Что есть материя и бытие единичных вещей? - 3
Кажется, что мы в тупике. Мы не можем повторять путь, уже пройденный всей философией до Канта (и тем более после него), и не можем изобретать какие-то «сущности» для того, чтобы объяснить, как из мертвой, пассивной и инертной материи возникает и существует наш мир. И уж тем более не можем наделять эту материю каким-то разумом, желаниями или «диалектикой». Приписать материи «диалектику» - причем «диалектику» Гегеля - мог только еврейский прохвост и шарлатан Карла Марла, и только в политический целях: для создания своего «материалистического учения», «свержения религии» и обоснования всего остального своего «великого учения», столь же лживого, невежественного и абсурдного, как и его «диалектический материализм». Но и вмешательством Господа Бога мы это объяснять не можем. Точнее сказать, вполне можем - но здесь мы уже встаем на почву теологии, а не философии. «Гипотеза Бога» для философии почти столь же неприемлема, как и для науки, и если мы можем «что-то такое допустить» в философии - то лишь совсем чуть-чуть и вовсе не в качестве «объяснения» бытия материальных вещей.
Однако если мы смогли «преодолеть Канта» и снова «вернуться к вещам», было бы глупо останавливаться на полпути. И поэтому мы попробуем. И здесь мы, прежде всего, должны заметить, что в нашем высказывании «материя существует» - как признании объективного существования материи - уже содержится нечто большое, чем понятие «материя». В этом высказывании содержится признание, что материя существует. Она есть. Она существует. Существует объективно. И в этом ее существовании уже не есть только сама материя - ведь в некотором смысле «существование» является предикатом к понятию «материи», так как мы говорим уже не о существовании понятия «материя» (в нашем разуме или в истории философии), а о том, что материя существует объективно, независимо от нашего разума и сознания. Это уже высказывание метафизики.
То есть говоря о существовании материи, мы говорим о ее бытии. И здесь это «существование материи» как ее «бытие» уже есть нечто отличное от, собственно, самой материи. В сущности, говоря, что «материя существует», или что «материя есть», или что «материя причастна бытию» (форма высказывания может быть разной) - мы говорим почти то же самое, что мы говорим о единичных вещах. Ведь вещи тоже существуют, и они также причастны бытию. И при этом они существуют как материя. И если материя «существует» и «причастна бытию», то ей уже ничто не мешает точно так же существовать и быть причастной к бытию и в единичных вещах, и это существование материи в вещи уже и есть сама вещь - поскольку в этой вещи есть уже не только материя, но и бытие, которое и пытались осмыслить греки как нечто отличное от материи.
И поэтому сказать, что «материя существует» означает то же самое, что сказать, что существуют материальные вещи. И наоборот. И здесь не имеет никакого значения, какие единичные вещи мы будем при этом рассматривать - человека или лошадь или дерево или дом или атомы или какие-то другие физические сущности. Это все та же материя, которая существует, то есть которая причастна бытию, но которая самим этим бытием не является.
А значит, говоря, что «материя существует», мы уже говорим о бытии. О бытии материальных вещей и всего мира объективных вещей, со всеми их отношениями. И только благодаря этому бытию, которому причастна материя, материя из чего-то мертвого, пассивного и инертного превращается в нечто движущееся и активное, принимает разные формы, то есть уже становится вещами.
И весь вопрос поэтому - вопрос самый важный для всей философии, к которому, в конечном счете, и сводится вся философия - что есть это бытие? Как оно существует и как оно существует в вещах, или как вещи причастны этому бытию, или что тут вообще за безобразие творится? И основное различие философских систем сводится именно к тому, как они все это безобразие объясняли.
Скажем, Платон утверждал, что бытие вещей существует отдельно от самих вещей - как их идеи. Ведь причастность вещей идеям у Платона означала не только то, что они обладают какой-то сущностью, но и то, что они вообще существуют и причастны бытию. Мир идей Платона - это не просто мир идей - это мир бытия. И поэтому этот мир Платон изображал только в самых восторженных тонах, и никак не мог допустить появления в этом божественном мире бытия идеи дерьма - несмотря на то, что дерьмо существует в нашем мире так же, как и остальные вещи.
Аристотель полагал, что бытием обладают сами единичные вещи, и это бытие им придают формы. Правда, эти формы порождает Бог (он же Ум), а значит, в конечном счете, бытие вещей также нужно искать в Уме как Боге. Плотин и неоплатоники также утверждали, что бытие вещей существует отдельно от них - в Едином, которому они также придавали черты Бога, изливающего бытие в мир подобно тому, как солнце изливает свет.
То есть греки, как и схоласты после них, как и многие философы Нового времени, понимали бытие как сущность. И эта традиция в философии очень давняя, идущая еще от пифагорейцев и даже раньше. И понятно почему - ведь греки все же так или иначе, но отождествляли бытие с разумом, или с чем-то, что можно познать разумом - с идеями, или формами, или с Единым. И, соответственно, все бытие - включая бытие единичных вещей - уже определялось причастностью этой сущности. И все сущности вещей (как идеи или формы) уже должны существовать в мире до этих единичных вещей или даже отдельно от них. Это сквозная идея, основное содержание всей западной философии, от греков до схоластов и большинства философов Нового времени.
Кроме Канта. Который решил положить конец этому философскому «празднику жизни», и показал, что все идеи существуют только в нашем разуме, и больше нигде. Что, впрочем, вовсе не прекратило этот философский праздник, который после Канта просто перешел в безумие - и прежде всего, безумие «немецкой философии», апофеозом которого стал шарлатан Гегель со своей Абсолютной Идеей и «диалектикой».