Проблема солипсизма в философии - 4
Что ж, продолжим. Таким образом, европейская философия после Канта представляет из себя довольно жуткое и жалкое зрелище. С одной стороны - все эти сумасшедшие немцы из «великой немецкой идеалистической философии», с безумным Гегелем как апофеозом всего этого немецкого помешательства. А с другой - какой-то сплошной маразм в исполнении позитивистов и умственно отсталых еврейчегов, временами (как в неокантианстве Марбургской школы) переходящий во все то же безумие. Так что когда на сцене «европейской философии» появился британский политический агент и уже откровенный шарлатан Карл Маркс, со своим «диалектическим материализмом» и со своей бандой еврейских уголовников из «коммунистического интернационала» (с центром в Лондоне) - почва для этого уже была вполне подготовленной.
Конечно, «вещь-в-себе» в философии Канта выглядит нелепо. Она присутствует в его философии как нечто совершенно непонятное и неуместное. В философии Канта этот момент проработан чрезвычайно слабо (видимо, сам Кант не придавал этому моменту большого значения, и никак не мог подумать, что этот момент создаст такие трудности в правильном понимании его философии). И желание последующих философов, первым делом, избавиться от этой непонятной кантианской «вещи-в-себе», по-своему очень понятно. Плюс к этому и сам Кант запретил выходить за пределы опыта и сам же говорил о принципиальной непознаваемости «вещи-в-себе». То есть придерживался агностицизма. И поэтому можно, конечно, сказать, что европейская философия после Канта развивалась таким образом благодаря самому Канту.
Но все же вряд это будет справедливо. Так как вещь-в-себе в философии Канта - важнейший элемент. И как только мы убираем этот элемент - все тут же начинает сыпаться, и философия превращается «непонятно во что» - в то, во что она и превратилась после Канта. Поэтому утверждать, что европейская философия после Канта вылилась в такое безумие и маразм благодаря Канту и его ошибкам - это примерно то же самое, что утверждать, что за весь маразм средневековой схоластической философии несет ответственность Аристотель. Но Аристотель - это Аристотель, и он вовсе не несет ответственности за то, что позднее католическая церковь решила приспособить его философию для нужд своей теологии и для своих земных целей. И точно так же и Кант вовсе не несет ответственности за всю ту бессмысленную писанину, которую накатали Коген, Гуссерль и прочие умственно отсталые еврейчеги после него.
Тем более, что сказать, что позитивизм и другие направления философии 19-20 века оказались совсем уж бессмысленными и бесплодными, тоже будет не совсем правильно. Бессмысленны они именно с философской точки зрения, так как они все по сути есть солипсизм. Но позитивизм и неокантианство Баденской школы оказали огромное влияние на формирование и развитие науки в 19-начале 20 века - как в естественнонаучных областях, так и в гуманитарных. И влияние в целом позитивное.
Позитивисты сделали очень много для выработки научной парадигмы знания. Они разработали критерии постановки экспериментов, методы верификации научных гипотез. При этом среди позитивистов всегда было много ученых (и ученых неплохих). Так что развитие физики и других научных дисциплин в 19 веке шло вместе с философией. Неокантианцы Баденской школы провели огромную работу по разработке ценностных понятий и ценностных систем, внесли огромный вклад в культурологию и историю. Кроме того, разработанные неокантианцами этого направления ценностные представления сыграли огромную роль в формировании австрийской экономической школы, а через нее - оказали влияние на развитие всей экономической теории (ведь «стоимость» вещи или товара - это именно ценность, а ценность всяким вещам придаем мы, люди, то есть наше сознание). Даже писанина феноменологов не оказалась совсем уж напрасной, и они оказали некоторое влияние на формирование таких научных дисциплин, как психиатрия, психология и педагогика. То есть в выработке методологии науки и научных методов философия 19 века, несомненно, сыграла свою роль.
Это во-первых. Во-вторых, позитивизм и неокантианство Баденской школы позволили защитить науку от деструктивного влияния безумной гегельянской философии и прочих бредовых философских идей. Как Гегель «диалектически познал» звук - я уже показывал ранее, но этот сумасшедший немец претендовал не только на звук, - он претендовал объяснить с позиций своей спекулятивной и абсолютно пустой философии всю природу, все природные явления и всю науку (включая и историю, и право и все-все-все). Ну, и представьте себе, во что бы превратилась наука, если бы толпы всех этих гегельянцев и гегельят получили бы возможность хоть как-то влиять на развитие науки в 19 веке. А ведь гегельянство в 19 веке было чрезвычайно популярно среди образованной европейской публики, и гегельята сидели во всех европейских университетах, на самых разных кафедрах. А в самой Пруссии философия Гегеля была провозглашена чуть ли не национальной немецкой философией (примерно как ранее такой же статус в Пруссии получила монадология Лейбница).
Впрочем, что здесь представлять? Ведь мы нечто подобное - и даже нечто гораздо-гораздо худшее - видели у нас в России. И когда эта большевицко-жидовская банда из марксистского коммунистического интернационала захватила власть в России в 1917 году - они именно это и начали делать. Они всюду начали насаждать свой шарлатанский «диалектический материализм» (основанный на том же гегельянстве), свою абсурдную марксистскую «политэкономию» и прочий бред и маразм из «единственно-верного учения марксизма-ленинизма». При этом они убили или изгнали из России сотни настоящих русских ученых (в том числе выдающихся), уничтожили тысячи русских инженеров и преподавателей университетов.
Что в этом хорошего? Что хорошего в том, что какой-нибудь еврейский ублюдок, только-только вылезший из своего вонючего местечка и едва-едва освоивший русскую речь, надев комиссарскую или чекистскую форму, начинал диктовать науке и ученым, какая наука здесь, понимаешь, правильная, а какая - неправильная? И почему «научный марксизм-ленинизм» - это правильная «наука», а генетика и кибернетика - неправильные, «буржуазные». Или когда какой-нибудь товарищ Шариков - с партийным билетом или в чекистских сапогах - начинал объяснять русским людям, какая литература и кино - правильные, а какие - неправильные, «буржуазные» или с каким-нибудь «уклоном».
Нет в этом ничего хорошего. И результаты всего этого марксистского бреда и ужаса - понятные. Результаты - соответствующие. Всюду - руины и разруха. И в первую очередь - в головах. И горы трупов. Трупов несчастных русских людей, которые, по мнению этой советской жидовско-большевицкой нечисти, видишь ли, не подходили для их «светлого коммунистического будущего». Но эти красные твари и сегодня все никак не угомонятся! И они и сегодня всячески препятствуют возвращению улицам русских городов их нормальных человеческих исторических названий. Эти красные твари и сегодня гадят добрым русским людям всюду, где только могут! Все уже давно просрали - в том числе свою «советскую родину», превратили всю Россию в какой-то ужас и ад, но эта советская сволочь и сегодня никак не угомонится!
И позитивизм и неокантианство Баденской школы в этом смысле, конечно, сыграли очень позитивную роль. Да, с философской точки зрения, они были несостоятельны, но они хотя бы оградили развитие европейской науки и европейское научное сообщество от разрушительного влияния гегельянства, марксизма и прочих подобных безумных учений. Лучше философия слабенькая, чем философия безумная. И позитивисты - с их вниманием к опыту и экспериментам - в этом смысле поставили очень серьезную преграду для проникновения в научную среду и в науку спекулятивных и шарлатанских влияний, вроде гегельянства или марксизма.
Тем не менее, как я отметил ниже, это проникновение все же произошло. Сначала его внесли жиды из Марбургской школы неокантианства, а потом оно проникло и в позитивизм. Но подробнее о Гегеле, о его безумии и о современной форме позитивизма мы поговорим далее. Как и о том, кто и зачем вносит это безумие в современную философию.
Наконец, в-третьих, нужно отметить, что ни позитивизм, ни неокантианство, ни даже феноменологию все же нельзя считать обычным солипсизмом - в духе солипсизма известного сумасшедшего британского пастора Беркли, когда отрицается всякое существование внешнего мира. Даже у Беркли все не так просто и прямолинейно, а в философии 19-20 века солипсизм принял довольно сложные и завуалированные формы. Скажем, позитивисты, говоря, что все сводится к «комплексу ощущений», конечно, вовсе не имели в виду, что ничего, кроме субъективных ощущений, нет (иначе зачем тогда наука?).
Они скорее говорили о коллективном восприятии опыта - восприятии опыта всеми людьми и всем научным сообществом. И поскольку у всех людей сознание и «ощущения» в целом одинаковые, то это вовсе не подразумевает субъективность всякого знания. Весь вопрос - в верификации этого знания (со стороны научного сообщества, а не отдельных людей), чтобы подтвердить объективность (общезначимость) этого опыта и знаний для всех людей. И именно поэтому позитивисты придавали такое большое значение выработке правил по верификации гипотез и по постановке научных экспериментов. Причем не только в физике и химии, но и в истории - то есть верификации исторических письменных источников и артефактов. И все это, несомненно, сыграло позитивную роль в развитии науки и позволило ей выработать научные методы подобных верификаций.
Но мы сейчас говорим не о науке. И не о методах верификации научных гипотез или экспериментов. Мы сейчас говорим о философии. И с философской точки зрения, позитивизм и другие направления европейской философии 19-20 века, конечно, были несостоятельными. И эта их несостоятельность - причиной которой был скрытый в них солипсизм - в какой-то момент все же обнаруживалась. Появлялись тавтологии или противоречия, нестыковки и расхождения, и в какой-то момент становилось ясно, что, с философской точки зрения, мы имеем дело с бредом. То есть именно с замкнутой на себе системе солипсизма.
В самом деле, ведь понятно, что никакие способы верификации сами по себе еще недостаточны для получения объективного знания, если за ними нет никакой объективной реальности. Верификация, призванная устранить субъективные условия отдельного опыта или отдельного ученого - это необходимое условие для получения объективного знания, но недостаточное. Условием возможности объективного знания все равно должно служить нечто объективно существующее - то есть что существует совершенно независимо от любого ученого и всех ученых вместе взятых, со всеми их приборами и инструментами. И эта несостоятельность философских представлений позитивизма в какой-то момент все равно себя обнаруживала. Как и несостоятельность всех прочих направлений европейской философии 19-20 века. Если нет объективной реальности, существующей независимо от любого отдельного ученого и всех ученых вместе взятых - говорить не о чем. И никакая наука и философия становятся уже невозможными.