Проскочить не удалось
До этого Гарриман всегда восхищался решительностью Макартура. В конце концов, он помог продавить план генерала по высадке в Инчхоне и убедить президента тогда, когда боязливый ОКНШ выступил против такого смелого маневра. Всё же, как и его друзья Ловетт и Ачесон, Гарриман был полон сомнений по поводу последующего броска Макартура на север. Он находил штаб Макартура «трехсортным», а Уолтона Уокера [Walton Walker] «некомпетентным». 24 ноября на встрече, которую Ачесон потом назовет «последней попыткой остановить Макартура», Гарриман присоединился к хору сомневающихся, которые всё сильнее беспокоились, что американские рывки в сторону реки Ялу спровоцируют китайцев. На тех заседаниях между советниками президента и высшим военным командования Гарриман, однако, выступал редко. Косноязычный и тяжеловесный, в дебатах он, как правило, не умел убеждать слушателей. Кроме того, он считал, что уже выполнил свою часть работы, когда помог уволить Льюиса Джонсона и заменить его Джорджем Маршаллом на посту министра обороны. Свою роль Гарриман рассматривал как «политического решалы» [fixer], а не стратега. Он проводил решения президента и следил за тем, чтобы соперничество и ненужные пререкания чиновников не стояли на пути претворения этих решений в жизнь. После того, как с Джонсоном распрощались, и Маршалл и Ловетт оказались вновь в седле, Гарриман счел, что Ачесону уже был не нужен посредник между Белым домом и Пентагоном. С этого момента Гарриман стал посещать намного меньше встреч между двумя секретарями.
Как и Ачесона, Гарримана до конца его дней терзала вина за то, что он не смог собраться силами и громко и решительно высказаться против той безрассудной глупости Макартура. Когда два десятилетия спустя его спросили он этом, он сокрушенно ответил: «Когда я узнал о продвижении наших дивизий к Ялу, я не сделал ничего. Я не знаю почему, но я просто застыл».
24 ноября Макартур начал свой «массивный сжимающийся охват» [massive compressive envelopment], чтобы сжать тиски [close the vise] вокруг противника. Он сообщил репортерам, что «парни вернутся домой к Рождеству».
На следующий день 300,000 китайских коммунистов, до этого прятавшихся в горных расщелинах и оврагах, неожиданно налетели на Восьмую армию и X корпус со своими нагоняющими ужас цимбалами, колокольчиками, свистками и криками «Сукин сын морской пехотинец мы убивать, сукин сын морской пехотинец ты умирать». Понеся крупные потери, американская армия развернулась и побежала на юг.
«Перед нами полностью новая война» - телеграфировал ошарашенный Макартур в Вашингтон. Он винил во всем «неконтролируемые условия». «Китайцы подключились к боевой операции с полного хода, не размениваясь на половинчатые меры» - сообщил Трумэн своим шокированным советникам. Он запросил их предложений. Генерал Маршалл признался, что у него не было никаких идей. «Мы не хотим, чтобы нас нашинковали в Корее. Но как нам выйти, сохранив лицо?» Ачесон, уставший от выступлений перед лидерами Конгресса и пересказывания им ужасных новостей, поделился своими страхами, что он боялся третьей мировой войны, но он был против полного ухода с полуострова. «Нужно найти линию и держаться за нее», сказал он.
Ачесон был словно молнией поражен. Позднее он опишет события тех дней как «крупнейшая катастрофа трумэновской администрации, поворот колоссальной важности в истории США». Для него самого это был личный кризис. Он отдавал себе отчет, что это он подвел своего президента и не настоял решительно на том, чтобы остановить Маккартура, пока не было слишком поздно. Его супруга Элис рассказывала, что никогда она не видела своего мужа столь депрессивным, столь боящегося окружающего его мира. В характерной для него манере Ачесон не проявлял эту нервозность на публике. Вместо этого он сохранял присутствие духа и шел на встречу кризису с поднятой головой.
Во время мрачных заседаний тех дней Ачесон долбил одну и ту же фразу: «США нельзя уходить из Кореи, нам нужно держаться». А вот военное руководство было в состоянии близком к панике. Войска Макартура потеряли тысячу человек за последние 48 часов, продолжая отчаянно пробиваться из китайского окружения. Макартур сам впал в отчаяние и причитал о «полном уничтожении» своего командования. Перед репортерами он обвинял во всем Вашингтон, что тот не позволил ему бомбить Маньчжурию: «Такого [handicap] никогда не было в нашей истории. Меня связали по рукам и ногам». Ловетт читал все эти телеграммы с выражением полного отвращения на своем лице. Он сказал Ачесону, что Макартур «заранее отмывает свое прошлое, готовясь выйти к народу во всём белом» с целью скрыть от общественности свой личный провал [blunder]. «Да его же трясет от страха» - добавил Ловетт.
Объединенный комитет начальников штабов практически поднял руки кверху. Они потребовали у Ачесона объявить прекращение огня, чтобы США могли эвакуировать свои вооруженные силы из Кореи. Ачесон ответил «бравым генералам»: «Если мы это сделаем, если мы покинем Корею, а корейцев потом начнут вырезать налево направо, то тем самым мы станем величайшими умиротворителями в истории человечества. Если бы это был Дюнкерк, и нас оттуда выдавили, то это была бы катастрофа, да, но хотя бы то это была непостыдная катастрофа». Генерал Брэдли, председатель ОКНШ, печально мечтал: «Почему бы нам просто не вернуться домой и просто не забыть обо всем этом? Как если бы этого всего не было. А?» Ачесон сорвался на него: «Абсолютно нет. Такого не будет».
Цитата из
Walter Isaacson, Evan Thomas, The Wise men: Six Friends and the World They Made, 1986.