма культуры очень велика. В русской культуре она традиционно велика. Россия - страна во всех отношениях, так сказать, догоняющая, иногда перегоняющая в результате того, что набирает быстрый темп, догоняя. Но по отношению к Европе Россия на протяжении длительного времени в плане культуры была страной воспринимающей.
МЕДВЕДЕВ: Россия - это вообще, я абсолютно с вами согласен, я считаю, что Россия - это переводная история, собственно, начиная с нашего языка, который создали Кирилл и Мефодий, для нас адаптировали, для славян.
ПАЛАЖЧЕНКО: Они азбуку адаптировали, алфавит.
МЕДВЕДЕВ: Да.
ПАЛАЖЧЕНКО: Язык все-таки не они создавали.
МЕДВЕДЕВ: Ну, язык богослужений, если брать церковнославянский, который уже затем транслировался каким-то образом.
ПАЛАЖЧЕНКО: Нет, но еще кто создавал русский язык, современный русский язык - это Карамзин и его современники, которые придумали огромное количество слов, которые мы воспринимаем как совершенно органичные: скажем, слова «промышленность», «производство» и так далее - это же они придумали. Придумали, взяв аналоги немецких морфем, русские аналоги немецких морфем, и составив эти слова: «влияние»… Самые такие слова, «влияние» - это же…
МЕДВЕДЕВ: Einfluss.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно, конечно. Это все придумал Карамзин, его современники. Во многом Карамзин и другие. Конечно, русский язык в этом смысле создан, и мечты Солженицына о том, что можно вернуться к более старому языку (его раздражало чрезмерное влияние иностранных языков) - все-таки это утопические такие мечты.
МЕДВЕДЕВ: Влияние как раз.
ПАЛАЖЧЕНКО: Да, при всем к нему уважении. Русская культура тоже не могла жить без переводов. На уровень, когда уже нас стали переводить, и без нас не смогла европейская культура, мы вышли при Пушкине, некоторое время там оставались, и потом вплоть до Достоевского, Чехова, Толстого этого не было. Потом так получилось, что Европа почувствовала, что ей нужны русские классики, и пошел перевод в обратном направлении. И он тоже до некоторой степени для европейцев был стержневым явлением. Европа тогда воспринимала русскую культуру как нечто ей совершенно необходимое, начиная от Проспера Мериме, Флобера и других, это факт.
МЕДВЕДЕВ: Затем Чехов, который, собственно, весь XX век, всю литературу абсурда дал.
ПАЛАЖЧЕНКО: Вот именно. И, я считаю, получается так, что перевод является не каким-то сервисом, а стержневым явлением не только для России с особенностями ее истории, но и для некоторых других культур. В XXI веке, в конце XX века - пожалуй, в меньшей степени. Есть, пожалуй, не то что взаимная культурная изоляция, но меньше взаимный культурный интерес. Это приходится с сожалением констатировать. Тем не менее, для русской культуры, для российской культуры это по-прежнему важнейшая часть нашей жизни, нашей культурной эволюции.
МЕДВЕДЕВ: Ну да, потому что, я думаю, речь идет о переводе… Собственно, есть разные слова для обозначения перевода. Есть вот это латинское «translatio», а есть «traductio».
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну, есть интерпретация. Устный перевод - это называется «интерпретация».
МЕДВЕДЕВ: Да, интерпретация.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно.
МЕДВЕДЕВ: И перевод - это, собственно, некая трансляция культуры всей, в том числе и культурных форм. Скажем, я не знаю, Жуковский писал баллады. Баллады - это же переводная форма. Или, скажем, Шекспир писал сонеты. Сонеты он взял у Петрарки.
ПАЛАЖЧЕНКО: Да.
МЕДВЕДЕВ: Это опять-таки переводная форма. Так что в этом смысле, конечно, очень часто мне приходилось сталкиваться с тем, что, скажем, к переводчикам относятся как к некоему сервисному персоналу, который где-то там, на окраинах конференции работает: ну, официанты принесли что-то, переводчики перевели. Даже с таким приходилось встречаться, скажем, написано: «В составе советской делегации 15 человек и два переводчика», - вот такое. И мне кажется, что здесь абсолютное непонимание того, что механизмы перевода - они вообще дают состояться человеческой культуре.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно.
МЕДВЕДЕВ: Ничего бы не было. Вообще (я не знаю, согласитесь или нет) все практически культуры переводные, за исключением, может, Древнего Китая, Древней Индии и, я не знаю, Древней Греции.
ПАЛАЖЧЕНКО: Вы знаете, большие культуры взаимодействуют. Малые культуры иногда немножко боятся взаимодействовать, потому что опасаются, что все захлестнет. Скажем, исландский язык - это язык без заимствований. Венгерский язык - тоже язык без заимствований. Практически заимствований там нет, любое понятие, начиная от телефона, телеграфа - такие интернациональные слова, которые практически во всех языках одинаковые, но с поправками, они должны переводить на свой язык, используя морфемы, мельчайшие единицы слоговые, грубо говоря.
МЕДВЕДЕВ: Финский еще такой же.
ПАЛАЖЧЕНКО: Финский - тоже, да. Из слогов они вынуждены делать новые слова. То же самое - китайский язык, хотя это большая культура. Китайский язык в силу сложившейся традиции практически ничего не заимствует. Китайцы ставят рядом два иероглифа: «электричество» и «мозг», получается «компьютер». Исландцы ставят рядом две морфемы, два слога, и подобно Карамзину, придумавшему слово «влияние», придумывают слово для обозначения любого иностранного, инокультурного явления. Это одна сторона и одна, не скажу «крайность», но, во всяком случае, один край этого спектра.
На другом краю этого спектра японцы, которые совершено спокойно заимствуют слова, в том числе, на первый взгляд, существующие в их языке. Я как-то слушал перевод на японский язык с английского, и слышу - все время используется слово «approach». Это «approach» английское. «Неужели у вас нет слова «подход»? - Ну, есть слово, похожее слово есть. Но как-то удобнее это заимствование. Знаете, - они говорят, - в нашем языке любое заимствование, попадая в нашу среду, как-то очень быстро поглощается и становится нашим. Мы этого не боимся», - сказали японцы. И действительно, когда слушаешь японскую речь, очень часто слышишь японские слова.
Русский язык где-то посередине, и русская культура где-то посередине. Мы все время боимся заимствований, а с другой стороны, мы их делаем. Переводчики, конечно, не должны здесь бежать впереди паровоза. Но мы миримся с тем, что за нас уже это сделали другие. Как правило, это делают эксперты, специалисты, которые говорят: «Нам удобнее заимствования». Мы им говорим, социологам, например: «Ну почему же вы хотите, чтобы «identity» мы переводили как «идентичность»? Есть же такие прекрасные слова, как «самобытность», «своеобразие» и так далее». Они говорят: «Нет, нам удобнее так. Нам удобнее слово «идентичность», потому что идентичность - это не обязательно своеобразие. Она состоит как из своеобразных элементов, так и из элементов, общих для всех культур». Вот они нам так говорят - ну, мы, переводчики, в конце концов, соглашаемся и идем на заимствования. С другой стороны, русский язык - он не должен бояться заимствований, потому что очень быстро заимствования обрастают русскими волосами. Позаимствовали «PR» - и уже есть слово…
МЕДВЕДЕВ: «Пиарщик».
ПАЛАЖЧЕНКО: «Отпиарить», «пиарщик», «пропиарить» и так далее, видите? Поэтому, наверное, особенно бояться не стоит, русский язык в этом отношении довольно хорошо все перерабатывает.
МЕДВЕДЕВ: В русском есть вообще некое такое (вы, наверное, сейчас скажете, что нет), некий такой изоляционизм языковой. Я поясню. Скажем, меня очень раздражает всегда, что у нас дублируются фильмы на английский язык, что у нас нет подстрочника. Не подстрочника, а субтитров.
ПАЛАЖЧЕНКО: Вы имеете в виду субтитры иностранных фильмов?
МЕДВЕДЕВ: Да, субтитры иностранных фильмов. Мне кажется, будь у нас субтитры, культура языковой грамотности…
ПАЛАЖЧЕНКО: Я сторонник субтитров, конечно.
МЕДВЕДЕВ: …Населения, скажем, то, что происходит в Скандинавии, в Голландии, где просто все дети к 15 годам уже бегло говорят по-английски, потому что они все фильмы смотрят с субтитрами.
ПАЛАЖЧЕНКО: Самое главное - телевидение, они сериалы смотрят.
МЕДВЕДЕВ: И сериалы, да.
ПАЛАЖЧЕНКО: Это важнее даже, чем фильмы, потому что в кино редко выбираются люди, и DVD редко ставят. Вы знаете, тут сложно. Есть культуры, в которых зрители предпочитают субтитры, и есть культуры и страны, где зрители предпочитают дубляж. В Германии предпочитают дубляж, в Швейцарии один сеанс идет дубляж, другой сеанс идут субтитры.
Это решаем не мы с вами, это решают прокатчики. И прокатчики наши пришли к выводу, что в Москве достаточно пяти-шести театров, где идут фильмы с субтитрами. Все остальное, все голливудские блокбастеры - «Аватар», все это, «Титаник» и так далее - прокатчики нам говорят, что нужен дубляж, русский зритель привык к дубляжу.
Я, конечно, с удовольствием хожу в «Пять Звезд», хожу в «35ММ», смотрю там фильмы без дубляжа, с субтитрами (мне это очень нравится), критикую эти субтитры, потому что, к сожалению, многие прокатные организации отдают это неквалифицированным переводчикам. С другой стороны, есть и замечательные примеры, очень хороший дубляж «Секса в одном городе».
МЕДВЕДЕВ: «В большом городе».
ПАЛАЖЧЕНКО: «В большом городе». Очень неплохой дубляж, очень приличный дубляж, и по интонации, а главное - сам перевод неплохой.
МЕДВЕДЕВ: Мне кажется, это да, это может быть, но при этом все-таки теряется огромная эстетическая вселенная…
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно.
МЕДВЕДЕВ: …Потому что те голоса артистов, которые соответствуют их облику - это отдельная музыка.
ПАЛАЖЧЕНКО: Да. Я наши эти стандартные дубляжные голоса и интонации, честно вам скажу, недолюбливаю.
МЕДВЕДЕВ: Конечно.
ПАЛАЖЧЕНКО: Потому что какие-то интонации, которые, наверное, все-таки больше в последние 20-25 лет. Я вспоминаю фильмы, которые дублировал… Скажем, когда Белявский дублировал Мастроянни - здорово у него это получалось, у него не было искусственных интонаций, не было.
***
МЕДВЕДЕВ: Ну да. Вы знаете, я не соглашусь, что это как бы люди так хотят. Мне кажется, что есть такой очень большой культурный и в итоге политический запрос на то, чтобы был дубляж и не было иностранных символов, не было иностранной речи и иностранной графики.
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну, не знаю. Так нам говорят прокатчики. Кстати, для переводчиков все равно.
МЕДВЕДЕВ: Да.
ПАЛАЖЧЕНКО: Переводчик готовит, и субтитры делает, и делает текст для дубляжа. Правда, при подготовке текста для дубляжа еще редактор активно работает, потому что надо еще соотнести это с движением губ ситуативным и так далее. Субтитры в этом отношении немножко проще.
МЕДВЕДЕВ: Проще.
ПАЛАЖЧЕНКО: Но это позиция прокатчиков, прокатчики считают, что на «Аватар», скажем, или на «Титаник», или на «Пиратов Карибского моря», если это будут субтитры, массовый зритель не пойдет. Ну, считают так.
МЕДВЕДЕВ: Ну понятно. Но кажется, надо менять культуру. Скажем, почему это в Германии? В Германии потому, что все это, скажем, (Неразборчиво.), культ (Неразборчиво.), во Франции - потому что la belle Франция, и вообще они до сих пор страдают, что французский перестал быть главным международным языком.
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну подождите, во Франции фильмы показывают и в дубляже, и с субтитрами. И так, и так показывают.
МЕДВЕДЕВ: Там нет разве такого культа дубляжа…
ПАЛАЖЧЕНКО: Культа нет, хотя блокбастеры дублируют.
МЕДВЕДЕВ: …И вообще неприятия английского?
ПАЛАЖЧЕНКО: Нет, блокбастеры, как правило, дублируют. А зайдите в любой кинотеатр - значительная часть фильмов английских, американских, немецкие фильмы там показывают. Там модны сейчас, во Франции, фильмы иранские, израильские, из этих всех стран. Все они идут с субтитрами.
МЕДВЕДЕВ: Они идут с субтитрами?
ПАЛАЖЧЕНКО: С субтитрами, да.
МЕДВЕДЕВ: Если говорить об английском, вы знаете, меня всегда очень интриговал вопрос, когда… Я думаю, многие наши слушатели, которые переводили письменные тексты с русского на английский, английские на русский, всегда замечают гораздо большую емкость английского языка.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно.
МЕДВЕДЕВ: На 25%, по-моему, он более емкий.
ПАЛАЖЧЕНКО: 15-20% при переводе с английского языка на русский - это допускаемое увеличение текста.
МЕДВЕДЕВ: Чем объяснить? Я общался со знакомыми переводчиками-синхронистами, они, в частности, выдвигали теорию, что английский вообще как язык более развит, чем русский. У них более была длительная лингвистическая, так скажем, история, социальная история английского языка. У них была больше общественная жизнь, они выражали более емкие понятия. Грубо говоря, английская литература старше русской литературы. И собственно, в результате своего исторического развития английский стал более емким, экспрессивным и универсальным.
ПАЛАЖЧЕНКО: Вы знаете, что считать развитием. Английский язык потерял всю свою глагольную флексию полностью, потерял все падежи, которые были - он все потерял. Значит, это не развитие, а это, наоборот, казалось бы, упрощение.
МЕДВЕДЕВ: Упрощение, особенно в американском варианте.
ПАЛАЖЧЕНКО: Английский язык - аналитический. Русский язык - синтетический. Английский язык состоит из коротких слов, русский язык состоит из длинных слов с приставками, суффиксами и окончаниями. Поэтому в русском языке огромное количество слов, которые выражают понятия, выражаемые на английском языке целыми комбинациями, а иногда целыми предложениями. И если говорить о развитости языка, то кто-то может сказать, что наличие таких русских слов, которые впитывают в себя много смысла - это как раз признак большей развитости.
Я бы не стал говорить о большей или меньшей развитости языков, но то, что есть отличия языков, связанное и с тем, как складывалась культура страны - это безусловно, никаких тут сомнений нет. Английский язык является более сжатым, более короткие слова, он лаконичен. Английский язык более имплицитен, в нем больше в подтексте, чем в русском языке.
Русский язык и, кстати, немецкий язык тоже. Хотя немецкий язык очень близок к английскому языку по происхождению (английский язык развился из древневерхненемецкого языка), немецкий язык тоже все практически или очень многое выражает непосредственно, без подтекста, без затекста. В английском языке очень много в затексте. Немецкий язык, немецкий перевод английского текста тоже на 10-15%, а иногда на 20% длиннее. Но кто решится сказать, что немецкий язык менее развит, чем английский? Так что нет, я бы насчет развитости не согласился.
Но английский язык, повторяю, более лаконичен, более метафоричен, в нем другая сетка пространства и времени. Английский язык очень, очень временной и пространственный, он это выражает грамматическими категориями, в то время как русский язык все это выражает, как правило, лексически. Ну, дальше уже идет лингвистика: английский язык - очень модальный язык, все это выражено сеткой модальных глаголов, в то время как русский язык все это выражает опять-таки лексически, причем очень богато.
Вот когда Набоков наконец взялся с сыном переводить «Лолиту», которую он написал по-английски, он (как он потом писал) убедился в том, что оба эти языка ему близки и дороги, и оба великолепные, замечательные, изумительные, как он написал, языки. Но дальше он констатировал целый ряд различий, которые, как он сказал, сводятся, в общем, к тому, что русский язык лучше приспособлен для передачи тончайших движений человеческой души, дуновений ветерка и так далее, а английский язык - для описания науки, техники, спорта, а также, как он написал: «Естественных и противоестественных чувств».
МЕДВЕДЕВ: Как сказали бы немцы…
ПАЛАЖЧЕНКО: «Естественных и противоестественных склонностей», по-моему, он сказал. Ну, ясно, что он имел в виду. Понимаете, красивые языки оба, конечно. Два очень красивых языка со своими достоинствами, и я бы не стал их друг другу противопоставлять. Своя красота есть, конечно, и во французском языке. А есть такие языки, красивые и мелодичные, которые нравятся буквально всем (как, скажем, итальянский и чешский), но это уже особая статья. Ну, у них просто свои достоинства.
МЕДВЕДЕВ: Как английский и русский. Я думаю, немцы бы… У них это очень четко прописано, это различие цивилизации и культуры.
ПАЛАЖЧЕНКО: Конечно
МЕДВЕДЕВ: Что английский - язык цивилизации, а русский - это язык культуры.
ПАЛАЖЧЕНКО: Может быть, и так. Я бы сказал, что английский язык - это язык нации очень деятельной, нации, которая на небольшом пространстве создалась и которая потом очень активно расширялась в пространстве, развивалась во времени. Русский язык - это язык народа, которому даны эти бескрайние, так сказать, просторы, с одной стороны, и который поэтому в языковых средствах не очень экономен.
И язык, я бы сказал, все-таки, наверное, более эмоциональный, во всяком случае, и более чувственный такой, я бы сказал, по тому, как много можно заключить иногда в одном слове. Скажем (я часто привожу этот пример), в начале одного из рассказов Куприна есть такая фраза: «Встают разоспавшиеся курсанты». Что такое «разоспавшиеся»? Конечно, одним словом это ни в одном языке невозможно выразить.
Или, например, русский язык в силу уже культурной своей эволюции очень много содержит отрицаний. В русском языке выражается через простое отрицание, с использованием частички «не», огромное количество слов и понятий, причем далеко не всегда отрицательных. Иногда как раз для того, чтобы скрыть отрицание, используется «не». Ни на один европейский язык невозможно хорошо перевести такую фразу: «Открылась дверь и вошел невысокий молодой человек». Я это всех прошу, на славянские языки это можно перевести, не на все. А на другие языки невозможно, потому что - что такое «невысокий»? «Он что, маленького роста?» - они спрашивают.
МЕДВЕДЕВ: «Short» на английский только перевести.
ПАЛАЖЧЕНКО: «Short» - это не то, ничего подобного.
МЕДВЕДЕВ: Не то, да.
ПАЛАЖЧЕНКО: Мы говорим «невысокий»…
МЕДВЕДЕВ: Не маркируя, мы как бы…
ПАЛАЖЧЕНКО: …Именно для того, чтобы показать, что рост его ниже 1 метра 65, но мы это говорить не хотим.
МЕДВЕДЕВ: Да-да-да.
ПАЛАЖЧЕНКО: Обратите внимание, что мы никогда не говорим «невысокая девушка». Девушка у нас или «миниатюрная», или даже «маленькая» не будет звучать плохо.
МЕДВЕДЕВ: Это эвфемистичность.
ПАЛАЖЧЕНКО: А «маленький мужчина» мы сказать не можем, понимаете?
МЕДВЕДЕВ: Суггестивность такая, эвфемистичность языка.
ПАЛАЖЧЕНКО: Вот именно. И когда мы говорим: «Не скажете, сколько времени?» - это не только результат крепостного права и подчиненности среднего человека в России на протяжении всей истории, а это элемент такой вежливости. И это стандартная, конечно, ошибка при переводе на европейские языки, когда это переносят: «Не скажете?»
МЕДВЕДЕВ: Да-да-да.
ПАЛАЖЧЕНКО: «Вы не знаете, где живет такой-то?» На английский дословно переводят, и получается: «Разве вы не знаете, где такой-то живет?»
МЕДВЕДЕВ: Поразил анекдот советских времен: «Скажите, у вас нет рыбы? - Нет, у нас нет мяса. Рыбы нет в магазине напротив».
ПАЛАЖЧЕНКО: Да-да-да. И «нет», вот этот вопрос через отрицание, именно потому, что исторически русский человек в своем подчиненном положении - власти, помещику, коммунистической партии и так далее - он, в общем, не очень ждет положительного ответа. Поэтому задается вопрос вот так: «У вас нет того-то? Вы не скажете? Не знаете?»
МЕДВЕДЕВ: Не скажу.
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну да, «Не скажу». Если вам ответят положительно, это большой праздник, это успех. Так что язык своеобразный, и через отрицание выражается огромное количество понятий, при этом отрицание очень простое, всегда через «не». У нас еще есть отрицание, выражающееся через «без», но это уже, как правило, более эмоциональные слова: «безрассудный», «безответственный». Безответственный - это же не просто не ответственный, это нечто большее. Вот так сложился русский язык. Кто-то скажет, что уж слишком много отрицаний, и так далее. Нет, в этом тоже есть своя красота. Тем более, когда в это углубишься и поймешь, почему у нас это так.
МЕДВЕДЕВ: У нас буквально минута в эфире осталась. Последний вопрос, я думаю, имея в виду то, что мы говорили в течение последнего получаса о русском языке. Вы, наверное, скептически смотрите на возможность машинного перевода?
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну, скептически, конечно. Потому что пробовали разные подходы. Все эти подходы путем создания алгоритмов, сейчас так называемый статистический подход, который в «Google» используется, на основе сопоставления больших массивов текстов - все эти подходы результата не дают. При этом, что интересно, не происходит улучшение качества.
Сама идея машинного перевода «Google», так называемого статистического перевода, состоит в том, что чем больше вы сопоставляете текстов, являющихся переводами, чем больше вы их в эти алгоритмы, в эти базы данных заносите, тем лучше со временем будет перевод.
МЕДВЕДЕВ: Тем больше вариантов. Ну, как с шахматами, так сказать.
ПАЛАЖЧЕНКО: Ну как, нет. Тем больше вариантов. А наоборот, тем больше происходит нарабатывание тех переводов, которые, грубо говоря, являются правильными.
МЕДВЕДЕВ: Нет, статистически от количества заложенных алгоритмов.
ПАЛАЖЧЕНКО: Нет, они закладывают не алгоритмы. Они тексты закладывают.
МЕДВЕДЕВ: Извините, от количества заложенных вариантов, я имел в виду, текстов.
ПАЛАЖЧЕНКО: Да.
МЕДВЕДЕВ: То же самое с шахматами: чем больше ты заложил в программу возможных вариантов партий, тем более совершенен алгоритм.
ПАЛАЖЧЕНКО: А там нет алгоритма. Дело в том, что нисходящего или восходящего алгоритма, как при генеративной лингвистике, у них нет. Просто на основе сопоставления машина (компьютер, гигантский компьютер) отбирает то, что, как говорится, выдерживает испытание временем. Там у них есть какие-то абсолютно секретные вещи, но самое интересное, что, несмотря на все это, качество перевода «Google» не улучшается.
МЕДВЕДЕВ: Ну да.
ПАЛАЖЧЕНКО: Если бы оно улучшалось, ну хоть чуть-чуть, скажем, за те три-четыре-пять лет, что существует перевод «Google», то это было бы колоссальным шагом вперед. Пока оно не улучшается, хотя люди работают.
МЕДВЕДЕВ: По своему спаму точно могу сказать, нигерийские письма счастья, типа: «Я и миссис Маккубу, жена позднего какого-нибудь Эдуарда Маккубу», - и так далее.
ПАЛАЖЧЕНКО: Да-да-да, улучшения не видно.
МЕДВЕДЕВ: Да, улучшения не видно.
ПАЛАЖЧЕНКО: Пока нет.
МЕДВЕДЕВ: Ну что ж, я думаю, это скорее пессимистично, как в русской культуре, мы апофатически говорим о вещах, через отрицание.
ПАЛАЖЧЕНКО: Нет, это очень оптимистично. Потому что это означает, что так же, как герой Зощенко, который играл на этом треугольничке, боялся за свою профессию…
МЕДВЕДЕВ: Да-да-да.
ПАЛАЖЧЕНКО: …Профессия не умерла, и мы это видим на любом симфоническом концерте. Так же и профессия переводчиков не умрет тоже.
МЕДВЕДЕВ: Вот на этом пессимистичном с точки зрения машины, но оптимистичном с точки зрения человека выводе я хотел бы закончить. И, так сказать, передо мной сидит живое подтверждение того, что профессия переводчика - это внутреннее имманентное состояние культуры, не сервис культуры, а некая, так сказать, очень важная функция культуры. И, собственно, любите переводчиков, слушайте программу «Археология».
Это была программа «Археология». У нас в гостях был Павел Палажченко, переводчик, работавший, в том числе, с лидерами нашего государства. Я - ваш верный археолог Сергей Медведев, за пультом - Иван Куприянов, продюсер программы - Дина Турбовская. Доброй ночи и удачи.
© Finam.fm
Оригинал записи опубликован на сайте LARIOarea.com Вы можете комментировать здесь или там