Проблема солипсизма в философии - 5
Что ж, продолжим. Таким образом, ВСЯ европейская «философия» после Канта (за исключением материалистов) - это, в сущности, субъективный идеализм и солипсизм. Замаскированный более или менее тщательно и более или менее удачно под что-то другое. Причем это касается и т.н. «немецкой идеалистической философии» после Канта. Философия Фихте - это субъективный идеализм, настолько очевидный, что это признают все историки философии. У Шеллинга просматриваются попытки превратить этот субъективный идеализм в идеализм объективный, но делается это очень простым способом: то, что Фихте называл субъективным «Я», объявляется объективным духом - вполне в традициях сумасшедших средневековых немецких мистиков и оккультистов.
Наконец, Гегель делает то же самое - он просто высасывает из своей дурной головы свою идиотскую «диалектику», а затем объявляет, что эта его «диалектика» не есть продукт его больной головы и его философских амбиций и притязаний на кафедру философии в Берлине и на звание «главного философа всея Пруссии» - а что Абсолютная Идея существует объективно, а он, Георг Вильгельм Фридрих Гегель, лишь стал первым, кто ее постиг. И таким образом эта Абсолютная Идея, наконец, нашла достойный череп, в котором она смогла поселиться и тем самым познать самое себя. И теперь Гегель готов поделиться похождениями этой Абсолютной Идеи со всем человечеством. За такое дело - совсем недорого. Но если мы хоть чуть-чуть усомнимся в том, что эта гегелевская Абсолютная Идея действительно существует объективно, то мы поймем, что философия Гегеля в этом смысле ничем не отличается от философии Фихте - в ней все (путем «диалектики») сведено к одному сознанию и к одной идее.
То есть такая проблема есть. И возникла она еще до Канта - пастор Беркли первым ее выразил столь отчетливым и последовательным образом, но ведь и Декарт искал какие-то доказательства, что он существует (и нашел эти доказательства в том, что он мыслит). А после Канта солипсизм из некоего философского прикола и хулиганства превратился в саму суть всей европейской философии. И поэтому далее я постараюсь устранить эту проблему - то есть показать, как она решается.
Но сначала мы обратимся к Канту. А как сам Кант решал эту проблему? Надо заметить, что Кант, очевидно, долгое время не осознавал всю серьезность этой проблемы - которая после него превратилась в настоящую катастрофу для всей европейской философии. Так, в Предисловии ко второму изданию Кант делает примечание, касающееся этой проблемы:
Действительным прибавлением, однако лишь в аргументации, я бы мог назвать только новое опровержение психологического идеализма и строгое (как я полагаю, единственно возможное) доказательство объективной реальности внешних созерцаний. Как бы ни считали идеализм опасным для основных целей метафизики (хотя в действительности это не так), нельзя не признать скандалом для философии и общечеловеческого разума необходимость принимать лишь на веру существование вещей вне нас (от которых мы ведь получаем весь материал знания даже для нашего внутреннего чувства) и невозможность противопоставить какое бы то ни было удовлетворительное доказательство этого существования, если бы кто-нибудь вздумал подвергнуть его сомнению.
Под «психологическим идеализмом» Кант понимает именно солипсизм. И считает его «настоящим скандалом для философии и общечеловеческого разума». Да, несомненно, это скандал! Ну, и что? Во-первых, почти вся история философии - это сплошной скандал. В самом деле, разве не сочли бы мы «скандальными» (особенно сегодня) утверждения Платона, что где-то существует божественный мир его эйдосов? И разве учение самого Канта о пространстве и времени не стало настоящим «скандалом»? А во-вторых, вопреки убеждению Канту, что солипсизм не представляет никакой опасности «для основных целей метафизики», как мы знаем, именно эта опасность и подстерегла европейскую философию после Канта. И накрыла ее всю одним медным тазом, из-под которого она не может выбраться до сих пор.
Но надо также заметить, что впоследствии, уже после публикации «Критики чистого разума», Кант все же вполне осознал серьезность этой опасности для философии. И искал способы устранить эту опасность. Но, к сожалению, не смог или не успел. Хотя уже при первом издании «Критики» он был уверен, что расправился с этой проблемой полностью и раз и навсегда. Каким образом?
В своей трансцендентальной логике, в небольшой главе «Опровержение идеализма», Кант специально останавливается на этой проблеме:
«Идеализм (я имею в виду материальный идеализм) есть теория, провозглашающая существование предметов в пространстве вне нас или только сомнительным и недоказуемым, или ложным и невозможным. Первый есть проблематический идеализм Декарта, который объявляет несомненно достоверным лишь одно эмпирическое утверждение (assertio), а именно: я существую. Второй есть догматический идеализм Беркли, утверждающего, что пространство вместе со всеми вещами, которым оно присуще как неотъемлемое условие, само по себе невозможно, и потому объявляющего вещи в пространстве лишь плодом воображения. Догматический идеализм неизбежен, если рассматривать пространство как свойство, присущее вещам самим по себе; в таком случае оно вместе со всем, чему оно служит условием, есть нелепость. Но основание для такого идеализма разрушено нами в трансцендентальной эстетике. Проблематический идеализм, ничего не утверждающий по этому вопросу, а только считающий нас неспособными доказать непосредственным опытом существование [чего-либо], кроме нашего собственного существования, разумен и сообразен основательному философскому способу мышления, которое не допускает никакого окончательного решения до того, как будет найдено достаточное доказательство. Требуемое доказательство должно, следовательно, установить, что у нас относительно внешних вещей есть также опыт, а не одно только воображение; этой цели можно достигнуть не иначе, как доказав, что даже наш внутренний, несомненный для Декарта опыт возможен только при допущении внешнего опыта» (конец цитаты).
И далее Кант, пытаясь придать своему изложению максимальную строгость, формулирует эту проблему в виде «теоремы»:
Простое, но эмпирически определенное сознание моего собственного существования служит доказательством существования предметов в пространстве вне меня.
И далее приводит свое доказательство этой «теоремы»:
«Я сознаю свое существование как определенное во времени. Всякое определение времени предполагает существование чего-то постоянного в восприятии. Но это постоянное не может находиться во мне, так как мое существование во времени может быть определено прежде всего именно этим постоянным. Следовательно, воспринять это постоянное можно только при помощи вещи вне меня, а не посредством одного лишь представления о вещи вне меня. Значит, определение моего существования во времени возможно только благодаря существованию действительных вещей, которые я воспринимаю вне меня. А так как сознание во времени необходимо связано с сознанием возможности этого временного определения, то оно необходимо связано также и с существованием вещей вне меня как условием временного определения; иными словами, сознание моего собственного существования есть вместе с тем непосредственное сознание существования других вещей вне меня» (конец цитаты).
Но и на этом дело не закончилось, и к этому доказательству он приводит еще три примечания (их я цитировать здесь не буду). А ко второму изданию просит исправить это доказательство. А потом ищет какие-то другие доказательства для опровержения солипсизма. И не находит.
Если же говорить о доказательстве, приведенным Кантом в «Критике чистого разума», то оно явно недостаточно убедительно (с чем в итоге согласился и сам Кант - иначе он позднее не стал бы думать над этой проблемой). Почему? Потому, что, в сущности, это «доказательство» Канта строится на его же учении о пространстве и времени. И вне этого учения - которое, вообще говоря, и само по себе весьма проблематично (гораздо более проблематично, чем проблема солипсизма), - доказательство Канта не работает.
В самом деле, почему для нашего «я» требуются какие-то обоснования, и при том что-то внешнее? Вот Декарту для обоснования его «я» вообще ничего не требовалось. Точнее сказать, требовалось нечто противоположное тому, что, как уверяет Кант, нужно ему самому - Декарту требовалась мысль, и мысль, протекающая во времени. И почему это «я» не может быть тем самым «постоянным в восприятии», о котором говорит Кант - как условие и результат самовосприятия и самосознания? Ведь именно это «я» - если оно существует - является источником всех прочих форм представлений и восприятий, в том числе пространства и времени.
Кант отчасти пытается разъяснить этот вопрос в примечаниях к своему «доказательству», и объясняет, почему только интеллектуального «я» (то есть мыслящего «я» - «я» Декарта) еще недостаточно для такого основания внутреннего опыта во времени - недостаточно именно потому, что это уже опыт, который дан нам во времени:
«Конечно, представление я существую, будучи выражением сознания, могущего сопутствовать всякому мышлению, есть то, что непосредственно заключает в себе существование субъекта, однако это еще не знание о нем, стало быть, и не эмпирическое знание, т. е. не опыт: к опыту относится кроме мысли о чем-то существующем еще и созерцание, в данном случае внутреннее созерцание, в отношении которого, т. е. времени, субъект должен быть определен, а для этого необходимы внешние предметы, так что, следовательно, сам внутренний опыт возможен только опосредствованно и только при помощи внешнего опыта» (конец цитаты).
Все это правильно, но только в рамках философии самого Канта, у которого любой опыт может быть дан только в пространстве и времени как априорных условиях любого опыта. Но из этого еще не следует, что то устойчивое, в отношении которого время и внутренний опыт во времени требуют своего определения, само обязательно должно быть частью опыта. Этим устойчивым вполне может выступать наше «я», к которому соотнесен весь опыт и которое само находится вне опыта и вне пространства и времени. В самом деле, ведь в наших снах или фантазиях - которые также есть внутренний опыт и которые происходят во времени - нам вовсе не требуются внешний опыт.
В общем, нужно признать, что доказательство Канта выглядит неубедительным. Поэтому далее я приведу мое собственное решение этой проблемы.