У. Фолкнер, "Медведь" и прочее
Противовесом безумству "Повелителя мух" мне в руки попал Фолкнер со своим "Медведем". Точнее, сначала были рассказы, но пошли они у меня тяжело, хотя чувствуется, что соль в них определенно есть; есть в них и своя прелесть - например, то, что герои кочуют из рассказа в рассказ, и ты их узнаешь как знакомых и словно радуешься известиям о них. Тем не менее, истории про индейцев и негров ("Красные листья") или "Поджигатель" - это еще куда ни шло, но вот про бабушку и какое-то там сражение - просто мозг сломаешь. Такое ощущение, будто все повествование строится на пропусках очевидной для читателя информации, только вот для меня очевидного там ничегошеньки нет.
А теперь - о противовесе Голдингу.Для его антиробинзонады и фолкнеровского "Медведя" общим является противостояние двух сил, их борьба на лоне природы, преследование/уход от гона и итоговый результат сего действа. Но как же спокойна, размеренна и, не побоюсь этого выражения, напитана поэзией и миром охота на медведя у Фолкнера! Это не охота - это танец, в котором каждый знает свою партию, и потому, несмотря на то, что люди специально натаскивали злющего дикого пса по кличке Лев на то, чтобы стравить его со Старым Беном - с медведем, с хозяином их леса, который приходил в лагерь просто посмотреть на главного героя, десятилетнего охотника-новичка, и об этом знали старые охотники... и сам мальчик, чуть повзрослев, шел в лес без оружия и без компаса для того, чтобы медведь в свою очередь показался ему, - несмотря на то, что пес, выполнив свою задачу, гибнет, и гибнет под ножом Старый Бен, и умирает старый охотник Сэм, - спустя несколько лет мальчик (или, наверное, уже юноша) снова оказывается в том же лесу у могил Сэма и Льва и чувствует, что "здесь не усыпальница, ни Сэм, ни Лев не мертвы, не сковано почиют они под землей, а свободно движутся в ней, с ней, входя неисчислимо дробной, но непогибшей частицей в лист и ветку, присутствуя в воздухе и солнце, в дожде и росе, в желуде, дубе и снова желуде, в рассвете, закате и снова рассвете, бессмертные и целостные в своей неисчислимости и дробности - и Старый Бен, Старый Бен тоже! Они вернут ему лапу [Старый Бен хром на одну лапу], непременно вернут - и снова бросят вызов, и долгой будет охота, но ни сердца рвущегося, ни тела израненного...". Если Голдинг у меня в голове сопровождался кипеловским "Зверем", то "Медведь" - мандельштамовским "И море, и Гомер - все движется любовью". События на острове школьников-робинзонов горячат кровь, заставляют затаивать дыхание и следить за персонажами - ну как, ты вывернешься тут? - болеть за них и выдыхать, как после погони, при появлении капитана в белой фуражке, а сам остров ослепляет буйством тропических красок; охота за Старым Беном умиротворяет, и болеешь ты за всех сразу с тем посылом, чтобы никто не попался, чтобы все это длилось и длилось; очные ставки, т.е. схватки медведя и охотников, безусловно, бодрят, но после них хорошо снова бродить лесными тропами, мокнуть под дождем... находить двупалый медвежий след и, почтительно сдерживая дыхание, ждать, что вот-вот рядом возникнет хозяин леса Старый Бен, посмотрит на тебя и растворится в чаще, как уходит в темную глубь омута огромный старый окунь. Поэтичность и ритмичность текста кружит мне голову медленным вальсом. Очень, очень хорошо. Хочется возвращаться в лес Фолкнера вновь и вновь.
"Медведь" - повесть о любви к лесу (и этим она похоже на "Охотника", вышедшего из-под пера автора "Последнего дюйма"), о странном охотничьем братстве, объединяющем сорокалетнего пьянчужку и школьника-подростка, который прогуливает уроки для того, чтобы еще немного побыть в царстве Старого Бена; повесть о горечи потерь, потому что через лес уже пролегает железная дорога, и строится лесопилка, да и Старого Бена здесь уже нет; и еще раз повесть о любви, потому что "придет пора, он [главный герой] женится, и они с женой в свой краткий черед познают короткое и призрачное счастье [...], и память о нем унесут, быть может, и туда, где плоть уже не внемлет плоти, ведь память-то живуча, - но все же лес будет ему единственной женой и любовницей".
А вот следующее в книжке, роман "Осквернитель праха" у меня как-то пока не идет, так как он похож на рассказы.
А теперь - о противовесе Голдингу.Для его антиробинзонады и фолкнеровского "Медведя" общим является противостояние двух сил, их борьба на лоне природы, преследование/уход от гона и итоговый результат сего действа. Но как же спокойна, размеренна и, не побоюсь этого выражения, напитана поэзией и миром охота на медведя у Фолкнера! Это не охота - это танец, в котором каждый знает свою партию, и потому, несмотря на то, что люди специально натаскивали злющего дикого пса по кличке Лев на то, чтобы стравить его со Старым Беном - с медведем, с хозяином их леса, который приходил в лагерь просто посмотреть на главного героя, десятилетнего охотника-новичка, и об этом знали старые охотники... и сам мальчик, чуть повзрослев, шел в лес без оружия и без компаса для того, чтобы медведь в свою очередь показался ему, - несмотря на то, что пес, выполнив свою задачу, гибнет, и гибнет под ножом Старый Бен, и умирает старый охотник Сэм, - спустя несколько лет мальчик (или, наверное, уже юноша) снова оказывается в том же лесу у могил Сэма и Льва и чувствует, что "здесь не усыпальница, ни Сэм, ни Лев не мертвы, не сковано почиют они под землей, а свободно движутся в ней, с ней, входя неисчислимо дробной, но непогибшей частицей в лист и ветку, присутствуя в воздухе и солнце, в дожде и росе, в желуде, дубе и снова желуде, в рассвете, закате и снова рассвете, бессмертные и целостные в своей неисчислимости и дробности - и Старый Бен, Старый Бен тоже! Они вернут ему лапу [Старый Бен хром на одну лапу], непременно вернут - и снова бросят вызов, и долгой будет охота, но ни сердца рвущегося, ни тела израненного...". Если Голдинг у меня в голове сопровождался кипеловским "Зверем", то "Медведь" - мандельштамовским "И море, и Гомер - все движется любовью". События на острове школьников-робинзонов горячат кровь, заставляют затаивать дыхание и следить за персонажами - ну как, ты вывернешься тут? - болеть за них и выдыхать, как после погони, при появлении капитана в белой фуражке, а сам остров ослепляет буйством тропических красок; охота за Старым Беном умиротворяет, и болеешь ты за всех сразу с тем посылом, чтобы никто не попался, чтобы все это длилось и длилось; очные ставки, т.е. схватки медведя и охотников, безусловно, бодрят, но после них хорошо снова бродить лесными тропами, мокнуть под дождем... находить двупалый медвежий след и, почтительно сдерживая дыхание, ждать, что вот-вот рядом возникнет хозяин леса Старый Бен, посмотрит на тебя и растворится в чаще, как уходит в темную глубь омута огромный старый окунь. Поэтичность и ритмичность текста кружит мне голову медленным вальсом. Очень, очень хорошо. Хочется возвращаться в лес Фолкнера вновь и вновь.
"Медведь" - повесть о любви к лесу (и этим она похоже на "Охотника", вышедшего из-под пера автора "Последнего дюйма"), о странном охотничьем братстве, объединяющем сорокалетнего пьянчужку и школьника-подростка, который прогуливает уроки для того, чтобы еще немного побыть в царстве Старого Бена; повесть о горечи потерь, потому что через лес уже пролегает железная дорога, и строится лесопилка, да и Старого Бена здесь уже нет; и еще раз повесть о любви, потому что "придет пора, он [главный герой] женится, и они с женой в свой краткий черед познают короткое и призрачное счастье [...], и память о нем унесут, быть может, и туда, где плоть уже не внемлет плоти, ведь память-то живуча, - но все же лес будет ему единственной женой и любовницей".
А вот следующее в книжке, роман "Осквернитель праха" у меня как-то пока не идет, так как он похож на рассказы.