допросы генерала туркула (8.2)
[ начало]
Д: Хочу получить от вас информацию об одном или двух ваших знакомцах: КРИТСКИЙ.
Т: Он живет во Франции.
Д: Чем он занимается?
Т: Он живет под Парижем, возможно, в записной книжке есть его адрес.
Д: Он был прежде солдатом?
Т: Да, он воевал. Он - лейтенант.
Д: Он входил в РОВС?
Т: Да, когда генерал КУТЕПОВ еще был жив. Он был его секретарем.
Д: А что он делал потом?
Т: Работал, но я не знаю где. Потом он был моим секретарем.
Д: Как долго он был вашим секретарем?
Т: Год или полтора.
Д: Когда вы в последний раз его видели?
Т: В апреле 1938 года, когда я уезжал из Франции. Его зовут Михаил [Алек]сан[дров]ич.
Д: После того как вы расстались, вы поддерживали связь по почте?
Т: Да, возможно, одно или два письма, не больше.
Д: Он был лояльным и ревностным белогвардейцем?
Т: Думаю, что во время войны он начал склоняться влево.
Д: Как далеко влево он склонился?
Т: Я уверен, что он не мог стать большевиком.
Д: В чем у него проявлялись эти левые тенденции?
Т: Не могу вам сказать. Я слышал об этом, но без подробностей.
Д: Кто вам об этом рассказал?
Т: Не помню.
Д: КРИТСКИЙ полтора года был вашим секретарем. Где вы были, когда услышали, что он склонился влево? Где был сам Михаил [Алек]сан[дров]ич?
Т: Он был в Париже.
Д: А вы?
Т: Пока я был в Берлине, я получил от него два или три письма.
Д: В какой точно период времени вы были в Берлине?
Т: Я уехал из Берлина 10 декабря 1939 года.
Д: А прибыли?
Т: В конце апреля 1938 года.
Д: И за это время вы получили от него два или три письма.
Т: Два или три.
Д: А потом?
Т: Я потерял его из виду.
Д: То есть Михаил [Алек]сан[дров]ич не сам вам написал, что склонился влево?
Т: Нет.
Д: Но кто в Берлине вам рассказал?
Т: Нет, я теперь вспомнил. Он написал статью для новой русской газеты, которая была левой и издавалась в Париже.
Д: Она выходила во время войны?
Т: Не могу сказать вам, не знаю. Но немцы не дозволяли подобные вещи.
Д: Но вы должны были слышать об этом?
Т: Да, поскольку русские приезжали работать в Германию.
Д: И что вы услышали о КРИТСКОМ?
Т: Только то, что он написал пару статей в левую русскую газету. Это была недолговечная газета. Я слышал об этом от русских, приехавших из Парижа.
Д: А когда вы перебрались в Рим, вы слышали, что КРИТСКИЙ склоняется влево?
Т: Не могу вспомнить.
Д: Но вы довольно уверенно сказали, что КРИТСКИЙ начал склоняться влево во время войны.
Т: Не во время войны. Дело в том, что в 1943 году я встретил несколько русских, которые работали в Вене, и они мне об этом рассказали.
Д: Что вы слышали о КРИТСКОМ в 1943 году?
Т: Вообще ничего. Я даже не знаю, жив он или нет.
Д: Вы не пытались навести справки?
Т: Нет.
Д: Очень странно.
Т: Почему? Я не мог наводить справки. Какие справки я мог навести?
Д: Во время войны все было оккупировано немцами.
Т: Но во время войны я не наводил справки. Человек, в тот момент когда он склоняется влево, для меня умирает.
Д: Но вы сами сказали, что он не мог стать большевиком.
Т: Он не мог стать большевиком.
Д: Небольшой левый уклон...
Т: Вовсе не небольшой. Газета была совсем левой.
Д: Вы никогда не говорили вашим немецким друзьям, что надо остерегаться людей, склоняющихся влево?
Т: Нет.
Д: Но почему бы, если этот человек умер для вас, не сделать его мертвым и для немцев?
Т: Я не предатель, чтобы убивать русских. Если хотите, вы можете расстрелять всех тех русских, которые в трудных условиях и обстоятельствах превратились из белых в бледно-розовых. Например, адмирала [Кедрова], кстати, тоже Михаила [Алек]сан[дров]ича... он не мог стать большевиком.
Д: Получается редиска: красный снаружи, белый внутри. А вы никогда не были редиской?
Т: Никогда.
Д: В силу обстоятельств?
Т: Никогда, никогда.
Д: РКЛИЦКИЙ.
Т: Он всегда жил в Югославии.
Д: В каком он был звании.
Т: Он был старым солдатом, но я слишком плохо его знаю.
Д: Кем он работал в Югославии?
Т: Редактором газеты - монархической газеты. А потом во время войны он стал священником.
Д: Вы знали его, когда работали на Балканах в прежние времена?
Т: Я встречал его дважды или трижды, потому что он редактировал газету Великого Князя Кирилла РОМАНОВА, не пользовавшегося популярностью среди нас.
Д: Этот тот, дочь которого вышла замуж за Гогенцоллерна?
Т: Да.
Д: И он не пользовался популярностью среди вас?
Т: Нет.
Д: Так вы встречались с РКЛИЦКИМ?
Т: Впервые я его увидел, полагаю, на похоронах генерала ВРАНГЕЛЯ в Белграде. После этого я не получал от него писем.
Д: И еще генерал СКОБЛИН. Можете дать его описание?
Т: Сейчас ему должно быть 53. Он примерно на год младше меня. Во время Великой Войны он служил в 32 пехотной дивизии. Он родом с юга России, из Украины. Он невысокого роста, ниже меня. Худощав, брюнет, черные глаза, небольшие темные усики, даже меньше моих. Во время гражданской войны он был командиром полка под началом генерала КОРНИЛОВА, а затем был повышен и стал командиром [Корниловской] дивизии.
Д: На каких языках он говорит?
Т: На русском и совсем немного на французском.
Д: А на немецком?
Т: Никогда не слышал. Думаю, что нет.
Д: А на других языках?
Т: Не знаю.
Д: Как хорошо вы его знали.
Т: В течение всей гражданской войны.
Д: А после гражданской войны?
Т: Мы вместе жили в Болгарии. Не в одном доме, в разных городах.
Д: Во время вашего пребывания в Париже и Берлине вы часто встречались?
Т: Нет. Я вам рассказывал, что он однажды предложил поехать в этот монастырь в Финляндии.
Д: То есть семья СКОБЛИНА и ваша семья поддерживала дружеские отношения?
Т: Да. Я знал его жену, Плевицкую, еще по России, когда она не была замужем за СКОБЛИНЫМ.
Д: Где СКОБЛИН жил в Париже?
Т: В Ozoir la Ferrière.
Д: Вы посещали его дом?
Т: Нечасто. Когда я приехал из Болгарии, я три недели жил у СКОБЛИНА дома.
Д: В Париже?
Т: Да.
Д: Неподалеку от Сен-Клу?
Т: Нет.
Д: В каком году это было?
Т: В 1931 году.
Д: И тогда вы начали выпускать "Сигнал"?
Т: Нет, я начал выпускать "Сигнал" в 1937 году.
Д: Каковы были источники дохода СКОБЛИНА?
Т: У его жены были драгоценности, и она выступала с концертами.
Д: Но драгоценности когда-то кончаются.
Т: Да, сейчас я начинаю понимать, почему он стал большевистским агентом - вот откуда все пришло.
Д: Кто-нибудь из вашего круга знакомств подозревал, что СКОБЛИН - большевистский агент до эпизода с МИЛЛЕРОМ?
Т: Да, еще до этого эпизода был офицер, который написал, полагаю, в газету... и был суд чести над СКОБЛИНЫМ, потому что этот полковник - я забыл его имя... возможно, это было письмо на имя генерала МИЛЛЕРА, в котором СКОБЛИН обвинялся в том, что он - большевистский агент, вслед за этим был военный суд [чести].
Д: Когда это случилось?
Т: Думаю, где-то за год до эпизода с МИЛЛЕРОМ.
Д: Но приглашение в монастырь вы и ваша жена получили уже после этого?
Т: Этот суд его [Скоблина] оправдал.
Д: Да. И вас это устроило?
Т: Не вполне. Поэтому я и не принял приглашение. Я говорил это генералу МИЛЛЕРУ и предупреждал его насчет СКОБЛИНА. Но СКОБЛИН имел очень большое влияние на МИЛЛЕРА.
Д: Но Вы известным образом оставались в контакте, поддерживали некую связь со СКОБЛИНЫМ даже в дни, непосредственно предшествовавшие исчезновению МИЛЛЕРА.
Т: Нет. Это не так. Я вообще не видел его четыре, шесть или даже восемь месяцев.
Д: И не получали вестей от него?
Т: Нет, никаких. Возможно, в церкви, но я не посещал его, и он не заходил ко мне. Я прибыл в Берлин из Парижа [оговорка, по смыслу: в Париж из Берлина] в воскресенье, а МИЛЛЕР пропал в следующую среду. Если бы генерал МИЛЛЕР не оставил письмо, в котором он ясно указал "Я отправился на встречу с немцами, организованную СКОБЛИНЫМ", если бы этого письма не было, меня бы арестовали, поскольку я прибыл из Берлина. Если бы он не назвал генерала СКОБЛИНА, я бы был арестован.
Д: Почему французы должны были связать похищение с вами?
Т: Потому что я прибыл из Берлина.
Д: Но почему с вами, а не со СКОБЛИНЫМ?
Т: Потому что я прибыл из Берлина, они могли подумать, что я прибыл вместе с этими немцами.
Д: Наверняка из Берлина приезжало множество людей.
Т: Когда МИЛЛЕР пропал, перед уходом он оставил это письмо генералу КУСОНСКОМУ. Он сказал: "Если я не вернусь в три или четыре часа дня, прочитайте это письмо". Но КУСОНСКИЙ забыл об этом. Он открыл его лишь в полдесятого вечера. Он прочитал его адмиралу КЕДРОВУ, которого вызвал, и они начали искать СКОБЛИНА. СКОБЛИН провел эту ночь в Париже. В итоге его нашли, он приехал в управление [РОВС], и тут КЕДРОВ совершил ужасную ошибку. Он сказал: "Генерал МИЛЛЕР оставил письмо. Я знаю, что вы организовали эту встречу". Если бы он не сказал этого, я уверен, СКОБЛИН бы не сбежал.
Д: Но при чем тут вы? Почему французская полиция арестовала бы вас?
Т: Лишь потому, что я был в то время единственным, кто имел контакты с немцами.
Д: Вы прибыли из Берлина вместе с какими-то немцами?
Т: Нет, я прибыл один.
Д: То есть единственная логическая цепочка, с помощью которой французская полиция могла увязать вас с немцами, было то, что вы посещали Берлин?
Т: Да, и в то время я покинул РОВС.
Д: До или после эпизода с генералом МИЛЛЕРОМ?
Т: До.
Д: А СКОБЛИН никогда не посещал Германию?
Т: Он сопровождал жену, выступавшую там с концертами.
Д: Вы с ними встречались в Германии?
Т: Никогда.
Д: Вы переписывались со СКОБЛИНЫМ, когда были в Германии?
Т: Лишь однажды. Я написал письмо, поскольку находился в Германии, когда праздновалась двадцатая годовщина дивизии генерала КОРНИЛОВА, я написал официальное письмо с поздравлениями.
Д: Хочу получить от вас информацию об одном или двух ваших знакомцах: КРИТСКИЙ.
Т: Он живет во Франции.
Д: Чем он занимается?
Т: Он живет под Парижем, возможно, в записной книжке есть его адрес.
Д: Он был прежде солдатом?
Т: Да, он воевал. Он - лейтенант.
Д: Он входил в РОВС?
Т: Да, когда генерал КУТЕПОВ еще был жив. Он был его секретарем.
Д: А что он делал потом?
Т: Работал, но я не знаю где. Потом он был моим секретарем.
Д: Как долго он был вашим секретарем?
Т: Год или полтора.
Д: Когда вы в последний раз его видели?
Т: В апреле 1938 года, когда я уезжал из Франции. Его зовут Михаил [Алек]сан[дров]ич.
Д: После того как вы расстались, вы поддерживали связь по почте?
Т: Да, возможно, одно или два письма, не больше.
Д: Он был лояльным и ревностным белогвардейцем?
Т: Думаю, что во время войны он начал склоняться влево.
Д: Как далеко влево он склонился?
Т: Я уверен, что он не мог стать большевиком.
Д: В чем у него проявлялись эти левые тенденции?
Т: Не могу вам сказать. Я слышал об этом, но без подробностей.
Д: Кто вам об этом рассказал?
Т: Не помню.
Д: КРИТСКИЙ полтора года был вашим секретарем. Где вы были, когда услышали, что он склонился влево? Где был сам Михаил [Алек]сан[дров]ич?
Т: Он был в Париже.
Д: А вы?
Т: Пока я был в Берлине, я получил от него два или три письма.
Д: В какой точно период времени вы были в Берлине?
Т: Я уехал из Берлина 10 декабря 1939 года.
Д: А прибыли?
Т: В конце апреля 1938 года.
Д: И за это время вы получили от него два или три письма.
Т: Два или три.
Д: А потом?
Т: Я потерял его из виду.
Д: То есть Михаил [Алек]сан[дров]ич не сам вам написал, что склонился влево?
Т: Нет.
Д: Но кто в Берлине вам рассказал?
Т: Нет, я теперь вспомнил. Он написал статью для новой русской газеты, которая была левой и издавалась в Париже.
Д: Она выходила во время войны?
Т: Не могу сказать вам, не знаю. Но немцы не дозволяли подобные вещи.
Д: Но вы должны были слышать об этом?
Т: Да, поскольку русские приезжали работать в Германию.
Д: И что вы услышали о КРИТСКОМ?
Т: Только то, что он написал пару статей в левую русскую газету. Это была недолговечная газета. Я слышал об этом от русских, приехавших из Парижа.
Д: А когда вы перебрались в Рим, вы слышали, что КРИТСКИЙ склоняется влево?
Т: Не могу вспомнить.
Д: Но вы довольно уверенно сказали, что КРИТСКИЙ начал склоняться влево во время войны.
Т: Не во время войны. Дело в том, что в 1943 году я встретил несколько русских, которые работали в Вене, и они мне об этом рассказали.
Д: Что вы слышали о КРИТСКОМ в 1943 году?
Т: Вообще ничего. Я даже не знаю, жив он или нет.
Д: Вы не пытались навести справки?
Т: Нет.
Д: Очень странно.
Т: Почему? Я не мог наводить справки. Какие справки я мог навести?
Д: Во время войны все было оккупировано немцами.
Т: Но во время войны я не наводил справки. Человек, в тот момент когда он склоняется влево, для меня умирает.
Д: Но вы сами сказали, что он не мог стать большевиком.
Т: Он не мог стать большевиком.
Д: Небольшой левый уклон...
Т: Вовсе не небольшой. Газета была совсем левой.
Д: Вы никогда не говорили вашим немецким друзьям, что надо остерегаться людей, склоняющихся влево?
Т: Нет.
Д: Но почему бы, если этот человек умер для вас, не сделать его мертвым и для немцев?
Т: Я не предатель, чтобы убивать русских. Если хотите, вы можете расстрелять всех тех русских, которые в трудных условиях и обстоятельствах превратились из белых в бледно-розовых. Например, адмирала [Кедрова], кстати, тоже Михаила [Алек]сан[дров]ича... он не мог стать большевиком.
Д: Получается редиска: красный снаружи, белый внутри. А вы никогда не были редиской?
Т: Никогда.
Д: В силу обстоятельств?
Т: Никогда, никогда.
Д: РКЛИЦКИЙ.
Т: Он всегда жил в Югославии.
Д: В каком он был звании.
Т: Он был старым солдатом, но я слишком плохо его знаю.
Д: Кем он работал в Югославии?
Т: Редактором газеты - монархической газеты. А потом во время войны он стал священником.
Д: Вы знали его, когда работали на Балканах в прежние времена?
Т: Я встречал его дважды или трижды, потому что он редактировал газету Великого Князя Кирилла РОМАНОВА, не пользовавшегося популярностью среди нас.
Д: Этот тот, дочь которого вышла замуж за Гогенцоллерна?
Т: Да.
Д: И он не пользовался популярностью среди вас?
Т: Нет.
Д: Так вы встречались с РКЛИЦКИМ?
Т: Впервые я его увидел, полагаю, на похоронах генерала ВРАНГЕЛЯ в Белграде. После этого я не получал от него писем.
Д: И еще генерал СКОБЛИН. Можете дать его описание?
Т: Сейчас ему должно быть 53. Он примерно на год младше меня. Во время Великой Войны он служил в 32 пехотной дивизии. Он родом с юга России, из Украины. Он невысокого роста, ниже меня. Худощав, брюнет, черные глаза, небольшие темные усики, даже меньше моих. Во время гражданской войны он был командиром полка под началом генерала КОРНИЛОВА, а затем был повышен и стал командиром [Корниловской] дивизии.
Д: На каких языках он говорит?
Т: На русском и совсем немного на французском.
Д: А на немецком?
Т: Никогда не слышал. Думаю, что нет.
Д: А на других языках?
Т: Не знаю.
Д: Как хорошо вы его знали.
Т: В течение всей гражданской войны.
Д: А после гражданской войны?
Т: Мы вместе жили в Болгарии. Не в одном доме, в разных городах.
Д: Во время вашего пребывания в Париже и Берлине вы часто встречались?
Т: Нет. Я вам рассказывал, что он однажды предложил поехать в этот монастырь в Финляндии.
Д: То есть семья СКОБЛИНА и ваша семья поддерживала дружеские отношения?
Т: Да. Я знал его жену, Плевицкую, еще по России, когда она не была замужем за СКОБЛИНЫМ.
Д: Где СКОБЛИН жил в Париже?
Т: В Ozoir la Ferrière.
Д: Вы посещали его дом?
Т: Нечасто. Когда я приехал из Болгарии, я три недели жил у СКОБЛИНА дома.
Д: В Париже?
Т: Да.
Д: Неподалеку от Сен-Клу?
Т: Нет.
Д: В каком году это было?
Т: В 1931 году.
Д: И тогда вы начали выпускать "Сигнал"?
Т: Нет, я начал выпускать "Сигнал" в 1937 году.
Д: Каковы были источники дохода СКОБЛИНА?
Т: У его жены были драгоценности, и она выступала с концертами.
Д: Но драгоценности когда-то кончаются.
Т: Да, сейчас я начинаю понимать, почему он стал большевистским агентом - вот откуда все пришло.
Д: Кто-нибудь из вашего круга знакомств подозревал, что СКОБЛИН - большевистский агент до эпизода с МИЛЛЕРОМ?
Т: Да, еще до этого эпизода был офицер, который написал, полагаю, в газету... и был суд чести над СКОБЛИНЫМ, потому что этот полковник - я забыл его имя... возможно, это было письмо на имя генерала МИЛЛЕРА, в котором СКОБЛИН обвинялся в том, что он - большевистский агент, вслед за этим был военный суд [чести].
Д: Когда это случилось?
Т: Думаю, где-то за год до эпизода с МИЛЛЕРОМ.
Д: Но приглашение в монастырь вы и ваша жена получили уже после этого?
Т: Этот суд его [Скоблина] оправдал.
Д: Да. И вас это устроило?
Т: Не вполне. Поэтому я и не принял приглашение. Я говорил это генералу МИЛЛЕРУ и предупреждал его насчет СКОБЛИНА. Но СКОБЛИН имел очень большое влияние на МИЛЛЕРА.
Д: Но Вы известным образом оставались в контакте, поддерживали некую связь со СКОБЛИНЫМ даже в дни, непосредственно предшествовавшие исчезновению МИЛЛЕРА.
Т: Нет. Это не так. Я вообще не видел его четыре, шесть или даже восемь месяцев.
Д: И не получали вестей от него?
Т: Нет, никаких. Возможно, в церкви, но я не посещал его, и он не заходил ко мне. Я прибыл в Берлин из Парижа [оговорка, по смыслу: в Париж из Берлина] в воскресенье, а МИЛЛЕР пропал в следующую среду. Если бы генерал МИЛЛЕР не оставил письмо, в котором он ясно указал "Я отправился на встречу с немцами, организованную СКОБЛИНЫМ", если бы этого письма не было, меня бы арестовали, поскольку я прибыл из Берлина. Если бы он не назвал генерала СКОБЛИНА, я бы был арестован.
Д: Почему французы должны были связать похищение с вами?
Т: Потому что я прибыл из Берлина.
Д: Но почему с вами, а не со СКОБЛИНЫМ?
Т: Потому что я прибыл из Берлина, они могли подумать, что я прибыл вместе с этими немцами.
Д: Наверняка из Берлина приезжало множество людей.
Т: Когда МИЛЛЕР пропал, перед уходом он оставил это письмо генералу КУСОНСКОМУ. Он сказал: "Если я не вернусь в три или четыре часа дня, прочитайте это письмо". Но КУСОНСКИЙ забыл об этом. Он открыл его лишь в полдесятого вечера. Он прочитал его адмиралу КЕДРОВУ, которого вызвал, и они начали искать СКОБЛИНА. СКОБЛИН провел эту ночь в Париже. В итоге его нашли, он приехал в управление [РОВС], и тут КЕДРОВ совершил ужасную ошибку. Он сказал: "Генерал МИЛЛЕР оставил письмо. Я знаю, что вы организовали эту встречу". Если бы он не сказал этого, я уверен, СКОБЛИН бы не сбежал.
Д: Но при чем тут вы? Почему французская полиция арестовала бы вас?
Т: Лишь потому, что я был в то время единственным, кто имел контакты с немцами.
Д: Вы прибыли из Берлина вместе с какими-то немцами?
Т: Нет, я прибыл один.
Д: То есть единственная логическая цепочка, с помощью которой французская полиция могла увязать вас с немцами, было то, что вы посещали Берлин?
Т: Да, и в то время я покинул РОВС.
Д: До или после эпизода с генералом МИЛЛЕРОМ?
Т: До.
Д: А СКОБЛИН никогда не посещал Германию?
Т: Он сопровождал жену, выступавшую там с концертами.
Д: Вы с ними встречались в Германии?
Т: Никогда.
Д: Вы переписывались со СКОБЛИНЫМ, когда были в Германии?
Т: Лишь однажды. Я написал письмо, поскольку находился в Германии, когда праздновалась двадцатая годовщина дивизии генерала КОРНИЛОВА, я написал официальное письмо с поздравлениями.