Вайнеры, "Визит к Минотавру"
Братья Вайнеры. «Эра милосердия», «Визит к Минотавру», «Город принял!», «Гонки по вертикали»... Что еще о них?.. «Ощупью в полдень»? Не то. «Умножающий печаль»? Просто красивое название. «Райский сад дьявола»? Книга, от которой веет страшной безнадежностью.
Да и не в тандеме вовсе писались уже последние вещи. Ах, как много потерял этот тандем, утратив ровно половину! Ах, как много... Ведь почти исчезла главная составляющая их повествований: талант одним предложением - сложным, каким-то упоительным, вкусно-вязким - создать целую Вселенную переживаний, чувств, мыслей. Исчезли прекрасные диалоги: умные, грамотные, интересные. Возникли какие-то постоянные повторы в определениях. Впрочем... Впрочем, речь вовсе не о том, что стало после. Речь о том, что возникло задолго «до».
Мне всегда было за них обидно, за их тексты. Вайнеры? И что-то щелкает уже в голове, угодливо выдавая ассоциативный ряд: «Место встречи», Фокс, подбитый глаз Маньки-Облигации, Володя Шарапов, Жеглов... «Ты не сознание потерял, ты совесть потерял». После ненормального, невозможного обаяния Высоцкого, после монолитно-холодной жестокости Джигарханяна, после мягкой человечности Конкина припомнится разве что еще упертая злость Шакурова, усталая мудрость Плятта и жуткое бессилие истерики Филиппенко: «Минота-авр не винова-ат, что родился чудовищем!»
И все. И сразу как диагноз - детектив. Прочитать и забыть. В давке метро или духоте автобуса.
Поэтому и обидно. Наверно, в это сложно поверить не читавшему, но эти истории, в основе которых действительно лежит детектив, - прежде всего хорошо написанная проза. Роман. Особенно два. Только два. Навсегда два. По крайней мере, для меня.
«Визит к Минотавру» и «Гонки по вертикали». Забудьте об экранизациях! Отодвиньте их в сторону - и виденный десятки раз фильм с Шакуровым, и совершенно неудачную картину с Мягковым. Откройте книгу. Вчитайтесь в текст. Оцените перо и язык. Прислушайтесь к монологам.
Перо - легко, язык - невероятно богат, монологи - слышите?.. - просто музыка, поэзия...
«Пройдет много времени, и тебе будет казаться, что ничего не меняется. Но незаметно для тебя пальцы твои будут приобретать гибкость и твердость, глаз станет светел и прям, как солнечный луч, а слух изощрен и трепетен. И тогда воображение представит тебе, как в юношеском сне, сладком, зыбком, мгновенном, то, что ты ищешь. Эта скрипка будет, как первая женщина в твоей жизни - широкими полными бедрами разойдутся обечайки, тонок и строен будет стан ее грифа, изящно, как поворот шеи любимой, наклонится завиток, а эфы загадочными волнующими складками очертят ее лоно. И она подаст тебе свой голос - нежный, ласковый, поющий, и не будет мига более полного счастья - сколько бы тебе ни довелось прожить, - чем это мгновенье сладостного обладанья!»
Они умели создавать образы просто напевностью слова. Умели одним предложением сказать так много. Затянуть в омут яркой индивидуальности своих персонажей. Умели словом создать мелодию, ведь с этих страниц звуком - нежно-волшебным, огромно-оглушающим, как жизнь, - слетает и нервный вскрик скрипки, и бессильный стон гибнущего Минотавра, и животный страх вора, и судорожный испуг сердца человека, промчавшегося по стене и сумевшего дикой силой мотоциклетного движка перечеркнуть не только законы земного притяжения.
В «Визите» и «Гонках» они - уровнем прозы - достигли своей абсолютной вершины. Ни до, ни, тем более, после, не создавали они ничего подобного.
Дело, конечно же, не в сюжете. Вернее, не только в нем. Кого удивишь сейчас историей похищения скрипки Страдивари или делом о краже чьего-то чемодана? Но эти предметы - та самая основа, фундамент, на котором братья строили крепкие дома своих сюжетов и наполняли их, словно заселяя в квартиры жильцов, явлениями, несоответствующими стандартам современного детектива.
Господи, да они же говорили о понятных любому здравомыслящему человеку проявлениях его натуры! Они наполняли свои лучшие романы сложностью взаимных отношений, говорили о таланте, гении, уважении, терпимости, упорстве, трусости, одиночестве, любви, страхе...
Скрипка Страдивари - только повод, чтобы начать сложный разговор о страшных слабостях, недостатках, пороках, живущих в душе человеческой подобно Минотавру. Таящихся в темных закоулках, сплетениях и тупиках неизведанных душевных лабиринтов. Скрипка - повод поговорить о невозможности, недопустимости выпустить это чудовище на свободу, позволить ему сожрать тебя, подчинить всю твою сущность его желаниям. Научиться противостоять ему, поняв его, изучив его. Научиться помнить, что, овладевая этой жуткой наукой, мы рискуем уподобиться ему, став плотью от плоти его...
Это повод поговорить о страхе, убивающем медленно и незримо. О зависти - черной и бессмысленно жадной. О терзаниях, вечных неудовлетворенности и жажде знаний трудолюбивого гения. О бесконечности познания - и, в первую очередь, самого себя.
Чемодан с чужими вещичками - ниточка, притянувшая в центр повествования двух совершенно разных героев, одинаковых только в своем вязком одиночестве.
Главный герой большинства романов Вайнеров - инспектор МУРа Стас Тихонов: худощавый молодой человек с сердитым лицом. Братьям удалось почти невозможное - они создали сыщика НЕ супергероя. И даже не героя в привычном значении этого слова.
«Я благонравен до противного - я даже не курю, очень редко напиваюсь и не распутничаю, не играю на бегах и в карты».
Они создали сыщика - обычного человека, вне работы решающего те же проблемы, что все мы, неприкаянного в своем одиночестве, ошибающегося, покупающего хлеб и молоко, живущего в коммуналке и способного увидеть личность не только в потерпевшем, но и в преступнике. В нем чувствуется живой человек - с прошлым и настоящим, сомнениями и горестями. Его эмоции открыты абсолютно, они нервно-хрупки до невозможности, и эта откровенная человеческая обнаженность вызывает стыдливую оторопь и искреннее сопереживание.
И главное - это тот самый герой, который неожиданно заставляет осознать, понять, открыть для себя: а ведь эта работа - настоящая, обывателю невидимая и незаметная, оперативно-ментовская работа - это не стрельба и лихие погони, это, прежде всего и навсегда, адское терпение и каторжный труд. Это мучительность и бессилие незнания. Это постоянный поход в чужие, совершенно лично тебе чуждые радости, горести, трагедии, которые надо разобрать на составляющие, разложить по полочкам и навесить ярлычки. Это неизменное препарирование человеческих судеб.
«...и от этого, читая скачущую журнальную скоропись, сразу представляешь себе мгновенную тишину, что, как варом, заливает дежурку, и тяжелый торопливый топот наряда, бегущего к машине, и сразу осунувшееся лицо оперативника, который сейчас примет на себя всю власть и всю ответственность за начальный розыск, и горячечный перезвон телефонов, истошные крики родственников и испуг соседей. И чем ты больше повидал такого, тем меньше можешь к нему привыкнуть…»
У них нет ни одного однозначного героя, а в любом персонаже - положительном ли, отрицательном ли - видишь человека: с плюсами и минусами, страхами и радостями... Даже героев второго плана - незначительных, эпизодических - они прописывали так тщательно, так фактурно, с такой ошеломляющей щедростью, какую может себе позволить только настоящий талант.
Как не хватает сейчас таких книг - умных, трепетно-живых, в чем-то неизбежно утративших актуальность и наивных, но написанных хорошим русским языком: богатым, огромно-всеобъемлющим, проникающим в самую душу и навсегда остающихся в памяти. Как не хватает детективов, в которых древний конфликт преступника и сыщика не сводится к примитивным стрельбе или погоне, однозначному разделению на черное и белое, плохое и хорошее, а становится противостоянием двух личностей, отодвигающим детективную составляющую на второй план. Как не хватает прозы о любви, где любовь физическая не описывалась бы подробно сантиметрами и ритмичностью вечных движений.
« - Это хорошо, Стас. Я не хочу, чтобы двигалось время, я не люблю завтра. Я тебя сегодня люблю. Тебя в сегодня, тебя в сегодня, - повторяла она в полусне, и я тонул в ней радостно, как в светлом омуте, и весь мир, бесконечный, бездонный, замыкался в ней, и счастье становилось невыносимым, как боль, потому что я уже знал - завтра наступило, и никогда, никогда, сколько бы я ни прожил, я ни с кем не смогу снова войти в эту безмерную реку любви».
Талант - явление редкое. Умение связать на бумаге два слова не обозначает автоматического наличия в этих словах писательского гения и смысла.
Талант - это труд. Талант - это ответственность. Писательский талант - это еще чувство языка и чувство слова.
И именно тогда, когда все это сочетается в идеально отмерянных кем-то пропорциях, книга перестает быть просто набором отдельных предложений. Она становится целостным произведением, которое хочется - нет, не читать, а пить - большими, жадными глотками.