вторая жизнь
Не так давно мне удалось установить настоящее имя человека, печатавшегося в русскоязычной поднемецкой прессе в 1943-45 г.г. под псевдонимами "Владимир Волошин" и "Владимир Берг". Не вполне ясна, однако, его послевоенная судьба. Последние установленные его публикации (в мюнхенской газете "Русская идея" под псевдонимом "Вл.Валин") датировались 1953 г.
Теперь сделан еще небольшой шажок вперед - две его публикации обнаружились в газете "Посев" за 1957 г. Это рассказ о первых днях войны, подписанный "Владимир Волошин" и заметка об упадке русских народных промыслов (!) при советской власти, подписанная "Вл.Валин".
В списке авторов "Посева" за 1958 г. он не значится.
Ниже приводится текст рассказа.
В одном из писем Б.И.Николаевскому, еще в 1950 г., он уже набросал будущий сюжет:
"Начало" 22.6.41-1.8.41. Воспоминания сов.офицера (нач. связи крупного соединения). Разгром. Бегство. Ломка психологии..
но рассказ, вероятно, был написан все же позже.
ВТОРАЯ ЖИЗНЬ.
... Да, это верно. Брестская крепость защищалась больше месяца! Также насмерть держали московскую оборону и герои-панфиловцы. Годом позже их подвиг повторили бойцы Сталинграда. Весной 1944 года у Дубоссарской излучины Днестра, около Кишинева, 20000 захлестнутых в кольцо русских солдат предпочли уничтожение сдаче. Во всех этих случаях, да и только ли в этих, партия и командование сумели удержать вожжи в руках и заставить умирать за сталинский социализм. Не то было в первые недели войны на западе, на земле, которая вдруг, сразу в течение немногих часов, в лучшем случае, дней, оказалась н и ч ь е й.
Ррррр! Бах! Бах!
Взрыв?! Террористический акт?!
Бах, бах, бах!
Стекла моего окна разлетаются вдребезги.
Ж-ж-ж-ж-ж-ж! Бах! Р-р-р-р-р!
Сапоги, гимнастерка, пояс, револьвер. Готов!
Внизу на лестнице, прислонившись спиной к перилам, стоит трясущаяся мелкой дрожью Анна Ивановна, жена моего заместителя по политчасти. На ней только рубашка и смешные полосатые панталончики.
- Бомбы, Володя, Бомбы! Немцы! А Андрей на границе. Вчера уехал!
- Какие немцы?! Бредите Вы!
Только несколько дней назад читал я в "Правде" сообщение ТАСС, называвшее бессмысленными и ложными всякие слухи о подготовке Германии к нападению на СССР.
Трудно понять, что делается у нас на дворе. Куда-то бегут два полуодетых красноармейца, посредине плаца для построений мечется бурая лошадь с повисшим под животом седлом, за зданием штаба - со стороны границы - небо затянуто серой дымкой. Туман это? Пыль? Или пожар, может быть?
Только сейчас воспринимает мое сознание гул артиллерийской стрельбы. Оттуда, с севера, со стороны Пруссии.
К зданию штаба сбегаются командиры.
- Боевая тревога, товарищи! Пограничный инцидент! Готовность к выступлению немедленная.
Четверть часа назад пролетевший над нашим расположением немецкий самолет сбросил четыре бомбы. Одна разорвалась на окраине прилегающей к городку деревушки, одна разрушила парикмахерскую, две упали на стрельбище.
- Смотрите, еще один летит.
К городку приближается - на высоте метров 60-70, должно быть - большой, блестящий, плавно покачивающийся самолет. Ближе, ближе - на крыльях явно видны черные большие кресты.
О булыжники плаца звонко щелкают пули.
Гул мотора затихает где-то за Домбровой.
- Лейтенант Капустин убит.
Не спасли кусты спрятавшегося в них командира.
- Товарищи командиры! В штаб! Отдача приказа!
По гарнизону наконец-то несутся звуки боевого рожка. И как по волшебному знаку все суетящееся и растерянное начинает приходить в беспокойный, нервный, но все больше устанавливающийся порядок. Бег красноармейцев, выскакивающих и в одиночку и кучками, а то уже и группкой, построившейся в боевой порядок, становится осмысленным и целеустремленным, к штабу уже поданы верховые лошади, за казармой запыхтели тракторы-тягачи, за шоссе становится на дежурную позицию боевая батарея.
- Товарищи командиры! Товарищ полковник! Командный и начальствующий состав вверенного Вам соединения собран по боевой тревоге. Пограничный конфликт, товарищи командиры! Приказываю действовать на основании инструкции по боевой тревоге. Первой батарее остаться в моем распоряжении, остальные действуют по плану тревоги. Начальник связи?! Развернуть рацию! Штаб армии! ШШС! Шифруйте!
...Пограничный конфликт. Сколько лет мечтал я об этом. Завидовал дальневосточникам. А теперь возможно и сам буду участником такого же столкновения, как в 38-м на озере Хасан. Интересно! Вечером напишу домой. Мое первое боевое крещение.
В нашей машине, однако, что-то не ладится. Начавшиеся крутиться было колесики боевой тревоги начинают давать перебои. Растерянность, путаница, беспорядок, суматоха растут. Прошло уже полчаса. Штаб полон жестикулирующих, кричащих, перебивающих друг друга командиров батарей и дивизионов. Здесь и старшины. Комнаты начальников служб забиты ими, чего-то добивающимися, что-то требующими.
Первый дивизион не имеет ни одного тягача, телеграмма Штаба Особого Белорусского Военного Округа, сообщавшая об отгруженных нам тракторах, пришла только вчера, в складе боевого питания нет ни одного снаряда для 76-мм орудий, начальник связи не имеет понятия о сегодняшних позывных армии.
- Саботаж! Вредительство! Дайте мне сейчас же штаб армии или я Вас к стенке поставлю! - кричит командир бригады. - Где Вы были раньше?! Почему не затребовали позывных?! Где Ваш мобилизационный пакет?
В мобилизационном пакете начальника связи лежит указание штаба армии в случае начала военных действий между первым и пятнадцатым числом месяца действовать по плану "А", для второй половины месяца действителен вариант "Б". Оба варианта находятся в разработке в Гродно, в штабе армии.
- Сколько у Вас радиостанций?
- 14, товарищ полковник. Из них восемь без аккумуляторов.
- Сколько Вы должны иметь по штату?
- По штату военного времени 78, товарищ полковник.
Больше половины наших красноармейцев не имеют винтовок, на 160 новобранцах, сидящих еще в карантине, одеты до сегодня их собственные лохмотья, вещевые склады пусты.
- Расстреля-я-я-ть!
- Товарищ полковник. Мы подали сведения по состоянию на 20 июня. Сегодня после обеда я еду в Гродно.
- Сегодня после обеда, Вы будете на том свете, товарищ Хитров!
Опять самолет. Опять пули. Построение сломано. Превратившаяся в толпу красноармейская масса разбегается во все стороны, кричит, мечется, ищет прикрытия... Трудно описать события этого путаного, ужасного дня.
* * *В 11 часов вечера первого дня войны мы покинули наш гарнизон. Где-то пропали штабные автобусы, неизвестен до сих пор порядок движения, красноармейцы различных батарей перемешались между собой и не могут найти своих командиров. Крик, шум, ругань, мат.
- Слушай, Василий, отступаем мы или что это?
- Сам не знаю, Володька! Ясно одно: мы заслужили расстрел. Ты понимаешь, что мы сделали? Мы врага, немца пустили на свою территорию! Мы же ему сопротивления не оказали!
- Ты думаешь, только у нас так?
- Конечно! Посмотри через денек-другой, как подойдут боевые, не такие как наша, части. Думаешь, останется что от гитлеровцев?
- Какого чорта мы стоим здесь, товарищ капитан?
- Не знаю сам. Полковника с факельной командой, говорят, назад ждем.
- Что за факельная команда?
Языки пламени из штабных окон, со стороны столовой и слева, от артиллерийских складов, объяснили мне через несколько минут, чем был занят полковник.
Дальше - бегство. Темнота, а в ней тонут машины, лошади, люди, повозки. Становится известным приказ: в течение ночи оторваться от наступающего противника и к утру сосредоточиться на высотах севернее ... - забылись все эти городки и местечки! Каждое подразделение двигается самостоятельно. Да, впрочем, какие тут подразделения. Никто ничего не знает и не видит. Одна мечта, одна надежда: уйти подальше, пусть к тем, намеченным приказом, высотам, построиться, привести себя хоть в самый примитивный порядок, а потом... потом мы покажем, что значит удар Красной Армии!
А пока, пока темно, непонятно, тревожно. Людская масса двигается куда-то вперед. Машины застревают в толпе и не могут двигаться дальше, слова команды мешаются с хриплой руганью повозочных, где-то трещит пулемет. Наш это? Или это уже о н и?
... Летящие на сотни метров кверху балки взрывающихся артиллерийских складов нашего гарнизона, зарево в полнеба, а на его фоне - силуэт асимметричных башен костела. Там гибнут сейчас ксендзы - их было, кажется, три - "изолированные" начальником особого отдела бригады в сторожке, стоявшей в каком-нибудь десятке-другом метров от взорванных факельной командой полковника артиллерийских складов. Туда же часов в двенадцать дня провели группу женщин, просивших об освобождении ксендзов. "Особисты" окружили их, стиснули... после двух-трех ударов прикладами они стихли. Сейчас они, должно быть, тоже разорваны на куски.
* * * Окраина какой-то деревни. За ночь мы сделали не меньше 20 километров. Теперь разбираемся. Понять невозможно вообще ничего. В ночной темноте мы перемешались с другими колоннами и своего места в строю не знает никто.
- Откуда ты?!
- Воинская часть 13734, товарищ командир.
- А ты?!
- Не знаю, товарищ командир! 26... дальше как-то, 48 что ли!
Проклятая игра в военную тайну. Ни один красноармеец не может объяснить толком, как же по-настоящему называется его бывшая часть. Полк это был? Или отдельный батальон? Или, может быть, дивизион одной из артиллерийских бригад? Часть номера 1744, подразделение капитана Садового, часть полковника Широканова. Все! Хоть убей парня, он не знает - да и не должен был знать! - ничего больше.
Солнце уже высоко. Полковник принимает решение образовать маршевые роты и продолжать отходное движение дальше. Людей строят, кто куда попадет, отделяют по 150 человек, дают каждой такой группе по одному среднему командиру, те назначают старших пятидесятиголовых взводов - формирование закончено. На дороге вытягиваются в колонну лошади, пушки, машины, повозки, лошади...
...Самолеты! Четыре! Поворачиваются, заходят, и... куда?! Лезу в канаву, прижимаюсь грудью к мокрой траве, оборачиваюсь и вижу: остроносый самолет - высоко, высоко - пикирует прямо на меня! Ах, чорт возьми! Он же меня видит! Мышкой перебегаю через дорогу, устраиваюсь под мотором автомашины.
У-у-у-у-у! Так-так-так-так-так!
Пули! Дождем! Градом! Наводнение пуль! И все - на дорогу!
Мимо!
Еще один самолет, еще и еще один.
Улетели! Все живы, раненых тоже нет, загорелась только одна машина!
Через полчаса самолеты прилетают снова.
И так весь день!
Боевой опыт приобретается быстро. Через 2-3 часа я уже обстрелянный воин. Я не ищу больше прикрытия под машиной, а только отбегаю на 30 или 40 метров в сторону от дороги. Они же сюда не целят!
* * * Опушка леса. Командный пункт 133 стрелкового полка. Полк потерял все и всех (может быть, он и не существовал никогда?!) и теперь формируется заново. Все беспланово и суматошно бегущее по шоссе заворачивается специальным патрулем в лес, распределяется по будущим подразделениям и приводится в некоторый порядок. Вчера так было сформировано 5 или 6 батальонов. Ночью, однако, они разбежались! Куда?! Об этом не знает никто. Исчезли бесследно и командиры трех батальонов. В нашем "полку" нет ни винтовок, ни пушек, ни пулеметов, ни полевых кухонь, ни хлеба. Чем питаются люди, собранные в лес нашими патрулями, и что ели сами патрульные - а они стоят на шоссе без смены уже более суток - не интересует никого абсолютно. Наш странный "штаб" - десяток совершенно не знающих друг друга офицеров разных званий и родов войск - не имеет тоже ни фунта хлеба и ни горсти пшена. И вдруг - на моих коленях лежит без малого четверть вареной курицы.
- Кушайте, товарищ командир!
- Откуда это?! Украл где-нибудь? Это же - мародерство?!
- Нет, товарищ командир, она, курица то есть, здесь бродила, по лесу.
В нашем "штабе" я играю роль начальника команды посыльных. Их у меня 12-15. Они бегают по лесу, осуществляют связь между "батальонами", исчезают, потом заменяются новыми, тоже из красноармейцев, заведенных в лес патрулем...
Товарищ командир! Разрешите спросить, где же самолеты наши, почему я их ни одного не видел еще?! И что вообще в мире делается?
Да, действительно, где же "соколы" наши? Как бы они были нам нужны! Не для защиты, нет, мы, пропустившие врага на священную территорию советской земли, этой защиты не заслужили. Но и н ф о р м и р о в а т ь-то нас нужно же, ориентировать, поддержать известием, что родина уже ощетинилась, что враг уже лежит под ударами ворошиловских залпов, что помощь идет...
Не прошло еще и ста часов войны, но я вижу, что власть над красноармейцами, власть над этой т о л п о й о д и н о ч е к, пробирающихся по шоссе на восток, и не желающих слушать никаких приказаний, нами потеряна. Впрочем, красноармейцы настроены по отношению к нам, командирам, совсем не враждебно. Они дают себя свернуть с шоссе в сторону, построить, рассчитать, разбить по подразделениям, отвести в лес... а потом они разбегаются снова и удержать их нет возможности. Моя группа посыльных, кажется, чуть ли не единственный организованный островок в этом сплошном хаосе.
... Еле переводя дух, прибегает один из моих ребят.
- Товарищ командир! Немцы! Десант!
- Где?
- Десант! Пять тысяч немцев! В двух километрах отсюда! Сейчас будут здесь!
Не помню уже как объяснил мой посыльный получение столь точных сведений о немецком десанте, но в предстоящей через час-другой встрече с немцами никто из нас не сомневался.
Моя боевая задача - защита штаба со стороны лощины. Сзади - лес, впереди уходящее в даль колосистое поле. Наличие силы - 14 человек, средства - один автомат с неполной обоймой, 4 винтовки, 18 гранат и 1200 штук патронов для винтовок. Надежд на подкрепление никаких.
Каждый красноармеец получает место для окопчика. Наш шанцевый инструмент - заступ и две саперных лопатки. Я распределяю бойцов по местам.
- Вы двое! Расположиться здесь! Огонь - по моей команде! По выходе из строя одного оружие переходит к другому, потом к третьему!
Подобный же инструктаж получают и другие бойцы. Для себя я устраиваю окопчик в центре своей обороны. Назначаю заместителя.
- Убьют меня - возьмешь мой ТТ! Ранят меня - добей! Понятно?!
- Понятно, товарищ командир!
Умирать не пришлось. Немцы не показались.
Команда посыльных была выстроена по приказу "уполномоченного особого отдела полка". Причины не знал даже я. Несчастный Павликов (так, кажется, его звали) стоял в передней шеренге.
- Посыльный Павликов! Пять шагов вперед!
Он вышел.
Уполномоченный говорил очень недолго. Несложным было и содержание его речи. Распространение ложных слухов является активной помощью классовому врагу, которая должна пресекаться беспощадно. Посыльный Павликов пытался разложить сегодня утром мощь Красной армии.
- Так это, товарищ Павликов?
- Товарищ батальонный комиссар, я...
- Молчать! Так это?!
- Това...
- Молчать! Кру-у-угом!
Два выстрела - сразу один за другим - в упор, туда, где шея переходит в затылок.
- Понятно всем?!
У меня тряслась нижняя челюсть. Не от страха!
- Разойтись. Товарищ командир, провести разъяснительную работу и доложить до 24.00 мне.
Разъяснять акцию уполномоченного мне не пришлось, ибо уже через час мои посыльные разбежались - кто куда - все до одного человека. Вслед за ними покинул "штаб 133 стрелкового полка" и я.
* * * Дороги, проселки, тропинки. Тысячи, а может быть даже десятки тысяч бредущих туда, на восток, людей. Одиночки, пары, очень редко - группки в 4-5 человек. Все эти люди не знают друг друга, не верят один другому, шарахаются в сторону друг от друга, стремясь обезопасить себя от других несколькими десятками метров пространства. А особенно испуганно они шарахаются от меня, командира. Я небрит, оборван, без ремня, без фуражки, в простой, подобранной где-то красноармейской шинели, но шапка волос на голове меня выдает. Командир! Подальше от него, кто его знает.
А все же немало встреч!
Две девушки-учительницы.
- В сельской школе мы были. По комсомольской мобилизации. Ускоренный выпуск Рязанского пединститута. Начальство убежало. Колхоз развалился. Население смотрит волком. Слышать о советской власти не хочет. Грозились убить даже. Ушли, идем вот теперь к своим. Как думаете, товарищ командир, далеко еще до наших?..
Жена командира, с ребенком.
- Ссадили с машины, выбросили вещи, машина, сказали, нужна для выполнения боевого задания. Погрузили политотдел весь и умчались куда-то туда, на восток. Иду к своим, ослабла. Ребенок второй день не ел ничего...
* * * Ночь, потом еще одна ночь, во ржи. Звезды. Холодно.
* * * Деревня. У колодца, на самой окраине, черпает воду старушка в черном, подвязанном под самые брови платке.
* * * Сыт! Первый раз за 5 или 6 дней (какое сегодня число, собственно? 27-е, должно быть? Или уже 30-е?) сыт! Картофель, молоко, кусок рыбы. Первый раз помылся, выстирал гимнастерку...
- Немцы уже за Минском. В Москве - революция. Сталин убит Ворошиловым прямо на Красной Площади.
- Что ты говоришь, мать! Опомнись!
- И милок, наконец-то воздухом повеяло, убежали все сволочи без оглядки, ни совета, ни колхоза, ни секретаря партийного, все сбежали! Увидели, дьяволы, гибель свою. И в соседней деревне все сбежали. А немцев нам что бояться, милок, они народ мучить не будут. Вот смотри-ка, внучек мой что вчера подобрал.
Измятый клочок бумаги с напечатанным на ним текстом:
"Белорусский народ! Наш вождь, Гитлер, несет тебе освобождение от колхозного гнета, от ярма проклятого большевизма. Бей жидов, коммунистов и комиссаров! Ура!"
* * * Какое-то глухое местечко. На базарной площади меня окружают евреи, один из них, большой, черный, оборванный, отрекомендовал себя как племянника Межлаука.
- Товарищ командир, что мы будем здесь делать, нас убьют немцы. Они уже под Москвой, слышали!
- Товарищи, это все кулацкие сплетни! Красная армия собирает силы, ее удар недалек!
Людям хочется верить мне и они верят. Угощают оладьями.
- Спасибо! У вас самих ничего нет, должно быть!
- Кушайте, кушайте!
Начальства, ни партийного, ни советского нет и в этом местечке. Сбежали все!
- А знаете, товарищ командир, ведь в Москве уже правительство новое! Возглавлено Тухачевским, он в живых оказался! Сталин, Молотов, Ворошилов, Андреев, Каганович все в тюрьму заперты, суда ожидают. А Тухачевский, говорят, союз с Гитлером заключил. Что же с нами будет, скажите!?
Что я отвечу?!
* * * Дороги, проселки, лесные тропинки. Я уже далеко на востоке, в районе Столбцов. Солдат и командиров на дорогах все меньше, человеческая масса рассасывается все сильнее, и люди, затерявшиеся в этих просторах становятся все более одинокими. Советских самолетов над территорией Западной Белоруссии так и не появилось ни разу, война развертывалась вдоль стратегических направлений, по сторонам же, на тысячи квадратных километров располагалась "ничья земля", на которые вот уже многие дни не было никаких органов власти. Ни одного представителя ее, равно как и ни одного представителя партийного аппарата не встретилось мне ни в одном из многих десятков пройденных за эти дни деревень и местечек.
- Чуяла кошка, чье мясо съела! Сукины дети, чорт бы их побрал! Иоська, сволочь, не сумел лататы задать, уже под Рязанью, рассказывают, поймали, в клетку посадили как Пугачева и назад в Москву привезли!
И это говорит мне не какой-нибудь подкулачник, а самый обычный рабочий, машинист паровоза, м о с к в и ч, застрявший со своей машиной на Слонимщине.
- И ехать некуда! Спереди мост взорвали, сзади, говорят, немцы. Пойду пока в батраки за хлеб, с голода не помру. А наладится все, тогда опять к реверсу. Машинисты, браток, всякому государству нужны... А вот советской власти, черти бы ее взяли, наконец-то каюк пришел!..
Я слушал его и молчал. Что-то внутри меня говорило, что этот рабочий прав в своей ненависти. Да, мой мир рухнул, и это пожалуй самое странное - у меня нет ни энергии, ни желания защищать его ни словами, ни пулеметами. А ведь я знаю, что в новом мире, уже встающем на место ушедшему, места мне, бывшему коммунисту, не будет. Не найдут в нем места и дети мои, ибо анкеты нового русского государства (не может же страна существовать без анкет, без бдительности...) будут закрывать им путь в будущее. А вот почему-то все же не жаль коммунизма! Не жаль и себя. Ту народную, общую ненависть к власти, к системе, к идее, к пятилеткам, которую я едва чувствовал, нет, о которой я только смутно догадывался, вижу я сейчас собственными глазами. Король, которому я служил, оказался голым, поэтому-то я и молчу, слушая москвича-машиниста из Слонима!
* * * И вот наконец, это было уже на двенадцатый день войны, пришел день, когда пути на восток больше не было. Над деревушкой слева, мимо которой я прокрался час назад, развевался немецкий флаг, по шоссе за горкой, там справа, мчатся чужие машины, танки, мотоциклетки, у хутора впереди стоят два танка со странным немецким бело-черным крестом.
Пытаться пробраться дальше, вперед? А зачем?! Что и кто ждет меня в новом мире, уже рождающемся там, на востоке, за горизонтом? Идти назад? Куда? Никто не ждет меня и на западе! Сдаться немцам? Расстреляют же! Лучше уж самому! Ну, товарищ ТТ, придется тебе меня выручать! Нет путей больше!
... И вдруг:
- Пропускают, товарищ командир! Они вон там за горкой стоят. Все наши туда идут. И всех пропускают, вон с горки видно! Рукой махнет немец - иди, мол. Да чего им вас в плен-то брать? Война, чай, без малого кончилась. Власть Великий Князь Николай Николаевич уже принял, Молотова со Сталиным на Красной площади на костре велел сжечь, колхозы распустил, всех из ссылки освободил, а с Гитлером у него договор: сто вагонов золота и тысячу вагонов пшеницы за освобождение немцам Рассея обязалась платить!
Кажется, пропускают действительно! Что же, стреляться?! Нет, сначала узнать, что же там, за немецким постом, на шоссе. Пропускают же.
- ...Да чего им вас в плен-то брать? А револьвертик-то бросьте, немцы занервничать могут! С открытым сердцем надо идти, дай вам Бог счастья!
... Два трупа по пути. Еще один. Револьверы валяются рядом.
... Комсомольский билет! Разорван на четыре части и брошен! Еще один! Еще! Партийные билеты, удостоверения личности, фотографии, письма, красноармейские звездочки, портупея с ремнем, квадратики и шпалы, сорванные с петлиц, револьверы - все это валяется на дороге, брошенное, разорванное, ненужное больше.
... На шоссе, вытянув вперед хобот-орудие, стоит танк. Возле него - пулемет в боевом положении, около - голый по пояс солдат с карабином и сигарою во рту. Сказать ему что-нибудь? Или молча дальше идти?
Солдат уже в трех шагах от меня. Он окидывает меня равнодушным взглядом и машет рукой:
- Вайтер геен!
* * * Несколькими километрами дальше людей строили и направляли на сборные пункты. Так начался плен.
Теперь сделан еще небольшой шажок вперед - две его публикации обнаружились в газете "Посев" за 1957 г. Это рассказ о первых днях войны, подписанный "Владимир Волошин" и заметка об упадке русских народных промыслов (!) при советской власти, подписанная "Вл.Валин".
В списке авторов "Посева" за 1958 г. он не значится.
Ниже приводится текст рассказа.
В одном из писем Б.И.Николаевскому, еще в 1950 г., он уже набросал будущий сюжет:
"Начало" 22.6.41-1.8.41. Воспоминания сов.офицера (нач. связи крупного соединения). Разгром. Бегство. Ломка психологии..
но рассказ, вероятно, был написан все же позже.
ВТОРАЯ ЖИЗНЬ.
... Да, это верно. Брестская крепость защищалась больше месяца! Также насмерть держали московскую оборону и герои-панфиловцы. Годом позже их подвиг повторили бойцы Сталинграда. Весной 1944 года у Дубоссарской излучины Днестра, около Кишинева, 20000 захлестнутых в кольцо русских солдат предпочли уничтожение сдаче. Во всех этих случаях, да и только ли в этих, партия и командование сумели удержать вожжи в руках и заставить умирать за сталинский социализм. Не то было в первые недели войны на западе, на земле, которая вдруг, сразу в течение немногих часов, в лучшем случае, дней, оказалась н и ч ь е й.
Ррррр! Бах! Бах!
Взрыв?! Террористический акт?!
Бах, бах, бах!
Стекла моего окна разлетаются вдребезги.
Ж-ж-ж-ж-ж-ж! Бах! Р-р-р-р-р!
Сапоги, гимнастерка, пояс, револьвер. Готов!
Внизу на лестнице, прислонившись спиной к перилам, стоит трясущаяся мелкой дрожью Анна Ивановна, жена моего заместителя по политчасти. На ней только рубашка и смешные полосатые панталончики.
- Бомбы, Володя, Бомбы! Немцы! А Андрей на границе. Вчера уехал!
- Какие немцы?! Бредите Вы!
Только несколько дней назад читал я в "Правде" сообщение ТАСС, называвшее бессмысленными и ложными всякие слухи о подготовке Германии к нападению на СССР.
Трудно понять, что делается у нас на дворе. Куда-то бегут два полуодетых красноармейца, посредине плаца для построений мечется бурая лошадь с повисшим под животом седлом, за зданием штаба - со стороны границы - небо затянуто серой дымкой. Туман это? Пыль? Или пожар, может быть?
Только сейчас воспринимает мое сознание гул артиллерийской стрельбы. Оттуда, с севера, со стороны Пруссии.
К зданию штаба сбегаются командиры.
- Боевая тревога, товарищи! Пограничный инцидент! Готовность к выступлению немедленная.
Четверть часа назад пролетевший над нашим расположением немецкий самолет сбросил четыре бомбы. Одна разорвалась на окраине прилегающей к городку деревушки, одна разрушила парикмахерскую, две упали на стрельбище.
- Смотрите, еще один летит.
К городку приближается - на высоте метров 60-70, должно быть - большой, блестящий, плавно покачивающийся самолет. Ближе, ближе - на крыльях явно видны черные большие кресты.
О булыжники плаца звонко щелкают пули.
Гул мотора затихает где-то за Домбровой.
- Лейтенант Капустин убит.
Не спасли кусты спрятавшегося в них командира.
- Товарищи командиры! В штаб! Отдача приказа!
По гарнизону наконец-то несутся звуки боевого рожка. И как по волшебному знаку все суетящееся и растерянное начинает приходить в беспокойный, нервный, но все больше устанавливающийся порядок. Бег красноармейцев, выскакивающих и в одиночку и кучками, а то уже и группкой, построившейся в боевой порядок, становится осмысленным и целеустремленным, к штабу уже поданы верховые лошади, за казармой запыхтели тракторы-тягачи, за шоссе становится на дежурную позицию боевая батарея.
- Товарищи командиры! Товарищ полковник! Командный и начальствующий состав вверенного Вам соединения собран по боевой тревоге. Пограничный конфликт, товарищи командиры! Приказываю действовать на основании инструкции по боевой тревоге. Первой батарее остаться в моем распоряжении, остальные действуют по плану тревоги. Начальник связи?! Развернуть рацию! Штаб армии! ШШС! Шифруйте!
...Пограничный конфликт. Сколько лет мечтал я об этом. Завидовал дальневосточникам. А теперь возможно и сам буду участником такого же столкновения, как в 38-м на озере Хасан. Интересно! Вечером напишу домой. Мое первое боевое крещение.
В нашей машине, однако, что-то не ладится. Начавшиеся крутиться было колесики боевой тревоги начинают давать перебои. Растерянность, путаница, беспорядок, суматоха растут. Прошло уже полчаса. Штаб полон жестикулирующих, кричащих, перебивающих друг друга командиров батарей и дивизионов. Здесь и старшины. Комнаты начальников служб забиты ими, чего-то добивающимися, что-то требующими.
Первый дивизион не имеет ни одного тягача, телеграмма Штаба Особого Белорусского Военного Округа, сообщавшая об отгруженных нам тракторах, пришла только вчера, в складе боевого питания нет ни одного снаряда для 76-мм орудий, начальник связи не имеет понятия о сегодняшних позывных армии.
- Саботаж! Вредительство! Дайте мне сейчас же штаб армии или я Вас к стенке поставлю! - кричит командир бригады. - Где Вы были раньше?! Почему не затребовали позывных?! Где Ваш мобилизационный пакет?
В мобилизационном пакете начальника связи лежит указание штаба армии в случае начала военных действий между первым и пятнадцатым числом месяца действовать по плану "А", для второй половины месяца действителен вариант "Б". Оба варианта находятся в разработке в Гродно, в штабе армии.
- Сколько у Вас радиостанций?
- 14, товарищ полковник. Из них восемь без аккумуляторов.
- Сколько Вы должны иметь по штату?
- По штату военного времени 78, товарищ полковник.
Больше половины наших красноармейцев не имеют винтовок, на 160 новобранцах, сидящих еще в карантине, одеты до сегодня их собственные лохмотья, вещевые склады пусты.
- Расстреля-я-я-ть!
- Товарищ полковник. Мы подали сведения по состоянию на 20 июня. Сегодня после обеда я еду в Гродно.
- Сегодня после обеда, Вы будете на том свете, товарищ Хитров!
Опять самолет. Опять пули. Построение сломано. Превратившаяся в толпу красноармейская масса разбегается во все стороны, кричит, мечется, ищет прикрытия... Трудно описать события этого путаного, ужасного дня.
* * *В 11 часов вечера первого дня войны мы покинули наш гарнизон. Где-то пропали штабные автобусы, неизвестен до сих пор порядок движения, красноармейцы различных батарей перемешались между собой и не могут найти своих командиров. Крик, шум, ругань, мат.
- Слушай, Василий, отступаем мы или что это?
- Сам не знаю, Володька! Ясно одно: мы заслужили расстрел. Ты понимаешь, что мы сделали? Мы врага, немца пустили на свою территорию! Мы же ему сопротивления не оказали!
- Ты думаешь, только у нас так?
- Конечно! Посмотри через денек-другой, как подойдут боевые, не такие как наша, части. Думаешь, останется что от гитлеровцев?
- Какого чорта мы стоим здесь, товарищ капитан?
- Не знаю сам. Полковника с факельной командой, говорят, назад ждем.
- Что за факельная команда?
Языки пламени из штабных окон, со стороны столовой и слева, от артиллерийских складов, объяснили мне через несколько минут, чем был занят полковник.
Дальше - бегство. Темнота, а в ней тонут машины, лошади, люди, повозки. Становится известным приказ: в течение ночи оторваться от наступающего противника и к утру сосредоточиться на высотах севернее ... - забылись все эти городки и местечки! Каждое подразделение двигается самостоятельно. Да, впрочем, какие тут подразделения. Никто ничего не знает и не видит. Одна мечта, одна надежда: уйти подальше, пусть к тем, намеченным приказом, высотам, построиться, привести себя хоть в самый примитивный порядок, а потом... потом мы покажем, что значит удар Красной Армии!
А пока, пока темно, непонятно, тревожно. Людская масса двигается куда-то вперед. Машины застревают в толпе и не могут двигаться дальше, слова команды мешаются с хриплой руганью повозочных, где-то трещит пулемет. Наш это? Или это уже о н и?
... Летящие на сотни метров кверху балки взрывающихся артиллерийских складов нашего гарнизона, зарево в полнеба, а на его фоне - силуэт асимметричных башен костела. Там гибнут сейчас ксендзы - их было, кажется, три - "изолированные" начальником особого отдела бригады в сторожке, стоявшей в каком-нибудь десятке-другом метров от взорванных факельной командой полковника артиллерийских складов. Туда же часов в двенадцать дня провели группу женщин, просивших об освобождении ксендзов. "Особисты" окружили их, стиснули... после двух-трех ударов прикладами они стихли. Сейчас они, должно быть, тоже разорваны на куски.
* * * Окраина какой-то деревни. За ночь мы сделали не меньше 20 километров. Теперь разбираемся. Понять невозможно вообще ничего. В ночной темноте мы перемешались с другими колоннами и своего места в строю не знает никто.
- Откуда ты?!
- Воинская часть 13734, товарищ командир.
- А ты?!
- Не знаю, товарищ командир! 26... дальше как-то, 48 что ли!
Проклятая игра в военную тайну. Ни один красноармеец не может объяснить толком, как же по-настоящему называется его бывшая часть. Полк это был? Или отдельный батальон? Или, может быть, дивизион одной из артиллерийских бригад? Часть номера 1744, подразделение капитана Садового, часть полковника Широканова. Все! Хоть убей парня, он не знает - да и не должен был знать! - ничего больше.
Солнце уже высоко. Полковник принимает решение образовать маршевые роты и продолжать отходное движение дальше. Людей строят, кто куда попадет, отделяют по 150 человек, дают каждой такой группе по одному среднему командиру, те назначают старших пятидесятиголовых взводов - формирование закончено. На дороге вытягиваются в колонну лошади, пушки, машины, повозки, лошади...
...Самолеты! Четыре! Поворачиваются, заходят, и... куда?! Лезу в канаву, прижимаюсь грудью к мокрой траве, оборачиваюсь и вижу: остроносый самолет - высоко, высоко - пикирует прямо на меня! Ах, чорт возьми! Он же меня видит! Мышкой перебегаю через дорогу, устраиваюсь под мотором автомашины.
У-у-у-у-у! Так-так-так-так-так!
Пули! Дождем! Градом! Наводнение пуль! И все - на дорогу!
Мимо!
Еще один самолет, еще и еще один.
Улетели! Все живы, раненых тоже нет, загорелась только одна машина!
Через полчаса самолеты прилетают снова.
И так весь день!
Боевой опыт приобретается быстро. Через 2-3 часа я уже обстрелянный воин. Я не ищу больше прикрытия под машиной, а только отбегаю на 30 или 40 метров в сторону от дороги. Они же сюда не целят!
* * * Опушка леса. Командный пункт 133 стрелкового полка. Полк потерял все и всех (может быть, он и не существовал никогда?!) и теперь формируется заново. Все беспланово и суматошно бегущее по шоссе заворачивается специальным патрулем в лес, распределяется по будущим подразделениям и приводится в некоторый порядок. Вчера так было сформировано 5 или 6 батальонов. Ночью, однако, они разбежались! Куда?! Об этом не знает никто. Исчезли бесследно и командиры трех батальонов. В нашем "полку" нет ни винтовок, ни пушек, ни пулеметов, ни полевых кухонь, ни хлеба. Чем питаются люди, собранные в лес нашими патрулями, и что ели сами патрульные - а они стоят на шоссе без смены уже более суток - не интересует никого абсолютно. Наш странный "штаб" - десяток совершенно не знающих друг друга офицеров разных званий и родов войск - не имеет тоже ни фунта хлеба и ни горсти пшена. И вдруг - на моих коленях лежит без малого четверть вареной курицы.
- Кушайте, товарищ командир!
- Откуда это?! Украл где-нибудь? Это же - мародерство?!
- Нет, товарищ командир, она, курица то есть, здесь бродила, по лесу.
В нашем "штабе" я играю роль начальника команды посыльных. Их у меня 12-15. Они бегают по лесу, осуществляют связь между "батальонами", исчезают, потом заменяются новыми, тоже из красноармейцев, заведенных в лес патрулем...
Товарищ командир! Разрешите спросить, где же самолеты наши, почему я их ни одного не видел еще?! И что вообще в мире делается?
Да, действительно, где же "соколы" наши? Как бы они были нам нужны! Не для защиты, нет, мы, пропустившие врага на священную территорию советской земли, этой защиты не заслужили. Но и н ф о р м и р о в а т ь-то нас нужно же, ориентировать, поддержать известием, что родина уже ощетинилась, что враг уже лежит под ударами ворошиловских залпов, что помощь идет...
Не прошло еще и ста часов войны, но я вижу, что власть над красноармейцами, власть над этой т о л п о й о д и н о ч е к, пробирающихся по шоссе на восток, и не желающих слушать никаких приказаний, нами потеряна. Впрочем, красноармейцы настроены по отношению к нам, командирам, совсем не враждебно. Они дают себя свернуть с шоссе в сторону, построить, рассчитать, разбить по подразделениям, отвести в лес... а потом они разбегаются снова и удержать их нет возможности. Моя группа посыльных, кажется, чуть ли не единственный организованный островок в этом сплошном хаосе.
... Еле переводя дух, прибегает один из моих ребят.
- Товарищ командир! Немцы! Десант!
- Где?
- Десант! Пять тысяч немцев! В двух километрах отсюда! Сейчас будут здесь!
Не помню уже как объяснил мой посыльный получение столь точных сведений о немецком десанте, но в предстоящей через час-другой встрече с немцами никто из нас не сомневался.
Моя боевая задача - защита штаба со стороны лощины. Сзади - лес, впереди уходящее в даль колосистое поле. Наличие силы - 14 человек, средства - один автомат с неполной обоймой, 4 винтовки, 18 гранат и 1200 штук патронов для винтовок. Надежд на подкрепление никаких.
Каждый красноармеец получает место для окопчика. Наш шанцевый инструмент - заступ и две саперных лопатки. Я распределяю бойцов по местам.
- Вы двое! Расположиться здесь! Огонь - по моей команде! По выходе из строя одного оружие переходит к другому, потом к третьему!
Подобный же инструктаж получают и другие бойцы. Для себя я устраиваю окопчик в центре своей обороны. Назначаю заместителя.
- Убьют меня - возьмешь мой ТТ! Ранят меня - добей! Понятно?!
- Понятно, товарищ командир!
Умирать не пришлось. Немцы не показались.
Команда посыльных была выстроена по приказу "уполномоченного особого отдела полка". Причины не знал даже я. Несчастный Павликов (так, кажется, его звали) стоял в передней шеренге.
- Посыльный Павликов! Пять шагов вперед!
Он вышел.
Уполномоченный говорил очень недолго. Несложным было и содержание его речи. Распространение ложных слухов является активной помощью классовому врагу, которая должна пресекаться беспощадно. Посыльный Павликов пытался разложить сегодня утром мощь Красной армии.
- Так это, товарищ Павликов?
- Товарищ батальонный комиссар, я...
- Молчать! Так это?!
- Това...
- Молчать! Кру-у-угом!
Два выстрела - сразу один за другим - в упор, туда, где шея переходит в затылок.
- Понятно всем?!
У меня тряслась нижняя челюсть. Не от страха!
- Разойтись. Товарищ командир, провести разъяснительную работу и доложить до 24.00 мне.
Разъяснять акцию уполномоченного мне не пришлось, ибо уже через час мои посыльные разбежались - кто куда - все до одного человека. Вслед за ними покинул "штаб 133 стрелкового полка" и я.
* * * Дороги, проселки, тропинки. Тысячи, а может быть даже десятки тысяч бредущих туда, на восток, людей. Одиночки, пары, очень редко - группки в 4-5 человек. Все эти люди не знают друг друга, не верят один другому, шарахаются в сторону друг от друга, стремясь обезопасить себя от других несколькими десятками метров пространства. А особенно испуганно они шарахаются от меня, командира. Я небрит, оборван, без ремня, без фуражки, в простой, подобранной где-то красноармейской шинели, но шапка волос на голове меня выдает. Командир! Подальше от него, кто его знает.
А все же немало встреч!
Две девушки-учительницы.
- В сельской школе мы были. По комсомольской мобилизации. Ускоренный выпуск Рязанского пединститута. Начальство убежало. Колхоз развалился. Население смотрит волком. Слышать о советской власти не хочет. Грозились убить даже. Ушли, идем вот теперь к своим. Как думаете, товарищ командир, далеко еще до наших?..
Жена командира, с ребенком.
- Ссадили с машины, выбросили вещи, машина, сказали, нужна для выполнения боевого задания. Погрузили политотдел весь и умчались куда-то туда, на восток. Иду к своим, ослабла. Ребенок второй день не ел ничего...
* * * Ночь, потом еще одна ночь, во ржи. Звезды. Холодно.
* * * Деревня. У колодца, на самой окраине, черпает воду старушка в черном, подвязанном под самые брови платке.
* * * Сыт! Первый раз за 5 или 6 дней (какое сегодня число, собственно? 27-е, должно быть? Или уже 30-е?) сыт! Картофель, молоко, кусок рыбы. Первый раз помылся, выстирал гимнастерку...
- Немцы уже за Минском. В Москве - революция. Сталин убит Ворошиловым прямо на Красной Площади.
- Что ты говоришь, мать! Опомнись!
- И милок, наконец-то воздухом повеяло, убежали все сволочи без оглядки, ни совета, ни колхоза, ни секретаря партийного, все сбежали! Увидели, дьяволы, гибель свою. И в соседней деревне все сбежали. А немцев нам что бояться, милок, они народ мучить не будут. Вот смотри-ка, внучек мой что вчера подобрал.
Измятый клочок бумаги с напечатанным на ним текстом:
"Белорусский народ! Наш вождь, Гитлер, несет тебе освобождение от колхозного гнета, от ярма проклятого большевизма. Бей жидов, коммунистов и комиссаров! Ура!"
* * * Какое-то глухое местечко. На базарной площади меня окружают евреи, один из них, большой, черный, оборванный, отрекомендовал себя как племянника Межлаука.
- Товарищ командир, что мы будем здесь делать, нас убьют немцы. Они уже под Москвой, слышали!
- Товарищи, это все кулацкие сплетни! Красная армия собирает силы, ее удар недалек!
Людям хочется верить мне и они верят. Угощают оладьями.
- Спасибо! У вас самих ничего нет, должно быть!
- Кушайте, кушайте!
Начальства, ни партийного, ни советского нет и в этом местечке. Сбежали все!
- А знаете, товарищ командир, ведь в Москве уже правительство новое! Возглавлено Тухачевским, он в живых оказался! Сталин, Молотов, Ворошилов, Андреев, Каганович все в тюрьму заперты, суда ожидают. А Тухачевский, говорят, союз с Гитлером заключил. Что же с нами будет, скажите!?
Что я отвечу?!
* * * Дороги, проселки, лесные тропинки. Я уже далеко на востоке, в районе Столбцов. Солдат и командиров на дорогах все меньше, человеческая масса рассасывается все сильнее, и люди, затерявшиеся в этих просторах становятся все более одинокими. Советских самолетов над территорией Западной Белоруссии так и не появилось ни разу, война развертывалась вдоль стратегических направлений, по сторонам же, на тысячи квадратных километров располагалась "ничья земля", на которые вот уже многие дни не было никаких органов власти. Ни одного представителя ее, равно как и ни одного представителя партийного аппарата не встретилось мне ни в одном из многих десятков пройденных за эти дни деревень и местечек.
- Чуяла кошка, чье мясо съела! Сукины дети, чорт бы их побрал! Иоська, сволочь, не сумел лататы задать, уже под Рязанью, рассказывают, поймали, в клетку посадили как Пугачева и назад в Москву привезли!
И это говорит мне не какой-нибудь подкулачник, а самый обычный рабочий, машинист паровоза, м о с к в и ч, застрявший со своей машиной на Слонимщине.
- И ехать некуда! Спереди мост взорвали, сзади, говорят, немцы. Пойду пока в батраки за хлеб, с голода не помру. А наладится все, тогда опять к реверсу. Машинисты, браток, всякому государству нужны... А вот советской власти, черти бы ее взяли, наконец-то каюк пришел!..
Я слушал его и молчал. Что-то внутри меня говорило, что этот рабочий прав в своей ненависти. Да, мой мир рухнул, и это пожалуй самое странное - у меня нет ни энергии, ни желания защищать его ни словами, ни пулеметами. А ведь я знаю, что в новом мире, уже встающем на место ушедшему, места мне, бывшему коммунисту, не будет. Не найдут в нем места и дети мои, ибо анкеты нового русского государства (не может же страна существовать без анкет, без бдительности...) будут закрывать им путь в будущее. А вот почему-то все же не жаль коммунизма! Не жаль и себя. Ту народную, общую ненависть к власти, к системе, к идее, к пятилеткам, которую я едва чувствовал, нет, о которой я только смутно догадывался, вижу я сейчас собственными глазами. Король, которому я служил, оказался голым, поэтому-то я и молчу, слушая москвича-машиниста из Слонима!
* * * И вот наконец, это было уже на двенадцатый день войны, пришел день, когда пути на восток больше не было. Над деревушкой слева, мимо которой я прокрался час назад, развевался немецкий флаг, по шоссе за горкой, там справа, мчатся чужие машины, танки, мотоциклетки, у хутора впереди стоят два танка со странным немецким бело-черным крестом.
Пытаться пробраться дальше, вперед? А зачем?! Что и кто ждет меня в новом мире, уже рождающемся там, на востоке, за горизонтом? Идти назад? Куда? Никто не ждет меня и на западе! Сдаться немцам? Расстреляют же! Лучше уж самому! Ну, товарищ ТТ, придется тебе меня выручать! Нет путей больше!
... И вдруг:
- Пропускают, товарищ командир! Они вон там за горкой стоят. Все наши туда идут. И всех пропускают, вон с горки видно! Рукой махнет немец - иди, мол. Да чего им вас в плен-то брать? Война, чай, без малого кончилась. Власть Великий Князь Николай Николаевич уже принял, Молотова со Сталиным на Красной площади на костре велел сжечь, колхозы распустил, всех из ссылки освободил, а с Гитлером у него договор: сто вагонов золота и тысячу вагонов пшеницы за освобождение немцам Рассея обязалась платить!
Кажется, пропускают действительно! Что же, стреляться?! Нет, сначала узнать, что же там, за немецким постом, на шоссе. Пропускают же.
- ...Да чего им вас в плен-то брать? А револьвертик-то бросьте, немцы занервничать могут! С открытым сердцем надо идти, дай вам Бог счастья!
... Два трупа по пути. Еще один. Револьверы валяются рядом.
... Комсомольский билет! Разорван на четыре части и брошен! Еще один! Еще! Партийные билеты, удостоверения личности, фотографии, письма, красноармейские звездочки, портупея с ремнем, квадратики и шпалы, сорванные с петлиц, револьверы - все это валяется на дороге, брошенное, разорванное, ненужное больше.
... На шоссе, вытянув вперед хобот-орудие, стоит танк. Возле него - пулемет в боевом положении, около - голый по пояс солдат с карабином и сигарою во рту. Сказать ему что-нибудь? Или молча дальше идти?
Солдат уже в трех шагах от меня. Он окидывает меня равнодушным взглядом и машет рукой:
- Вайтер геен!
* * * Несколькими километрами дальше людей строили и направляли на сборные пункты. Так начался плен.