У кого телеграмма длинней? (1946)
«Без указки пишите свои доклады в Вашингтоне. А здесь будьте любезны учесть мои замечания».
Молотов Новикову, сентябрь, 1946, Париж
Джордж Кеннан отправил свою «длинную телеграмму» 22 февраля 1946 года. Печатнов пишет, что советская разведка очень быстро раздобыла копию этой аналитической записки [Pechatnov, 114-116], что вряд ли было трудно сделать, так как эта секретная депеша была почти сразу же растиражирована самиздатчиком Форрестолом среди вашингтонских чиновников. Прошло семь месяцев, заполненных иранским кризисом, Второй сессией СМИД, Парижской мирной конференцией и «кризисом турецких проливов». Двадцать седьмого сентября советский посол в США Николай Новиков отправил в Москву телеграмму, по словообильности не сильно уступившую кеннановской. Американец изверг из себя 5,540 слов, а советский дипломат отстрелял боекомплект из 4,004.
Побудительные причины писательского зуда Кеннана хорошо описаны его биографом Джоном Гэддисом. Девятого февраля Сталин бил в предвыборные тамтамы в Большом театре, всколыхнув тревожные настроения, как внутри своей страны, так и за рубежом, но поверенный в делах американского посольства не шелохнулся, проигнорировав то послание, мало чем отличающееся, по его мнению, от предыдущих алармистско-окруженческих речей советских лидеров. Для Джорджа в нем не было ничего нового. Его друзья в Госдепе, однако, озадаченные молчанием авторитетного советолога, неофициально попросили его отреагировать на ораторию Сталина, что Кеннан и сделал запоздало. Его телеграмма стала формальным ответом на вопрос Казначейства, почему СССР не поддерживает недавно созданные Всемирный банк и Международный валютный фонд. Фактически Кеннан сшил свою депешу из своих ранее написанных дневниковых записей, в которых он пытался описать феномен советской внешнеполитической мысли. В результате получился почти готовый программный документ, как вести себя с СССР на международной арене. Можно уверенно утверждать, что без той сталинской речи и специальных запросов на аналитику из Вашингтона эти кеннановские тезисы были бы собраны в единый текст значительно позднее. Вот только когда и почему? Во время Второй мировой войны Кеннан дважды по собственной инициативе срывался в Вашингтон, чтобы исправить грубые ошибки, допущенные представителями правительства США на местах. После многодневных утомительных трансатлантических перелетов Джордж встречался два раза с самим Рузвельтом и сумел убедить его в том, что требуется радикально пересмотреть политику США в отношении Азорских островов (и режима Салазара) и устроить нагоняй американским генералам в Европейской консультативной комиссии, которые нарисовали границы зон оккупации в Германии от балды. Такая борзота и самостоятельность Кеннана намекает на то, что к 1947 году (после ирано-турецких событий) он сам - без подсказок со стороны - дозрел бы до аналога своей «длинной телеграммы», но только при наличии явных косяков в работе исполнительной власти США, которые бы спровоцировали советолога и его назидательные советы. Бирнсу и Трумэну пришлось бы сперва пробить дно потакания и умиротворения СССР, чтобы вызвать такую дидактическую реакцию. Принимая во внимание то, что язвенник и меланхолик Кеннан планировал распрощаться с московским посольством летом 1946 года (да и в целом с госслужбой) и вернуться на свою историческую родину после десятилетнего расставания (если не считать немногочисленные молниеносные визиты в Вашингтон), то, скорее всего, писал бы он свою наставительную статью со своей кукурузной фермы в Пенсильвании. В нашей реальности Форрестол и Маршалл успели закрепить его на госслужбе, подарив целый год академического отпуска в Национальном военном колледже, где Кеннан занимал должность заместителя коменданта, читая малочисленные, но ценные лекции и перерабатывая свою «телеграмму» в более обстоятельную «статью-ИКС». Пенсильванской ферме пришлось до поры до времени перебиться - после годичного отпуска ее хозяин на три года возглавил PPS при госсеке Маршалле (и Ачесоне), воплощая в жизнь основные идеи из того длинного телетекста.
Теперь взглянем на посла Новикова и судьбу его телеграммы. Историки называют ее ответом на «длинную телеграмму» Кеннана, и имеющиеся свидетельства показывают, что такая точка зрения, скорее всего, является правильной. Отсутствуют, конечно, записи бесед Сталина и Молотова за лето 1946 года, во время которых эти два государственных мужа могли бы обсуждать этот документ американского поверенного в делах и возможные ответные шаги на него, но это отсутствие простительно и понятно. Во времена, когда главный архивист нашей страны решает продлить срок засекречивания ряда архивов «с чувствительной информацией» до 2044 года, мы по-прежнему, например, гадаем, чем руководствовался СССР 23 августа 1939 года, когда соглашался признать Виленский край частью Литвы, будущего нацистского протектората. Допустим, что мысли, высказанные устно в полуночном Кремле, нигде не записывались или что эти протоколы обречены оставаться засекреченными еще 30 лет, но это не мешает в воссоздании исторической ситуации на основе косвенных свидетельств.
Советский МИД открыл свои архивы 18 августа 1990 года. Помимо секретных протоколов к Пакту Риббентропа-Молотова и прочего всякого тогда на поверхность всплыла депеша Новикова. Хорош «ответ», о котором никто ничего не знал 44 года. О «длинной телеграмме» Кеннана хотя бы то люди, погрязшие в дипломатических вопросах, имели представление, не смотря на ее формальную секретность. Телеграмма советского посла томилась в темных архивных застенках, теряя свою остроту и актуальность. Опубликована она была в ноябре 1990 рупором МИД СССР - в журнале «Международная жизнь». Американцы и мы тогда провели серию академических семинаров, на которых обсуждали новые находки. Когда председатель советской комиссии Владимир Шустов представил копию ранее неопубликованной телеграммы советского посла СССР в США Николая Новикова, он сообщил о потенциальной важности этой телеграммы, так как по его мнению МИД СССР планировал опубликовать ее незамедлительно, а не запирать в архивный ящик. Эта телеграмма была важна для Молотова, и тот хранил ее в личных бумагах до 1 января 1947 года, согласно Шустову. Некоторые строчки в оригинале были подчеркнуты Молотовым. То есть, можно утверждать, что Молотов (и, возможно, Сталин) обдумывал то, как можно использовать полученный текст. Пусть это будет нашей первой косвенной уликой.
В день отправления телеграммы (27 сентября) из Вашингтона ее автор пребывал в Париже на мирной конференции. С 29 июля по 2 октября советский посол Новиков находился рядом со своим министром в составе советской делегации. Кажется, в «Звездных дневниках Ийона Тихого» Лема и в «Понедельнике…» Стругацких был схожий забавный кунштюк. В своих мемуарах «Записки дипломата» Новиков прямо пишет, что не считает тот доклад своим [353]:
«Остановлюсь также на задании В. М. Молотова сделать для членов советской делегации доклад о тенденциях внешней политики США в послевоенный период. Получил я его во второй декаде сентября, иначе говоря, в самый разгар дебатов в комиссии по Болгарии. Тема доклада, который предварительно следовало изложить письменно, естественно, не была для меня новой. Однако она представлялась мне слишком ответственной, чтобы ее можно было глубоко разработать в отпущенный декадный срок при многих других обязанностях, выполняемых подчас в горячечной спешке. Для подготовки доклада мне были необходимы официальные документы и материалы прессы, которыми наше посольство в Париже по понятным причинам не располагало. Все это объясняет, почему я, выслушав министра, сказал, что считаю целесообразным перенести его с конца сентября, скажем, на конец октября или начало ноября и сделать его в [353] Нью-Йорке, где будет проходить сессия Генеральной Ассамблеи ООН и где, вероятно, соберутся члены всех трех делегаций, то есть практически предполагавшаяся ныне аудитория.
Но министра мой протест ничуть не убедил. По его мнению, необходимые материалы можно было найти и в Париже. А мою ссылку на крайнюю занятость он отмел шутливым замечанием:
- А вы между делом, между делом... Так, смотришь, и выкроите часок-другой в день.
- Тут часом-двумя не обойтись, - возражал я. - Насколько я понимаю, тут пахнет не одним днем. Я имею в виду полные рабочие дни.
- При желании можно и несколько дней наскрести, - сердито проворчал Молотов. - Хотя бы за счет снижения числа возражений.
Словом, настояния мои успехом не увенчались. Я принялся за доклад. Когда я уже приступил к наброску чернового варианта доклада, ходом моей работы поинтересовался министр. Он предложил мне изложить тезисы доклада и вырисовывающиеся выводы. И тут же, не считаясь с тем, что речь идет о моем докладе и о моих выводах, какими бы они ни были, начал давать мне руководящие указания директивным тоном. Ища выход из положения, я предложил:
- Вячеслав Михайлович, а не лучше ли было бы довести работу до конца и лишь тогда подвергнуть ее обсуждению?
Мое предложение почему-то очень задело министра и без того уже разгоряченного. Дав волю своему раздражению, он пробурчал:
- Без указки пишите свои доклады в Вашингтоне. А здесь будьте любезны учесть мои замечания. - Уже несколько мягче он добавил: - Я же высказал их для пользы дела, а вы, как всегда, упрямитесь.
Расстались мы с ним после этой беседы более чем холодно.
В указанный министром день я сделал доклад, который лишь условно мог считать своим»
В этой цитате мы видим, что Новиков и Молотов воспринимали этот текст не как «телеграмма», а как «доклад», который должен был быть зачитан перед другими тремя основными делегациями. По своему характеру это получается памятная записка, или меморандум, которые иногда делегации распространяют перед заседанием среди своих коллег для будущего обсуждения. Например, на Лондонской сессии СМИД Греция не входила в повестку, но вовремя распространенный советский меморандум о положении дел в Греции включил греческий вопрос в информационный задний фон встреч. Борьба словами, или word warfare, осуществлялась в двух-трех измерениях разом. Вот у вас есть официальные делегации и их официальные заявления. Есть ошибочно зарегистрированные меморандумы, которые, однако, из углов давят на основную повестку. Далее у вас есть печатные издания, газетные полосы и «Говорит Москва». И замыкает это всё «черный интернет» слухов, сплетен и утечек. «Длинная телеграмма» Кеннана вращалась в «черном информационном пространстве» словно порнографический фильм, который скачивают все озабоченные дипломатией, неоднократно перематывая на понравившиеся моменты и примеривая кульминационные выводы к своей личной дипломатической карьере и текущим задачам, но на которую официально ссылаться не комильфо и вообще табу. Тут нужно представить себе масштабы ступора, в который впали Сталин и Молотов, читая Кеннана. Всё профессиональное дипломатическое сообщество было ознакомлено с кеннановскими обвинениями в адрес советско-царистской вековой агрессии, несомненно тихо хихикая и многозначительно подталкивая друг друга локтями, но официальной публикации (подобной Фултонской речи Черчилля, которую мы быстро заклеймили, можете не сумлеваться), на которую можно было гневно отреагировать, не было. Близок локоток, да не укусишь. Следовательно, теперь требовалось составить зеркальный обвинительный приговор, только на сей раз в адрес американского империализма и слить его как-нибудь неофициально мировой общественности. Но только вот способа для негосударственного слива так и не было найдено.
Новиков работал в посольстве в США чуть менее двух лет на момент написания той телеграммы. Послом в США он был всего 5 месяц. До этого он работал в IV Европейском отделе НКИД, а также послом в Египте, СФРЮ и Греции. Такой вот многостаночник. В 1947 Молотов отозвал Новикова с поста посла. Для сравнения: Кеннан был практикующим советологом с 1931 года, а в 1933 он приехал в составе посольского поезда Буллита в Москву, где сразу зарекомендовал себя как профессионал. У Кеннана было 17 лет, чтобы обстоятельно обдумать каждое слово своей телеграммы. Новикову Молотов отвел декадный срок, т.е. 10 дней. Этот срок указывает на то, что Новиков начал писать доклад 17 сентября. Это ближе к концу Парижской мирной конференции и пик турецкого кризиса. Через несколько дней шпион Маклин передаст Берии ценную информацию, которая вынудит Сталина 24 сентября дать задний ход в «войне нервов» с Турцией. «Телеграмма Новикова» опоздает на три дня и окажется невостребованной.
На самой мирной конференции в Париже обстановка, говорят, была очень накаленной. Я еще не вычитывал протоколы тех бесед, поэтому вынужден верить мнению других людей. Вырисовывается следующая эмоциональная карусель тех семи месяцев: Сталин читает телеграмму Кеннана в начале марта, но не реагирует на нее, ожидая, чем закончится иранская история; в марте-апреле СССР прилюдно лупцуют в СБ ООН, но в мае СССР сохраняет лицо, выводит войска из Ирана и получает призрачную надежду на нефтяную концессию; Фултонская речь Черчилля была частично опубликована в советских газетах и убедительно там разгромлена в том же марте; в апреле-мае проходит первая часть Второй сессии СМИД, которая закончилась плохо и патово; в июне-июле прошла заключительная часть Второй сессии СМИД с положительными результатами и хоть и слабым, но духом компромисса; в августе-сентябре всё снова валится из рук, стороны винят друг друга во всех смертных грехах, атмосферу усугубляет советское давление на Турцию. И вот в этот момент Молотов решает взвалить на Новикова новое авральное задание. Вы нас обвиняете в вековом царизме и экспансии, а мы вас тогда в ползучем империализме и подкрадывающихся базах, мог тогда воскликнуть советский мининдел. Как писал советский журналист из Парижа редактору «Правды» Поспелову, «15 делегаций автоматически поднимают руки вслед за Бирнсом, не взирая на то, логична его позиция или нет, а наша делегация между тем сохраняет за собой моральное превосходство. Никто так и не смог опровергнуть аргументы Молотова и Вышинского». Чтобы выровнять мировое общественное мнение членов ООН и 21 участника мирной конференции требовался дополнительный инструмент. Доклад-телеграмма была приготовлена, но по следам миролюбивого интервью Сталина от 24 сентября ему тогда не дали ход. Доклад превратился в телеграмму, которая три месяца лежала у Молотова под рукой, а затем скрылась в архивах МИД. Если притянуть сову современности к глобусу истории 72-летней давности, то Молотов поступил подобно пресс-секретарю Пескову, который в ответ на очередную информационную обойму, выпущенной непонятной Bellingcat, ответил: «Я уже на прошлой неделе вам сообщил, что мы не будем продолжать дискуссии по каналам СМИ и различных общественных исследовательских организаций. Будем придерживаться этой позиции». Телеграмму Кеннана, считай, нашли на помойке, и не к лицу официальным лицам мараться о нее официальными рекламациями. Для этого требуется иметь под рукой свою собственную ручную якобы негосударственную информационную прокладку, которой, увы, не оказалось в наличии в 1946 году.
Debating the Origins of the Cold War: American and Russian Perspectives, By Ralph B. Levering, Vladimir O. Pechatnov, Verena Botzenhart-Viehe, Earl C. Edmondson;
Origins of the Cold War: The Novikov, Kennan, and Roberts "long Telegrams ..., By Kenneth Martin Jensen.