De profundis
Адское состояние, в которое погрузил меня просмотр "антиперистой" и "антикочетковской" свистоплясок на неудобоназываемом "православном миссионерском" форуме накануне Великого поста и из которого я до сих пор не выкарабкался, помогло на своей шкуре ощутить бездну между готовностью простить и / или просить прощения и совершившимся актом. А также греховную легкомысленность их отождествления.
Так вот, прощение - это реальное, без дураков, устранение препятствий в межсубъектных отношениях. Не причин конфликта, а его последствий, стоящих стеной между сторонами. В этом смысле оно всегда будет обоюдным актом. Причём мера участия сторон в устранении этих самых препятствий никоим образом не зависит от степени вины и от того, "кто первый начал". Лишь от желания и возможностей того и другого. Но что требуется безусловно для установления мира, так это согласие на него обеих сторон. Без которого все усилия по наведению мостов со стороны одного из участников конфликта окажутся тщетными, даже если они продвинутся настолько далеко, что от другого кроме этого согласия, собственно, ничего и не требуется
Голгофа, вопреки мнению "юридистов", - это не "условие" прощения грешника, а само прощение, его выражение, благодаря которому оно становится не словесами, а фактом. Вопреки же мудрствованиям "органистов", исцеление греховной природы (равно как и обожение) есть ни что иное, как установление правильных отношений с Богом - поскольку изначально человеческая природа сводится к функции релятивного "образа Божия", участника диалогического общения с Ним. Тезис "Христос умер за грехи наши", который апостол Павел называет спасительным Евангелием (1Кор. 15:1-11) и который войдёт в Символ веры, сформулирован не для комментирования и создания "теорий искупления", а для принятия as is. Принятия в покаянном выходе за пределы своей эгоистической скорлупы, в любви и свободе... которые, впрочем, уже не от нас, а от Него (1Ин.4:10), а значит, не условие, а плод.
И это принятие - единственое, что осталось сделать каждому из нас для устранения разделения между нами и Богом нашим, которое произвели наши беззакония (Ис. 59:2). Все подвиги, все этапы духовного восхождения, которые мы в состоянии совершить, попадают под его определение, являются формой его выражения.
Вопорос не в том, достаточно этого принятия для спасения или недостаточно, как любят ставить его пелагианствующие "православные", а в том, может ли человек в принципе сделать что-то сверх него.
Не надейтесь - не может.
Подвижники, стяжавшие множество духовных даров и воочию просветившиеся нетварным фаворским светом, не ближе к Богу, чем только что вышедшие из крещальной купели. Или кто-то из них утверждал иное? Просто в христианстве, как в кэрролловском Зазеркалье, надо бежать изо всех сил только для того, чтобы оставаться на месте. "Кому много вверено, с того больше взыщут" (Лук.12:48).
Но это не разводка для лохов. В этом беге мы реально обретаем смысл и истинное "я" - потому что он не впустую (1Кор.9:26), а навстречу Творцу и Спасителю. Который уже нас достиг.
Даже если цель порой перестаёт быть видна...
Так вот, прощение - это реальное, без дураков, устранение препятствий в межсубъектных отношениях. Не причин конфликта, а его последствий, стоящих стеной между сторонами. В этом смысле оно всегда будет обоюдным актом. Причём мера участия сторон в устранении этих самых препятствий никоим образом не зависит от степени вины и от того, "кто первый начал". Лишь от желания и возможностей того и другого. Но что требуется безусловно для установления мира, так это согласие на него обеих сторон. Без которого все усилия по наведению мостов со стороны одного из участников конфликта окажутся тщетными, даже если они продвинутся настолько далеко, что от другого кроме этого согласия, собственно, ничего и не требуется
Голгофа, вопреки мнению "юридистов", - это не "условие" прощения грешника, а само прощение, его выражение, благодаря которому оно становится не словесами, а фактом. Вопреки же мудрствованиям "органистов", исцеление греховной природы (равно как и обожение) есть ни что иное, как установление правильных отношений с Богом - поскольку изначально человеческая природа сводится к функции релятивного "образа Божия", участника диалогического общения с Ним. Тезис "Христос умер за грехи наши", который апостол Павел называет спасительным Евангелием (1Кор. 15:1-11) и который войдёт в Символ веры, сформулирован не для комментирования и создания "теорий искупления", а для принятия as is. Принятия в покаянном выходе за пределы своей эгоистической скорлупы, в любви и свободе... которые, впрочем, уже не от нас, а от Него (1Ин.4:10), а значит, не условие, а плод.
И это принятие - единственое, что осталось сделать каждому из нас для устранения разделения между нами и Богом нашим, которое произвели наши беззакония (Ис. 59:2). Все подвиги, все этапы духовного восхождения, которые мы в состоянии совершить, попадают под его определение, являются формой его выражения.
Вопорос не в том, достаточно этого принятия для спасения или недостаточно, как любят ставить его пелагианствующие "православные", а в том, может ли человек в принципе сделать что-то сверх него.
Не надейтесь - не может.
Подвижники, стяжавшие множество духовных даров и воочию просветившиеся нетварным фаворским светом, не ближе к Богу, чем только что вышедшие из крещальной купели. Или кто-то из них утверждал иное? Просто в христианстве, как в кэрролловском Зазеркалье, надо бежать изо всех сил только для того, чтобы оставаться на месте. "Кому много вверено, с того больше взыщут" (Лук.12:48).
Но это не разводка для лохов. В этом беге мы реально обретаем смысл и истинное "я" - потому что он не впустую (1Кор.9:26), а навстречу Творцу и Спасителю. Который уже нас достиг.
Даже если цель порой перестаёт быть видна...