какъ понимать литературу-81/1 : атлантъ оказавшiйся диктатормъ-импотентомъ
Айнъ Рэндъ (Алиса Розенбаумъ). Атлантъ расправилъ плѣчи.
Часть I
Данный романъ неодолимо морализаторскiй, но эта мораль крайне топорна, малоэстетична и по большому счету противоестественна. И, по духовно-рассовому основанiю, она сродни большевицкой. При иныхъ условiяхъ, авторша романа сгодилась бы стать большевичкой, въ частности поскольку диктатуру импотентовъ она устроила изъ собственнаго брака. Да, отъ ея главнаго талмуда романа можно отдѣлаться фразой "книга еврейскаго статистика про фашистскую волю", но, по-моему В.Паперному удалось написать очень забавный очеркъ, который, читатели, я вамъ и предоставляю. Я стараюсь не кромсать чужихъ текстовъ .
Владимир Паперный. Алиса в стране чудес
1. Культ
Алиса Розенбаум родилась в Петербурге через несколько дней после Кровавого воскресенья, а умерла под именем Айн Рэнд в Нью-Йорке в 1982 году, незадолго до начала Фолклендской войны, продажи первого компактного диска и назначения Андропова Ген.секретарем КПСС.
Я столкнулся с творчеством Айн Рэнд, когда занимался историей модернизма. Меня заинтересовал ее роман «Источник»1 и его главный герой, архитектор-модернист Говард Рорк. Это было любопытное сочетание ницшеанства со вполне советской революционной романтикой. Мне удалось использовать несколько ярких цитат, но желания читать другие ее произведения не возникло. В 2012 году, когда кандидат в вице-президенты США Пол Райан заявил, что его решение посвятить себя политике было сделано под влиянием Айн Рэнд2 и ее книги «Атлант расправил плечи»3 , я решил узнать про нее побольше. Кандидат в вице-президенты находился всего в двух шагах от президентского кресла одной из самых влиятельных стран мира, поэтому знать, что именно повлияло на его жизненную философию, мне казалось важным.
При жизни вокруг Рэнд и ее философии «объективизма» сложилась довольно большая группа учеников. Я обнаружил, что даже сейчас есть люди, для которых Айн Рэнд является знаменем «свободного капитализма». Обе ее главные книги продолжают оставаться бестселлерами, в том числе и в русских переводах. При этом практически никто из серьезных философов, писателей и литературных критиков ни разу не сказал про нее ничего хорошего. Реакция левых понятна, учитывая воинствующее либертарианство Рэнд. Известна, например, фраза писательницы и сценаристки Дороти Паркер: «Ее роман нельзя небрежно отбросить в сторону. Его надо изо всех сил забросить как можно дальше»4 . Гор Видал, другой писатель с левым уклоном, считал, что точка зрения Айн Рэнд близка к «полной аморальности»5 . Удивительнее, что особенно непримиримы к ней были разочаровавшиеся левые, ставшие активными антикоммунистами, то есть ее идеологическими союзниками. Профессор Нью-Йоркского университета Сидни Хук, который в 1928-1929 годах изучал марксизм в Москве, а позднее был связан с Гуверовским институтом в Стэнфорде, описал ее философию так: «В этом уникальном сочетании тавтологии с экстравагантным абсурдом бросается в глаза полное отсутствие каких бы то ни было серьезных аргументов»6. Резко отзывался об «Атланте» раскаявшийся советский шпион, консервативный писатель и журналист Уиттакер Чэмберс: «Удивительно глупая книга, на мой взгляд. Правда, очень высокомерная. Абсолютно абсурдный сюжет»7.
Чтобы разобраться в феномене Рэнд, я решил прочитать ее биографию, написанную ее ученицей Барбарой Брэнден8. Преданность ученицы не знала границ - она, например, уступила любимой учительнице на время своего мужа Натаниэля (или Натанa, как его называли друзья). Параллельно я читал другие источники, включая книгу воспоминаний самого Натана9. Он был на год старше Барбары, но на 25 лет младше Айн. Он тоже был предан Рэнд, но позднее, когда он стал тяготиться физической частью этих отношений и не смог их продолжать, разъяренная богиня изгнала обоих - и мужа, и жену - из своего рая.
Значительную часть философии Рэнд занимает психология, о которой до знакомства с Натаном она практически не имела представления. Брэнден написал несколько книг по психологии10, и под его влиянием и жена, и любовница стали активно пользоваться психологическими понятиями и терминами. Психологический анализ сделал лучшие страницы биографии, написанной Барбарой, увлекательным, хотя подчас и мучительным чтением. Почти все книги Натанa, в свою очередь, написаны под большим влиянием Айн Рэнд.
Пока я читаю, из телевизора доносятся крики и стоны, показывают документальный фильм о массовом самоубийстве членов секты Джима Джонса в 1978 году в Гайане. На сохранившейся магнитофонной записи как раз в этот момент ревущим детям дают лимонад с цианистым калием. Джим Джонс был членом американской компартии, за что был вызван в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности сенатора Маккарти11.
В 1953 году, после казни американской пары Розенберг за шпионаж в пользу СССР, Джим Джонс испугался и решил добавить к марксизму религию. Он создал Храм народов Христианской церкви, главной целью которого была расовая интеграция. Церковь существовала сначала в штате Индиана, потом в Калифорнии и в конце концов Джонс перевез своих прихожан в бывшую британскую колонию Гайану, где начал строить Джонстаун. Церковь, точнее, секта, была переименована в Храм Народов Сельскохозяйственного проекта. К 1978 году в секте было не меньше тысячи членов, включая около 300 детей разных рас. Некоторые из них были детьми Джонса от участниц проекта. Никто не имел права покидать территорию, но после бегства нескольких членов, рассказавших о нарушениях прав человека, параноидальном характере самого Джонса, его наркомании и половой распущенности, сектой заинтересовался Конгресс США. Конгрессмен Лео Райан (не путать с Полом Райаном) поехал туда разбираться и по указанию Джонса был убит.
Джонс сообщил членам секты, что СССР, который якобы обещал прислать за ними самолеты и вывезти всех в мир социальной справедливости, отказался от этого плана, и теперь единственный выход - массовое самоубийство. В этот момент на записи можно слышать крики ужаса и голос Джонса: «Прекратить истерику. Социалисты и коммунисты должны умирать с достоинством. Это не самоубийство, а революционный акт протеста».
Барбара Брэнден долгое время была убеждена, что и она, и Натан, и вся группа объективистов тоже представляли собой культ, но к моменту написания биографии, то есть к 1986 году, она решила свериться с определением «культа» в Оксфордском словаре и пришла к выводу, что это все же был не вполне культ. «Хотя многие черты культа, - пишет она, - присутствовали в движении объективизма - поклонение личности Айн Рэнд, некритическое принятие всех ее личных мнений и оценок, ее навязчивое морализирование <...> все же большинство участников оставалось преданным принципам рациональности и индивидуализма»12. Это примерно то же самое, что сказать: «Культ личности Сталина не был настоящим культом, потому что большинство советских граждан видело в его личности воплощение революционных идеалов». На мой взгляд, объективизм Айн Рэнд это типичный культ - без убийств, но, как будет видно из дальнейшего, с нанесением серьезных психологических травм.
2. Россия
Главным событием, сформировавшим Алису Розенбаум и повлиявшим на все, что она делала впоследствии, был большевистский переворот, мгновенно и навсегда разрушивший относительно счастливое детство в Петербурге. Довольно состоятельная еврейская семья могла позволить себе бельгийскую гувернантку, учившую детей французскому и немецкому языкам, и поездки в Австрию, Швейцарию и Крым. Тут есть какая-то перекличка с судьбой Набокова, несмотря на разницу в финансовом и социальном положении, не говоря уже об этнической и культурной самоидентификации. Алиса была знакома с одной из двух сестер Набокова, Ольгой, но знакомство прекратилось в 1918 году, когда семья Набоковых бежала сначала в Крым, а потом в Берлин. Больше они не виделись.
Комиссары с наганами отняли у Зиновия Розенбаума13 его аптеку, семью «уплотнили» в одну из комнат их богатой квартиры в самом центре города, и начались хождения по мукам. Как и Набоковы, Розенбаумы сумели перебраться в Крым, но, в отличие от Набоковых, не эмигрировали. Мать очень хотела уехать, но отец сказал, что не может бросить свой аптечный бизнес, тем более что «весь этот ужас долго продолжаться не может».
Первое время Крым был оазисом относительного благополучия, но постепенно Красная армия дошла и туда. В 1921 году у семьи отобрали остатки прежнего богатства, и Розенбаумы вернулись в Петроград. Алиса поступила на исторический факультет Петроградского университета, а по окончании - в ленинградский фотокинотехникум, где ей удалось посмотреть много американских фильмов. Она много читала, в основном по-французски, полюбила Аристотеля, Гюго, Шиллера и Ницше. Русская литература, за исключением Достоевского, ее интересовала мало, да и вся Россия казалась ей «слишком плоской, слишком банальной, глупой, отсталой, мистической и сентиментальной»14. Бежать из России было ее мечтой с детства, и в какой-то момент, как это потом несколько раз повторилось в ее жизни, мечта материализовалась.
В 1925 году Розенбаумы получили письмо из Чикаго от родственников матери, которые интересовались, как те пережили большевистский переворот. Алиса поняла, что пробил ее час. Она бросилась к матери: «Напиши им, скажи им, мне необходимо поехать в Америку, попроси их помочь, напиши прямо сегодня, прямо сейчас, я должна поехать в Америку!»15 Мать дрогнула и написала, те прислали приглашение, и Алиса начала преодолевать бесконечные бюрократические препоны с фанатическим напором. Через год оставалось только одно, хотя почти непреодолимое препятствие. У Америки не было официального представительства в России, поэтому надо было ехать в «буржуазную» Ригу и убеждать американского консула, что она не собирается оставаться в Америке. Было известно, что консул никому не верит и почти всем отказывает. Алиса была уже готова оставаться в Латвии и любым способом пробираться оттуда в Америку.
Сидя напротив консула, «хорошего американского парня», как она потом вспоминала, Алиса на ломаном английском языке убеждала его, что вся ее жизнь связана с Россией. Ее доводы явно не работали. Она попыталась прочитать, что написано в ее личном деле, лежащем перед консулом. Она разобрала только одну фразу: «… обручена с американским гражданином».
- Нет, - закричала Алиса, - это ошибка. Я обручена с советским гражданином!
Это была и правда, и ложь - она не была обручена ни с кем, но ее бурная реакция сработала неожиданным образом. Консул еще раз внимательно перелистал бумаги и сказал:
- Вы правы. Это ошибка. Эта страница вообще не из вашего дела. Хорошо, что вы заметили. Я уже собирался вам отказать.
3. Америка
Ее влюбленность в Америку началась, когда она смотрела американское кино в ленинградском фотокинотехникуме. Реальность ее не разочаровала, но, попав в 1926 году в Нью-Йорк, она не столько открывала Америку, сколько мысленно создавала утопию, которую можно было бы назвать «анти-СССР». Ее черно-белая модель мира получила, наконец, законченность: мир зла и мир добра. «Когда в возрасте двенадцати лет, - писала она позднее, - во время русской революции, я впервые услышала коммунистический принцип, по которому человек должен жить во имя государства, я поняла, что вся суть именно в этом, что этот принцип есть зло и что он не может привести ни к чему, кроме зла - независимо от методов, деталей, декретов, постановлений, обещаний и ханжеских общих слов»16.
«Покажите вы русскому школьнику, - говорит Алеша Карамазов (цитируя „заграничного немца“), - карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною». В данном случае школьником оказалась Айн Рэнд, а картой звездного неба - Америка. Когда после СССР она увидела Нью-Йорк, у нее потекли, как она сказала, «слезы великолепия» (tears of splendor). Но это великолепие, с ее точки зрения, требовало исправлений. Как большинство эмигрантов из Советской России, она примкнула к самому правому крылу американской политики.
Примерно такой же путь проделал другой выходец из России, Лазарь Меир, ставший в Америке Льюисом Б. Майером и президентом студии Метро-Голдвин-Майер. Несмотря на то, что Майер был на 20 лет старше Рэнд, их объединяло многое. Оба активно боролись с «новым курсом» Рузвельта, оба выступали в комиссии Маккарти, разоблачая «антиамериканизм» голливудских левых, оба создавали идеализированную Америку. Майер делал это в кино, особенно в сериале про семью Харди (1937-1943).Рэнд сделала это в «Атланте» - в жанре антиутопии. По мере того как она сдвигалась все дальше и дальше вправо, трезвые американские консерваторы постепенно теряли к ней интерес, и вокруг нее постепенно сформировалась группа очень молодых и очень восторженных фанатов, к числу которых долгое время принадлежали Барбара и Натан.
К моменту прибытия в Нью-Йорк у Алисы уже был план: она переезжает к родственникам матери в Чикаго и начинает писать сценарии. Кино все еще было немым (первый в истории звуковой фильм «Певец джаза» появится через несколько месяцев после ее приезда), поэтому требования к сценарию могли быть не слишком жесткими. Важна идея, интрига, сюжет, а на это, считала она, ее английского языка хватит. Она останется в Чикаго ровно столько, сколько потребуется на написание нескольких сценариев, а потом переедет в Голливуд, где ее сценарии, разумеется, немедленно купят.
Чикагские родственники были рады видеть юную племянницу, спасенную ими от большевистского ига, но очень скоро отношения стали напряженными. Фанатическое движение к поставленной цели исключало трату времени на общение с родственниками и внимание к их комфорту. День был посвящен просмотру новых фильмов, благо родственники владели маленьким кинотеатром, а в полночь она начинала стучать на машинке, что доставляло мало удовольствия дяде, который должен был вставать в 5 утра и открывать свою овощную лавку.
Жарким летом 1926 года она села в поезд - с чемоданом, в котором лежали четыре сценария, отредактированные одним из ее чикагских кузенов, сто долларов, подаренных дядей, простившим ей ночные бдения, и чудом добытое рекомендательное письмо к великому режиссеру Сесилю Де Миллю. Через несколько дней она уже бродила по территории «Юниверсал Студиос» со своим рекомендательным письмом. Дальше произошло то, что бывает только в голливудских фильмах, и только с теми, кто по-настоящему одержим. Она стояла у ворот, около нее остановился автомобиль, за рулем сидел - она не могла не узнать своего кумира - Сесиль Де Милль.
- Что это вы на меня уставились? - спросил Де Милль с улыбкой.
- Я только что приехала из России, - сказала Алиса со своим ужасным акцентом, который потом остался у нее на всю жизнь, - и я счастлива вас видеть.
- Тогда садитесь, - и он распахнул дверцу.
4. Любовь
Через неделю она уже работала статисткой «Юниверсал Студиос» с зарплатой семь долларов и пятьдесят центов в день. Это было неслыханное богатство. На студии надо было быть в 6 утра. Лос-Анджелес в то время был покрыт густой сетью трамвайных линий (потом ее купили и уничтожили автомобильные и нефтяные капиталисты, любимые герои Рэнд). Как-то ранним утром в трамвае ей бросилось в глаза лицо мужчины. «Я никогда не видела лица, - вспоминала она впоследствии, - которое так точно отвечало моему идеалу мужчины»17. Но что было делать? Сейчас он сойдет, и она навсегда потеряет его.
Это снова был тот случай, когда страстное желание как будто бы породило цепь совпадений. Трамвай остановился у ворот студии. Понимая, что теряет его навсегда, она двинулась к выходу. Когда она, уже одетая и загримированная, появилась на съемочной площадке, первое, что она увидела, был римлянин в сандалиях и тоге. Это был он. Он тоже работал статистом.
На четвертый день съемок у нее возник план. Снималась сцена поругания Христа. Сцена была сложная, понадобилось много дублей. Она точно выучила путь, по которому двигался римлянин, и в какой-то момент незаметно поставила ему подножку. Он едва не упал и начал извиняться. Завязался разговор. После трех лет выслеживания, расчетов и случайных совпадений 15 апреля 1929 года Фрэнк О’Коннор стал ее мужем.
Ирония судьбы: отношения воинствующей атеистки с будущим мужем начались с фильма об Иисусе Христе.
Силой воображения она превратила Америку в анти-СССР. Примерно так же Фрэнк О’Коннор, добрый, мягкий, безвольный человек был трансформирован в супермена. Ему были посвящены ее книги. Когда ее спрашивали, существуют ли в мире герои, подобные ее персонажам - Говарду Рорку и Джону Галту, - она с гордостью указывала на мужа. Безработный актер Фрэнк был на иждивении у жены, но для Айн он был главой семьи и ее опорой. Ни одно решение - бытовое или творческое - не принималось без санкции Фрэнка. Санкции давались безотказно, Фрэнк никогда не решался возражать. «Он был чем-то вроде слуги, - вспоминала их общая знакомая, - не произносил ни слова, только смотрел на нее, и ждал, не нужно ли ей что-нибудь. Если она хотела курить, он подносил зажигалку»18.
Айн Рэнд не допускала возможности любви, не лежащей на рациональных основаниях. То, что по-английски называется unconditional love, для нее не существовало. Любовь надо было заслужить. Любовь, как и любое другое чувство, должна была быть объяснена логически. Это относилось и к сексуальному влечению - за ним должна была стоять железная логика Аристотеля. Айн не могла позволить себе любить Фрэнка только за его мужественную внешность. Он должен был стать героем, и он стал им в ее сознании. Любовь получила санкцию. Смерть Фрэнка в 1979 году была, возможно, самой большой потерей в ее жизни.
В 1950 году, когда она уже была знаменитостью, уже были опубликованы ее романы «Мы живые» и «Источник»19, сняты фильмы по ее сценариям20, Айн, живущая тогда с мужем в Калифорнии, получила письмо от двадцатилетнего студента-психолога с вопросами, которые показались ей очень глубокими. Посоветовавшись с Фрэнком и получив его согласие, она пригласила Натана Брэндена в гости. Он пришел утром, и они разговаривали до полуночи. В следующий раз он привел свою хорошую знакомую Барбару, тоже страстную поклонницу «Источника». Так началась многолетняя дружба между Айн и теми, кого она называла «своими детьми».
К моменту знакомства Айн уже мучительно работала над «Атлантом». Трудность состояла в том, что всю свою философию Айн хотела изложить в форме приключенческого романа. Идея книги возникла в 1943 году, а опубликована она была только через 14 лет. Первые семь лет дружбы с «детьми» были окрашены чтением написанных глав романа. За это время все четверо успели переехать в Нью-Йорк, а в 1953 году Барбара и Натан поженились, причем Айн была подругой невесты, а Фрэнк -другом жениха. Айн продолжала восхищаться обоими «детьми» и особенно Натаном: «С самого первого вечера, - говорила она позднее, - я поняла, что он гений <...> Натан это человек, которого я хочу сделать своим интеллектуальным наследником»21.
Через несколько месяцев после свадьбы Айн собрала всех четверых у себя в гостиной и сделала неожиданное заявление:
- Вы знаете, кто такая я и кто такой Натан. Тотальная логика того, кто мы такие, тотальная логика того, что такое любовь и секс, требует, чтобы мы с ним полюбили друг друга. Вам, Барбара и Фрэнк, это ничем не угрожает. Тут нет ничего, что изменило бы мою любовь к мужу и любовь Натана к жене.
Наступила мучительная пауза.
- Нет! - вдруг резко сказала Барбара. - Я понимаю ваши чувства, но только, пожалуйста, без меня. Я в этом не участвую.
- И без меня, - добавил Фрэнк.
Это, возможно, был первый случай его неповиновения.
- Мы не говорим об адюльтере, - мягко разъяснила Айн. - Это сильно осложнило бы ситуацию, да и разница в возрасте слишком велика. Единственное, что нам нужно, это иметь возможность один вечер в неделю проводить вдвоем.
Еще одна пауза.
- На это я могу согласиться, - сказала, наконец, Барбара.
- Фрэнк? - строго спросила Айн.
- Я согласен, - ответил Фрэнк22.
Читая описание этой сцены, я испытывал сильное волнение. Я не сразу понял, в чем дело. Постепенно до меня дошло - примерно полвека назад я был участником очень схожей ситуации.
5. Асаркан
Небольшой круг восторженных молодых людей, образовавшийся вокруг театрального журналиста Александра Асаркана, обычно называли «колледжем Асаркана». Единственным человеком, сравнившим этот колледж с культом, была известная исследовательница театра Инна Соловьева, хорошо знавшая Асаркана до его эмиграции. Вот что она сказала мне в 2010 году: - Вы употребляли Асаркана вместо Сталина.
Он родился в 1930 году в Москве, а умер в Чикаго в 2004-м. В Москве жил за фанерной перегородкой в районе Хитрова рынка, зимой и летом ходил в одном пиджаке, большую часть времени проводил в кафе «Артистическое» напротив МХАТа, где сидел за столиком у окна, окруженный актерами, режиссерами, журналистами и художниками. Среди них бывали Олег Табаков, Игорь Кваша, Олег Ефремов, Анатолий Эфрос, Наталья Крымова, Вадим Гаевский, Юрий Нолев-Соболев, Юло Соостер и многие другие. Там, прогуливая школу, иногда сидели и мы с моей подругой Олей.
Он, возможно, был первым советским журналистом, который позволил себе писать с узнаваемой личной интонацией. Даже сегодня его статьи поражают отсутствием какой бы то ни было советскости. Они как будто написаны или до революции, или в эмиграции, хотя реально оказавшись в эмиграции, он практически перестал писать.
Эпизод, о котором мне напомнила книга Барбары, происходил 19 июля 1960 года, через 6 лет и за 8000 километров от драмы в квартире Айн. Мне было 16 лет, Оле столько же, Асаркану 30. Все трое находились в каморке Асаркана на Хитровке. Единственный предмет мебели - старый продавленный диван со стоящей на спинке картонной табличкой «Гробницы царей Романовых», которую я украл в подарок Асаркану (рискуя исключением из школы) в Успенском соборе Кремля. Все трое разместились на этом диване с разной степенью комфорта. Остальное пространство берлоги занято огромными стопками итальянских газет и блоками сигарет. Маленькое пыльное окно распахнуто, но все уличные запахи перебивает неискоренимый запах болгарского табака. Разговор начинает Асаркан.
- Нам с тобой нужно поговорить, - говорит он мне. - Разговор будет об Оле. В принципе, нам надо было бы выйти в другую комнату, но другой комнаты у меня нет, поэтому мы будем говорить об Оле, как будто ее здесь нет. Дело в том, что Оле пришла в голову странная идея, что она в меня… влюблена. Это, конечно, блажь, и я это из нее выбью, но это может занять какое-то время. Самое неправильное, что ты можешь сейчас сделать, это сказать «а ну вас к черту» и уйти. Этого делать не надо. Без тебя все развалится. Я понимаю, ситуация странная, но потерпи немного. Олю я тебе верну в целости и сохранности.
Как и Айн Рэнд, Асаркан считал себя вправе управлять чувствами и поведением своих «учеников», создавая драматические мизансцены. Мы почему-то признавали за ним это право.
1 Ayn Rand. The Fountainhead. Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1943. Цитаты приводятся по изданию: New York: Signet, 1952.
2 «The reason I got involved in public service, by and large, if I had to credit one thinker, one person, it would be Ayn Rand.».
3 Ayn Rand. Atlas shrugged. New York: Random House, 1957.
4 «This is not a novel to be tossed aside lightly. It should be thrown with great force».
5 Gore Vidal. Two Immoralists: Orville Prescott and Ayn Rand. Esquire. July. 1961.
6 Quoted in: Barbara Branden. The Passion of Ayn Rand. New York: Anchor Books, 1986. Здесь и дальше, кроме специально оговоренных случаев, перевод мой.
7 Whittaker Chambers. Big Sister Is Watching You. National Review. Dec. 28. 1957.
8 Barbara Branden, op. sit. P. 321.
9 Nathaniel Branden. My Years with Ayn Rand. San Francisco: Jossey-Bass Publishers, 1999.
10 Самая известная: Nathaniel Branden. The Psychology of Self-Esteem: A Revolutionary Approach to Self-Understanding that Launched a New Era in Modern Psychology. Los Angeles: Nash Publishing, 1969.
11 Главным пунктом обвинения было посещение выступления Поля Робсона. Робсон был в Москве в 1949 году, где захотел увидеть своего друга, еврейского писателя и члена Антифашистского комитета Ицика Феффера. Того немедленно извлекли из тюрьмы, приодели и представили Робсону. Феффер успел рассказать Робсону про убийство Михоэлса и что самого Феффера скоро наверняка расстреляют. Робсон вернулся в Америку, где никому, кроме сына, не рассказал про встречу с Феффером, поскольку она подрывала его политическую позицию. Феффера действительно расстреляли в 1952-м, а Робсон этом же году получил Сталинскую премию. Как раз против просоветского крыла американской политики и была направлена вся деятельность Рэнд, хотя, как мы увидим, искажение и утаивание фактов ради идеологии было свойственно и ей.
12 Barbara Branden, op. cit. P. 352, footnote.
13 Барбара Брэнден, на основании записанных на магнитофон интервью с Алисой, называет ее отца Fronz, возможно, это была домашняя кличка.
14 Barbara Branden, op. cit. P. 23.
15 Op. cit. P. 56.
16 Ayn Rand. We The Living. New York: Macmillan. P. VII.
17Op. cit. P. 79.
18 Op. cit. P. 253.
19 We the Living (1936), The Fountainhead (1943)
20 Night of January 16th (1941), We the Living (1942), The Fountainhead (1949).
21 Barbara Branden, op. cit. P. 255.
22 Op. cit. P. 259.
Окончено сюдыЪ
Часть I
Данный романъ неодолимо морализаторскiй, но эта мораль крайне топорна, малоэстетична и по большому счету противоестественна. И, по духовно-рассовому основанiю, она сродни большевицкой. При иныхъ условiяхъ, авторша романа сгодилась бы стать большевичкой, въ частности поскольку диктатуру импотентовъ она устроила изъ собственнаго брака. Да, отъ ея главнаго талмуда романа можно отдѣлаться фразой "книга еврейскаго статистика про фашистскую волю", но, по-моему В.Паперному удалось написать очень забавный очеркъ, который, читатели, я вамъ и предоставляю. Я стараюсь не кромсать чужихъ текстовъ .
Владимир Паперный. Алиса в стране чудес
1. Культ
Алиса Розенбаум родилась в Петербурге через несколько дней после Кровавого воскресенья, а умерла под именем Айн Рэнд в Нью-Йорке в 1982 году, незадолго до начала Фолклендской войны, продажи первого компактного диска и назначения Андропова Ген.секретарем КПСС.
Я столкнулся с творчеством Айн Рэнд, когда занимался историей модернизма. Меня заинтересовал ее роман «Источник»1 и его главный герой, архитектор-модернист Говард Рорк. Это было любопытное сочетание ницшеанства со вполне советской революционной романтикой. Мне удалось использовать несколько ярких цитат, но желания читать другие ее произведения не возникло. В 2012 году, когда кандидат в вице-президенты США Пол Райан заявил, что его решение посвятить себя политике было сделано под влиянием Айн Рэнд2 и ее книги «Атлант расправил плечи»3 , я решил узнать про нее побольше. Кандидат в вице-президенты находился всего в двух шагах от президентского кресла одной из самых влиятельных стран мира, поэтому знать, что именно повлияло на его жизненную философию, мне казалось важным.
При жизни вокруг Рэнд и ее философии «объективизма» сложилась довольно большая группа учеников. Я обнаружил, что даже сейчас есть люди, для которых Айн Рэнд является знаменем «свободного капитализма». Обе ее главные книги продолжают оставаться бестселлерами, в том числе и в русских переводах. При этом практически никто из серьезных философов, писателей и литературных критиков ни разу не сказал про нее ничего хорошего. Реакция левых понятна, учитывая воинствующее либертарианство Рэнд. Известна, например, фраза писательницы и сценаристки Дороти Паркер: «Ее роман нельзя небрежно отбросить в сторону. Его надо изо всех сил забросить как можно дальше»4 . Гор Видал, другой писатель с левым уклоном, считал, что точка зрения Айн Рэнд близка к «полной аморальности»5 . Удивительнее, что особенно непримиримы к ней были разочаровавшиеся левые, ставшие активными антикоммунистами, то есть ее идеологическими союзниками. Профессор Нью-Йоркского университета Сидни Хук, который в 1928-1929 годах изучал марксизм в Москве, а позднее был связан с Гуверовским институтом в Стэнфорде, описал ее философию так: «В этом уникальном сочетании тавтологии с экстравагантным абсурдом бросается в глаза полное отсутствие каких бы то ни было серьезных аргументов»6. Резко отзывался об «Атланте» раскаявшийся советский шпион, консервативный писатель и журналист Уиттакер Чэмберс: «Удивительно глупая книга, на мой взгляд. Правда, очень высокомерная. Абсолютно абсурдный сюжет»7.
Чтобы разобраться в феномене Рэнд, я решил прочитать ее биографию, написанную ее ученицей Барбарой Брэнден8. Преданность ученицы не знала границ - она, например, уступила любимой учительнице на время своего мужа Натаниэля (или Натанa, как его называли друзья). Параллельно я читал другие источники, включая книгу воспоминаний самого Натана9. Он был на год старше Барбары, но на 25 лет младше Айн. Он тоже был предан Рэнд, но позднее, когда он стал тяготиться физической частью этих отношений и не смог их продолжать, разъяренная богиня изгнала обоих - и мужа, и жену - из своего рая.
Значительную часть философии Рэнд занимает психология, о которой до знакомства с Натаном она практически не имела представления. Брэнден написал несколько книг по психологии10, и под его влиянием и жена, и любовница стали активно пользоваться психологическими понятиями и терминами. Психологический анализ сделал лучшие страницы биографии, написанной Барбарой, увлекательным, хотя подчас и мучительным чтением. Почти все книги Натанa, в свою очередь, написаны под большим влиянием Айн Рэнд.
Пока я читаю, из телевизора доносятся крики и стоны, показывают документальный фильм о массовом самоубийстве членов секты Джима Джонса в 1978 году в Гайане. На сохранившейся магнитофонной записи как раз в этот момент ревущим детям дают лимонад с цианистым калием. Джим Джонс был членом американской компартии, за что был вызван в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности сенатора Маккарти11.
В 1953 году, после казни американской пары Розенберг за шпионаж в пользу СССР, Джим Джонс испугался и решил добавить к марксизму религию. Он создал Храм народов Христианской церкви, главной целью которого была расовая интеграция. Церковь существовала сначала в штате Индиана, потом в Калифорнии и в конце концов Джонс перевез своих прихожан в бывшую британскую колонию Гайану, где начал строить Джонстаун. Церковь, точнее, секта, была переименована в Храм Народов Сельскохозяйственного проекта. К 1978 году в секте было не меньше тысячи членов, включая около 300 детей разных рас. Некоторые из них были детьми Джонса от участниц проекта. Никто не имел права покидать территорию, но после бегства нескольких членов, рассказавших о нарушениях прав человека, параноидальном характере самого Джонса, его наркомании и половой распущенности, сектой заинтересовался Конгресс США. Конгрессмен Лео Райан (не путать с Полом Райаном) поехал туда разбираться и по указанию Джонса был убит.
Джонс сообщил членам секты, что СССР, который якобы обещал прислать за ними самолеты и вывезти всех в мир социальной справедливости, отказался от этого плана, и теперь единственный выход - массовое самоубийство. В этот момент на записи можно слышать крики ужаса и голос Джонса: «Прекратить истерику. Социалисты и коммунисты должны умирать с достоинством. Это не самоубийство, а революционный акт протеста».
Барбара Брэнден долгое время была убеждена, что и она, и Натан, и вся группа объективистов тоже представляли собой культ, но к моменту написания биографии, то есть к 1986 году, она решила свериться с определением «культа» в Оксфордском словаре и пришла к выводу, что это все же был не вполне культ. «Хотя многие черты культа, - пишет она, - присутствовали в движении объективизма - поклонение личности Айн Рэнд, некритическое принятие всех ее личных мнений и оценок, ее навязчивое морализирование <...> все же большинство участников оставалось преданным принципам рациональности и индивидуализма»12. Это примерно то же самое, что сказать: «Культ личности Сталина не был настоящим культом, потому что большинство советских граждан видело в его личности воплощение революционных идеалов». На мой взгляд, объективизм Айн Рэнд это типичный культ - без убийств, но, как будет видно из дальнейшего, с нанесением серьезных психологических травм.
2. Россия
Главным событием, сформировавшим Алису Розенбаум и повлиявшим на все, что она делала впоследствии, был большевистский переворот, мгновенно и навсегда разрушивший относительно счастливое детство в Петербурге. Довольно состоятельная еврейская семья могла позволить себе бельгийскую гувернантку, учившую детей французскому и немецкому языкам, и поездки в Австрию, Швейцарию и Крым. Тут есть какая-то перекличка с судьбой Набокова, несмотря на разницу в финансовом и социальном положении, не говоря уже об этнической и культурной самоидентификации. Алиса была знакома с одной из двух сестер Набокова, Ольгой, но знакомство прекратилось в 1918 году, когда семья Набоковых бежала сначала в Крым, а потом в Берлин. Больше они не виделись.
Комиссары с наганами отняли у Зиновия Розенбаума13 его аптеку, семью «уплотнили» в одну из комнат их богатой квартиры в самом центре города, и начались хождения по мукам. Как и Набоковы, Розенбаумы сумели перебраться в Крым, но, в отличие от Набоковых, не эмигрировали. Мать очень хотела уехать, но отец сказал, что не может бросить свой аптечный бизнес, тем более что «весь этот ужас долго продолжаться не может».
Первое время Крым был оазисом относительного благополучия, но постепенно Красная армия дошла и туда. В 1921 году у семьи отобрали остатки прежнего богатства, и Розенбаумы вернулись в Петроград. Алиса поступила на исторический факультет Петроградского университета, а по окончании - в ленинградский фотокинотехникум, где ей удалось посмотреть много американских фильмов. Она много читала, в основном по-французски, полюбила Аристотеля, Гюго, Шиллера и Ницше. Русская литература, за исключением Достоевского, ее интересовала мало, да и вся Россия казалась ей «слишком плоской, слишком банальной, глупой, отсталой, мистической и сентиментальной»14. Бежать из России было ее мечтой с детства, и в какой-то момент, как это потом несколько раз повторилось в ее жизни, мечта материализовалась.
В 1925 году Розенбаумы получили письмо из Чикаго от родственников матери, которые интересовались, как те пережили большевистский переворот. Алиса поняла, что пробил ее час. Она бросилась к матери: «Напиши им, скажи им, мне необходимо поехать в Америку, попроси их помочь, напиши прямо сегодня, прямо сейчас, я должна поехать в Америку!»15 Мать дрогнула и написала, те прислали приглашение, и Алиса начала преодолевать бесконечные бюрократические препоны с фанатическим напором. Через год оставалось только одно, хотя почти непреодолимое препятствие. У Америки не было официального представительства в России, поэтому надо было ехать в «буржуазную» Ригу и убеждать американского консула, что она не собирается оставаться в Америке. Было известно, что консул никому не верит и почти всем отказывает. Алиса была уже готова оставаться в Латвии и любым способом пробираться оттуда в Америку.
Сидя напротив консула, «хорошего американского парня», как она потом вспоминала, Алиса на ломаном английском языке убеждала его, что вся ее жизнь связана с Россией. Ее доводы явно не работали. Она попыталась прочитать, что написано в ее личном деле, лежащем перед консулом. Она разобрала только одну фразу: «… обручена с американским гражданином».
- Нет, - закричала Алиса, - это ошибка. Я обручена с советским гражданином!
Это была и правда, и ложь - она не была обручена ни с кем, но ее бурная реакция сработала неожиданным образом. Консул еще раз внимательно перелистал бумаги и сказал:
- Вы правы. Это ошибка. Эта страница вообще не из вашего дела. Хорошо, что вы заметили. Я уже собирался вам отказать.
3. Америка
Ее влюбленность в Америку началась, когда она смотрела американское кино в ленинградском фотокинотехникуме. Реальность ее не разочаровала, но, попав в 1926 году в Нью-Йорк, она не столько открывала Америку, сколько мысленно создавала утопию, которую можно было бы назвать «анти-СССР». Ее черно-белая модель мира получила, наконец, законченность: мир зла и мир добра. «Когда в возрасте двенадцати лет, - писала она позднее, - во время русской революции, я впервые услышала коммунистический принцип, по которому человек должен жить во имя государства, я поняла, что вся суть именно в этом, что этот принцип есть зло и что он не может привести ни к чему, кроме зла - независимо от методов, деталей, декретов, постановлений, обещаний и ханжеских общих слов»16.
«Покажите вы русскому школьнику, - говорит Алеша Карамазов (цитируя „заграничного немца“), - карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною». В данном случае школьником оказалась Айн Рэнд, а картой звездного неба - Америка. Когда после СССР она увидела Нью-Йорк, у нее потекли, как она сказала, «слезы великолепия» (tears of splendor). Но это великолепие, с ее точки зрения, требовало исправлений. Как большинство эмигрантов из Советской России, она примкнула к самому правому крылу американской политики.
Примерно такой же путь проделал другой выходец из России, Лазарь Меир, ставший в Америке Льюисом Б. Майером и президентом студии Метро-Голдвин-Майер. Несмотря на то, что Майер был на 20 лет старше Рэнд, их объединяло многое. Оба активно боролись с «новым курсом» Рузвельта, оба выступали в комиссии Маккарти, разоблачая «антиамериканизм» голливудских левых, оба создавали идеализированную Америку. Майер делал это в кино, особенно в сериале про семью Харди (1937-1943).Рэнд сделала это в «Атланте» - в жанре антиутопии. По мере того как она сдвигалась все дальше и дальше вправо, трезвые американские консерваторы постепенно теряли к ней интерес, и вокруг нее постепенно сформировалась группа очень молодых и очень восторженных фанатов, к числу которых долгое время принадлежали Барбара и Натан.
К моменту прибытия в Нью-Йорк у Алисы уже был план: она переезжает к родственникам матери в Чикаго и начинает писать сценарии. Кино все еще было немым (первый в истории звуковой фильм «Певец джаза» появится через несколько месяцев после ее приезда), поэтому требования к сценарию могли быть не слишком жесткими. Важна идея, интрига, сюжет, а на это, считала она, ее английского языка хватит. Она останется в Чикаго ровно столько, сколько потребуется на написание нескольких сценариев, а потом переедет в Голливуд, где ее сценарии, разумеется, немедленно купят.
Чикагские родственники были рады видеть юную племянницу, спасенную ими от большевистского ига, но очень скоро отношения стали напряженными. Фанатическое движение к поставленной цели исключало трату времени на общение с родственниками и внимание к их комфорту. День был посвящен просмотру новых фильмов, благо родственники владели маленьким кинотеатром, а в полночь она начинала стучать на машинке, что доставляло мало удовольствия дяде, который должен был вставать в 5 утра и открывать свою овощную лавку.
Жарким летом 1926 года она села в поезд - с чемоданом, в котором лежали четыре сценария, отредактированные одним из ее чикагских кузенов, сто долларов, подаренных дядей, простившим ей ночные бдения, и чудом добытое рекомендательное письмо к великому режиссеру Сесилю Де Миллю. Через несколько дней она уже бродила по территории «Юниверсал Студиос» со своим рекомендательным письмом. Дальше произошло то, что бывает только в голливудских фильмах, и только с теми, кто по-настоящему одержим. Она стояла у ворот, около нее остановился автомобиль, за рулем сидел - она не могла не узнать своего кумира - Сесиль Де Милль.
- Что это вы на меня уставились? - спросил Де Милль с улыбкой.
- Я только что приехала из России, - сказала Алиса со своим ужасным акцентом, который потом остался у нее на всю жизнь, - и я счастлива вас видеть.
- Тогда садитесь, - и он распахнул дверцу.
4. Любовь
Через неделю она уже работала статисткой «Юниверсал Студиос» с зарплатой семь долларов и пятьдесят центов в день. Это было неслыханное богатство. На студии надо было быть в 6 утра. Лос-Анджелес в то время был покрыт густой сетью трамвайных линий (потом ее купили и уничтожили автомобильные и нефтяные капиталисты, любимые герои Рэнд). Как-то ранним утром в трамвае ей бросилось в глаза лицо мужчины. «Я никогда не видела лица, - вспоминала она впоследствии, - которое так точно отвечало моему идеалу мужчины»17. Но что было делать? Сейчас он сойдет, и она навсегда потеряет его.
Это снова был тот случай, когда страстное желание как будто бы породило цепь совпадений. Трамвай остановился у ворот студии. Понимая, что теряет его навсегда, она двинулась к выходу. Когда она, уже одетая и загримированная, появилась на съемочной площадке, первое, что она увидела, был римлянин в сандалиях и тоге. Это был он. Он тоже работал статистом.
На четвертый день съемок у нее возник план. Снималась сцена поругания Христа. Сцена была сложная, понадобилось много дублей. Она точно выучила путь, по которому двигался римлянин, и в какой-то момент незаметно поставила ему подножку. Он едва не упал и начал извиняться. Завязался разговор. После трех лет выслеживания, расчетов и случайных совпадений 15 апреля 1929 года Фрэнк О’Коннор стал ее мужем.
Ирония судьбы: отношения воинствующей атеистки с будущим мужем начались с фильма об Иисусе Христе.
Силой воображения она превратила Америку в анти-СССР. Примерно так же Фрэнк О’Коннор, добрый, мягкий, безвольный человек был трансформирован в супермена. Ему были посвящены ее книги. Когда ее спрашивали, существуют ли в мире герои, подобные ее персонажам - Говарду Рорку и Джону Галту, - она с гордостью указывала на мужа. Безработный актер Фрэнк был на иждивении у жены, но для Айн он был главой семьи и ее опорой. Ни одно решение - бытовое или творческое - не принималось без санкции Фрэнка. Санкции давались безотказно, Фрэнк никогда не решался возражать. «Он был чем-то вроде слуги, - вспоминала их общая знакомая, - не произносил ни слова, только смотрел на нее, и ждал, не нужно ли ей что-нибудь. Если она хотела курить, он подносил зажигалку»18.
Айн Рэнд не допускала возможности любви, не лежащей на рациональных основаниях. То, что по-английски называется unconditional love, для нее не существовало. Любовь надо было заслужить. Любовь, как и любое другое чувство, должна была быть объяснена логически. Это относилось и к сексуальному влечению - за ним должна была стоять железная логика Аристотеля. Айн не могла позволить себе любить Фрэнка только за его мужественную внешность. Он должен был стать героем, и он стал им в ее сознании. Любовь получила санкцию. Смерть Фрэнка в 1979 году была, возможно, самой большой потерей в ее жизни.
В 1950 году, когда она уже была знаменитостью, уже были опубликованы ее романы «Мы живые» и «Источник»19, сняты фильмы по ее сценариям20, Айн, живущая тогда с мужем в Калифорнии, получила письмо от двадцатилетнего студента-психолога с вопросами, которые показались ей очень глубокими. Посоветовавшись с Фрэнком и получив его согласие, она пригласила Натана Брэндена в гости. Он пришел утром, и они разговаривали до полуночи. В следующий раз он привел свою хорошую знакомую Барбару, тоже страстную поклонницу «Источника». Так началась многолетняя дружба между Айн и теми, кого она называла «своими детьми».
К моменту знакомства Айн уже мучительно работала над «Атлантом». Трудность состояла в том, что всю свою философию Айн хотела изложить в форме приключенческого романа. Идея книги возникла в 1943 году, а опубликована она была только через 14 лет. Первые семь лет дружбы с «детьми» были окрашены чтением написанных глав романа. За это время все четверо успели переехать в Нью-Йорк, а в 1953 году Барбара и Натан поженились, причем Айн была подругой невесты, а Фрэнк -другом жениха. Айн продолжала восхищаться обоими «детьми» и особенно Натаном: «С самого первого вечера, - говорила она позднее, - я поняла, что он гений <...> Натан это человек, которого я хочу сделать своим интеллектуальным наследником»21.
Через несколько месяцев после свадьбы Айн собрала всех четверых у себя в гостиной и сделала неожиданное заявление:
- Вы знаете, кто такая я и кто такой Натан. Тотальная логика того, кто мы такие, тотальная логика того, что такое любовь и секс, требует, чтобы мы с ним полюбили друг друга. Вам, Барбара и Фрэнк, это ничем не угрожает. Тут нет ничего, что изменило бы мою любовь к мужу и любовь Натана к жене.
Наступила мучительная пауза.
- Нет! - вдруг резко сказала Барбара. - Я понимаю ваши чувства, но только, пожалуйста, без меня. Я в этом не участвую.
- И без меня, - добавил Фрэнк.
Это, возможно, был первый случай его неповиновения.
- Мы не говорим об адюльтере, - мягко разъяснила Айн. - Это сильно осложнило бы ситуацию, да и разница в возрасте слишком велика. Единственное, что нам нужно, это иметь возможность один вечер в неделю проводить вдвоем.
Еще одна пауза.
- На это я могу согласиться, - сказала, наконец, Барбара.
- Фрэнк? - строго спросила Айн.
- Я согласен, - ответил Фрэнк22.
Читая описание этой сцены, я испытывал сильное волнение. Я не сразу понял, в чем дело. Постепенно до меня дошло - примерно полвека назад я был участником очень схожей ситуации.
5. Асаркан
Небольшой круг восторженных молодых людей, образовавшийся вокруг театрального журналиста Александра Асаркана, обычно называли «колледжем Асаркана». Единственным человеком, сравнившим этот колледж с культом, была известная исследовательница театра Инна Соловьева, хорошо знавшая Асаркана до его эмиграции. Вот что она сказала мне в 2010 году: - Вы употребляли Асаркана вместо Сталина.
Он родился в 1930 году в Москве, а умер в Чикаго в 2004-м. В Москве жил за фанерной перегородкой в районе Хитрова рынка, зимой и летом ходил в одном пиджаке, большую часть времени проводил в кафе «Артистическое» напротив МХАТа, где сидел за столиком у окна, окруженный актерами, режиссерами, журналистами и художниками. Среди них бывали Олег Табаков, Игорь Кваша, Олег Ефремов, Анатолий Эфрос, Наталья Крымова, Вадим Гаевский, Юрий Нолев-Соболев, Юло Соостер и многие другие. Там, прогуливая школу, иногда сидели и мы с моей подругой Олей.
Он, возможно, был первым советским журналистом, который позволил себе писать с узнаваемой личной интонацией. Даже сегодня его статьи поражают отсутствием какой бы то ни было советскости. Они как будто написаны или до революции, или в эмиграции, хотя реально оказавшись в эмиграции, он практически перестал писать.
Эпизод, о котором мне напомнила книга Барбары, происходил 19 июля 1960 года, через 6 лет и за 8000 километров от драмы в квартире Айн. Мне было 16 лет, Оле столько же, Асаркану 30. Все трое находились в каморке Асаркана на Хитровке. Единственный предмет мебели - старый продавленный диван со стоящей на спинке картонной табличкой «Гробницы царей Романовых», которую я украл в подарок Асаркану (рискуя исключением из школы) в Успенском соборе Кремля. Все трое разместились на этом диване с разной степенью комфорта. Остальное пространство берлоги занято огромными стопками итальянских газет и блоками сигарет. Маленькое пыльное окно распахнуто, но все уличные запахи перебивает неискоренимый запах болгарского табака. Разговор начинает Асаркан.
- Нам с тобой нужно поговорить, - говорит он мне. - Разговор будет об Оле. В принципе, нам надо было бы выйти в другую комнату, но другой комнаты у меня нет, поэтому мы будем говорить об Оле, как будто ее здесь нет. Дело в том, что Оле пришла в голову странная идея, что она в меня… влюблена. Это, конечно, блажь, и я это из нее выбью, но это может занять какое-то время. Самое неправильное, что ты можешь сейчас сделать, это сказать «а ну вас к черту» и уйти. Этого делать не надо. Без тебя все развалится. Я понимаю, ситуация странная, но потерпи немного. Олю я тебе верну в целости и сохранности.
Как и Айн Рэнд, Асаркан считал себя вправе управлять чувствами и поведением своих «учеников», создавая драматические мизансцены. Мы почему-то признавали за ним это право.
1 Ayn Rand. The Fountainhead. Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1943. Цитаты приводятся по изданию: New York: Signet, 1952.
2 «The reason I got involved in public service, by and large, if I had to credit one thinker, one person, it would be Ayn Rand.».
3 Ayn Rand. Atlas shrugged. New York: Random House, 1957.
4 «This is not a novel to be tossed aside lightly. It should be thrown with great force».
5 Gore Vidal. Two Immoralists: Orville Prescott and Ayn Rand. Esquire. July. 1961.
6 Quoted in: Barbara Branden. The Passion of Ayn Rand. New York: Anchor Books, 1986. Здесь и дальше, кроме специально оговоренных случаев, перевод мой.
7 Whittaker Chambers. Big Sister Is Watching You. National Review. Dec. 28. 1957.
8 Barbara Branden, op. sit. P. 321.
9 Nathaniel Branden. My Years with Ayn Rand. San Francisco: Jossey-Bass Publishers, 1999.
10 Самая известная: Nathaniel Branden. The Psychology of Self-Esteem: A Revolutionary Approach to Self-Understanding that Launched a New Era in Modern Psychology. Los Angeles: Nash Publishing, 1969.
11 Главным пунктом обвинения было посещение выступления Поля Робсона. Робсон был в Москве в 1949 году, где захотел увидеть своего друга, еврейского писателя и члена Антифашистского комитета Ицика Феффера. Того немедленно извлекли из тюрьмы, приодели и представили Робсону. Феффер успел рассказать Робсону про убийство Михоэлса и что самого Феффера скоро наверняка расстреляют. Робсон вернулся в Америку, где никому, кроме сына, не рассказал про встречу с Феффером, поскольку она подрывала его политическую позицию. Феффера действительно расстреляли в 1952-м, а Робсон этом же году получил Сталинскую премию. Как раз против просоветского крыла американской политики и была направлена вся деятельность Рэнд, хотя, как мы увидим, искажение и утаивание фактов ради идеологии было свойственно и ей.
12 Barbara Branden, op. cit. P. 352, footnote.
13 Барбара Брэнден, на основании записанных на магнитофон интервью с Алисой, называет ее отца Fronz, возможно, это была домашняя кличка.
14 Barbara Branden, op. cit. P. 23.
15 Op. cit. P. 56.
16 Ayn Rand. We The Living. New York: Macmillan. P. VII.
17Op. cit. P. 79.
18 Op. cit. P. 253.
19 We the Living (1936), The Fountainhead (1943)
20 Night of January 16th (1941), We the Living (1942), The Fountainhead (1949).
21 Barbara Branden, op. cit. P. 255.
22 Op. cit. P. 259.
Окончено сюдыЪ