Ещё раз к вопросу о "советском": академический казус
Сергей Корнев в очередной раз сумел меня «нехорошо удивить».
А именно - в своём (вполне вменяемом) тексте о готовящемся уничтожении Российской Академии Наук он умудрился ввернуть вот что:
Рассуждая по логике, Просвирнин, Крылов и другие оппоненты в дискуссии «о русском и советском» должны бы рукоплескать уничтожению «советского застойного реликта». Вспомним, что писал Крылов буквально месяц назад: «Никакое сохранение советских достижений невозможно в принципе. Возможно только сохранение некоторых советских язв и стигматов, и то благодаря постоянному их расковыриванию нынешними властями. Но удержать какой бы то ни было советский «позитив» можно и не пытаться, если только мы не ставим себе задачу восстановления советского строя». Отрадно, что Константин Анатольевич отказался от доктринерства и поступил в этом случае так, как и следовало поступить нормальному русскому политику, - а именно, встал со своей партией на защиту «брежневской» («полусоветской») Академии. Потому что другой Академии у русских просто нет: разрушат эту, не останется вообще ничего. Теперь Крылову (и многим другим) осталось понять, что та же самая логика справедлива и в отношении большинства других позитивных фрагментов советского наследия (что я и пытаюсь втолковать вот уже который месяц).
Напоминаю, что Российская Академия Наук была учреждена отнюдь не комиссарами, а Петром Первым (причём идея была подсказана царю одним из величайших западных философов, Готфридом Лейбницем). Реально работать Академия начала «при матушке Екатерине», и всю свою историю оставалась крайне консервативным учреждением. Достаточно сказать, что в 1917 году Академия жила по уставу 1836 года (что было, наверное, перебором).
Советская власть Академию побоялась ломать, так как в то время «ставила на науку» и понимала, что где-то ей надо же быть. Вместо уничтожения Академии с её руководством были проведены переговоры, закончившиеся компромиссом: государство брало на себя финансирование Академии и включало её в наркомпросовскую систему, оставляя за ней целый ряд привилегий, отсутствовавших у советских людей - и даже академические свободы (в т.ч. право избрания Президента Академии).
При этом советские, конечно, Академию считали «пережитком прошлого» и рассчитывали со временем от неё избавиться, когда сделают «чисто советскую науку». Даже слово «академизм» в двадцатые-тридцатые годы стало ругательным. Тем не менее, красным дьяволятам пришлось идти на дальнейшие компромиссы. Так, по уставу 1935 года, Академия (к тому времени переброшенная из Ленинграда в Москву) получила функции советского ведомства, каковые позволяли ей распределять получаемые от государства средства, и подчиняющееся непосредственно правительству СССР. При этом академические свободы в значительной мере были сохранены.
Впоследствии, когда «советская наука» была всё-таки создана, выяснилось, что без Академии машинка не работает - все советские научные учреждения без академического контроля очень быстро впадали в шарлатанство и очковтирательство.
Поэтому Академия Наук оставалась одним из НАИМЕНЕЕ СОВЕТИЗИРОВАННЫХ учреждений в СССР - в отличии, скажем, от армии или даже церкви. Нет, конечно, всякого советского хамства-поганства и в ней хватало, как же без этого - но сохранялось и нечто большее. Начиная с самой ориентации на объективную истину, и кончая тем обстоятельством, что академики были одной из немногих прослоек советского общества, обладавших некоторыми неотчуждаемыми правами. Например, крайне трудно было лишить академика или членкора его звания - на такое шли только под угрозой физической расправы [1]. Как только рука на горле чуть разжалась, академики вернулись к старому принципу - «научного звания лишить нельзя». В частности, своих титулов не лишились Сахаров и Шафаревич, несмотря на давление властей [2].
К чему я всё это пишу. Вне зависимости от вопроса, существуют ли вообще «позитивные фрагменты советского наследия», Академия нам дорога не в её «сталинской» или «брежневской» ипостаси, а как наследница одного из традиционных русских государствообразующих институтов. От сталинщины, хрущёвщины, брежневщины и т.д. Академия если что и приобрела, так это гниль, которой в нынешней Академии более чем хватает - и на которую так охотно ссылаются нынешние «реформаторы». И, разумеется, Академия и в самом деле нуждается в реформировании, или хотя бы в очищении от самых очевидных и противных советских и неосоветских хворей. Но, разумеется, эти реформы должны быть совершенно иными, и преследовать цель возрождения Академии, а не её уничтожения.
[1] Так, в 1931 году академиков заставили проголосовать за исключение арестованных по «академическому делу» - в их число попал, например, академик Тарле. В 1938 из Академии исключили арестованного Туполева. Впоследствии всем им было возвращено академическое звание.
[2] Известно, что при попытке исключить Сахарова из числа академиков произошёл следующий инцидент. Келдыш собрал узкий круг ведущих ученых (среди которых присутствовали П.Л. Капица и Н.Н. Семенов) и спросил, как бы они отнеслись к постановке на Общем собрании Академии наук вопроса об исключении Сахарова. После долгого молчания Н.Н. Семенов произнес: «Но ведь прецедента такого не было». На это П.Л. Капица возразил: «Почему не было прецедента? Был такой прецедент. Гитлер исключил Альберта Эйнштейна из Берлинской академии наук». И то и другое «не вполне соответствовало действительности», и тем не менее, после такой демонстрации академического гонора разговоры об исключении Сахарова прекратились.
)(
А именно - в своём (вполне вменяемом) тексте о готовящемся уничтожении Российской Академии Наук он умудрился ввернуть вот что:
Рассуждая по логике, Просвирнин, Крылов и другие оппоненты в дискуссии «о русском и советском» должны бы рукоплескать уничтожению «советского застойного реликта». Вспомним, что писал Крылов буквально месяц назад: «Никакое сохранение советских достижений невозможно в принципе. Возможно только сохранение некоторых советских язв и стигматов, и то благодаря постоянному их расковыриванию нынешними властями. Но удержать какой бы то ни было советский «позитив» можно и не пытаться, если только мы не ставим себе задачу восстановления советского строя». Отрадно, что Константин Анатольевич отказался от доктринерства и поступил в этом случае так, как и следовало поступить нормальному русскому политику, - а именно, встал со своей партией на защиту «брежневской» («полусоветской») Академии. Потому что другой Академии у русских просто нет: разрушат эту, не останется вообще ничего. Теперь Крылову (и многим другим) осталось понять, что та же самая логика справедлива и в отношении большинства других позитивных фрагментов советского наследия (что я и пытаюсь втолковать вот уже который месяц).
Напоминаю, что Российская Академия Наук была учреждена отнюдь не комиссарами, а Петром Первым (причём идея была подсказана царю одним из величайших западных философов, Готфридом Лейбницем). Реально работать Академия начала «при матушке Екатерине», и всю свою историю оставалась крайне консервативным учреждением. Достаточно сказать, что в 1917 году Академия жила по уставу 1836 года (что было, наверное, перебором).
Советская власть Академию побоялась ломать, так как в то время «ставила на науку» и понимала, что где-то ей надо же быть. Вместо уничтожения Академии с её руководством были проведены переговоры, закончившиеся компромиссом: государство брало на себя финансирование Академии и включало её в наркомпросовскую систему, оставляя за ней целый ряд привилегий, отсутствовавших у советских людей - и даже академические свободы (в т.ч. право избрания Президента Академии).
При этом советские, конечно, Академию считали «пережитком прошлого» и рассчитывали со временем от неё избавиться, когда сделают «чисто советскую науку». Даже слово «академизм» в двадцатые-тридцатые годы стало ругательным. Тем не менее, красным дьяволятам пришлось идти на дальнейшие компромиссы. Так, по уставу 1935 года, Академия (к тому времени переброшенная из Ленинграда в Москву) получила функции советского ведомства, каковые позволяли ей распределять получаемые от государства средства, и подчиняющееся непосредственно правительству СССР. При этом академические свободы в значительной мере были сохранены.
Впоследствии, когда «советская наука» была всё-таки создана, выяснилось, что без Академии машинка не работает - все советские научные учреждения без академического контроля очень быстро впадали в шарлатанство и очковтирательство.
Поэтому Академия Наук оставалась одним из НАИМЕНЕЕ СОВЕТИЗИРОВАННЫХ учреждений в СССР - в отличии, скажем, от армии или даже церкви. Нет, конечно, всякого советского хамства-поганства и в ней хватало, как же без этого - но сохранялось и нечто большее. Начиная с самой ориентации на объективную истину, и кончая тем обстоятельством, что академики были одной из немногих прослоек советского общества, обладавших некоторыми неотчуждаемыми правами. Например, крайне трудно было лишить академика или членкора его звания - на такое шли только под угрозой физической расправы [1]. Как только рука на горле чуть разжалась, академики вернулись к старому принципу - «научного звания лишить нельзя». В частности, своих титулов не лишились Сахаров и Шафаревич, несмотря на давление властей [2].
К чему я всё это пишу. Вне зависимости от вопроса, существуют ли вообще «позитивные фрагменты советского наследия», Академия нам дорога не в её «сталинской» или «брежневской» ипостаси, а как наследница одного из традиционных русских государствообразующих институтов. От сталинщины, хрущёвщины, брежневщины и т.д. Академия если что и приобрела, так это гниль, которой в нынешней Академии более чем хватает - и на которую так охотно ссылаются нынешние «реформаторы». И, разумеется, Академия и в самом деле нуждается в реформировании, или хотя бы в очищении от самых очевидных и противных советских и неосоветских хворей. Но, разумеется, эти реформы должны быть совершенно иными, и преследовать цель возрождения Академии, а не её уничтожения.
[1] Так, в 1931 году академиков заставили проголосовать за исключение арестованных по «академическому делу» - в их число попал, например, академик Тарле. В 1938 из Академии исключили арестованного Туполева. Впоследствии всем им было возвращено академическое звание.
[2] Известно, что при попытке исключить Сахарова из числа академиков произошёл следующий инцидент. Келдыш собрал узкий круг ведущих ученых (среди которых присутствовали П.Л. Капица и Н.Н. Семенов) и спросил, как бы они отнеслись к постановке на Общем собрании Академии наук вопроса об исключении Сахарова. После долгого молчания Н.Н. Семенов произнес: «Но ведь прецедента такого не было». На это П.Л. Капица возразил: «Почему не было прецедента? Был такой прецедент. Гитлер исключил Альберта Эйнштейна из Берлинской академии наук». И то и другое «не вполне соответствовало действительности», и тем не менее, после такой демонстрации академического гонора разговоры об исключении Сахарова прекратились.
)(