конец истории города
В течение всего двадцатого столетия футуристы и визионеры размышляли о том, в каких городах будут жить люди нового тысячелетия. Старый, викторианский город, с несколькими прямыми проспектами, подземкой и сетью городского транспорта, чередующий жилую застройку, офисы и промышленные здания, казался ужасным анахронизмом. Предполагалось, что города ближайшего будущего, нашего настоящего станут напоминать сцены из “Пятого элемента” Бессона, жилища, транспорт, сама планировка города, само ощущение городского пространства радикально изменятся.
Город должен был стать примерно таким:
Или хотя бы таким:
Однако этого не случилось. Большой город 2012 года в своих существенных чертах мало чем отличается от Лондона 1865 года. Планировка осталась прежней, городское пространство все так же располагается на плоскости - воздушное пространство практически не используется, транспорт и люди перемещаются вдоль улиц. Основную нагрузку по перемещению людей принимает на себя метро. Люди живут в многоквартирных домах и иногда по несколько часов добираются на работу. Городские площади все также служат местом публичной жизни. Город двадцать первого века не удивил бы Оскара Уайльда или Марселя Пруста.
Почему так получилось? Ясно, что в качестве основного средства мракобесия выступил автомобиль. Автомобиль концептуально, по принципу своего использования и управления - это самодвижущаяся повозка, карета без лошадей. Мы передвигаемся и покупаем средства передвижения XIX века, так что же удивительного в том, что мы живем в викторианских городах? Перестройка инфраструктуры под автомобили сделала невозможным никакое дальнейшее развитие пространства, никакие инновации.
Следствием автомобилизации стал великий американский исход в пригороды и разрушение идеи города как такового. Это был еще один регрессивный шаг. Вместо жизни в городе люди сделали выбор в пользу псевдопомещечьего существования в собственных картонных коттеджах. Люди захотели вести образ жизни аристократа XIX столетия, у которого вместо английского клуба и охоты - телевизор и автомобиль.
Тут есть несколько ответов. Либеральные теоретики вроде Фукуямы, вероятно, заявили бы, что почти двухвековая стабильность образа города, несмотря на все технологические изменения, означает, что мы нашли форму организации пространства, которая в наибольшей степени соответствует человеческой природе. И что консервация городской среды - это процесс столь же естественный, как и торжество либеральной демократии во всем мире.
Левые, в свою очередь, поставили бы вопрос о том, не является ли история капиталистического города симптомом того, что капитализм совсем не всегда является наилучшей средой для инноваций. Мне кажется, это интересный вопрос. Если люди в силу привычки и моды стремятся покупать автомобили, то означает ли это, что автомобиль является наиболее передовой технологией настоящего момента? Если инфраструктура следует за модой и “потребностью” потребителя, то можем ли мы утверждать, что эта наиболее рациональный выбор из имеющихся? Если цивилизация в течение полутора столетий совершенствует двигатель внутреннего сгорания, предназначенный для перевозки одного-двух людей, означает ли это, что это лучшее направление инвестиций? Аристократы из коттеджей напоминают всадников на БМВ, для которых свобода приобретает формы средневековых мифов.
Впрочем, теперь, когда разрушается ключевая практика индустриального мира - разделение места работы и дома, необходимости ехать на фабрику или в контору, - все снова может поменяться. В США люди возвращаются в города, “развивающиеся страны” наращивают свое городское население небывалыми темпами. Может быть, футурологи еще возьмут свое.
Originally published at kmartynov.com. You can comment here or there.