Пёзский Волок,рассказ-экспедиция. Часть третья, "Вниз, к Печоре!" 3. От Нонбурга до Усть-Цильмы.
в начало (Вступление и Пролог)
в начало первой части (вверх по Пёзе и Рочуге)
в начало второй части (Волок) в начало третьей части (Вниз, к Печоре!)
3. От Нонбурга до Усть-Цильмы.
9 сентября. Поднялись в 6 утра, совершенно выспавшиеся и отдохнувшие. Вот что значит, - банька! Банька была столь же невелика, как и в Сафоново 8 дней назад, парились по очереди, посему это все затянулось далеко заполночь и окончилось разговорами на Толиной кухне,
прерываемыми лишь игрой Олежки на гитаре, или Анатолия на гармошке. Боже мой, восемь дней, а как будто в прошлом веке…
Хозяйка нам вновь, как и в Сафоново, постелила все чистое, и слушала нас с интересом, вставляя время от времени очень короткие и от того особенно емкие замечания. Единство и борьба противоположностей - балагур, любитель песен, анекдотов и рассказок, и его жена, суровая и немногословная, настоящая северянка - скажет, как уронит, негромко, но очень весомо. Действительно, притяжение возникает там, где заряды разного знака. А то, что Толя - любитель погулять и повеселиться - факт, засвидетельствованный в его горнице, на печи. Еще у Поповых есть взрослый сын, но сегодня, в воскресенье, он появился лишь, чтоб поздороваться да объявить, что они с приятелями где-то посидят. Среди многочисленных пожеланий и напутствий на печи
и картинок лубочной алкогольно - фривольной направленности,
есть и лирическое стихотворение самого Анатолия Прохоровича (в правой части)
Любимая, ждешь, нет меня?
За поворотом уже
деревенька моя
Островок проплыву
на деревню взгляну
а домой
подымусь и тебя
обниму.
А вот эта печь и позволила нам нарисовать портрет Анатолия… Да, балагур, любитель поддать и зажечь, но в глубине души человек незаурядный; натура тонкая, пытающаяся за болтовней и разухабистостью скрыть ранимость и всю глубину внутренних переживаний. Да, и, видимо, всилу замкнутости круга общения, разрываемого лишь пришлыми геологическими партиями, столь вошедший в свою внешнюю роль, что покрылась его ранимая душа толстой лубочной, «печной» штукатуркой, что и сам он теперь не знает, какой он настоящий, с панцирем, или без.
Ну да, раз настроение такое… кому тут хотелось очередные рассуждения послушать? Восемь дней мы не видели постоянного жилья, проходя по местам, глухим по-настоящему. Триста верст без дорог и проводов, только избушки охотников, да лодки… Чем не доказательство «нелинейности», или «логарифмичности», или, если хотите, «вложенности» нашего мира? Однажды, еще в молодости, я смотрел на карту. Облазив уже тогда весь юг и среднюю полосу, я глядел на Север, такой недостижимый, с нереально удаленным Архангельском и непостижимо недостижимыми Соловками. Попав в Архангельск, так же удивленно я смотрел на удаленные райцентры: Карпогоры казались мне краем света, а Мезень - вообще чем-то потусторонним. О существовании Сафоново мне какое-то время неизвестно было даже уже по приезду в Мезень. И вот теперь столь же удаленная, бездорожная и «безмобильная», крайняя, но с другой стороны от Окуловской «глушинушки», деревня с громким названием Нонбург показалась мне островком цивилизации, границей между безлюдьем и населенной частью нашей воистину необъятной. Я реально ощущал, что попав в Нонбург, я снова оказался в цивилизации, среди людей. Баня, горячая вода, чистая и мягкая постель… Кто-то еще хочет со мной спорить, что цивилизация - именно это, а не Москва, фейсбуки и твиттеры?
Нонбург. Самое забавное встреченное толкование этого названия - «Негород». Но, если серьезно, то действительно странное название для деревеньки в 80 жителей, заброшенной от райцентра на 130 верст и не связанной с ним дорогой. Да и сам-то райцентр с большой землей не связан ничем, кроме прилетающей сюда два раза в неделю Аннушки, да 200 километровым отрезком дороги до приполярной железки, несмотря на свои 5 тысяч населения. Но поупражняться в этимологии Нонбурга стоит, хоть ни у Шренка, ни у Голицына, этого названия нет. У Шренка есть «в десяти верстах выше впадения в нее [Цильму - kvas] Тобыша, первое населенное место, а именно хижины зажиточного устцильмскаго хозяина Артемия Носова, а несколько ниже их - хижины Филиппа Носова. Эти местечки суть ни что иное как колонии устьцильмских переселенцев…»*. Голицын же ему оппонирует: «По берегам Цыльмы до Тобыша [снизу вверх - kvas] встречаются деревушки: Рогачево [Рочево? - kvas], Кривомежная, Трусово, Носово, Филиппово и Артино; от этой же последней деревни начинается совершенно безлюдная, никем, кроме зверей, не обитаемая местность, которая тянется на 350 верст»****. Все деревни тут указаны в правильной последовательности, Носово лишь не обнаруживается на современной карте, хотя и покинутые Кривомежная и О(А)ртино на карте есть, как урочища. Но Носово по Голицыну ниже Тобыша. А сегодняшний Нонбург выше, и не на десять, по Шренку, а на все тридцать верст. Не может он быть ни Носовом по Голицыну, ни Артемий - Носовскими «хижинами» по Шренку, если только увлеченный быстрой ездой Шренк не напутал с расстояниями. Но вот что известно о Нонбурге, так то, что стоит она (вот и задумался… деревня - она, а «бург» же - он?) при впадении в Цильму реки Номбур, что можно переиначить с зырянского как нюмбыр - покатая (река), или же номпур - «комариный плот». И то, и то, представляется, правдоподобным; разве что коми языка я не знаю; да и коми ли это? Долина реки Цильма - зона компактного проживания русского населения Печоры, заселяемого идущими через Волок поморами из Мезени. А до того - самоедского, о чем пишет в своем исследовании Голицын… Но вот что достоверно - так это то, что на картах 1918 года у места впадения Номбура в Цильму обозначена почтовая изба под названием «Нонбургский выселок». Тут, как ни странно, именно «выселок» имеет определяющее значение: на севере выселок - синоним хутора на юге, а значит, поселения хоть и маленького, но постоянного. Да и «Нонбургский» - явное указание на то, что изначальное «Номбур» уже трансформировалось в немецкоориентированное Нонбург. Ну, а дальше можно предаться фантазиям, основанным на легендах о том, что печи у пройденных нами «Заводов» были сложены из глины, месторождение которой и находится у впадения Номбура в Цильму; последнее (глина) также достоверно, а вот вопрос о происхождении самого селения Нонбург, его названия и связи с Заводами, а, равно как и возможная связь этого названия с «двумя немцами, Иваном да Виктором» - предмет последующего изучения переплетенных донельзя легенд и действительности. Изучения, призванного сначала дать ответ на вопрос: «А сами заводы - не легенда ли?», ибо ни заводов, ни Нонбурга, нет ни в Дорожнике, ни у Голицына, да и у Шренка лишь в пересказе.
Современный Нонбург - деревенька, 80 жителей,
здесь есть начальная школа, в которой учатся два ребенка; еще семь детей из Нонбурга в интернате не то в Трусово, не то в Рочево. Умирая, Советская власть успела дотянуть сюда линю электропередач (а наш пострел - Анатолий Прохорович - везде поспел, и тут поработал начальником-бригадром), поэтому электричество тут постоянное, в отличие от Пезских деревень. Вообще, Нонбург - предмет гордости его обитателей: лишь благодаря немногословной энергии местных жителей, попавшая в перечень подлежащих укрупнению в пятидесятые и неперспективных в семидесятые, деревенька осталась и сохранилась, потеряв лишь, в отличие от своей пезской противоположности, взлетную полосу на другом берегу Цильмы. Цилёма стоят особняком в широкой палитре многонациональной, или, лучше сказать, многоэтнической республики Коми, а нонбуряне - особняком среди цилёмы. Описывая «племенной состав» Печорского края, князь Голицын с самого начала определяет зоны компактного проживания трех основных групп его населения - русских, зырян и самоедов: «Русские по месту жительства делятся на две группы: Устьцилемы и Пустозеры; эти две группы различаются между собою, вопервых [орфография князя - kvas] в религиозном отношении, так как Устьцилемы почти все раскольники, тогда как Пустозеры - православные, и во вторых по роду занятий: Пустозеры занимаются морскими промыслами, Устьцилемы же хлебопашеством, скотоводством и другими промыслами»****. Дальше, посреди разговора о зырянах, Голицын делает удивительный по тем временам вывод - русские меж собой различаются больше, чем они вместе отличаются от зырян, например, а повадки тех или иных групп определяются не верой, или этносом, а некоей традицией места их проживания. Вот, ижемские зыряне, например, у князя - поголовные пьяницы, несущие этот порок полудиким самоедам. А другие зыряне этого порока лишены. «Традиция места» - производная от преобладающих занятий в этом месте - скажем, кочуют ижемцы вместе с самоедами по оленьим пастбищам, делать им особо нечего, вот и пьянствуют, в то время как хлебопашцы или мастеровые - заняты, некогда им пить. А зыряне они или русские, православные или раскольники - в общем-то, не сильно важно, хоть и влияет, усиливая или смягчая основную причину тех или иных особенностей характера. Кстати, приверженность, ревностность в вере у князя - тоже производная не исторических и прочих корней, этнических или иных особенностей, а… личных качеств того или иного священника. Вот и оказываются в Печорском крае самоедские селения, более православные, чистые и уютные, нежели русские. Хотя, конечно, пороки имеют тенденцию к распространению, и «леность и небрежность» становятся у Голицына (между прочим, губернатора Архангельского края, а значит, в сравнении с жителями той части губернии, что тяготеет к Архангельску) особенностями общепечорского характера.
Но нонбуряне несколько другие. Место, удаленное и спрятанное от всего мира, предполагает и целый, более широкий, спектр их занятий - и лосиную ферму они до середины прошлого века держат, и известь добывают, и глину, и точильный камень везут в Усть-Цильму. Вместе с тем, компактные, в отличие от огромных мезенских, дома говорят о рациональности и неброскости, восходящей возможно, к староверию… Вот эта уверенная в себе разумная достаточность нонбурян - и есть отличительная черта их от цилемы вообще, возможно, и позволившая им пережить конец двадцатого века вопреки решениям партии и правительства. Кстати, вот еще отличительная черта. Лосиная ферма предполагала отстрел диких животных по лицензиям. В середине 70-х в Усть-Цильме появились сведения, что число отстрелянных лосей несколько не совпадает с числом лицензий, но приехавшая на проверку милиция уехала ни с чем - не показали нонбуряне на своих… Вот так выглядит этот негород -
Достаточно чистенько, огороды убраны, а домишки - и вправду, меньше обычных, не говоря уж о мезенских двухэтажных хоромах.
Тут река делает изгиб, и, несмотря на то, что не все дома стоят в первой линии, реку видно отовсюду.
Центральная площадь Нонбурга:
недостроенный сруб по центру - начало строительства часовни. Строить начал… Да, Толя. На вопрос, получил ли он благословение, и у кого, Анатолий Прохорович простодушно удивился: «А что, надо?» Да, нет, Толь. Я тоже считаю, что не обязательно. Есть потребность строить - строй. Есть потребность спросить на то дозволения - спроси. Но лучше сделать, не спросив, чем спросить, и не сделать. И уж просто делать - всяко лучше, чем просто спрашивать. Если это и есть философия нонбурянина или цилёмы, то я «за».
Среди многочисленных лодок на пристани Нонбурга одна перевернута и охраняется.
Видите - это тот самый башмак, закрывающий винт от ударов о камни. Наиболее подверженная износу деталь. Пока заканчиваем погрузку, прибегает, несмотря на раннее утро, пацаненок, один, видимо, из двух,
и, получив разрешение на то, чтобы оседлать Гризлика, шлепает к нему по воде прямо в ботинках.
Ладно. Долгие проводы… вот наша команда, окружившая гостеприимных хозяев.
А по центру - сразу понятно, кто есть кто. По характеру.
В 9-00 мы уже отходим от «причала», поставив себе на сегодняшний день целью достижение Усть-Цильмы, впрочем, не очень-то веря в его возможность, особенно учитывая разговорчивый, по отношению к встречным, характер Анатолия.
Кстати, вот еще о характере. Когда-то я дал характеристику пезине, как крепко стоящим на ногах, все умеющим и оттого самостоятельным, немногословным, но очень приветливым людям. Сейчас я поймал себя на мысли, что ровно это относится и к цилеме, но с оговоркой в каждой фразе, начинающейся со слова «более». Более самостоятельные - до категоричности. Более категоричные - до жесткости. Более неприхотливые - до аскетизма. То есть меньше оттенков серого… Приветливость тоже никуда не делась, только еще более сокрылась этими категоричностью, неприхотливостью и скрытностью. К иллюстрации жесткости: Вот вам чучело от ворон на огороде:
Я его в окончании еще, пожалуй, помяну, чучело-то это.
Что бросилось в глаза, но, скорее, не в деревне, а на реке, хотя и в деревне тоже - больше алкоголя. На Пезе практически не было пьяных, тут они есть; впрочем, выпившие, они и тут крепко стоят на ногах, разве что несколько пошатываясь. Хотя этому есть целых два объяснения - оправдания, как обычно, субъективное и объективное. На Пёзе-то мы были в конце августа. Еще шла уборка, еще никто не отчаливал на рыбалку, а детишки еще не пошли в школу. Тут - все наоборот: картошка выкопана, земля к зиме подготовлена, а, значит, можно расслабиться. Да и охота открыта, а дети уже в школах, или даже интернатах. Второе объяснение и проще, и интереснее: Федотыч - человек, обладающий абсолютным авторитетом по всему Мезенскому району, известный далеко за его пределами и в самом Архангельске. Вот, с кем он поведет нас знакомить? Кого он поприветствует? И кого поприветствует балагур, хохмач и весельчак Анатолий? Еще вопрос, какая из этих двух причин влияет на наше восприятие больше…
Сразу за деревней, с правой стороны, устье Номбура, и тут же выход зимника на Усть-Цильму. Пока, Нонбург!
По левой стороне очень скоро появляются скалы с белыми вкраплениями - тут, похоже, и добывали известь; Анатолий говорит, что в бору были раскопки, и даже нашли какие-то черепки.
За Номбуром река стала более полноводной,
движение увеличилось
а скорость упала - на поговорить… Река, став полноводной, стала распадаться на рукава и островки, и при проходе вокруг одного из них глохнет мотор… 10-55.
Ага! Помните о ружье фотоаппарате, который должен выстрелить? Вот в этом месте, при попытке завести мотор, он и выстреливает из незастегнутого, салатного цвета, чехольчика на Толиной шее, и, описав вслед за движением запускающей двигатель руки классическую параболу, очень технично, практически без брызг, входит в воду. Мотор, тем не менее, заводится, и лодку, и так снесенную течением, относит еще ниже. Причаливаем. Не говоря ни слова, Толя начинает раздеваться…
Я тоже вылез из лодки, отвечая на недоуменный взгляд Сереги:
- Проводник потерял фотоаппарат. Наша задача теперь - не потерять проводника…
Уговариваем Анатолия не торопиться нырять, одеть сначала Димоновы забродники.
Получасовое хождение по грудь в воде, увы, не приводит к результату, зато охлаждает, в самом прямом смысле, пыл Прохорыча, и он, запомнив место, соглашается продолжить путь.
В 12-00 проходим правый приток - Мылу. По ней шел еще один путь в край Мезенский; зимой путники поворачивали и входили в нее, срезающую почти напрямую широкую Цилемскую дугу, выходя к истокам Пижмы у Ямозера, то есть ко второму волоку, ведущему в верховья Мезени. По Мыле, кстати, тоже были деревни. За Мылой Цильма широко разливается, а на фото - это Олежка просто прилег, чтоб не мешать фотографировать, а не спит вовсе.
Кстати, на заднем плане домики. Это уже левый приток, Тобыш, тот самый, до которого река считается населенной. У места впадения Тобыша в Цильму - остатки оставленной деревни, избы которой приспособлены под временные избы рыбаков и охотников, как в Пезской Вирюге.
Аккуратно пристаем к носику - мысу. Это тоже знаковое место, первое, где появляется сотовая связь.
Место слияния выглядит от места сотовой связи так:
За Тобышем местность меняется, леса отступают, уступая широким пойменным лугам, среди которых, в низких берегах, Цильма разливается так широко, что твоя Волга у Костромы, обнажая при этом многочисленные песчаные острова и кошки. Еще через час мы подходим к следующей жилой деревне - Филипповской.
Здесь уже совсем безлесно, дома по-прежнему небольшие, хотя часть из них перестраивается на современный уже, «скворечношный» манер.
Филипповская - уже достаточно большое село, здесь есть фабрика, производящая молоко, масло и даже ряженку на стол жителей Усть-Цильмы. А у фабрики есть и свой транспорт - катер и баржа.
Как, видимо, и у Шренка, у нас накапливается усталость от впечатлений, и писать мы начинаем более кратко. Берега у Филипповской низкие, безлесные, а сама деревня широко раскинулась вдоль берега.
Низкие тучи разряжаются периодическим мелким дождем… и нам, пожалуй, грустно от предчувствия окончания путешествия. Но не наделать бы ошибок под настроение приближения к дому.
Еще пара часов, и мы у Трусово. Это уже совсем близко к Усть-Цильме, селение еще больше, и начинается оно на высоком берегу,
постепенно понижающемуся по течению реки.
За Трусово через час - Рочево.
Посудинка под горой - паром,
отсюда и вправду можно до Усть-Цильмы добраться автомобилем. Правда, уже не сегодня: время уже 18-30, и последний свой сегодняшний рейс паром сделал полчаса назад. Но, да и ладно бы, если только этот - паром через Печору на ее правый берег привязан к этому парому, или наоборот. В общем, все местные это знают, и в «межпаромье» движение по автодороге отсутствует, как класс. Тратим еще полчаса на причаливание с целью передачи посылок очередному родственнику. Долгий разговор с местным главой, дозаправка бензином и беседа в это время и с главой сельсовета, и с местным активистом, придерживающим от падения собственного, не сильно еще закаленного питием сына (вообще, вид пьяного отпрыска в присутствии менее пьяного отца у меня, например, вызывает реакцию, близкую к рвотной: какой же ты, нафиг, отец, если не можешь сыну объяснить и научить, как и сколько можно пить, что он не контролирует себя в твоем же присутствии?) а может, это и не в Рочево было… так или иначе, в 19 часов отходим от Рочево,
домики которого приобретают как разноцветную окраску, так и напоминающие мезенский тип формы
Поднимается ветер, встречный, несущий залпы секущего холодного дождя…
Анатолий выказывает признаки беспокойства: поднявшийся ветер может разогнать на широченной в этих местах, двухкилометровой Печоре нешуточную волну, идти в которой он опасается. Поэтому начинает спешить. Мы пока посмеиваемся, типа, не бродил бы по дну в поисках фотика, да не здоровался бы с каждой лодкой да прохожим на берегу… после Рочево Цильма приобретает совсем уж гигантские размеры - широченные разливы, многочисленные острова. Берега представляют собой огромные пространства лугов, кое-где покрытых мелким кустарником, а кое-где скошенных совершенно по-современному.
Густые сумерки - сутеменки превращаются в совершеннейшую темноту; многочисленные проходы между островами, изначально проходимые Толей по памяти, скрываются, и дальше мы идем (рассмеялся бы, если бы сказал мне кто раньше, что это возможно) по навигатору - острова нижней Цильмы, оказывается, достаточно аккуратно нанесены на генштабовскую километровку. За два километра до Синегорья - самого нижнего поселка на Цильме, налетаем, тем не менее, на носик песчаного острова. Расшифровывая записи на диктофоне, где я это наговариваю, отчетливо слышу голоса «за кадром» - «Близко! Дальше, дальше от берега!», - это мы идем по технике, отработанной ночью в Сафоново, когда лучи фонарей направлены на ближний берег, чтобы понимать расстояние до него. У Синегорья мы в 22. Остановиться бы на ночь, но пресловутое стремление финишировать поскорее, да занудство Толи на тему: «я тут знаю фарватер», «а завтра волна подымется» и «ну вон же огни Усть-Цильмы, рукой подать» делают свое дело. Да.. «шапку кинь - долетит», - подумалось мне. Еще мелькнуло, что хорошо, что навигатор ожил после зарядки в Нонбурге качественным, свеженьким 220-вольтным электричеством.
22-30. Выходим из Цильмы в Печору. Море огней на горизонте, и ничегошеньки не видно. По схеме устье Цильмы выглядит примерно так,
Но это мнение генштаба образца 1983 года; песчаные острова на Печоре, видимо, имеют несколько другое мнение о своем расположении, нежели Генштаб Советской Армии.
Борьба с песчаными косами продолжалась еще полтора часа, в видимости огней такой близкой Усть-Цильмы. Раз за разом, уже, вроде нащупав проход, мы впарывались в очередную косу; песчаный нос на самом деле имеет совершенно другую форму, нежели на схеме, протока «Старая Пижма» на местности не определяется, а берег Печоры идет там, где идет линия нашего нижнего трека, продолжаясь впоследствии до места, где обозначен паром. Но сначала мы прошли по верхнему участку, пытаясь обойти пресловутый нос с севера. Когда мы впаялись в песок окончательно, Прохорыч был «отстранен от принятия решений», а выход из песчаной «задницы» был выполнен по навигатору, по собственному треку, что и видно на схеме в виде «двойной сплошной» красного цвета. Потом, вспоминая в картинках этот путь, мы хохотали до упаду: за шумом мотора голос мой никто не слышал, поэтому я, стоя на носу и глядя в навигатор, командовал: «направо», «налево», или мягче - «правее - левее» Сереге, который был повернут спиной по ходу и транслировал команды Димону, воспроизводившему их руками. А Толя пытался непременно свернуть в сторону со словами: «ну, отсюда-то я знаю…», прерываемыми более энергичными, чем просто указания направления, взмахами рук похожего на ветряную мельницу в шторм Димона. А Серега усугублял для верности: «Не пи….., мы назад выходим, а не проходы ищем». В 00-30 мы пристали на левом берегу Печоры, поставив лагерь прямо у парома на песке. Уже укладываясь спать, Серега остановился и так взглянул на Толю, что тот вытянулся и принял положение «Смирно!» А Серега, не меняя взгляд, очень душевно произнес:
- Анатолий Прохорович! Если вдруг я нечаянно завтра услышу твой голос раньше, чем голос Василия Анатольевича, я, - Серега сделал совершенно конкретную и понятную без дальнейших слов паузу, но, тем не менее, для верности, продолжил, - тебя убью, - и пошел спать, а Толя, похоже, поверил.
10 сентября. А подействовало. Ни тебе стихов в три утра, ни песен в пять. Проснулись мы от суеты машин около грузившегося парома. Прохорыч был на ногах, ждал нашего пробуждения, но издавать звуки не решался, несмотря на приготовленный им завтрак и чай, вскипяченный в будке паромщиков. Ветер ночью стих, и на Печору опустился туман, что не было видно не только огоньков Усть-Цильмы, но и носика ближайшего к нам, различимого вчера в свете фонарей, островка. Тем не менее, в 8-40 мы встали на воду, остановив между делом попытку Толи стартовать раньше парома:
- Вот видишь паром? Пойдешь строго за ним, в фарватере.
- Да он же медленно…
- За ним.
- Я же знаю…
- В фарватере.
Благодаря этому диалогу в 9-25 мы сошли на правый берег Печоры на пустынном пляже села Усть-Цильма.
С Толей мы быстро помирились, и так,
и так,
и даже так.
Мы еще раз закрепили наше примирение, а заодно и достижение цели, а когда, после всех расчетов, подарили в знак благодарности Прохорычу остатки бензина и спасжилет, то расстались лучшими друзьями.
Потом приехал Николай Митрофанович Канев, дал нам машину, поселил нас в гостиницу, где есть душ и интернет, и мы поняли, что маршрут окончен. Мы не поедем завершать нашу экспедицию в Пустозерск - приедем мы туда, в знак благодарности, как-нибудь отдельно. Все. Пезский Волок для нас пройден. Мы еще будем в Усть-Цильме почти двое суток, не разобравшись в связке расписаний поездов и паромов, мы пройдемся по селу, попробуем отправить технику машинами, выясним особенности автомобильного сообщения Усть-Цильмы и Большой Земли, в результате чего оставим все в гараже у Николая Митрофановича. Я даже напишу, и о прогулке, и о музее. Но маршрут «Пезский Волок» завершился, пожалуй, сейчас, у причала парома на правом берегу Печоры.
Окончание следует.
*Александр Шренк. "путешествие к Северо-Востоку Европейской России..."
**** "Обозрение Печорского края архангельским губернатором действительным статским советником князем Н.Д. Голицыным летом 1887 года"