Милая Мила
Мила представления не имела, когда она впервые почувствовала эту жадность и злость.
Быть может, пару лет назад в гостях у своей подруги? Подруга Райка - с малолетства предмет тайной зависти и ревности. Она была очень хороша собой. Ее родители приехали в Москву откуда-то с Дона, и Райка гордо сообщала, что она потомственная казачка. Школьницы-москвички с трудом представляли себе, кто такие казаки, но слово будоражило. В юности Райка была тонка и звонка, и даже казацкий нос хищной птицы ее ничуть не портил. В должный срок выйдя замуж, Райка обзавелась парой горластых мальчишек-погодков и красота ее утекла, как краска с мокрой акварели. Раздавшаяся вширь, она грузно передвигалась по кухне, суетливо предлагая то варенье в банке с обсахаренными краями, то подлить чаю. Слушала рассказы Милы вполуха, постоянно отвлекаясь то на мытье посуды, то на воспитательный процесс, то на собственный пресный лепет: муж, работа, новая юбка, вчера у нас такое было... Остановилась посреди кухни и бабским движением поправила выпавшую из неряшливой прически прядь. И Мила поняла, что через год и через два, Райка будет топтаться на этой семиметровой кухне, покрикивать на своих взрослеющих сыновей, мыть посуду, привычно ворчать на мужа. А потом - покрикивать на внуков. И все время поправлять бабским движением выпавшую из прически прядь. И только старость, жалкая и беспомощная, обещала перемены в этой жизни. Пусть не к лучшему, но перемены. Огромный кусок жизни становился однородным, будто между старостью и юностью вмонтирован толстый кусок стекла. А в стекле - женщина, поправляющая бесполым жестом выпавшую из неряшливой прически прядь. Картинка была неизменна, как пейзаж за окном окраинной многоэтажки - вмерзшие в снег гнутые трубы, чахлые деревья, с рождения наполовину сломанный забор.
А может злость появилась в ту минуту, когда другая приятельница, случайно увиденная в суете метро, торопилась вложить в промежуток между двумя поездами события нескольких лет. События мялись и тут же выпадали из памяти. И только одна новость, оброненная невзначай, воткнулась саднящей занозой. "Ты помнишь Нину? На год младше нас.. с параллельного потока? Умерла прошлым летом.. врачи не смогли ничего сделать.. " Впоследствии Мила никак не могла понять, откуда взялась заноза. Нину она едва знала. Может, кивали друг другу в коридоре института. Все, что вспомнилось, когда прозвучало имя Нины - концертный зал, уже полутемный, к месту чуть впереди и наискосок, торопясь, проходит молодая пара - приятная девушка и высокий молодой человек. В антракте Мила и Нина кивнули друг другу. Вот, собственно, и все. А заноза осталась.
Но все это были внешние толчки. Как любая женщина,Мила, надеялась, что для нее, конечно же, сделают исключение, и она не будет стареть. Или будет, но медленно и как-то не так, как глупая Райка. Бездетность Милы немало способствовала этим надеждам. Юность все не кончалась, зрелость с ее обязанностями медлила наступать. Внешность Милы удачно отвечала стремлениям к вечной юности. Была она совсем маленького роста, изящного сложения, с личиком умной куклы. Она так естественно садилась к мужчинам на колени, ерошила им волосы, целовала их по любому поводу. Женщина-дитя. Так и казалось, что дитя, заигравшись, сядет посреди гостиной на пол, и все мужчины залюбуются этой славной девочкой.
Мила начала осознавать свою силу, когда ей стало за тридцать. Раньше она была куда менее заметна, несмотря на живость и очевидную прелесть. Слишком много вокруг было действительно красивых женщин, и Мила просто терялась среди них. Но с годами толпа интересных ровесниц редела, все они потихоньку переходили в разряд озабоченных женщин, обремененных семьей, детьми, обязанностями. Шаг их делался тяжелее, глаза старше. А Мила оставалась милой Милой - юной, легкой, бездетной. По-прежнему она могла сорваться в пять минут и поехать куда-нибудь - да хоть куда - в Подмосковье гулять в лесу, в театр, на выставку, на редкий фильм. Друзья женились, уходили из ее круга, разводились и появлялись опять. И складывалась вокруг Милы очаровательная в своей необязательности обстановка, когда каждый вернувшийся в ее круг мужчина мечтательно говорил: "А вот если бы моей женой была ты..." Говорилось это мужчинами абсолютно уверенными в том, что такое счастье им не грозит. Но слушать было приятно. Без особых потерь выйдя из двух не очень удачных браков, Мила была теперь замужем в третий раз, счастливая своим замужеством и вполне искренне обожающая своего мужа.
Так откуда взялось стойкое нежелание отпускать от себя убегающую молодость?
Однажды Мила заполняла в каком-то присутственном месте анкету. Анкета была дурацкая, дело было пустяшным, и Мила почти автоматически ставила в графах полагающиеся птички, пока не дошла до графы, где надо проставить число своих полных лет. И она запнулась, осознав вдруг, что первой цифрой надо ставить уже цифру три...Мила подняла глаза на секретаршу, ожидавшую заполненной анкеты. Молоденькая девчонка, каких много. И неожиданно для самой себя Мила сказала:"Жизнь проходит". Это была шутка, подобие шутки, которым каждый из нас пытается резвеять пыльную немоту присутственных мест. Девчонка никак не прореагировала, забрала анкету и скрылась за дерматиновой дверью. И Мила поняла, что это уже не было шуткой. Что юности давно след простыл, да и молодость дело привычное.
Их было много, этих толчков, и все они привели к тому, что желание ускользающей юности стало патологическим. Оно было до материальности осязаемо. Оно питалось собственной неразумностью. Если бы кто-то спросил Милу, возможно ли удержать за хвост ускользающую молодость, она, не раздумывая, отмахнулась от такой ерунды. Более того, она еще и высмеяла бы. Но только если это было чужое желание. Ей не грозило одиночество, она была в кругу друзей, но этого было мало, мало! Одиночество не грозило и глупой, расплывшейся Райке.
Обожание мужчин, прежде необременительное и необязательное, стало теперь единственным подтверждением того, что она еще молода. Жажда этого обожания теперь заполняла ее всю. Ей не хватало искренней любви мужа. Не хватало не в примитивном смысле, который вкладывается обычно в скабрезную псевдонародную фразу "ей вишь ли, мужа мало". Она с легкостью отдавала своих платонических поклонников менее удачливым подругам на обоюдное утешение. Но прежде чем получить этот странный эрзац, поклонник складывал к ногам Милы всю любовь, все обожание, на которое был способен. И даже утешаясь с милиными подругами, он понимал, что отпущен на не слишком длинном поводке.
Мила была абсолютно честна перед своим мужем в общепринятом смысле. Ее не занимали адюльтеры. Ей нужно было только каждодневное подтверждение собственной исключительности в глазах окружающих мужчин, кипение свежей, новой любви. Все это напоминало мексиканский сериал. Мила всё любила в этом спектакле. Сладкие первые мгновения, взгляды и случайные встречи рук. А как хорошо было в конче рыдать на груди героя, что увы-увы, не можешь ему принадлежать! Тут Мила была просто неподражаема.
Непонятно, насколько долго все это длилось бы, не случись на ее пути встречи с Анатолием, Толей. Он был интересен, хорош собой, и до знакомства с Милой счастливо женат. Но встреча с Милой естественным образом открыла ему глаза на пошлое собственное прозябание. Не без мудрой помощи Милы, естественно.
Так вот... мелодрама с Толей поначалу развивалась по обычному сценарию, и Мила уже представляла себе, как будет утирать ему горькие слезы, а потом отправит к одной своей подруге на гормональную подкормку. Но в какой-то момент все пошло наперекосяк.
Быть может, пару лет назад в гостях у своей подруги? Подруга Райка - с малолетства предмет тайной зависти и ревности. Она была очень хороша собой. Ее родители приехали в Москву откуда-то с Дона, и Райка гордо сообщала, что она потомственная казачка. Школьницы-москвички с трудом представляли себе, кто такие казаки, но слово будоражило. В юности Райка была тонка и звонка, и даже казацкий нос хищной птицы ее ничуть не портил. В должный срок выйдя замуж, Райка обзавелась парой горластых мальчишек-погодков и красота ее утекла, как краска с мокрой акварели. Раздавшаяся вширь, она грузно передвигалась по кухне, суетливо предлагая то варенье в банке с обсахаренными краями, то подлить чаю. Слушала рассказы Милы вполуха, постоянно отвлекаясь то на мытье посуды, то на воспитательный процесс, то на собственный пресный лепет: муж, работа, новая юбка, вчера у нас такое было... Остановилась посреди кухни и бабским движением поправила выпавшую из неряшливой прически прядь. И Мила поняла, что через год и через два, Райка будет топтаться на этой семиметровой кухне, покрикивать на своих взрослеющих сыновей, мыть посуду, привычно ворчать на мужа. А потом - покрикивать на внуков. И все время поправлять бабским движением выпавшую из прически прядь. И только старость, жалкая и беспомощная, обещала перемены в этой жизни. Пусть не к лучшему, но перемены. Огромный кусок жизни становился однородным, будто между старостью и юностью вмонтирован толстый кусок стекла. А в стекле - женщина, поправляющая бесполым жестом выпавшую из неряшливой прически прядь. Картинка была неизменна, как пейзаж за окном окраинной многоэтажки - вмерзшие в снег гнутые трубы, чахлые деревья, с рождения наполовину сломанный забор.
А может злость появилась в ту минуту, когда другая приятельница, случайно увиденная в суете метро, торопилась вложить в промежуток между двумя поездами события нескольких лет. События мялись и тут же выпадали из памяти. И только одна новость, оброненная невзначай, воткнулась саднящей занозой. "Ты помнишь Нину? На год младше нас.. с параллельного потока? Умерла прошлым летом.. врачи не смогли ничего сделать.. " Впоследствии Мила никак не могла понять, откуда взялась заноза. Нину она едва знала. Может, кивали друг другу в коридоре института. Все, что вспомнилось, когда прозвучало имя Нины - концертный зал, уже полутемный, к месту чуть впереди и наискосок, торопясь, проходит молодая пара - приятная девушка и высокий молодой человек. В антракте Мила и Нина кивнули друг другу. Вот, собственно, и все. А заноза осталась.
Но все это были внешние толчки. Как любая женщина,Мила, надеялась, что для нее, конечно же, сделают исключение, и она не будет стареть. Или будет, но медленно и как-то не так, как глупая Райка. Бездетность Милы немало способствовала этим надеждам. Юность все не кончалась, зрелость с ее обязанностями медлила наступать. Внешность Милы удачно отвечала стремлениям к вечной юности. Была она совсем маленького роста, изящного сложения, с личиком умной куклы. Она так естественно садилась к мужчинам на колени, ерошила им волосы, целовала их по любому поводу. Женщина-дитя. Так и казалось, что дитя, заигравшись, сядет посреди гостиной на пол, и все мужчины залюбуются этой славной девочкой.
Мила начала осознавать свою силу, когда ей стало за тридцать. Раньше она была куда менее заметна, несмотря на живость и очевидную прелесть. Слишком много вокруг было действительно красивых женщин, и Мила просто терялась среди них. Но с годами толпа интересных ровесниц редела, все они потихоньку переходили в разряд озабоченных женщин, обремененных семьей, детьми, обязанностями. Шаг их делался тяжелее, глаза старше. А Мила оставалась милой Милой - юной, легкой, бездетной. По-прежнему она могла сорваться в пять минут и поехать куда-нибудь - да хоть куда - в Подмосковье гулять в лесу, в театр, на выставку, на редкий фильм. Друзья женились, уходили из ее круга, разводились и появлялись опять. И складывалась вокруг Милы очаровательная в своей необязательности обстановка, когда каждый вернувшийся в ее круг мужчина мечтательно говорил: "А вот если бы моей женой была ты..." Говорилось это мужчинами абсолютно уверенными в том, что такое счастье им не грозит. Но слушать было приятно. Без особых потерь выйдя из двух не очень удачных браков, Мила была теперь замужем в третий раз, счастливая своим замужеством и вполне искренне обожающая своего мужа.
Так откуда взялось стойкое нежелание отпускать от себя убегающую молодость?
Однажды Мила заполняла в каком-то присутственном месте анкету. Анкета была дурацкая, дело было пустяшным, и Мила почти автоматически ставила в графах полагающиеся птички, пока не дошла до графы, где надо проставить число своих полных лет. И она запнулась, осознав вдруг, что первой цифрой надо ставить уже цифру три...Мила подняла глаза на секретаршу, ожидавшую заполненной анкеты. Молоденькая девчонка, каких много. И неожиданно для самой себя Мила сказала:"Жизнь проходит". Это была шутка, подобие шутки, которым каждый из нас пытается резвеять пыльную немоту присутственных мест. Девчонка никак не прореагировала, забрала анкету и скрылась за дерматиновой дверью. И Мила поняла, что это уже не было шуткой. Что юности давно след простыл, да и молодость дело привычное.
Их было много, этих толчков, и все они привели к тому, что желание ускользающей юности стало патологическим. Оно было до материальности осязаемо. Оно питалось собственной неразумностью. Если бы кто-то спросил Милу, возможно ли удержать за хвост ускользающую молодость, она, не раздумывая, отмахнулась от такой ерунды. Более того, она еще и высмеяла бы. Но только если это было чужое желание. Ей не грозило одиночество, она была в кругу друзей, но этого было мало, мало! Одиночество не грозило и глупой, расплывшейся Райке.
Обожание мужчин, прежде необременительное и необязательное, стало теперь единственным подтверждением того, что она еще молода. Жажда этого обожания теперь заполняла ее всю. Ей не хватало искренней любви мужа. Не хватало не в примитивном смысле, который вкладывается обычно в скабрезную псевдонародную фразу "ей вишь ли, мужа мало". Она с легкостью отдавала своих платонических поклонников менее удачливым подругам на обоюдное утешение. Но прежде чем получить этот странный эрзац, поклонник складывал к ногам Милы всю любовь, все обожание, на которое был способен. И даже утешаясь с милиными подругами, он понимал, что отпущен на не слишком длинном поводке.
Мила была абсолютно честна перед своим мужем в общепринятом смысле. Ее не занимали адюльтеры. Ей нужно было только каждодневное подтверждение собственной исключительности в глазах окружающих мужчин, кипение свежей, новой любви. Все это напоминало мексиканский сериал. Мила всё любила в этом спектакле. Сладкие первые мгновения, взгляды и случайные встречи рук. А как хорошо было в конче рыдать на груди героя, что увы-увы, не можешь ему принадлежать! Тут Мила была просто неподражаема.
Непонятно, насколько долго все это длилось бы, не случись на ее пути встречи с Анатолием, Толей. Он был интересен, хорош собой, и до знакомства с Милой счастливо женат. Но встреча с Милой естественным образом открыла ему глаза на пошлое собственное прозябание. Не без мудрой помощи Милы, естественно.
Так вот... мелодрама с Толей поначалу развивалась по обычному сценарию, и Мила уже представляла себе, как будет утирать ему горькие слезы, а потом отправит к одной своей подруге на гормональную подкормку. Но в какой-то момент все пошло наперекосяк.