III. Учинчи боб. Пост 3.
Мы разошлись с Аброром у первых юрт, ўнбоши направился қўшга маркази, в центр лагеря, к хану. Я с трудом разыскал гулхан своей десятки, спросить не у кого - половина уже говорить не может. Мое появление вызвало небольшое оживление. Тут были не все, а четверо что постарше, уже нестоль склонных к гульбе, напившись бозы, дремали у огня. Маст, пьяный Мансур первый подал признаки жизни:
- Укусите меня! Это не сон?! Жонли! Живой! Или это тень из царства мертвых, или он сам кого-то туда отправил. Наш пугливый щенок, сыкливый эскер объявился!
- Ҳа. Да я, это я, не кричи, - хотел унять эту шумиху, но было поздно, все уже открыли глаза и надменно ухмылялись хмельными глазами. - Где можно попить?
- У ерда, там, - указали на торсык [170]. Я с жадностью прильнул к тяжелому кожаному мешку и стал глотать, проливая, молодой кумыз. Силы возвращались, в голове проясня-лось. Мана, менга нима керак эди [171]!
- А мы тут гадали, после того как Аброр за тобой следить увязался: либо ты окончательно безнадежен, либо ўнбоши плохой наставник? - вступил в разговор Шакир, который подкармливал меня в самом начале плена и многому научил. Бывалый эскер с заострённым подбородком и выразительными черными ресницами, если смотришь ему в глаза, то не оставляет ощущение, что они прячутся. Он вечный второй в десятке, несколько раз отказывался от места ўнбоши, и уже пережил нескольких, а хан уважительно обращается к нему и ценит почти как сотника. - Больше голосов было за то, что ты не вернешься. Для нас это неожиданность, что ты не совсем пропащий, и обинон билан бир парча гўшт [172], лепешку с куском мяса мы с тобой не зря делим. Ну, расскажи, кто это был? Бородатый дед с рогатиной или здоровенный мужик с топором?
Я стоял потупившись, смотрел в гулхан, сказать мне было нечего, так как их ожидания не оправдывал. Шакир не зря так расспрашивает, это во многом его заслуга, что я ещё живой, он здесь мой главный учитель и покровитель. Имеет право. Хоть и видно, что красуется собой. Смолчу. Нет, они бы все похвалили и за то, что я сделал, не хватило духа признаться.
[Далее]- Бас, ладно, можешь не говорить, - не дождался ответа Шакир. - Қон такая штука, ее не-приятно видеть, чувствовать на руках, чуять ҳид, толковать о ней. Поначалу... а потом привыкаешь. Не думай об этом - забудь. Это твое ремесло, твой путь. Найди наших пар-ней и повеселись как следует. Бор, не место тебе сегодня с нами стариками. Это твой день, твое начало, сделай так чтобы память долго его хранила.
И я ушел, но искать никого не стал, хотелось с кем-нибудь поговорить, но об этом здесь никому не довериться. Найти ишанбо? Самимият [173] может выслушать, что-то подсказать, поддержать, но скорее всего он сейчас возле хана, а мне там появляться точно нежелательно. Да и, для такого разговора нужна другая, не такая ночь - у них же байрам, ғалаба, победа, а я лишний на этом празднике, и может получиться, что лезу не к месту со своими глупостями.
Спустился к реке, лег в высокую прибрежную траву, и уставился взглядом в свою луч-шую подругу - луну. Ой [174] - самая верная и единственная, за все время как я нахожусь в этой своре собак. Только к ней могу обратиться, даже необязательно спрашивать и слы-шать ответы о том, как все происходит вокруг: почему стрела сегодня попала, а я не хо-тел? От чего эти скитающиеся люди такие, а мои предки жившие от даров Степи, име-вшие свою юрту - другие? Почему меня не отпускают сўзлар отца и деда о том, как нужно жить, хоть и не успел до конца усвоить их и применить? Ради чего должен скакать изо дня в день, не думая ни о прошлом, ни о будущем, не помня ни лиц, ни горя, ни радости от прожитого? Говорить теми же словами, что и они, видеть полное понимание и одобрение только творя зло? Представлять себя только среди них, забыть про то, что было до этих волков и последних лет? Ведь уже получалось, и чувствовалось легко, без сомнений. И вот опять. Зачем Аллах дал столько мыслей, познакомил с буквами и книгами, в которых всё по-другому? Почему не могу, как они, быть просто пьяным и веселым?
Уйда, дома были мать и сестры, они со мной болтали, смеялись и играли, а за все время, что нахожусь здесь, ни с девочкой, ни женщиной не заговаривал почти ниразу, но и это были сўзлар без тепла и доброты, как и с остальными здесь. Сейчас пытаюсь вспомнить лица родных, но все похожи на одну - ту что лежит за деревней. О, Аль-Аля! Что я натворил?!
Сполз на коленях к реке, чтобы умыться. В отражении не узнал себя. На меня смотрел один из этих псов орущих позади в лагере. Лицо также вытянулось. Взгляд - как тот, что сверкнул на меня из глаз бедной уруски. Следит за мной. Вселился. Сегодня сделан шаг на сближение с ними, теперь на мне кровь, которую не смыть, а её запах будет преследовать еще долго. Мен - сен эмас! Изо всех сил ударил по свому отражению. Хоҳламайман! Не хочу! Не буду! Не стану!
Не поднимаясь с мокрого песка, по звездам и луне определил сторону Мекки. Молился долго, но облегчения и покоя, как должно было, это не принесло. Тот же гул в голове. Чарс-чурс. За такое прощения нет. От меня отвернулись. Наверняка навсегда. С колен сно-ва упал в прибрежную траву и заплакал. Ненадолго провалился в полную тишину, уснул или просто забылся. Может на несколько минут. Мумкин [175]…
***
Я сделала вас вольными как степной ветер, отдала все что имею - эти просторы, реки и горы, налила травы соком, а воздух наполнила запахом цветов, угождала во всем и вам, и вашей живности. И всё мало! Подаренного матерью природой, необозримого и неисчис-лимого. Вы искалечили свое начальное естество, сотворили новую суть, которой никогда и ничего недостаточно, а только подавай больше и больше. И даже скопить несметное ко-личество при жизни - оз [176]! Вы мечтаете, чтобы эти кучи напоминали о вас еще жуда узоқ, долго-долго, желательно вечность. Оз-беги! Сами себе господа. Подшохлар, хозяева сво-ей малости, мелочности, ненасытности. Беки своего ничтожества и убогости, которые стремитесь прикрыть владением кем-то и чем-то. Вот она - ваша вторая натура. Власть! Как?! Как можно владеть в этом случайном, не вами сотворенном мире? Где само ваше присутствие - призрак и дар, который в любой миг можно отнять. Вы стали называть меня своей, делить между собой, воевать за лучшие части, отбирать у других, торговать мной, как рабыней или продажной. По какому праву?!
На много коротких человеческих жизней хватало, как бы вы и ваши стада не плодились. Меня было впрок. Вы же все порвали на куски, далеко вперед. И тут - наступил конец моему терпению. Гнать вас неблагодарных! Напрасновскормленную, вечно жрущую и жующую ораву. Как оказалось, сестра Тайга вам тоже неособо мила, там много лесов, су-ровые зимы, снега подолгу насыпано, требуется прилагать усилия, чтобы выживать, бо-роться, что явно не по вам. Немногие остались кочевать возле нее, сильно в глушь не вда-ваясь, хозяйничая больше у рек. Всё на что вы способны - неспешно перемещаться за ста-дами, которые сами знают куда идти, чтобы побольше нагулять для вас мяса, потому луга и поля вам сытней и привольней.
Белоголовые камни-стацы Урал, Алтай, Тибет и Памир вам тоже не кормильцы, как и прочие скалистые братья. Они просто так не подпускают к себе, устраивают испытания. Им вверено охранять тайны вечного Знания, потому требуют нечеловеческого смирения и тишины, и суетливых любопытных они не жалуют. Как долго не сопротивлялась сестрица Равнина, самая покладистая из нас, а пришлось впустить эту беду к себе.
Ох, и побродили по ней больше тысячи лет гунны, хазары, печенеги, кипчаки и прочие полчища человеческой саранчи. И у нее иссякла силушка жизненная. И снова вам стало - оз! И вот вернулись вы обратно ни с чем ко мне, растеряв по пути стада свои и злато. Осталось одно богатство - слава и людская молва. Вы смешали кровь родов человеческих, изменили цвет лиц, глаз и волос себеподобных на необъятных пространствах, вынудили отстраивать заново города и целые ханства. Вашими словами заговорили десятки царств. Вы разрушили укоренившиеся, вековые и заставили усвоить чуждые мысли и привычки. Вашим неистовством омолодилась застоявшаяся равнинная қон.
И что вам от того досталось? В чем был смысл той крови и беготни? Ответа нет и быть не может. Вами двигала некая непостижимая мечта, невыразимая надежда, слепая вера, что если даже не вы сами, то дети, внуки преодолеют связь с природой, тяжесть грубых желаний и вырвутся за пределы слов и себя. Сами станут богами! Хозяевами и господами судеб и мира. И…?
Наградой вам за все это - усталость, и выглядите теперь утомлёнными. Равнина сделала вас менее дикими, приручила, и в этой покорности вы потеряли свою животную силу. Жалкое, загнанное стадо, негодное даже произвести себе вожака, который бы держал вместе, судил и жалел. Вот и беков теперь себе имеете, тем великим ханам не чета. Не тот размах внутри! Поделили вас и довольны малым, что за пару дней объехать можно. Кор-ма на три дня есть - да и ладно. А изредка возникающие порывы прорваться, усмиряют новой властью, которая делает вид, что и сама не выше остальных. Но как коня сразу не остановить на скаку, так и ордам, привыкшим к движению, веками натягивают узду. Не сидится на месте. Даже дуд гулхани, дым костра в степи ароматнее, чем из очага. Дорога манит, зовет, снится. Йўл [177] - самая сильная страсть. И они бирдан придумывают повод, срываются, несколько дней скачут или бегут без оглядки, и тут неожиданно проскакивает искра мысли, останавливаются чтобы уловить, спохватываются, а уже поздно, и стыдно возвращаться. Так и бродят в поисках конца путей, но всегда оказывается, что тропы бывают еще и звериные.
ЛУҒАТ
(Словарь)
[170] Торсык(тюрк.) - емкость, фляжка из кожи для хранения жидких продуктов, кумыса, айрана и т.д.
[171] Мана, менга нима керак эди(узб.) - Вот, что мне было нужно, или, вот чего мне не хватало.
[172] Обинон(узб., тадж, каз.) - лепешка.
Билан(узб.) - с(союз).
Парча(узб., тадж.) - кусок.
[173] Самимият(узб., тадж.) - искренность. Самимий(узб., тадж.) - искренний.
[174] Ой(узб., каз.) - луна, месяц, в т.ч. календарный.
[175] Мумкин(араб., хинди, узб., тадж., перс., каз.) - возможно, может, можно(нареч.).
[176] Оз(узб.) - мало.
[177] Йўл(узб.) - дорога, путь. Казах. язык - жол.
- Укусите меня! Это не сон?! Жонли! Живой! Или это тень из царства мертвых, или он сам кого-то туда отправил. Наш пугливый щенок, сыкливый эскер объявился!
- Ҳа. Да я, это я, не кричи, - хотел унять эту шумиху, но было поздно, все уже открыли глаза и надменно ухмылялись хмельными глазами. - Где можно попить?
- У ерда, там, - указали на торсык [170]. Я с жадностью прильнул к тяжелому кожаному мешку и стал глотать, проливая, молодой кумыз. Силы возвращались, в голове проясня-лось. Мана, менга нима керак эди [171]!
- А мы тут гадали, после того как Аброр за тобой следить увязался: либо ты окончательно безнадежен, либо ўнбоши плохой наставник? - вступил в разговор Шакир, который подкармливал меня в самом начале плена и многому научил. Бывалый эскер с заострённым подбородком и выразительными черными ресницами, если смотришь ему в глаза, то не оставляет ощущение, что они прячутся. Он вечный второй в десятке, несколько раз отказывался от места ўнбоши, и уже пережил нескольких, а хан уважительно обращается к нему и ценит почти как сотника. - Больше голосов было за то, что ты не вернешься. Для нас это неожиданность, что ты не совсем пропащий, и обинон билан бир парча гўшт [172], лепешку с куском мяса мы с тобой не зря делим. Ну, расскажи, кто это был? Бородатый дед с рогатиной или здоровенный мужик с топором?
Я стоял потупившись, смотрел в гулхан, сказать мне было нечего, так как их ожидания не оправдывал. Шакир не зря так расспрашивает, это во многом его заслуга, что я ещё живой, он здесь мой главный учитель и покровитель. Имеет право. Хоть и видно, что красуется собой. Смолчу. Нет, они бы все похвалили и за то, что я сделал, не хватило духа признаться.
[Далее]- Бас, ладно, можешь не говорить, - не дождался ответа Шакир. - Қон такая штука, ее не-приятно видеть, чувствовать на руках, чуять ҳид, толковать о ней. Поначалу... а потом привыкаешь. Не думай об этом - забудь. Это твое ремесло, твой путь. Найди наших пар-ней и повеселись как следует. Бор, не место тебе сегодня с нами стариками. Это твой день, твое начало, сделай так чтобы память долго его хранила.
И я ушел, но искать никого не стал, хотелось с кем-нибудь поговорить, но об этом здесь никому не довериться. Найти ишанбо? Самимият [173] может выслушать, что-то подсказать, поддержать, но скорее всего он сейчас возле хана, а мне там появляться точно нежелательно. Да и, для такого разговора нужна другая, не такая ночь - у них же байрам, ғалаба, победа, а я лишний на этом празднике, и может получиться, что лезу не к месту со своими глупостями.
Спустился к реке, лег в высокую прибрежную траву, и уставился взглядом в свою луч-шую подругу - луну. Ой [174] - самая верная и единственная, за все время как я нахожусь в этой своре собак. Только к ней могу обратиться, даже необязательно спрашивать и слы-шать ответы о том, как все происходит вокруг: почему стрела сегодня попала, а я не хо-тел? От чего эти скитающиеся люди такие, а мои предки жившие от даров Степи, име-вшие свою юрту - другие? Почему меня не отпускают сўзлар отца и деда о том, как нужно жить, хоть и не успел до конца усвоить их и применить? Ради чего должен скакать изо дня в день, не думая ни о прошлом, ни о будущем, не помня ни лиц, ни горя, ни радости от прожитого? Говорить теми же словами, что и они, видеть полное понимание и одобрение только творя зло? Представлять себя только среди них, забыть про то, что было до этих волков и последних лет? Ведь уже получалось, и чувствовалось легко, без сомнений. И вот опять. Зачем Аллах дал столько мыслей, познакомил с буквами и книгами, в которых всё по-другому? Почему не могу, как они, быть просто пьяным и веселым?
Уйда, дома были мать и сестры, они со мной болтали, смеялись и играли, а за все время, что нахожусь здесь, ни с девочкой, ни женщиной не заговаривал почти ниразу, но и это были сўзлар без тепла и доброты, как и с остальными здесь. Сейчас пытаюсь вспомнить лица родных, но все похожи на одну - ту что лежит за деревней. О, Аль-Аля! Что я натворил?!
Сполз на коленях к реке, чтобы умыться. В отражении не узнал себя. На меня смотрел один из этих псов орущих позади в лагере. Лицо также вытянулось. Взгляд - как тот, что сверкнул на меня из глаз бедной уруски. Следит за мной. Вселился. Сегодня сделан шаг на сближение с ними, теперь на мне кровь, которую не смыть, а её запах будет преследовать еще долго. Мен - сен эмас! Изо всех сил ударил по свому отражению. Хоҳламайман! Не хочу! Не буду! Не стану!
Не поднимаясь с мокрого песка, по звездам и луне определил сторону Мекки. Молился долго, но облегчения и покоя, как должно было, это не принесло. Тот же гул в голове. Чарс-чурс. За такое прощения нет. От меня отвернулись. Наверняка навсегда. С колен сно-ва упал в прибрежную траву и заплакал. Ненадолго провалился в полную тишину, уснул или просто забылся. Может на несколько минут. Мумкин [175]…
***
Я сделала вас вольными как степной ветер, отдала все что имею - эти просторы, реки и горы, налила травы соком, а воздух наполнила запахом цветов, угождала во всем и вам, и вашей живности. И всё мало! Подаренного матерью природой, необозримого и неисчис-лимого. Вы искалечили свое начальное естество, сотворили новую суть, которой никогда и ничего недостаточно, а только подавай больше и больше. И даже скопить несметное ко-личество при жизни - оз [176]! Вы мечтаете, чтобы эти кучи напоминали о вас еще жуда узоқ, долго-долго, желательно вечность. Оз-беги! Сами себе господа. Подшохлар, хозяева сво-ей малости, мелочности, ненасытности. Беки своего ничтожества и убогости, которые стремитесь прикрыть владением кем-то и чем-то. Вот она - ваша вторая натура. Власть! Как?! Как можно владеть в этом случайном, не вами сотворенном мире? Где само ваше присутствие - призрак и дар, который в любой миг можно отнять. Вы стали называть меня своей, делить между собой, воевать за лучшие части, отбирать у других, торговать мной, как рабыней или продажной. По какому праву?!
На много коротких человеческих жизней хватало, как бы вы и ваши стада не плодились. Меня было впрок. Вы же все порвали на куски, далеко вперед. И тут - наступил конец моему терпению. Гнать вас неблагодарных! Напрасновскормленную, вечно жрущую и жующую ораву. Как оказалось, сестра Тайга вам тоже неособо мила, там много лесов, су-ровые зимы, снега подолгу насыпано, требуется прилагать усилия, чтобы выживать, бо-роться, что явно не по вам. Немногие остались кочевать возле нее, сильно в глушь не вда-ваясь, хозяйничая больше у рек. Всё на что вы способны - неспешно перемещаться за ста-дами, которые сами знают куда идти, чтобы побольше нагулять для вас мяса, потому луга и поля вам сытней и привольней.
Белоголовые камни-стацы Урал, Алтай, Тибет и Памир вам тоже не кормильцы, как и прочие скалистые братья. Они просто так не подпускают к себе, устраивают испытания. Им вверено охранять тайны вечного Знания, потому требуют нечеловеческого смирения и тишины, и суетливых любопытных они не жалуют. Как долго не сопротивлялась сестрица Равнина, самая покладистая из нас, а пришлось впустить эту беду к себе.
Ох, и побродили по ней больше тысячи лет гунны, хазары, печенеги, кипчаки и прочие полчища человеческой саранчи. И у нее иссякла силушка жизненная. И снова вам стало - оз! И вот вернулись вы обратно ни с чем ко мне, растеряв по пути стада свои и злато. Осталось одно богатство - слава и людская молва. Вы смешали кровь родов человеческих, изменили цвет лиц, глаз и волос себеподобных на необъятных пространствах, вынудили отстраивать заново города и целые ханства. Вашими словами заговорили десятки царств. Вы разрушили укоренившиеся, вековые и заставили усвоить чуждые мысли и привычки. Вашим неистовством омолодилась застоявшаяся равнинная қон.
И что вам от того досталось? В чем был смысл той крови и беготни? Ответа нет и быть не может. Вами двигала некая непостижимая мечта, невыразимая надежда, слепая вера, что если даже не вы сами, то дети, внуки преодолеют связь с природой, тяжесть грубых желаний и вырвутся за пределы слов и себя. Сами станут богами! Хозяевами и господами судеб и мира. И…?
Наградой вам за все это - усталость, и выглядите теперь утомлёнными. Равнина сделала вас менее дикими, приручила, и в этой покорности вы потеряли свою животную силу. Жалкое, загнанное стадо, негодное даже произвести себе вожака, который бы держал вместе, судил и жалел. Вот и беков теперь себе имеете, тем великим ханам не чета. Не тот размах внутри! Поделили вас и довольны малым, что за пару дней объехать можно. Кор-ма на три дня есть - да и ладно. А изредка возникающие порывы прорваться, усмиряют новой властью, которая делает вид, что и сама не выше остальных. Но как коня сразу не остановить на скаку, так и ордам, привыкшим к движению, веками натягивают узду. Не сидится на месте. Даже дуд гулхани, дым костра в степи ароматнее, чем из очага. Дорога манит, зовет, снится. Йўл [177] - самая сильная страсть. И они бирдан придумывают повод, срываются, несколько дней скачут или бегут без оглядки, и тут неожиданно проскакивает искра мысли, останавливаются чтобы уловить, спохватываются, а уже поздно, и стыдно возвращаться. Так и бродят в поисках конца путей, но всегда оказывается, что тропы бывают еще и звериные.
ЛУҒАТ
(Словарь)
[170] Торсык(тюрк.) - емкость, фляжка из кожи для хранения жидких продуктов, кумыса, айрана и т.д.
[171] Мана, менга нима керак эди(узб.) - Вот, что мне было нужно, или, вот чего мне не хватало.
[172] Обинон(узб., тадж, каз.) - лепешка.
Билан(узб.) - с(союз).
Парча(узб., тадж.) - кусок.
[173] Самимият(узб., тадж.) - искренность. Самимий(узб., тадж.) - искренний.
[174] Ой(узб., каз.) - луна, месяц, в т.ч. календарный.
[175] Мумкин(араб., хинди, узб., тадж., перс., каз.) - возможно, может, можно(нареч.).
[176] Оз(узб.) - мало.
[177] Йўл(узб.) - дорога, путь. Казах. язык - жол.