Хибиныкак плацдарм для размышленийоб ограниченности бытия,жизненном умертвии и о любви к природе.ч.1
Хотелось в лес. Это уютно - хотеть в лес. Уютно обсуждать по телефону маршрут, уютно сидеть и тянуть его изломанную кривую по карте на компьютере, уютно закупать в лоснящемся супермаркете разные продукты, уютно бросать важные и неважные дела. Уютно даже ехать в тесном плацкарте, насыщая разговорами уплывающие картины. Неуютно только в самом лесу. Холодном и жарком, комарином, мокром и обманчивом, не пропускающем и не выпускающем. Но этого я никогда не помню и не знаю. Потому что это все ерунда и мне просто хочется ТУДА. И Ромычу хочется. Поэтому мы решили поместить себя на три недели в Хибины. В озера, сосны, мох и немного гор. Совсем немного. Ведь там нет леса, в горах.
Нарисовав красивый маршрут, мы стали собираться. Ромыч подошел к этому делу основательно и еще за два месяца до выезда стал спрашивать меня, что мы возьмем с собой из еды. Я же, ведя последние семь лет жизнь, изобилующую перемещениями, набил свой дорожный рюкзак в небольшом перерыве между очередными пьянкой и работой. И набил, как вскоре выяснилось, неважно.
Мы договорились встретиться на Комсомольской. Ромыча провожала его новая подруга. В своем возрасте я называю “новой” женщину, живущую с ним уже два года. С годами человек становится отъявленным потребителем, и самое первое к чему у него просыпается аппетит - это время. Он поглощает его без устали и оскомины, все увеличивающимися дозами. После годичных путешествий наши 3 недели в Хибинах мне виделись выходной прогулкой. Однако для женщины Романа это была болезненная разлука. Она собрала нам в поезд пакет еды.
Я предложил взять бутылку, но Ромыч сдержался. Одному мне пить не хотелось. К тому же я понимал, что первые несколько веселых часов испортят оставшиеся 30 которые нам предстояло проехать в поезде. Алкаши в поездах стали изгоями. Огромный мужик из закрытого города на берегу Баренцева моря уныло прихлебывал из банки, обернутой в фольгу, и пялился в ноутбук. Женщина с хипповой косичкой попросила нас закинуть ее рюкзак на третью полку. Нам не хотелось. Одинаковые люди с детьми. Навязчивый запах чьих-то ног.
Мы давно не общались. Разговоры и еда худо-бедно поглотили две третьих дороги. Помучиться пришлось совсем немного. Однако мучения мои усугублялись ночными озарениями. В первую ночь я понял, что забыл пенку, во вторую - что оставил дома накомарник. Поездка начинала напоминать мне старые эксперименты. Начиная путешествовать, я не вполне верил в необходимость спальника, пенки, палатки. Дождливая ночь на поле в вологодской области под полиэтиленовым плащом и чекушка водки, позволявшая заснуть на голой земле октябрьской ночью, почти превратили меня в конформиста. Я перестал верить хоббитам и аскетам. Сейчас же я, трясясь в гробовой тесноте размышлял о том почему мой молодой незамутненный разум проигнорировал еловые ветки как замену пенки. Я не отрицал наличие разума как такого у себя в те годы. Не отрицаю его наличие и сейчас. Но существуют также и некие обстоятельства, прецеденты, поворачивающие вспять логику человеческого мышления и ощущения тела. Мне кажется мы их очень любим и испытываем перед ними пиетет. Возможно из-за того, что они непонятные и алогичные. А все непонятное как минимум интересно. Кроме того, каждый может истолковать это по-своему и наделить непонятное какими ему угодно свойствами. Так непонятное превращается в идеал, которое им только потому и является, что сущность его не раскрыта. Как рай, который хорош только тем, что никто не знает где он находится.
Молодой проводник в образе столичного клерка спросил нас с какой стороны ему открыть дверь. Восходящее солнце обнажало абсолютно идентичные насыпи гальки по обе стороны поезда. Я посмотрел на деревья и возвышающийся за ним склон и сказал
- Ну вообще нам туда
- Хорошо
Мы проводили поезд. Слева дремало огромное озеро. Ромыч засуетился, доставая из рюкзака фотокамеру.
- Давай сфотографируемся!
- Да, давай
Мы чувствовали, что стоим перед чертой, отделяющей нас от ЛЕСА. Сейчас мы оставим город, людей, все что нас наполняло изо дня в день и попадем в иную реальность. Отчасти созданную нами.
Было по-утреннему прохладно, но безоблачно. За придорожными деревьями обнаружилось пару деревянных домов с огородами. Жилье имело тот налет казенности, который свойственен метеорологическим станциям и будкам стрелочников. Когда государство и жизнь человека так тесно переплетаются, что одно поглощает другое.
Каменистая тропа вела вверх. Пристанционные ивы сменились лиственницами и соснами. Воздух гулко шелестел водой. Мы перешли пару ручьев и решили позавтракать. Поляна, костровище, столик, мусор. Ну и что? Недалеко жильё, а дебри еще будут. Зато можно пить из луж, как в детстве. Нам это нравится. С водой вечно проблема. То ее слишком мало, то слишком много, то она холодная, то грязная. Мы слишком от нее зависим.
Вокруг так красиво, что мы решаем проверить направление. Я включаю gps на телефоне, запускаю приложение с картой и меня постигает третье откровение на которое не хватило третьей ночи в поезде - я не загрузил карту Кольского полуострова. Как и все вещи, заставляющие кровь бежать быстрей в жилах это откровение нельзя безоговорочно окрестить мрачным. Мы смеемся. Ещё и от того, что на телефоне Ромыча, где карта есть, не работает gps. Дорога, по которой мы движемся не внушает опасений, и мы решаем отложить наши картографические изыски на потом. Нам очень хочется двигаться. Начало пути - не время для плутаний. Раз не знаешь куда идти, нечего было и выходить.
Таким образом мы бодро зашагиваем в ущелье и таращимся на снежные кучи, разбросанные у каменных склонов. Снег в июле, когда ты в футболке не может не радовать. Это победа погоды над непогодой. Однако мы здесь не одни радуемся и пыхтим от счастья. Чья-то палатка. Палатка на стоянке, разматывающей целый клубок троп. Это естественно и не оскорбительно. Гораздо гаже было бы увидеть ее на пятый день пути в глухом лесу. Мы превращаемся в двух котов и мягко огибаем чуждое сооружение. В таких случаях я еще почему-то всегда рефлексирую, что меня могут принять за вора. Может быть это просто соблазн? Ведь вокруг никого. Но нет. Мне неприятна мысль что про меня так подумают. В следующий раз буду думать, что в палатке кто-то есть, а я крадусь чтобы его убить. Быть убийцей значительней чем быть вором.
К сожалению, одной палаткой дело не ограничивается, и мы выходим целому стойбищу. Там люди как всегда что-то готовят. Дальше озеро, нам туда. Приходится идти сквозь помеченную территорию. Впрочем, с нами дружелюбно здороваются. Так странно! Ведь мы чужаки топчем их стоянку, когда вокруг столько свободной земли. Внутренне мы оправдываем наши действия тропой, нас приведшей и узостью ущелья. Мы никак не могли обойти лагерь, не пройдя сквозь него.
Уже через 20 минут мне захотелось спросить у этих милых людей совета, а через 22 позвать на помощь. Озеро, сжатое двумя утесами, создавало преграду на нашем пути. Виртуальное путешествие, предшествующее реальному, обогатило меня некоторой информацией: нужно брать правее. Туда мы и устремились. По осыпающемуся склону с непешеходным наклоном в преддверии перевала. Но перевала не оказалось. По мере вскарабкивания горы становились все выше, а камни, на которые мы опирались все подвижнее. Вскоре мне пришлось лечь на живот и затолкать все свои выступающие части кроме одной в рыхлую землю. Только так я не скользил вниз. Пора было подумать о жизни. Роман, будучи подвержен боязни высоты, повел себя в этой ситуации героически - попросил его немного подержать пока он будет доставать фотоаппарат и сделает кадр с такой высоты на которой никто еще не был. Мне же не хотелось ни спускаться вниз ни лезть на верх. Ни тем более фотографировать - зачем делать то, что никогда не увидишь. Я предложил уйти из этого мира также как мы в него пришли, то есть сползти вниз. Тем более что наши 20-килограмовые рюкзаки и 80-килограмовые тела сильно облегчали эту задачу. Важно было не сделать это слишком быстро. Задача вполне рутинная. Стоящая перед нами уже почти как 40 лет. И на этот раз мы справились. Но скоро сползать станет некуда и придется сделать иной выбор.
Внизу Ромыч предложил перейти озеро вброд. Нам казалось, что он там есть. Но проверить это не удалось так как температура воды и осыпающееся дно заставили Романа выйти из воды, не сделав и пяти шагов. Оставался третий путь на вид самый неприятный. Карниз расположенный на высоте около 6 метров над озером и каменистым склоном. Я взялся его проверить и довольно быстро оказался на другом берегу. Единственной сложностью был валун перекрывающий путь в середине. Приходится обнимать неласковую глыбу зависая над бездной. Налегке это немного будоражило. С рюкзаком острота ощущений возросла бы. Я предложил прощупать путь Роману, зная его нестабильность на таких высотах. Он вжался в стену перед валуном по середине и застыл не в силах двинуться ни вперед, ни назад. Это тоже был не наш путь. А жаль, пришлось идти обратно через лагерь.
В сущности, обход не сулил нам больших сложностей и удлинял наш маршрут не более чем на 2-3 км. А когда пунктир через очередную реку оказался тропой, обрывающейся в бурлящем потоке 15-ти метровой ширины, мы и вовсе забыли думать о неудаче с озером. Теперь надо было решить, двигаться ли на запад, к железке, где была гарантированная переправа, или на восток, где нас ждала неизвестность, но направление соответствовало нашему маршруту. Учитывая то, что по крайней мере третья часть нашего пути должна была пройти по неизвестности, то есть без дорог и троп, мы решили отложить её на потом и двинуться к ж\д мосту. Подумаешь, еще один крючок в 3 км!
Надо сказать, что у нас теплилась еще легкая надежда переправиться где-нибудь поближе, проскочить по камням да отмелям. Мы то и дело заглядывали вниз, примерялись к глубине, один раз даже забрели на остров. Но ширина и стремительность потока отталкивала. Зато притащившись к железке мы обнаружили сразу две переправы: ж\д мост и подвесной пешеходный. Экая несправедливость. Почему было не подвесить последний где-нибудь подальше?
На другом берегу нам неожиданно встретился человек, очень угрюмый и молодой. И то и другое избавляли от необходимости здороваться. Следом же шагал усатый дядька со светлым лицом пьяного или младенца, который, увидя нас, сразу поднял в приветствии руку.
Дождавшись, когда парочка скроется за поворотом, мы с наслаждением заскользили по мху хвойного леса в поисках места для ночлега. Мох кое-где рассекали утоптанные тропы, в пятистах метрах висела железная дорога, светлый и мрачный человек о чем-то колдовали у чистой воды, бросив старый ИЖ у дороги, за деревьями проплывали туристы в разноцветных комбинезонах. Все это не слишком расстраивало таких мизантропов как я и Ромыч. Ведь по сравнению с ночевкой в Москве - это уже что-то, кроме того первый день пути. На исходе дня очень важно последнее впечатление, встреча. Этот усатый дядька внушал доверие. Если здесь живут такие люди, значит тут хорошо. Хотя все это мало имеет отношения к реальности существования, которая пробиралась ко мне сквозь еловые ветки и пуховый спальник.
Утром издержки местного рекотечения и мостостроения вынудили нас двигаться в обратную сторону по другому берегу в поисках необходимой нам просеки. Просека изображала на карте последний дорогоподобный рельеф перед погружением в однотипно закрашенную местность. Просека нам не давалась. Вместо нее мы нашли кладбище, насосную станцию РЖД в виде сталинского ампира, обширный лагерь каких-то ориентировщиков и несколько самих спортсменов с лёгкими рюкзаками. Но поскольку просека нам была необходима для дальнейшего движения, то вскоре мы нашли и ее. Или не ее. Но это уже не важно, компас у нас был.
Мы огибали горный хребет по склону, стараясь не забираться сильно вверх и не терять высоты. Заморосило. Наши берцы быстро набрали воды с влажного мха и травы. Признаки каких-либо троп и просек полностью исчезли, зато все чаще стали попадаться лепёшки разной степени свежести, оставленные местными обитателями. Наконец мы почувствовали себя в лесу. Это ощущение заменяло нам комфорт, оставленный в городских квартирах и сглаживало уколы северной природы.
Двигались мы достаточно быстро так как отсутствовал густой подлесок, присущий средней полосе. Но постепенно рельеф становился все более неровным, рюкзаки тяжелели, а дождь усиливался. Пол часа под раскидистым дубом с вареными яйцами, солью, орехами и черным хлебом несколько восстановили наши силы, но предстоявшие 5 часов ходового дня представлялись скрипучей перегруженной телегой, застрявшей на подъеме.
Порой возникало чувство, что мы находимся в большом зале, где в беспорядке стоят стулья, шкафы и совсем нет людей. Ощущение большого пространства, которое все же имеет свои границы. Границы можно потрогать, пройти сквозь них, но не выйти. Потому что они без конца вырастают на твоем пути и уже не знаешь, верно ли выбрано направление и может быть стоит и вовсе остановиться и не таскать с собой без конца эту клетку.
Преодолев вброд пару речушек и убив сотню комаров, мы наконец достигли того состояния, когда заветная цель земного существования - это сесть около костра и не двигаться. Не обязательно даже есть или пить, просто сесть. А еще лучше лечь. Значит, пора искать место для стоянки. Нам повезло, место в котором стрелка часов перевалила за 6 было особенно живописным. Мы шли по очень пологому склону, поросшему мхами. Внизу плавал лес в островках озер. Справа ландшафт заворачивался вверх исчезал в тумане. Еловые рощи, расставленные вдоль стен нашей обители, создавали особенный уют, а материнские пальцы ледниковых стволов обещали тепло и еду. Комары! То, о чем всегда забываешь, мечтая о лесе, и то, что всегда мешает мечтать в лесу. То обстоятельство, которое напоминает о том, что жизнь - это борьба. Можно забыть на время про холод и голод, но нельзя забыть о комарах, ведь они живые. И с ними надо бороться. Кажется, вся борьба за существование связана с борьбой между живыми существами. Людям свойственно видеть везде борьбу.
Я не стал бороться с комарами. Решил их игнорировать. Достал пластиковую пол-литровую бутылку с этикеткой “новотерская” из рюкзака. Налил из нее немного в свою железную кружку. Добавил туда речной хибинской воды из другой пластиковой бутылки. В пакете с едой нашел белый пластик с желтоватой порослью чечила. Вытащил одну веточку. В одной руке кружка, в другой - ветка. Одно глотательное движение, потом глубокий вздох и серия жевательных. Снова глотательные. Комаров нет. Почти нет. Мало их. И не так холодно. Но ельник надо нарубить. Подо мхом камни - задубеешь. Ромыч уже почти поставил палатку. Везет. Ненавижу все эти одинаковые манипуляции сродни почистить зубы и заправить постель. Изо дня в день одно и то же. Нам уже надоедает рубить дрова. Раньше это была такая забава! А теперь после стольких ночей в лесу - надоедает. Превращается в чистку зубов. А чем заниматься в 80 лет? Ведь в этом возрасте большинство вещей уже будет перепробовано и превратится в рутинное присаживание на теплый знакомый унитаз. Пробовать холодный унитаз будет мешать инстинкт самосохранения. Когда самосозидание преодолеет саморазрушение, жизнь человеческая будет растворена, и потеряна в естественном ходе вещей и событий.
Другая странность, если это конечно странность, скорее открытие. Открытие… Ну какое открытие, люди живут сотни тысяч лет, что я могу открыть? Я хотел сказать, что время очень ускоряется с годами. Очень сильно, в прогрессии. Но ведь это же известно? Я же не псих.. Ну многие со мной согласны и чувствуют это. Но мне никто не сказал в школе: “Дорогой Леонид, после 30 лет жизнь твоя потечет в два раза быстрее”. Так действительно будет. Мы себя жалеем и боимся признаться, или какое-то иное чувство удерживает человека от громогласного признания нелинейности своего старения. Хотя люди уже знают, что к чему: после 35 тебя не берут на работу. Берут, но работа эта для имбецилов или гениев. Нормальная человеческая особь после 35 - это в сущности ошметок жизни. Ненормальная квасит, супернормальная говорит, как квасить. А другие стареют как деревья...
Сон принялся размывать песочные замки мыслей и слов. Я зашагал к своей палатке, возвышающейся саркофагом на постаменте из еловых веток. Загрузившись внутрь, я почти сразу ощутил сырой холодок. Пуховый спальник, положенный на сырое дно палатки, живо впитывал в себя воду и превращался в мокрую тряпку. Я уложил вместо пенки большой гермомешок, но он был не велик ростом и узок в плечах. Надевать на себя все имеющееся барахло я не стал и оставил термокофту про запас. Когда просыпаешься ночью, дрожа от холода, и у тебя больше ничего нет - скверно. Это как с едой и питьем - съесть все сразу или растянуть на весь переход. В 4 утра я проснулся, одел термуху и быстро отключился. Нормально. 10 лет назад в похожей ситуации, где-то в вологодской области я отхлёбывал белой из чеканца. Каждый возраст по-своему приспосабливается к окружающей действительности.
Меня разбудил голос Ромыча, доносящийся со стороны его палатки. Он с кем-то разговаривал и, поскольку ответов я не слышал, это был телефон. Странно что ему удалось до кого-то дозвониться. Даже на станции связи не было. Также меня настораживали его учащающиеся попытки эту связь найти. Ведь нам предстояло провести 3 недели без подзарядки телефонов. Но в конце концов его телефон - это его телефон, а без gps даже интереснее. Хуже было то, что Ромыч не совсем здесь и сейчас, нити тянут его назад и мешают постигать лес и приспосабливаться к дождю.
Помню в школе, больнице и на работе я всегда ненавидел облачаться в соответствующую униформу. Не потому, что она нелепо выглядела или лишала меня индивидуальности. Прежде всего она помещала меня в ту среду, где я не очень-то хотел находиться. И моя собственная одежда была одним из атрибутов того свободного мира за проходной, который я на время терял. Здесь же в лесу казалось, что свобода будет ограничена лишь первобытной борьбой с природой. Тогда как в городе приходиться бороться с порождениями человеческой цивилизации. Или следовать им и чувствовать себя вовлеченным в процесс, естество, которого искажается.
Мы спускались. Вокруг стали появляться извилистые пирамиды корней, сложенные древним лесником или заключенными сталинских лагерей-строек. Казалось, что если снять корягу-другую, то откроется дверь в то время, когда люди не ходили по лесу с телефонами и не закапывали после себя мусор.
Бумажная карта выпускала перед нами пунктир дороги за который нужно было обязательно ухватиться чтобы выйти к переправе. Наличие рукотворных древесных куч давало надежду на успех. И через час с небольшим мы действительно вышли на хорошо угадываемую колею. А еще через час мы уже не знали куда деваться от различных просек и развилок. Закончилось все это широкой грунтовкой с раскидистыми башмаками посередине и вездесущими ленточками ориентировщиков на деревьях. Мы затопали бодрее, невольно выискивая глазами артефакты человеческой жизнедеятельности. Но их, к счастью, попадалось так немного, что почти всегда возникал соблазн изучить находку и мысленно нарисовать картину ее попадания сюда. Вот, например, обертка от батончика вроде мюслей. Написано, что придает силы. Маленький. Бросила девушка с зачехленным рюкзаком и трекинговой палкой. А вот бычок архаичной расцветки, хорошо утрамбован в землю - мужская работа.
С обретением дороги, игра в первопроходцев закончилась. Можно было не пялиться поминутно на компас и не зависать на пол часа с двумя смартфонами на одном из которых была карта, а на другом работающий gps. Даже не нужно было выжимать модные трекинговые носки, так хорошо выжимавшиеся после хождения под дождем по мокрой траве - кажется, самое полезное их свойство. Дождь кончился, а трава на дороге не росла. Остались комариные банды, но я стал более иронически взирать на надпись “не наносить на кожу” на баллончике gardex. Кожа после нанесения оставалась все такой же кожей лишь слегка горела как после дня под тайским солнцем.
В Хибинах вода была повсюду. Холодная и чистая. озера, реки, дождь, снег, лужи. Лужи расползались в озера, снег наполнял реки, а дождь наполнял все подряд словно масала в Индии. Так что мы не сильно удивились, когда дорога вдруг привела нас к озеру и бросила на берегу. Было ощущение что такие дороги просто так в озерах не тонут и где-нибудь она должна обязательно выплыть. Нужно только было правильно выбрать направление поисков: в обход налево или в обход направо. Избрав наименее заболоченную область, мы вновь зашуршали по пушистому зеленому ковру. Береговая линия просматривалась очень расплывчато и все время норовила оказаться поперек движения. Напрыгавшись вдоволь по опускающимся кочкам, мы ступили ногами на умеренно твердую землю, скрытую 30-40 сантиметровым слоем воды и пошли. Пошли по дороге. Это оказалось разумным решением; мы не с бились с пути и не увязли в болоте.
На исходе дня дорога въехала в бурный поток шириной метров 15 и бодро заскочила на противоположный берег. Мы не обладавшие такой маневренностью остановились. Дно реки составляли валуны разнообразных форм и размеров немного правее образующие островок, покрытый травой и редкими кустами. С нашего берега до островка было метров 5. Не так уж и много. Оставшиеся 10 между противоположным берегом и островом казались относительно спокойными и неглубокими водами. Но измерив глубину первых метров с помощью какой-то коряги мы обнаружили, что тут будет почти по грудь и отнюдь не спокойной воды. После оставленных дома пенки, накомарника и карты я даже не стал особенно сокрушаться по поводу отсутствия веревки, которая решила бы наши проблемы (или добавила бы новых). Но раз нет веревки, надо выпутываться без нее. Ромыч отправился прямиком по дороге где образовалась тихая заводь и можно было совершить ознакомительное погружение. Погоняв широкой штаниной пузыри и убедившись, что даже на официальной переправе рюкзак будет подмочен, Ромыч вышел и затрясся мелкой дрожью. Я решил попробовать перейти левее, ниже по течению, где русло было немного уже. Но сразу плюхнувшись в воду по пояс и проковыляв несколько шагов, я понял, что буду вытолкнут со дна и унесен в малоизвестном направлении обивая многочисленные пороги. Кроме того, запутавшись берцами в камнях я насилу выбрался на берег к остывающему Ромычу. Надо было подумать. Обо всем. Тем более что мы уже протопали свою дозу километров и вполне могли позволить себе отдых.
Видно переправа вызывала склонность к размышлениям не только у нас. На берегу была стоянка которой воспользовалось по меньшей мере человек 100, а последние 15 явно собирались сюда вернуться. Были оставлены дрова, сложено не прогоревшее костровище и натянуты лески для сушки белья. В иной ситуации мы бы ушли в лес подальше от дороги и стоянки и заночевали бы там. Но ноги слушались плохо, цель наша была на том берегу и вряд ли была где-то более удобная переправа.
На сей раз и Роман не отказался приложиться к моей новотерской. Закусили чечилом - благо еще оставался. Костер горел плохо. Со своим сухим горючим и обилием поленьев, оставленных нашими предшественниками, мы нагородили что-то немыслимое. Оно занималось то с одного конца, то с другого, но никак не хотело разгораться. Я бегал к ободранным деревьям за ошметками бересты и думал куда бежать дальше. Ведь поблизости бересты уже не было. Либо искать бересту, либо избавиться от желания ее иметь. Хотя есть еще аспект поиска, зачастую не связанный ни с объектом поиска, ни с необходимостью в этом объекте. Голое действие. Сродни зарабатыванию денег. Есть уверенность что деньги нужны, и что нужны именно деньги. Их надо найти, заработать. Поиск превращается в рутину и одновременно сам поиск обретает смысл - работа, труд. Это благородно. Иногда даже интересно. Это ведь возможность познавать мир.
Так и с нашим путешествием. Нам нужно было найти переправу на другой берег. На карте ее найти не удалось. Ниже по течению река переходила в цепочку разлапистых озер, выше - бежала такой же жирной синей кривой по десятикилометровой долине вплоть до горного озера. Можно было пройти 15 километров туда, потом 15 обратно, чтобы выйти на маршрут, но это лишних 2-3 дня на которые у нас не было провизии. Да и дальше путь пересекала еще одна большая река, а потом еще. Очевидно такая же быстрая, широкая и глубокая. Значит переходить на другой берег нам не нужно. Или нужно? Сосредоточиться становилось все сложнее. Хозяйственная суета постоянно отвлекала: то нужно было подбрасывать дрова в капризный костер, то ковыряться с трапезой, то натягивать леску с подгорающей одеждой, то воевать с комариными бандами. Над всем этим самодовольно посмеивался алкоголь, тягуче разлившийся в теле. Оставалось только ляпнуть дежурное “утро вечера мудренее”, в глубине души уже смирившись с отступлением, и в уютной сырости палатки помечтать о том, как затейливее его произвести.
Мечтания были прерваны голосами
- Смотри, палатка!
“Туристы вернулись за дровами” подумал я. Зная, что на пути к моей палатке расположена палатка Романа я попытался продолжить сон. 6 утра - не время для подъёма. В полудреме голоса размножались и вскоре мне стало казаться что Ромыч вышел из палатки и что-то рассказывает вновьприбывшим. Я не выдержал и стал расстегивать спальник. Вряд ли эти люди были очередными недотепами, не знающими как переправится через реку. И раз уж они пришли сюда у них должен был быть план.
Выбравшись на свет, я обнаружил, что рядом с бункером Романа, который он и не думал покидать, возводится уже третья палатка. А люди кроме плана имеют еще и велосипеды. Первичный осмотр и беседа выявили 5 человек примерно 25 летнего возраста родом из Мурманска. На мой вопрос о переправе они начали рассказывать нечто такое, что я первоначально воспринял как шутку. И тогда они отправили меня за разъяснениями к руководителю группы который поодаль копошился около кучки хвороста в окружении еще нескольких человек.
Руководитель бойко протянул мне руку в велоперчатке, дыхнул перегаром и пообещал все рассказать, как только он разведет костер. Ему было около 50, велосипедиста выдавал шлем и велоштаны-лосины, но на ногах были почему-то берцы. Рядом стоял прямой седеющий тип с довольной улыбкой. Остальные в этой группе были значительно моложе и носили накомарники. Накомарники на этой поляне словно были атрибутом молодежи. “Руководитель” имел физиономию больного ветрянкой и всячески маневрировал, сбивая пернатых с толку, его улыбающийся зам. был видимо уже в состоянии полной гармонии с окружающим миром, Ромыч накомарник хранил в рюкзаке и не носил очевидно из солидарности со мной, а я его просто забыл.
Тут надо рассказать о методе переправы, который был предложен и нам и который первоначально показался мне таким смешным. Группа выпускала зонд в виде человека (турист-водник) с веревкой, он добирался сначала до острова, а потом и на другой берег. Затем по веревке спускали велосипеды, рюкзаки и с ее помощью переходили люди. То, что зонд - это турист-водник словно бы само собой устраняло все сомнения. Хотя главным как мне казалось было наличие надежной веревки. На которой можно было бы повеситься, не страдая от всей этой агрессивной природы и полного бессмыслия.
А еще нужно было ждать. Мурманчане сошли с поезда вечером и всю ночь вкручивали педали. Теперь им нужно было выпить и поспать ближайшие 8 часов. Нам же не хотелось не спать не пить.
Я вижу, вы устали - был вердикт предводителя, который пришел к нашему костру со словами “мне 54 года, я не смог разжечь костер”. Все ищут смерть в себе и в других, хладнокровно обнажая ее стигматы, словно найденные в лесном лабиринте грибы. С некоторого возраста даже подчеркивание активной жизнедеятельности становится напоминанием о неизбежном конце. Все эти “смотри как он пляшет в 70” или “ей не дашь и 40” - это гнет неотвратимого конца. Ведь только в 12 люди хотят выглядеть на 20 без какой-либо мысли об изнашивании тела. Ассоциативный ряд еще работает по-другому. Взрослый, старый - не значит мертвый или мертвый - не значит плохо. Просто мертвый. Почему плохо? Почему эта мысль так укореняется в сознании и человеку в 50 лет не взбредет в голову представлять себя 80 летним старцем потому что это круто. Впрочем, культ молодости - это европейская, западная традиция. Где-нибудь в Грузии или Чечне человек после 35 не деградирует, а растет и развивается. И в 80 - ты не выживший из ума дед, а мудрец.
Едва ли люди отдают себе отчет в таких воззрениях. Их порождает в первую очередь экономический технические прогресс, развитие цивилизации. Степень изменяемости мира. При современном темпе взрослый человек оказывается за бортом, он не в состоянии схватывать постоянно меняющиеся интерфейсы и адаптироваться к новым источникам информации. Он теряет мудрость, которая раньше накапливалась по крупице в течении всей жизни и обеспечивала в старости уважение. Бог с ним с капиталом. Сейчас даже ветеран какой-нибудь новой войны не расскажет ничего нового - все уже есть в сети. Все всё знают, видели и слышали. Нет тайного знания, нет мудрости. Это слово вообще становится неповоротливым анахронизмом.
А в сущности все мы живем в своих мирах - старики и молодежь, мужчины и женщины, дети и родители. Может быть стоит создавать государства не по национальному признаку, а по возрастному? Пусть в каждом государстве будут жить люди с разницей не более 9 лет: государство от 0 до 10, государство от 10 до 20, государство от 20 до 30 и т.д. Исполнилось 11 - получаешь новое гражданство, переезд в государство от 10 до 20. Не будет никаких рас, только возраст, обладающий текучестью. Что делать с воспитанием детей - воспитатели следующего поколения, не старше. Тех кому от 10 до 20 учат люди от 20 до 30.
Ну а как же Хибины?!
- Вы правда из Москвы?
- Да, а что, не похожи?
- Ну вы поздоровались….
- ?
- Москвичи никогда не здороваются. Вот сидим мы в лесу, подходят люди, туристы. Молча проходят мимо и исчезают. Кричим - эй, вы откуда? - из Москвы..
- Они думают, что людей здесь нет, в Москве всюду люди, здороваться - челюсть развалится
- Понятно, но обидно...
- Не все такие
- А где еще были?
Начинаем с Ромычем перечислять наши российские путешествия. И как-то не совпадаем по местам, но есть что рассказать и взаимно обмениваемся впечатлениями.
Ну а вообще переправятся они через реку, проедут на велосипедах еще пару сотен километров и вернутся в Мурманск на завод работать в своей дружной замечательной команде. А мы? Вернемся в Москву , будем отсылать друг-другу по сообщению в неделю в контакте, Ромыч будет работать , а я пить. А потом тоже куда-нибудь поедем, как и они. Будем со всеми здороваться, пить на привалах, разжигать папиросами костер, будем говорить, что нам не 54, а 37 или 78, переправимся через речку, оденем мокрые берцы, вдарим по педалям и поедем на великах по грязи, болоту, траве, камням, песку словно по асфальту и приедем не в город счастья, а в то самое место откуда начинали, оправдывая старую поговорку “главное не победа главное участие”. А ведь правда, какая здесь победа. Смерть одна, да и страх как бы не больно это вышло.
Покумекав над картой опытного мурмачанина, мы пришли к выводу что даже если переправимся здесь, то до нашей единственной контрольной точки на маршруте в виде поселка с магазином мы не дойдем. Нас ждали 2 реки, одна из которых, по словам владельца карты, была еще полноводнее чем та у которой мы стояли. Хотя это утверждение основывалось на толщине линии на карте, поскольку сам он там не был. Его предложение свернуть после переправы в горы нам тоже не особенно понравилось. Наших продуктов на этот новый маршрут явно хватало. А главное на самом маршруте не хватало деревьев, их там почти не было. Это противоречило лесной концепции поездки. Мы катились под откос самого неприглядного решения - повернуть назад. Дойти до станции обменять билеты и вернуться на 2 недели раньше намеченного срока.
У меня было ощущение человека, приехавшего в посольство получать визу и забывшего загранпаспорт. Ничего другого кроме как вернуться за паспортом не оставалось. Моим паспортом были пенка, карта, веревка, накомарник и что-то еще о чем я не мог даже вспомнить.
…….
Возвращение.
…..
Нарисовав красивый маршрут, мы стали собираться. Ромыч подошел к этому делу основательно и еще за два месяца до выезда стал спрашивать меня, что мы возьмем с собой из еды. Я же, ведя последние семь лет жизнь, изобилующую перемещениями, набил свой дорожный рюкзак в небольшом перерыве между очередными пьянкой и работой. И набил, как вскоре выяснилось, неважно.
Мы договорились встретиться на Комсомольской. Ромыча провожала его новая подруга. В своем возрасте я называю “новой” женщину, живущую с ним уже два года. С годами человек становится отъявленным потребителем, и самое первое к чему у него просыпается аппетит - это время. Он поглощает его без устали и оскомины, все увеличивающимися дозами. После годичных путешествий наши 3 недели в Хибинах мне виделись выходной прогулкой. Однако для женщины Романа это была болезненная разлука. Она собрала нам в поезд пакет еды.
Я предложил взять бутылку, но Ромыч сдержался. Одному мне пить не хотелось. К тому же я понимал, что первые несколько веселых часов испортят оставшиеся 30 которые нам предстояло проехать в поезде. Алкаши в поездах стали изгоями. Огромный мужик из закрытого города на берегу Баренцева моря уныло прихлебывал из банки, обернутой в фольгу, и пялился в ноутбук. Женщина с хипповой косичкой попросила нас закинуть ее рюкзак на третью полку. Нам не хотелось. Одинаковые люди с детьми. Навязчивый запах чьих-то ног.
Мы давно не общались. Разговоры и еда худо-бедно поглотили две третьих дороги. Помучиться пришлось совсем немного. Однако мучения мои усугублялись ночными озарениями. В первую ночь я понял, что забыл пенку, во вторую - что оставил дома накомарник. Поездка начинала напоминать мне старые эксперименты. Начиная путешествовать, я не вполне верил в необходимость спальника, пенки, палатки. Дождливая ночь на поле в вологодской области под полиэтиленовым плащом и чекушка водки, позволявшая заснуть на голой земле октябрьской ночью, почти превратили меня в конформиста. Я перестал верить хоббитам и аскетам. Сейчас же я, трясясь в гробовой тесноте размышлял о том почему мой молодой незамутненный разум проигнорировал еловые ветки как замену пенки. Я не отрицал наличие разума как такого у себя в те годы. Не отрицаю его наличие и сейчас. Но существуют также и некие обстоятельства, прецеденты, поворачивающие вспять логику человеческого мышления и ощущения тела. Мне кажется мы их очень любим и испытываем перед ними пиетет. Возможно из-за того, что они непонятные и алогичные. А все непонятное как минимум интересно. Кроме того, каждый может истолковать это по-своему и наделить непонятное какими ему угодно свойствами. Так непонятное превращается в идеал, которое им только потому и является, что сущность его не раскрыта. Как рай, который хорош только тем, что никто не знает где он находится.
Молодой проводник в образе столичного клерка спросил нас с какой стороны ему открыть дверь. Восходящее солнце обнажало абсолютно идентичные насыпи гальки по обе стороны поезда. Я посмотрел на деревья и возвышающийся за ним склон и сказал
- Ну вообще нам туда
- Хорошо
Мы проводили поезд. Слева дремало огромное озеро. Ромыч засуетился, доставая из рюкзака фотокамеру.
- Давай сфотографируемся!
- Да, давай
Мы чувствовали, что стоим перед чертой, отделяющей нас от ЛЕСА. Сейчас мы оставим город, людей, все что нас наполняло изо дня в день и попадем в иную реальность. Отчасти созданную нами.
Было по-утреннему прохладно, но безоблачно. За придорожными деревьями обнаружилось пару деревянных домов с огородами. Жилье имело тот налет казенности, который свойственен метеорологическим станциям и будкам стрелочников. Когда государство и жизнь человека так тесно переплетаются, что одно поглощает другое.
Каменистая тропа вела вверх. Пристанционные ивы сменились лиственницами и соснами. Воздух гулко шелестел водой. Мы перешли пару ручьев и решили позавтракать. Поляна, костровище, столик, мусор. Ну и что? Недалеко жильё, а дебри еще будут. Зато можно пить из луж, как в детстве. Нам это нравится. С водой вечно проблема. То ее слишком мало, то слишком много, то она холодная, то грязная. Мы слишком от нее зависим.
Вокруг так красиво, что мы решаем проверить направление. Я включаю gps на телефоне, запускаю приложение с картой и меня постигает третье откровение на которое не хватило третьей ночи в поезде - я не загрузил карту Кольского полуострова. Как и все вещи, заставляющие кровь бежать быстрей в жилах это откровение нельзя безоговорочно окрестить мрачным. Мы смеемся. Ещё и от того, что на телефоне Ромыча, где карта есть, не работает gps. Дорога, по которой мы движемся не внушает опасений, и мы решаем отложить наши картографические изыски на потом. Нам очень хочется двигаться. Начало пути - не время для плутаний. Раз не знаешь куда идти, нечего было и выходить.
Таким образом мы бодро зашагиваем в ущелье и таращимся на снежные кучи, разбросанные у каменных склонов. Снег в июле, когда ты в футболке не может не радовать. Это победа погоды над непогодой. Однако мы здесь не одни радуемся и пыхтим от счастья. Чья-то палатка. Палатка на стоянке, разматывающей целый клубок троп. Это естественно и не оскорбительно. Гораздо гаже было бы увидеть ее на пятый день пути в глухом лесу. Мы превращаемся в двух котов и мягко огибаем чуждое сооружение. В таких случаях я еще почему-то всегда рефлексирую, что меня могут принять за вора. Может быть это просто соблазн? Ведь вокруг никого. Но нет. Мне неприятна мысль что про меня так подумают. В следующий раз буду думать, что в палатке кто-то есть, а я крадусь чтобы его убить. Быть убийцей значительней чем быть вором.
К сожалению, одной палаткой дело не ограничивается, и мы выходим целому стойбищу. Там люди как всегда что-то готовят. Дальше озеро, нам туда. Приходится идти сквозь помеченную территорию. Впрочем, с нами дружелюбно здороваются. Так странно! Ведь мы чужаки топчем их стоянку, когда вокруг столько свободной земли. Внутренне мы оправдываем наши действия тропой, нас приведшей и узостью ущелья. Мы никак не могли обойти лагерь, не пройдя сквозь него.
Уже через 20 минут мне захотелось спросить у этих милых людей совета, а через 22 позвать на помощь. Озеро, сжатое двумя утесами, создавало преграду на нашем пути. Виртуальное путешествие, предшествующее реальному, обогатило меня некоторой информацией: нужно брать правее. Туда мы и устремились. По осыпающемуся склону с непешеходным наклоном в преддверии перевала. Но перевала не оказалось. По мере вскарабкивания горы становились все выше, а камни, на которые мы опирались все подвижнее. Вскоре мне пришлось лечь на живот и затолкать все свои выступающие части кроме одной в рыхлую землю. Только так я не скользил вниз. Пора было подумать о жизни. Роман, будучи подвержен боязни высоты, повел себя в этой ситуации героически - попросил его немного подержать пока он будет доставать фотоаппарат и сделает кадр с такой высоты на которой никто еще не был. Мне же не хотелось ни спускаться вниз ни лезть на верх. Ни тем более фотографировать - зачем делать то, что никогда не увидишь. Я предложил уйти из этого мира также как мы в него пришли, то есть сползти вниз. Тем более что наши 20-килограмовые рюкзаки и 80-килограмовые тела сильно облегчали эту задачу. Важно было не сделать это слишком быстро. Задача вполне рутинная. Стоящая перед нами уже почти как 40 лет. И на этот раз мы справились. Но скоро сползать станет некуда и придется сделать иной выбор.
Внизу Ромыч предложил перейти озеро вброд. Нам казалось, что он там есть. Но проверить это не удалось так как температура воды и осыпающееся дно заставили Романа выйти из воды, не сделав и пяти шагов. Оставался третий путь на вид самый неприятный. Карниз расположенный на высоте около 6 метров над озером и каменистым склоном. Я взялся его проверить и довольно быстро оказался на другом берегу. Единственной сложностью был валун перекрывающий путь в середине. Приходится обнимать неласковую глыбу зависая над бездной. Налегке это немного будоражило. С рюкзаком острота ощущений возросла бы. Я предложил прощупать путь Роману, зная его нестабильность на таких высотах. Он вжался в стену перед валуном по середине и застыл не в силах двинуться ни вперед, ни назад. Это тоже был не наш путь. А жаль, пришлось идти обратно через лагерь.
В сущности, обход не сулил нам больших сложностей и удлинял наш маршрут не более чем на 2-3 км. А когда пунктир через очередную реку оказался тропой, обрывающейся в бурлящем потоке 15-ти метровой ширины, мы и вовсе забыли думать о неудаче с озером. Теперь надо было решить, двигаться ли на запад, к железке, где была гарантированная переправа, или на восток, где нас ждала неизвестность, но направление соответствовало нашему маршруту. Учитывая то, что по крайней мере третья часть нашего пути должна была пройти по неизвестности, то есть без дорог и троп, мы решили отложить её на потом и двинуться к ж\д мосту. Подумаешь, еще один крючок в 3 км!
Надо сказать, что у нас теплилась еще легкая надежда переправиться где-нибудь поближе, проскочить по камням да отмелям. Мы то и дело заглядывали вниз, примерялись к глубине, один раз даже забрели на остров. Но ширина и стремительность потока отталкивала. Зато притащившись к железке мы обнаружили сразу две переправы: ж\д мост и подвесной пешеходный. Экая несправедливость. Почему было не подвесить последний где-нибудь подальше?
На другом берегу нам неожиданно встретился человек, очень угрюмый и молодой. И то и другое избавляли от необходимости здороваться. Следом же шагал усатый дядька со светлым лицом пьяного или младенца, который, увидя нас, сразу поднял в приветствии руку.
Дождавшись, когда парочка скроется за поворотом, мы с наслаждением заскользили по мху хвойного леса в поисках места для ночлега. Мох кое-где рассекали утоптанные тропы, в пятистах метрах висела железная дорога, светлый и мрачный человек о чем-то колдовали у чистой воды, бросив старый ИЖ у дороги, за деревьями проплывали туристы в разноцветных комбинезонах. Все это не слишком расстраивало таких мизантропов как я и Ромыч. Ведь по сравнению с ночевкой в Москве - это уже что-то, кроме того первый день пути. На исходе дня очень важно последнее впечатление, встреча. Этот усатый дядька внушал доверие. Если здесь живут такие люди, значит тут хорошо. Хотя все это мало имеет отношения к реальности существования, которая пробиралась ко мне сквозь еловые ветки и пуховый спальник.
Утром издержки местного рекотечения и мостостроения вынудили нас двигаться в обратную сторону по другому берегу в поисках необходимой нам просеки. Просека изображала на карте последний дорогоподобный рельеф перед погружением в однотипно закрашенную местность. Просека нам не давалась. Вместо нее мы нашли кладбище, насосную станцию РЖД в виде сталинского ампира, обширный лагерь каких-то ориентировщиков и несколько самих спортсменов с лёгкими рюкзаками. Но поскольку просека нам была необходима для дальнейшего движения, то вскоре мы нашли и ее. Или не ее. Но это уже не важно, компас у нас был.
Мы огибали горный хребет по склону, стараясь не забираться сильно вверх и не терять высоты. Заморосило. Наши берцы быстро набрали воды с влажного мха и травы. Признаки каких-либо троп и просек полностью исчезли, зато все чаще стали попадаться лепёшки разной степени свежести, оставленные местными обитателями. Наконец мы почувствовали себя в лесу. Это ощущение заменяло нам комфорт, оставленный в городских квартирах и сглаживало уколы северной природы.
Двигались мы достаточно быстро так как отсутствовал густой подлесок, присущий средней полосе. Но постепенно рельеф становился все более неровным, рюкзаки тяжелели, а дождь усиливался. Пол часа под раскидистым дубом с вареными яйцами, солью, орехами и черным хлебом несколько восстановили наши силы, но предстоявшие 5 часов ходового дня представлялись скрипучей перегруженной телегой, застрявшей на подъеме.
Порой возникало чувство, что мы находимся в большом зале, где в беспорядке стоят стулья, шкафы и совсем нет людей. Ощущение большого пространства, которое все же имеет свои границы. Границы можно потрогать, пройти сквозь них, но не выйти. Потому что они без конца вырастают на твоем пути и уже не знаешь, верно ли выбрано направление и может быть стоит и вовсе остановиться и не таскать с собой без конца эту клетку.
Преодолев вброд пару речушек и убив сотню комаров, мы наконец достигли того состояния, когда заветная цель земного существования - это сесть около костра и не двигаться. Не обязательно даже есть или пить, просто сесть. А еще лучше лечь. Значит, пора искать место для стоянки. Нам повезло, место в котором стрелка часов перевалила за 6 было особенно живописным. Мы шли по очень пологому склону, поросшему мхами. Внизу плавал лес в островках озер. Справа ландшафт заворачивался вверх исчезал в тумане. Еловые рощи, расставленные вдоль стен нашей обители, создавали особенный уют, а материнские пальцы ледниковых стволов обещали тепло и еду. Комары! То, о чем всегда забываешь, мечтая о лесе, и то, что всегда мешает мечтать в лесу. То обстоятельство, которое напоминает о том, что жизнь - это борьба. Можно забыть на время про холод и голод, но нельзя забыть о комарах, ведь они живые. И с ними надо бороться. Кажется, вся борьба за существование связана с борьбой между живыми существами. Людям свойственно видеть везде борьбу.
Я не стал бороться с комарами. Решил их игнорировать. Достал пластиковую пол-литровую бутылку с этикеткой “новотерская” из рюкзака. Налил из нее немного в свою железную кружку. Добавил туда речной хибинской воды из другой пластиковой бутылки. В пакете с едой нашел белый пластик с желтоватой порослью чечила. Вытащил одну веточку. В одной руке кружка, в другой - ветка. Одно глотательное движение, потом глубокий вздох и серия жевательных. Снова глотательные. Комаров нет. Почти нет. Мало их. И не так холодно. Но ельник надо нарубить. Подо мхом камни - задубеешь. Ромыч уже почти поставил палатку. Везет. Ненавижу все эти одинаковые манипуляции сродни почистить зубы и заправить постель. Изо дня в день одно и то же. Нам уже надоедает рубить дрова. Раньше это была такая забава! А теперь после стольких ночей в лесу - надоедает. Превращается в чистку зубов. А чем заниматься в 80 лет? Ведь в этом возрасте большинство вещей уже будет перепробовано и превратится в рутинное присаживание на теплый знакомый унитаз. Пробовать холодный унитаз будет мешать инстинкт самосохранения. Когда самосозидание преодолеет саморазрушение, жизнь человеческая будет растворена, и потеряна в естественном ходе вещей и событий.
Другая странность, если это конечно странность, скорее открытие. Открытие… Ну какое открытие, люди живут сотни тысяч лет, что я могу открыть? Я хотел сказать, что время очень ускоряется с годами. Очень сильно, в прогрессии. Но ведь это же известно? Я же не псих.. Ну многие со мной согласны и чувствуют это. Но мне никто не сказал в школе: “Дорогой Леонид, после 30 лет жизнь твоя потечет в два раза быстрее”. Так действительно будет. Мы себя жалеем и боимся признаться, или какое-то иное чувство удерживает человека от громогласного признания нелинейности своего старения. Хотя люди уже знают, что к чему: после 35 тебя не берут на работу. Берут, но работа эта для имбецилов или гениев. Нормальная человеческая особь после 35 - это в сущности ошметок жизни. Ненормальная квасит, супернормальная говорит, как квасить. А другие стареют как деревья...
Сон принялся размывать песочные замки мыслей и слов. Я зашагал к своей палатке, возвышающейся саркофагом на постаменте из еловых веток. Загрузившись внутрь, я почти сразу ощутил сырой холодок. Пуховый спальник, положенный на сырое дно палатки, живо впитывал в себя воду и превращался в мокрую тряпку. Я уложил вместо пенки большой гермомешок, но он был не велик ростом и узок в плечах. Надевать на себя все имеющееся барахло я не стал и оставил термокофту про запас. Когда просыпаешься ночью, дрожа от холода, и у тебя больше ничего нет - скверно. Это как с едой и питьем - съесть все сразу или растянуть на весь переход. В 4 утра я проснулся, одел термуху и быстро отключился. Нормально. 10 лет назад в похожей ситуации, где-то в вологодской области я отхлёбывал белой из чеканца. Каждый возраст по-своему приспосабливается к окружающей действительности.
Меня разбудил голос Ромыча, доносящийся со стороны его палатки. Он с кем-то разговаривал и, поскольку ответов я не слышал, это был телефон. Странно что ему удалось до кого-то дозвониться. Даже на станции связи не было. Также меня настораживали его учащающиеся попытки эту связь найти. Ведь нам предстояло провести 3 недели без подзарядки телефонов. Но в конце концов его телефон - это его телефон, а без gps даже интереснее. Хуже было то, что Ромыч не совсем здесь и сейчас, нити тянут его назад и мешают постигать лес и приспосабливаться к дождю.
Помню в школе, больнице и на работе я всегда ненавидел облачаться в соответствующую униформу. Не потому, что она нелепо выглядела или лишала меня индивидуальности. Прежде всего она помещала меня в ту среду, где я не очень-то хотел находиться. И моя собственная одежда была одним из атрибутов того свободного мира за проходной, который я на время терял. Здесь же в лесу казалось, что свобода будет ограничена лишь первобытной борьбой с природой. Тогда как в городе приходиться бороться с порождениями человеческой цивилизации. Или следовать им и чувствовать себя вовлеченным в процесс, естество, которого искажается.
Мы спускались. Вокруг стали появляться извилистые пирамиды корней, сложенные древним лесником или заключенными сталинских лагерей-строек. Казалось, что если снять корягу-другую, то откроется дверь в то время, когда люди не ходили по лесу с телефонами и не закапывали после себя мусор.
Бумажная карта выпускала перед нами пунктир дороги за который нужно было обязательно ухватиться чтобы выйти к переправе. Наличие рукотворных древесных куч давало надежду на успех. И через час с небольшим мы действительно вышли на хорошо угадываемую колею. А еще через час мы уже не знали куда деваться от различных просек и развилок. Закончилось все это широкой грунтовкой с раскидистыми башмаками посередине и вездесущими ленточками ориентировщиков на деревьях. Мы затопали бодрее, невольно выискивая глазами артефакты человеческой жизнедеятельности. Но их, к счастью, попадалось так немного, что почти всегда возникал соблазн изучить находку и мысленно нарисовать картину ее попадания сюда. Вот, например, обертка от батончика вроде мюслей. Написано, что придает силы. Маленький. Бросила девушка с зачехленным рюкзаком и трекинговой палкой. А вот бычок архаичной расцветки, хорошо утрамбован в землю - мужская работа.
С обретением дороги, игра в первопроходцев закончилась. Можно было не пялиться поминутно на компас и не зависать на пол часа с двумя смартфонами на одном из которых была карта, а на другом работающий gps. Даже не нужно было выжимать модные трекинговые носки, так хорошо выжимавшиеся после хождения под дождем по мокрой траве - кажется, самое полезное их свойство. Дождь кончился, а трава на дороге не росла. Остались комариные банды, но я стал более иронически взирать на надпись “не наносить на кожу” на баллончике gardex. Кожа после нанесения оставалась все такой же кожей лишь слегка горела как после дня под тайским солнцем.
В Хибинах вода была повсюду. Холодная и чистая. озера, реки, дождь, снег, лужи. Лужи расползались в озера, снег наполнял реки, а дождь наполнял все подряд словно масала в Индии. Так что мы не сильно удивились, когда дорога вдруг привела нас к озеру и бросила на берегу. Было ощущение что такие дороги просто так в озерах не тонут и где-нибудь она должна обязательно выплыть. Нужно только было правильно выбрать направление поисков: в обход налево или в обход направо. Избрав наименее заболоченную область, мы вновь зашуршали по пушистому зеленому ковру. Береговая линия просматривалась очень расплывчато и все время норовила оказаться поперек движения. Напрыгавшись вдоволь по опускающимся кочкам, мы ступили ногами на умеренно твердую землю, скрытую 30-40 сантиметровым слоем воды и пошли. Пошли по дороге. Это оказалось разумным решением; мы не с бились с пути и не увязли в болоте.
На исходе дня дорога въехала в бурный поток шириной метров 15 и бодро заскочила на противоположный берег. Мы не обладавшие такой маневренностью остановились. Дно реки составляли валуны разнообразных форм и размеров немного правее образующие островок, покрытый травой и редкими кустами. С нашего берега до островка было метров 5. Не так уж и много. Оставшиеся 10 между противоположным берегом и островом казались относительно спокойными и неглубокими водами. Но измерив глубину первых метров с помощью какой-то коряги мы обнаружили, что тут будет почти по грудь и отнюдь не спокойной воды. После оставленных дома пенки, накомарника и карты я даже не стал особенно сокрушаться по поводу отсутствия веревки, которая решила бы наши проблемы (или добавила бы новых). Но раз нет веревки, надо выпутываться без нее. Ромыч отправился прямиком по дороге где образовалась тихая заводь и можно было совершить ознакомительное погружение. Погоняв широкой штаниной пузыри и убедившись, что даже на официальной переправе рюкзак будет подмочен, Ромыч вышел и затрясся мелкой дрожью. Я решил попробовать перейти левее, ниже по течению, где русло было немного уже. Но сразу плюхнувшись в воду по пояс и проковыляв несколько шагов, я понял, что буду вытолкнут со дна и унесен в малоизвестном направлении обивая многочисленные пороги. Кроме того, запутавшись берцами в камнях я насилу выбрался на берег к остывающему Ромычу. Надо было подумать. Обо всем. Тем более что мы уже протопали свою дозу километров и вполне могли позволить себе отдых.
Видно переправа вызывала склонность к размышлениям не только у нас. На берегу была стоянка которой воспользовалось по меньшей мере человек 100, а последние 15 явно собирались сюда вернуться. Были оставлены дрова, сложено не прогоревшее костровище и натянуты лески для сушки белья. В иной ситуации мы бы ушли в лес подальше от дороги и стоянки и заночевали бы там. Но ноги слушались плохо, цель наша была на том берегу и вряд ли была где-то более удобная переправа.
На сей раз и Роман не отказался приложиться к моей новотерской. Закусили чечилом - благо еще оставался. Костер горел плохо. Со своим сухим горючим и обилием поленьев, оставленных нашими предшественниками, мы нагородили что-то немыслимое. Оно занималось то с одного конца, то с другого, но никак не хотело разгораться. Я бегал к ободранным деревьям за ошметками бересты и думал куда бежать дальше. Ведь поблизости бересты уже не было. Либо искать бересту, либо избавиться от желания ее иметь. Хотя есть еще аспект поиска, зачастую не связанный ни с объектом поиска, ни с необходимостью в этом объекте. Голое действие. Сродни зарабатыванию денег. Есть уверенность что деньги нужны, и что нужны именно деньги. Их надо найти, заработать. Поиск превращается в рутину и одновременно сам поиск обретает смысл - работа, труд. Это благородно. Иногда даже интересно. Это ведь возможность познавать мир.
Так и с нашим путешествием. Нам нужно было найти переправу на другой берег. На карте ее найти не удалось. Ниже по течению река переходила в цепочку разлапистых озер, выше - бежала такой же жирной синей кривой по десятикилометровой долине вплоть до горного озера. Можно было пройти 15 километров туда, потом 15 обратно, чтобы выйти на маршрут, но это лишних 2-3 дня на которые у нас не было провизии. Да и дальше путь пересекала еще одна большая река, а потом еще. Очевидно такая же быстрая, широкая и глубокая. Значит переходить на другой берег нам не нужно. Или нужно? Сосредоточиться становилось все сложнее. Хозяйственная суета постоянно отвлекала: то нужно было подбрасывать дрова в капризный костер, то ковыряться с трапезой, то натягивать леску с подгорающей одеждой, то воевать с комариными бандами. Над всем этим самодовольно посмеивался алкоголь, тягуче разлившийся в теле. Оставалось только ляпнуть дежурное “утро вечера мудренее”, в глубине души уже смирившись с отступлением, и в уютной сырости палатки помечтать о том, как затейливее его произвести.
Мечтания были прерваны голосами
- Смотри, палатка!
“Туристы вернулись за дровами” подумал я. Зная, что на пути к моей палатке расположена палатка Романа я попытался продолжить сон. 6 утра - не время для подъёма. В полудреме голоса размножались и вскоре мне стало казаться что Ромыч вышел из палатки и что-то рассказывает вновьприбывшим. Я не выдержал и стал расстегивать спальник. Вряд ли эти люди были очередными недотепами, не знающими как переправится через реку. И раз уж они пришли сюда у них должен был быть план.
Выбравшись на свет, я обнаружил, что рядом с бункером Романа, который он и не думал покидать, возводится уже третья палатка. А люди кроме плана имеют еще и велосипеды. Первичный осмотр и беседа выявили 5 человек примерно 25 летнего возраста родом из Мурманска. На мой вопрос о переправе они начали рассказывать нечто такое, что я первоначально воспринял как шутку. И тогда они отправили меня за разъяснениями к руководителю группы который поодаль копошился около кучки хвороста в окружении еще нескольких человек.
Руководитель бойко протянул мне руку в велоперчатке, дыхнул перегаром и пообещал все рассказать, как только он разведет костер. Ему было около 50, велосипедиста выдавал шлем и велоштаны-лосины, но на ногах были почему-то берцы. Рядом стоял прямой седеющий тип с довольной улыбкой. Остальные в этой группе были значительно моложе и носили накомарники. Накомарники на этой поляне словно были атрибутом молодежи. “Руководитель” имел физиономию больного ветрянкой и всячески маневрировал, сбивая пернатых с толку, его улыбающийся зам. был видимо уже в состоянии полной гармонии с окружающим миром, Ромыч накомарник хранил в рюкзаке и не носил очевидно из солидарности со мной, а я его просто забыл.
Тут надо рассказать о методе переправы, который был предложен и нам и который первоначально показался мне таким смешным. Группа выпускала зонд в виде человека (турист-водник) с веревкой, он добирался сначала до острова, а потом и на другой берег. Затем по веревке спускали велосипеды, рюкзаки и с ее помощью переходили люди. То, что зонд - это турист-водник словно бы само собой устраняло все сомнения. Хотя главным как мне казалось было наличие надежной веревки. На которой можно было бы повеситься, не страдая от всей этой агрессивной природы и полного бессмыслия.
А еще нужно было ждать. Мурманчане сошли с поезда вечером и всю ночь вкручивали педали. Теперь им нужно было выпить и поспать ближайшие 8 часов. Нам же не хотелось не спать не пить.
Я вижу, вы устали - был вердикт предводителя, который пришел к нашему костру со словами “мне 54 года, я не смог разжечь костер”. Все ищут смерть в себе и в других, хладнокровно обнажая ее стигматы, словно найденные в лесном лабиринте грибы. С некоторого возраста даже подчеркивание активной жизнедеятельности становится напоминанием о неизбежном конце. Все эти “смотри как он пляшет в 70” или “ей не дашь и 40” - это гнет неотвратимого конца. Ведь только в 12 люди хотят выглядеть на 20 без какой-либо мысли об изнашивании тела. Ассоциативный ряд еще работает по-другому. Взрослый, старый - не значит мертвый или мертвый - не значит плохо. Просто мертвый. Почему плохо? Почему эта мысль так укореняется в сознании и человеку в 50 лет не взбредет в голову представлять себя 80 летним старцем потому что это круто. Впрочем, культ молодости - это европейская, западная традиция. Где-нибудь в Грузии или Чечне человек после 35 не деградирует, а растет и развивается. И в 80 - ты не выживший из ума дед, а мудрец.
Едва ли люди отдают себе отчет в таких воззрениях. Их порождает в первую очередь экономический технические прогресс, развитие цивилизации. Степень изменяемости мира. При современном темпе взрослый человек оказывается за бортом, он не в состоянии схватывать постоянно меняющиеся интерфейсы и адаптироваться к новым источникам информации. Он теряет мудрость, которая раньше накапливалась по крупице в течении всей жизни и обеспечивала в старости уважение. Бог с ним с капиталом. Сейчас даже ветеран какой-нибудь новой войны не расскажет ничего нового - все уже есть в сети. Все всё знают, видели и слышали. Нет тайного знания, нет мудрости. Это слово вообще становится неповоротливым анахронизмом.
А в сущности все мы живем в своих мирах - старики и молодежь, мужчины и женщины, дети и родители. Может быть стоит создавать государства не по национальному признаку, а по возрастному? Пусть в каждом государстве будут жить люди с разницей не более 9 лет: государство от 0 до 10, государство от 10 до 20, государство от 20 до 30 и т.д. Исполнилось 11 - получаешь новое гражданство, переезд в государство от 10 до 20. Не будет никаких рас, только возраст, обладающий текучестью. Что делать с воспитанием детей - воспитатели следующего поколения, не старше. Тех кому от 10 до 20 учат люди от 20 до 30.
Ну а как же Хибины?!
- Вы правда из Москвы?
- Да, а что, не похожи?
- Ну вы поздоровались….
- ?
- Москвичи никогда не здороваются. Вот сидим мы в лесу, подходят люди, туристы. Молча проходят мимо и исчезают. Кричим - эй, вы откуда? - из Москвы..
- Они думают, что людей здесь нет, в Москве всюду люди, здороваться - челюсть развалится
- Понятно, но обидно...
- Не все такие
- А где еще были?
Начинаем с Ромычем перечислять наши российские путешествия. И как-то не совпадаем по местам, но есть что рассказать и взаимно обмениваемся впечатлениями.
Ну а вообще переправятся они через реку, проедут на велосипедах еще пару сотен километров и вернутся в Мурманск на завод работать в своей дружной замечательной команде. А мы? Вернемся в Москву , будем отсылать друг-другу по сообщению в неделю в контакте, Ромыч будет работать , а я пить. А потом тоже куда-нибудь поедем, как и они. Будем со всеми здороваться, пить на привалах, разжигать папиросами костер, будем говорить, что нам не 54, а 37 или 78, переправимся через речку, оденем мокрые берцы, вдарим по педалям и поедем на великах по грязи, болоту, траве, камням, песку словно по асфальту и приедем не в город счастья, а в то самое место откуда начинали, оправдывая старую поговорку “главное не победа главное участие”. А ведь правда, какая здесь победа. Смерть одна, да и страх как бы не больно это вышло.
Покумекав над картой опытного мурмачанина, мы пришли к выводу что даже если переправимся здесь, то до нашей единственной контрольной точки на маршруте в виде поселка с магазином мы не дойдем. Нас ждали 2 реки, одна из которых, по словам владельца карты, была еще полноводнее чем та у которой мы стояли. Хотя это утверждение основывалось на толщине линии на карте, поскольку сам он там не был. Его предложение свернуть после переправы в горы нам тоже не особенно понравилось. Наших продуктов на этот новый маршрут явно хватало. А главное на самом маршруте не хватало деревьев, их там почти не было. Это противоречило лесной концепции поездки. Мы катились под откос самого неприглядного решения - повернуть назад. Дойти до станции обменять билеты и вернуться на 2 недели раньше намеченного срока.
У меня было ощущение человека, приехавшего в посольство получать визу и забывшего загранпаспорт. Ничего другого кроме как вернуться за паспортом не оставалось. Моим паспортом были пенка, карта, веревка, накомарник и что-то еще о чем я не мог даже вспомнить.
…….
Возвращение.
…..