пруссаки!
Осенью 1866 года баварский король Людвиг Второй подписал довольно унизительный мир с пруссаками. Он обязался заплатить 30 миллионов гульденов репараций, уступить несколько приграничных районов и (о чем знают немногие) разрешить пруссакам раз в год приезжать в Мюнхен и в течение двух недель праздновать свою победу на специально отведенном лугу на окраине города. С тех пор прошло довольно много времени, город разросся так, что луг оказался почти в самом его центре, а пруссаки всё приезжают.
Разумеется это начинание, как и все начинания пруссаков, поражено гигантоманией. Пруссаки собираются в огромных палатках, усаживаются за огромные столы и пьют пиво из огромных кружек, которые им приносят по двенадцать штук за раз специально отобранные женщины с развитой грудной клеткой. Музыка в палатках играет так громко, что люди, желающие пообщаться, приводят с собой сурдопереводчиков. Все это не мешает пруссакам заливать в себя мегатонны пива, распевать народные баварские песни «Resi, i hol di mit mei'm Traktor ab», «Humpta, humpta tätärä» и «We will rock you» и пребывать в состоянии духа, которое они называют «гайле штиммунг».
Мюнхенцы, мягкие, отзывчивые люди, которые в иные времена года охотно следуют поговорке «Die einzige Tracht, die nem Preußn steht ist ne Tracht Prügel» (в несколько вольном переводе : единственный костюм, который к лицу пруссаку - деревянный) в сентябре не только терпят пруссаков, вырядившихся в кожаные велотрусы, и пруссачек с декольте до самой ватерлинии, но и принимают их на постой. Нам в этом году, правда, повезло, у нас живут не пруссаки, а две француженки, одна из Каталонии, а другая из Южной Кореи.
Вышеупомянут. «гайле штиммунг» имеет и свою оборотную сторону. Когда пруссак возвращается с праздника, опытный мюнхенец считывает с лица всю его нехитрую биографию: имя, дата рождения, средняя оценка школьного аттестата... Но как только по честному лицу пруссака начинают бежать разноцветные полосы, сидевший напротив мюнхенец резво отпрыгивает на другой конец вагона, а мюнхенец, сидящий наискосок, отрывает от своей «Süddeutsche Zeitung» экономическую часть и накрывает ей продукты полураспада. Для информации: во второй половине сентября тираж SZ увеличивается на 50 тысяч.
Однажды мой приятель должен был прочитать доклад в Штутгарте, Франкфурте или каком-то другом прусском городе, для чего ранним утром - одетый с иголочки и в ярко начищенных ботинках - ехал в электричке из дома на вокзал. Но не успела раскрыться дверь, как стоявший на перроне пруссак низверг... (низвергнул? обдал? хорошо, пусть будет обдал) всю нижнюю половину моего товарища. Это доказывает, что в их праздничные дни пруссаки готовы функционировать по 24 часа в сутки, поэтому мюнхенцу следует всегда быть начеку.
Несмотря на перманентно низвергаемые неудобства, мюнхенцы трогательно заботятся о приезжих. К примеру, они регулярно обходят дозором тот самый луг, оценивая агрегатное состояние индивидов. Пруссак, нежно обнимающий заборный столб - это хороший, годный пруссак, способный уговорить еще пару литров. Два пруссака, стоящие рядом на четвереньках и отчаянно мотающие головами, возможно, тоскуя по далекой родине, тоже не представляют общественной опасности. А вот пруссака, бездыханно лежащего в луже, вынимают из нее на просушку.
На лугу для таких случаев разбит специальный лазарет. Мой приятель недавно посетил его - исключительно из естествоиспытательского интереса. Его внимание привлек там один рыжеволосый пруссак, наверно, откуда-то с островов. Пруссак все время повторял: «I have my own will. I wanna go…». Медики же настаивали, что часок ему надо отдохнуть. Пруссак отказывался и требовал позвать полицию, мол, та освободит его из неволи. Тут, как по нотам, в палатку заскочило полдюжины полицейских, богато увешанных дубинками, наручниками, кольтами, электрошокерами, словом всем тем, что может пригодиться в дружеской беседе с пруссаками. Полицейские выстроились в ряд - ноги на ширине плеч, большие пальцы обеих рук заткнуты за ремень и хотели начать беседу с рыжеволосым островитянином. Но оказалось, что тот уже избавился от ботинок и носков и лежит на топчане, не без успеха изображая мумию времен восемнадцатой династии.
Закончить хотелось бы каким-нибудь сердечным баварским приветствием и предложением пруссакам приезжать еще, но это абсолютно редундантно, через год они и так приедут.
Разумеется это начинание, как и все начинания пруссаков, поражено гигантоманией. Пруссаки собираются в огромных палатках, усаживаются за огромные столы и пьют пиво из огромных кружек, которые им приносят по двенадцать штук за раз специально отобранные женщины с развитой грудной клеткой. Музыка в палатках играет так громко, что люди, желающие пообщаться, приводят с собой сурдопереводчиков. Все это не мешает пруссакам заливать в себя мегатонны пива, распевать народные баварские песни «Resi, i hol di mit mei'm Traktor ab», «Humpta, humpta tätärä» и «We will rock you» и пребывать в состоянии духа, которое они называют «гайле штиммунг».
Мюнхенцы, мягкие, отзывчивые люди, которые в иные времена года охотно следуют поговорке «Die einzige Tracht, die nem Preußn steht ist ne Tracht Prügel» (в несколько вольном переводе : единственный костюм, который к лицу пруссаку - деревянный) в сентябре не только терпят пруссаков, вырядившихся в кожаные велотрусы, и пруссачек с декольте до самой ватерлинии, но и принимают их на постой. Нам в этом году, правда, повезло, у нас живут не пруссаки, а две француженки, одна из Каталонии, а другая из Южной Кореи.
Вышеупомянут. «гайле штиммунг» имеет и свою оборотную сторону. Когда пруссак возвращается с праздника, опытный мюнхенец считывает с лица всю его нехитрую биографию: имя, дата рождения, средняя оценка школьного аттестата... Но как только по честному лицу пруссака начинают бежать разноцветные полосы, сидевший напротив мюнхенец резво отпрыгивает на другой конец вагона, а мюнхенец, сидящий наискосок, отрывает от своей «Süddeutsche Zeitung» экономическую часть и накрывает ей продукты полураспада. Для информации: во второй половине сентября тираж SZ увеличивается на 50 тысяч.
Однажды мой приятель должен был прочитать доклад в Штутгарте, Франкфурте или каком-то другом прусском городе, для чего ранним утром - одетый с иголочки и в ярко начищенных ботинках - ехал в электричке из дома на вокзал. Но не успела раскрыться дверь, как стоявший на перроне пруссак низверг... (низвергнул? обдал? хорошо, пусть будет обдал) всю нижнюю половину моего товарища. Это доказывает, что в их праздничные дни пруссаки готовы функционировать по 24 часа в сутки, поэтому мюнхенцу следует всегда быть начеку.
Несмотря на перманентно низвергаемые неудобства, мюнхенцы трогательно заботятся о приезжих. К примеру, они регулярно обходят дозором тот самый луг, оценивая агрегатное состояние индивидов. Пруссак, нежно обнимающий заборный столб - это хороший, годный пруссак, способный уговорить еще пару литров. Два пруссака, стоящие рядом на четвереньках и отчаянно мотающие головами, возможно, тоскуя по далекой родине, тоже не представляют общественной опасности. А вот пруссака, бездыханно лежащего в луже, вынимают из нее на просушку.
На лугу для таких случаев разбит специальный лазарет. Мой приятель недавно посетил его - исключительно из естествоиспытательского интереса. Его внимание привлек там один рыжеволосый пруссак, наверно, откуда-то с островов. Пруссак все время повторял: «I have my own will. I wanna go…». Медики же настаивали, что часок ему надо отдохнуть. Пруссак отказывался и требовал позвать полицию, мол, та освободит его из неволи. Тут, как по нотам, в палатку заскочило полдюжины полицейских, богато увешанных дубинками, наручниками, кольтами, электрошокерами, словом всем тем, что может пригодиться в дружеской беседе с пруссаками. Полицейские выстроились в ряд - ноги на ширине плеч, большие пальцы обеих рук заткнуты за ремень и хотели начать беседу с рыжеволосым островитянином. Но оказалось, что тот уже избавился от ботинок и носков и лежит на топчане, не без успеха изображая мумию времен восемнадцатой династии.
Закончить хотелось бы каким-нибудь сердечным баварским приветствием и предложением пруссакам приезжать еще, но это абсолютно редундантно, через год они и так приедут.