"Игла" (Рашид Нугманов, 1988), или Последний герой на последнем дыхании
В связи со всем известными событиями последних недель, перед страной вроде как бы замаячила перспектива неких перемен. Что уж там случится, перестройка-2, оттепель-3 или революция две тысячи такого-то года - неизвестно, пути Господни, как водится, неисповедимы. Очевидно одно, с новыми лицами, людьми, способными представлять, символизировать и, собственно, творить эти долгожданные преобразования, пока туго, новых героев нет. В связи с этим захотелось вспомнить человека, ставшего глашатаем предыдущей отечественной эпохи перемен, последнего героя перестроечного романтизма, Виктора Цоя. Вдоволь наслушавшись альбомов "Кино", я пересмотрел и знаменитую "Иглу", ленту, целиком посвящённую фигуре музыканта, вокруг него строящуюся и без него невозможную.
Эта картина Рашида Нугманова, птенца гнезда Сергея Соловьёва, провозвестника "казахской новой волны", а ныне политика, - одна из тех лент, что я смотрел ещё в далёком детстве. Смотрел, был впечатлён, хотя и ни черта не понял. Да и что тут было понимать? На экране настоящий Цой, показывающий факи, дерущийся и невозмутимый даже после ножевого ранения. Фильм был любим уже за это. Однако если бы этим достоинства "Иглы" исчерпывались, она бы безусловно канула в лету. Минуло же n-ое количество лет, а фильм не постарел. Как и песни "Кино", он по-прежнему производит сильное впечатление.
Фильм прекрасен тем, что при вполне ясном и однозначном сюжете, многочисленными намёками и недосказанностями даёт разгуляться фантазии зрителя, подталкивает его додумывать-допридумывать детали, и, тем самым, формировать свои, индивидуальные смыслы. Нугманов любит подчёркивать, что у большинства эпизодов картины нет и не может быть единой трактовки, и понимать происходящее на экране стоит только так, как подсказывает собственное чутьё. Подобная свобода восприятия в сочетании с талантливым исполнением позволяет картине одновременно быть и просто "одной печальной историей" одного молодого человека, и масштабной трагедией, вместившей судьбу нескольких поколений огромной страны, и "профессионально беспомощным" опусом ученика, и изысканной работой большого мастера. Каждый волен видеть "Иглу" такой, какой она ему больше нравится.
Вышедший из ниоткуда человек в чёрном (Виктор Цой), направляется, как нам сообщают, неизвестно куда. В городе N этот герой хочет стребовать с сумасшедшего дружка-наркомана (мастер импровизирования абсурдного монолога Александр Баширов) должок. Попутно обнаруживается, что бывшую девушку героя (непрофессиональная актриса Марина Смирнова) местный Айболит (лидер "Звуки Му" Пётр Мамонов) любезно подсадил на "морфина гидрохлорид". Попытка вылечить подругу двухнедельной поездкой к умирающему Аральскому морю с треском проваливается. Герой мстит Айболиту, наркомафия, с которой тот подвязан, мстит герою. Человек в чёрном разбитой походкой возвращается в никуда.
В этой трагической истории, начавшейся из ничего, и кончившейся тоже вроде бы ничем, отчётливо проступает "правда жизни", причём, как подчёркивает сам Нугманов, "правда жизни" в понимании, близком к пониманию Дзиги Вертова. Отличие от вертовской трактовки "правды жизни" состоит, пожалуй, лишь в том, что в "Игле" столкновение романтики с реальностью заканчивается торжеством последней. Герой времени, смахивающий разом на Роберта Смита и Сида Вишеса, на персонажей Клинта Иствуда и Брюса Ли, чужой среди чужих, при всём желании и при всех умениях, не способен противостоять жёсткой реальности. Погибает ли персонаж Цоя или остаётся жив, это никак не влияет на мир, не утрачивающий безумия.
Сумасшествие мира (и его реальность) передаются различными оригинальными, в духе Годара, способами, к примеру, через уморительно жужжащие отовсюду СМИ: уютный женский голос на радио представляет персонажей фильма, безмятежность наркоманки после очередной дозы поддерживает довоенный Айболит, а уроки итальянского сопровождают расправу над врачом-поставщиком наркотиков. Парадоксально, но реальные люди этого мира безумны, к примеру, врач, подсаживающий людей на наркотики, или убогий чудик, мнящий себя вождём. В такой кампании обычный человек, желающий сохранить себя и свои принципы и впрямь становится героем, романтиком, разумеется, неуместным.
В реальной жизни Цой тоже был романтиком, и тоже героем, и тоже последним. Собственно в "Игле" он и не играет, он просто живёт, как жил каждый день. После трагедии 15 августа 1990 г. эта единственная лента с Цоем в главной роли окончательно утвердилась для меня в качестве метафоры его пути (да как и пути почти любого русского поэта). Он трагически, но вовремя ушёл, не сумев изменить этот мир, но сумев остаться собой. То же - в "Игле".
Эта картина Рашида Нугманова, птенца гнезда Сергея Соловьёва, провозвестника "казахской новой волны", а ныне политика, - одна из тех лент, что я смотрел ещё в далёком детстве. Смотрел, был впечатлён, хотя и ни черта не понял. Да и что тут было понимать? На экране настоящий Цой, показывающий факи, дерущийся и невозмутимый даже после ножевого ранения. Фильм был любим уже за это. Однако если бы этим достоинства "Иглы" исчерпывались, она бы безусловно канула в лету. Минуло же n-ое количество лет, а фильм не постарел. Как и песни "Кино", он по-прежнему производит сильное впечатление.
Фильм прекрасен тем, что при вполне ясном и однозначном сюжете, многочисленными намёками и недосказанностями даёт разгуляться фантазии зрителя, подталкивает его додумывать-допридумывать детали, и, тем самым, формировать свои, индивидуальные смыслы. Нугманов любит подчёркивать, что у большинства эпизодов картины нет и не может быть единой трактовки, и понимать происходящее на экране стоит только так, как подсказывает собственное чутьё. Подобная свобода восприятия в сочетании с талантливым исполнением позволяет картине одновременно быть и просто "одной печальной историей" одного молодого человека, и масштабной трагедией, вместившей судьбу нескольких поколений огромной страны, и "профессионально беспомощным" опусом ученика, и изысканной работой большого мастера. Каждый волен видеть "Иглу" такой, какой она ему больше нравится.
Вышедший из ниоткуда человек в чёрном (Виктор Цой), направляется, как нам сообщают, неизвестно куда. В городе N этот герой хочет стребовать с сумасшедшего дружка-наркомана (мастер импровизирования абсурдного монолога Александр Баширов) должок. Попутно обнаруживается, что бывшую девушку героя (непрофессиональная актриса Марина Смирнова) местный Айболит (лидер "Звуки Му" Пётр Мамонов) любезно подсадил на "морфина гидрохлорид". Попытка вылечить подругу двухнедельной поездкой к умирающему Аральскому морю с треском проваливается. Герой мстит Айболиту, наркомафия, с которой тот подвязан, мстит герою. Человек в чёрном разбитой походкой возвращается в никуда.
В этой трагической истории, начавшейся из ничего, и кончившейся тоже вроде бы ничем, отчётливо проступает "правда жизни", причём, как подчёркивает сам Нугманов, "правда жизни" в понимании, близком к пониманию Дзиги Вертова. Отличие от вертовской трактовки "правды жизни" состоит, пожалуй, лишь в том, что в "Игле" столкновение романтики с реальностью заканчивается торжеством последней. Герой времени, смахивающий разом на Роберта Смита и Сида Вишеса, на персонажей Клинта Иствуда и Брюса Ли, чужой среди чужих, при всём желании и при всех умениях, не способен противостоять жёсткой реальности. Погибает ли персонаж Цоя или остаётся жив, это никак не влияет на мир, не утрачивающий безумия.
Сумасшествие мира (и его реальность) передаются различными оригинальными, в духе Годара, способами, к примеру, через уморительно жужжащие отовсюду СМИ: уютный женский голос на радио представляет персонажей фильма, безмятежность наркоманки после очередной дозы поддерживает довоенный Айболит, а уроки итальянского сопровождают расправу над врачом-поставщиком наркотиков. Парадоксально, но реальные люди этого мира безумны, к примеру, врач, подсаживающий людей на наркотики, или убогий чудик, мнящий себя вождём. В такой кампании обычный человек, желающий сохранить себя и свои принципы и впрямь становится героем, романтиком, разумеется, неуместным.
В реальной жизни Цой тоже был романтиком, и тоже героем, и тоже последним. Собственно в "Игле" он и не играет, он просто живёт, как жил каждый день. После трагедии 15 августа 1990 г. эта единственная лента с Цоем в главной роли окончательно утвердилась для меня в качестве метафоры его пути (да как и пути почти любого русского поэта). Он трагически, но вовремя ушёл, не сумев изменить этот мир, но сумев остаться собой. То же - в "Игле".