Что есть материя и бытие единичных вещей? - 4
Однако бытие не есть сущность. И, тем более, бытие не есть разум. Тем более - бытие единичных вещей. Об этом говорит не только то, что в нашем мире постоянно творится какой-то бардак. И не только то, что вещей в нашем мире очень много, и они все очень разные, и среди них есть вещи безобразные. И не только то, что в нашем мире много иррационального - то есть того, что очень сложно поддается рационализации или вовсе ей не поддается.
То, что бытие единичных вещей не есть сущность и не может существовать как какая-то сущность, об этом говорят сами вещи. Ведь все вещи в материальном мире постоянно меняются и движутся. Движение - вот главный аргумент против того, чтобы мыслить о бытии как о какой-то сущности, где-то там пребывающей или даже пребывающей в самих вещах. Материя сама по себе не способна к движению - к движению способны вещи, и материя движется только как материя вещей, как материя в вещах, уже в определенных вещных формах (как лошади, как тела, или как атомы). Но и сущности также никуда двигаться не могут. Любые сущности есть нечто, что может помыслить наш разум как понятия. Но в том-то и дело, что наш разум мыслит неподвижными понятиями, и даже само движение он в принципе помыслить не может. И у нас нет никаких оснований представлять бытие как сущность, которая, сама оставаясь неподвижной, приводит в движение и вещи, и материю в вещах.
Конечно, это выглядит очень соблазнительно, особенно для философии и философов - представлять бытие как сущность, которую можно познать с помощью разума. И мы действительно многое можем познать. Но бытие вовсе не сводится к рациональному познанию, как бытие Платона или Аристотеля вовсе не сводится к тому, что они существовали как люди, в сущности «человека». Бытие есть деятельность и есть движение. И если что-то существует и причастно бытию - оно движется. Ведь даже «существование» мыслится не просто как пребывание в вечности и покое, а как некая деятельность - деятельность пребывания, деятельность существования. И даже сидя на толчке в сортире, мы пребываем в деятельности.
Аристотель это понимал. Гораздо лучше всех других философов. И вовсе не потому, что у него были какие-то проблемы с желудком, а потому, что Аристотель и вообще был очень большая умничка, и он на три головы превосходил Платона и всех других философов. И особенность стиля философии Аристотеля состояла в том, что он смотрел на мир как исследователь. Очень проницательным и умным взглядом. Он не пытался что-то придумать, чтобы «заткнуть дыру» в своей философии или в своих рассуждениях (хотя при необходимости он смело вводил новые понятия, и именно Аристотелю мы обязаны такими понятиями, как «экономика», «энергия» и другими). Он именно исследовал мир, а потом с помощью рассуждений пытался этот мир объяснить. В этом смысле он также близок к Канту, который честно исследовал то, как функционирует наш разум.
И поэтому проблема движения в философии Аристотеля - ключевая проблема. Ведь Аристотель отлично понимал, что бытие вещей нельзя свести только к материи и форме - это еще не делает их действительными вещами. И он пытался осмыслить эту проблему и как-то ее решить. Поэтому у него не только Ум - в котором пребывают все формы - оказывается деятельным, мыслящим формами, «перводвигателем» как первой причиной движения (в отличие от Ума неоплатоников, который остается неподвижным), но и присутствуют такие понятия, как энтелехия и энергия. Понятия не менее важные для философии Аристотеля, чем материя и форма. Он использует их постоянно, дает им разные определения, иногда энтелехия у него сближается с энергией - то есть видно, что у Аристотеля не было ясного решения этой проблемы. Но именно энтелехия, как некая внутренняя сила вещей, и осуществляет синтез формы и материи в вещах в нечто единое, в бытие единичной вещи, и именно она делает вещи действительными - то есть делает вещи причастными бытию, превращает их в действительность. Форма может меняться, как и материя - как они меняются при превращении желудя в дуб, но какое-то внутреннее единство вещи всегда остается, и это единство существует как деятельность. При этом энетелехия Аристотеля также заключает в себе и цель этой деятельности - как желудь, при произрастании, «имеет своей целью» превратиться в дуб.
Но еще более явственно то, что Аристотель называл энтелехией, проявляется в животных - и здесь Аристотель отождествлял энтелехию с душой, как целостной внутренней силой, управляющей телом. Животные не только постоянно деятельны - их деятельность уже носит отчетливый характер целеполагания, прежде всего, конечно, направленного на выживание животных как единичных вещей и как вида. То есть бытие животных как вещей есть стремление к бытию, утверждение своего бытия. А у человека и вовсе почти вся деятельность и все его бытие носит характер целеполагания, хотя это целеполагание порой носит очень сложный и противоречивый характер.
И здесь было бы глупо снова искать какую-то сущность - как это сделал Шопенгауэр, который пытался объяснить это движение и стремление к бытию некоей Мировой волей, которая проявляется в вещах. Это уже чисто немецкий заскок, свойственный немцам и всей «немецкой философии», и вся эта «немецкая философия» не стоит даже одного параграфа из трудов Аристотеля.
Бытие не есть сущность - ни как разум, ни как воля. Бытие есть некая модальность долженствования, которой присуще все сущее и к которой все сущее прислушивается - от вещей до животных и человека. Бытие есть зов бытия, призыв к бытию, оглушительное взывание к материи, из которой должно возникнуть все сущее, вопреки природе самой материи, которая всегда остается пассивной и инертной. В этом смысле бытие во всем противоположно материи, и поэтому бытие есть преодоление материи, преодоление ее косности, пассивности и инертности. Материя есть лишь возможность вещей, или, как говорил Аристотель, только потенция вещей. Бытие же вещей возникает как отклик на этот призыв к тому, чтобы быть и существовать: «Будь! Да будет! Да будет так!»