речь
В День Достоевского город становится текстом.
Грандиозным текстом под открытым небом.
В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, люди собрались послушать философа во дворе на Фонтанке.
О!
Слышать философа - совсем не то, что читать его же. Рядом с ним делается жарко. Философ плавит реальность. Жжёт глаголом, куёт идею, чеканит смысл.
Раскалённые смыслы, дымясь и звеня, сыпятся с наковальни, катятся к вашим ногам.
Текст заключён в ослепительный квадрат синевы, стиснутый красно-кирпичными стенами;
подсвечен предзакатными облаками;
вплетаются в текст обрывки музыки, долетающей из соседнего двора, шелест листвы и хлопки голубиных крыльев.
Бесподобный, ошеломляющий перфоманс - мысль, рождающаяся у вас на глазах. Самое захватывающее зрелище, какое только можно показать, не снимая одежды.
Философ рождал мысли одну за другой.
Текстом был он сам - жилистое тело, истовое жиганское лицо:
резкие скулы, хрящеватый нос, глаза - впивающиеся, проваливающиеся, растворяющие, кристаллизующие.
Скупые точные жесты отмеряли абзацы; ветер взвихривал волосы, расставляя на полях восклицательные знаки.
"Бунт подпольного человека" - необузданность, неприрученность, неодолимость человеческой природы -
заявленная тема прорастала из книг Достоевского в наш день, когда самое роскошное устройство - душа - редуцируется до единичной клавиши социального инструмента, и главной добродетелью провозглашается политкорректность, а высшим благом предсказуемость.
В речи философа было много дивных слов: ресентимент, дазайн; изумительных цитат: "человек есть то, чем он не является" - но сильней всего запомнилась свежевыплавленная обжигающая идея "женственность как крайняя степень свободы".
Я женщину в небо подбросил - и женщина стала моя.
