Русские как древние греки
Любопытная мысль из дневников Ницше начала 1888 г. (писал он о себе, правда, уже в третьем лице): «Ницше, по сути, и не пытался сделать ничего иного, кроме как отгадать, почему из дионисийского подполья было суждено вырасти именно греческому аполлинизму: почему дионисийскому греку необходимо было стать аполлоновским, то есть сломить свою волю к чудовищному, многогранному, зыбкому, ужасающему о волю к умеренности, простоте, упорядоченности в правиле и понятии. Непомерное, дикое, азиатское заложено в самой его основе: отвага грека - в его борьбе с собственным азиатством: прекрасное он не получил даром, точно так же как логику, как естественное чувство нравственности, - оно было завоевано, изволено, захвачено в бою - это его победа…» (Ницше, П.С.С. Т. 13. С. 210)
Т.е. немцы со своим Хайдеггером напрасно навязываются к грекам в наследники. Поскреби эллина - и найдешь скифа. Да, греки мы, да азиаты мы, с округлыми и жадными глазами... Все величие греков проистекает именно из напряжения внутреннего конфликта. И русские тоже обретут величие, когда выработают из своего дионисийского свое аполлоническое. Изобретут «русское пуританство» (не как религию, а как образ жизни).
Вот и Галковский об этом пишет: «Русская культура отчасти подражательная, русским всегда надо видеть европейцев и европейцам подражать. Подражать всегда с коэффициентом усиления. Потому что русская вонь - едче, русские насекомые - кусачее и их больше. Европеец чистит зубы два раза в день - русскому надо три. Использует один баллон дезодоранта - русскому надо полтора. Душ принимать - чаще, носки менять - чаще. Европеец пьёт в день бокал вина - русскому не надо пить вообще. Русский должен за собой СЛЕДИТЬ. Следить постоянно. Иначе его постигнет неожиданно быстрая дегенерация».
Только, пожалуй, русская «внутренняя Азия» - это не буйное дионисийство, как у греков, а нечто ему прямо противоположное - депрессивная «обломовщина». Соответственно, если греческое аполлоническое умеряет и приглушает, то русское, напротив, должно стимулировать и допинговать. В этом смысле оптимистичный рутопизм Вадима Штепы более к месту, чем депрессивный реализм Галковского.
Но с другой стороны, «обломовщина» проистекает не просто из лени, а из сочетания лени и юношеского максимализма. Обломовщину подпитывает именно чувство недостижимости завышенных идеалов. Аполлоническое «чувство меры» в русском варианте больше относится к миру идей, чем к миру страстей (как у грека). «Страстей» то у русских и нет никаких, кроме зависти (которая тоже - результат необузданного максимализма). Русскому нужно совладать со своим идеальным, сделать его более соразмерным человеческой жизни. Кстати, Онегов и «почвенники» позднесоветской эпохи - примерно этим пытались заниматься. (Они же, кстати, первыми дошли до мысли, что «русскому не надо пить вообще»)
Кто нибудь додумает эту мысль до конца? А то мне уже облом.
Т.е. немцы со своим Хайдеггером напрасно навязываются к грекам в наследники. Поскреби эллина - и найдешь скифа. Да, греки мы, да азиаты мы, с округлыми и жадными глазами... Все величие греков проистекает именно из напряжения внутреннего конфликта. И русские тоже обретут величие, когда выработают из своего дионисийского свое аполлоническое. Изобретут «русское пуританство» (не как религию, а как образ жизни).
Вот и Галковский об этом пишет: «Русская культура отчасти подражательная, русским всегда надо видеть европейцев и европейцам подражать. Подражать всегда с коэффициентом усиления. Потому что русская вонь - едче, русские насекомые - кусачее и их больше. Европеец чистит зубы два раза в день - русскому надо три. Использует один баллон дезодоранта - русскому надо полтора. Душ принимать - чаще, носки менять - чаще. Европеец пьёт в день бокал вина - русскому не надо пить вообще. Русский должен за собой СЛЕДИТЬ. Следить постоянно. Иначе его постигнет неожиданно быстрая дегенерация».
Только, пожалуй, русская «внутренняя Азия» - это не буйное дионисийство, как у греков, а нечто ему прямо противоположное - депрессивная «обломовщина». Соответственно, если греческое аполлоническое умеряет и приглушает, то русское, напротив, должно стимулировать и допинговать. В этом смысле оптимистичный рутопизм Вадима Штепы более к месту, чем депрессивный реализм Галковского.
Но с другой стороны, «обломовщина» проистекает не просто из лени, а из сочетания лени и юношеского максимализма. Обломовщину подпитывает именно чувство недостижимости завышенных идеалов. Аполлоническое «чувство меры» в русском варианте больше относится к миру идей, чем к миру страстей (как у грека). «Страстей» то у русских и нет никаких, кроме зависти (которая тоже - результат необузданного максимализма). Русскому нужно совладать со своим идеальным, сделать его более соразмерным человеческой жизни. Кстати, Онегов и «почвенники» позднесоветской эпохи - примерно этим пытались заниматься. (Они же, кстати, первыми дошли до мысли, что «русскому не надо пить вообще»)
Кто нибудь додумает эту мысль до конца? А то мне уже облом.