Про «Сказки сироты. В ночном саду»
Первый том Сказок сироты заставил меня мироощущать двояко. С первых глав романа у меня в голове сложился устойчивый образ автора, который с каждой новой страницей продолжал обретать чёткость. Когда я посмотрел на фотографии Кэтрин - утвердился в том образе ещё пуще. Кэтрин М. Валенте - такая античная дама из ролевой тусовки: собирательная и в вакууме. Она обожает сказки и любит (и умеет!) их петь. Она плетёт кружево слов со скоростью, достойной самых лучших рэп-баттлов. Она черна, как ночь, и не может отказать ни наречиям, ни прилагательным. Она не прочь отыграть мужскую роль и глубоко убеждена, что все мужчины ходят вразвалочку и говорят грубым баритоном. Она пронзительно озабочена свободой и самовыражением женщин и в погоне за той свободой гневно разит огненным мечом налево и направо. Представили? Так вот, наверняка Кэтрин совсем и не такая. Но каждая строчка её книги яростно кричит об этом. Отсюда все её достоинства и недостатки, обусловившие мою эмоциональную двоякость по отношению к тексту.
В книге много красоты и таинственного очарования. Кэтрин действительно очень любит слова и непрерывно упивается ими. Если иной литературный живописец накидывает лишь пару выразительных штрихов, оставляя нам на домыслить, Валенте прорисовывает каждого персонажа, каждую сцену до мельчайших деталей, в её картинах нет ни единого пустого места. Метафоры бесчисленно сплетаются, свешиваются набрякшими гроздями и прорастают сквозь себя, похожие на узоры мандалы. Иногда начинает казаться, что ты не читаешь текст, а разглядываешь книжку с красивейшими иллюстрациями, например, Антона Ломаева (кстати, Сказки сироты иллюстрирует художник Майкл Калута, тоже выдающийся). Такая словесная визуализация может кому-то показаться избыточной, но я остался ею совершенно доволен, поскольку сам грешен и обожаю пышные украшательства, сочащиеся жиром и образностью.
Сказки сироты обладают очень любопытной структурой. Будучи написанным по принципу рекурсии, роман состоит из множества вложенных друг в друга историй, причём их взаимоотношение нелинейно. Девочка с загадочными татуировками на веках рассказывает молодому принцу основную историю, которая внутри романа делится условно на Степную книгу и Морскую книгу. Персонажи рассказывают друг другу свои истории, в тех возникают истории третьего уровня, четвёртого - и так далее. Но внезапно повествование может скакнуть с третьего уровня на первый или с четвёртого на второй. Проходной или вскользь упоминаемый персонаж из Степной книги может возникнуть в Морской в качестве принципиального. Разбегающиеся дорожки пересекаются в неожиданных местах, чтобы вновь разбежаться или слиться в единую дорогу. Это очень здорово и, пожалуй, такой приём имеет смысл взять на вооружение. Причём не только для сочинения книжек, но и, например, игр.
Но вот на стыке этих двух мускулистых авантажей романа внезапно образуется конфуз: все персонажи-рассказчики, которых, в соответствии с принципом рекурсии, здесь премного, обладают совершенно идентичной манерой речи. Будь то неистовая ведьма-кочевница, или волшебная серебряная волчица, или девочка, превращённая в гусыню, или пахнущий и окрашенный кровью монстр Левкрота, или воцерквлённый псоглавец-веган, или лихая пиратка, или злобный волшебник - все изъясняются многословно и пространно, топя в описаниях каждый булыжник, мимо которого проходят. В Морской книге ситуация немного лучше: то ли Кэтрин приноровилась писать лапидарнее, то ли мой глаз привык к изобилию - но некоторые истории здесь звучат чуть сдержаннее других. В Степной книге же (первой части романа) рассказчики на всех ярусах вложенности одинаково цветасты и пафосно балаболисты.
Звёзды мне свидетели: я глубоко ценю и приветствую сильных женщин в кадре. Классическая русская литература этого категорически не додала, поэтому чем больше, тем лучше. В Сказках сироты сильные и свободные женщины - как и метафоры! - занимают практически всё видимое пространство. Они просто-таки роятся. Ведьмы, принцессы, разбойницы, оборотницы, жрицы, плетельщицы сетей, тыквенные дриады - все равны как на подбор. Казалось бы, моё фетиширующе-эстетствующее эго должно кататься в этой вселенной как сыр в масле. Но нет. Не катается. И причиной тому - невероятно навязчивая in-your-face манера подачи. Знаете, как поёт певица Валерия? Она не просто поёт: она всегда напрягает мускулы лица таким образом, будто во время пения кричит нам: «Я пою, смотрите, ребят, пою! Эй, ну-ка не отворачиваться! Я пою! ПОЮ! Я!» Героини Сказок рассказывают свои истории точно так. В те моменты, когда им нужно заявить о собственной независимости, они неизбывно торжественны, и волосы у них - назад.
Например: «Мои чёрные глаза поблёскивали, а шерсть была цвета теней, отбрасываемых на воду луной, ... от сильных ног до кончика моего необычайно длинного и горделивого хвоста, который с величественной тяжестью опускался на земляной пол». Понимаете, о чём я? Вот так - не надо! Но не пугайтесь, к счастью, это самый неудачный пассаж во всей книге. В остальном велеречивый жир вполне читабелен. И вкусен.
Но вернёмся к женщинам. Проблемы с ними не ограничиваются одним лишь пафосом. Как в плохих фэнтези-романах Джона Нормана, где все ключевые и сюжетообразующие роли отведены мужчинам, а женщинам достаётся в лучшем случае амплуа страждущих декораций, здесь все лидирующие позиции отданы женщинам. Мужчины встречаются, иногда даже в качестве рекурсивных рассказчиков, но они либо полные глупцы и трусы, никак не влияющие на развитие сюжета, либо злобные ублюдки, ненавидящие всё человечное. В первом случае чувства героев-мужчин не имеют никакого значения, они не важны и не серьёзны на фоне великих Целей и Задач ведущих героинь; герои-мужчины либо бравируют бессмысленными пустотелыми подвигами, которых никогда не совершают, либо вяло ноют на периферии и беспомощно отступают в прошлое. Во втором случае мужчины представляют собой эдакий холодный, мистико-капиталлистический уклад некромантов и бизнесменов, который противостоит чистому, дикому и необузданному (хочется добавить единственно верному) языческому укладу женщин, хранительниц природы и матриархата. И знаете что, в иной аранжировке я бы мог принять подобное мироустройство, даже получить от него нехилое удовольствие. Но настолько здесь это подаётся монохромным, настолько кричащим и по-марксистски бескомпромиссным, что сразу становится похоже на фанфик, где важно не сведение сводов, а внутренняя истерика.
Что же со всем этим делать? Я для себя решил воспринимать книгу в утилитарном ключе: познать её богатство фантазии, выписать в блокнотик наиболее удачные языковые выкрутасы, разобрать по полочкам рекурсивный принцип нарратива и когда-нибудь воспользоваться этой техникой. Меня печалит тот факт, что уже не первый раз у меня не получается просто наслаждаться целостным произведением as it is, без выставления ограничителей и исследовательских приборов. Безусловно, Валенте написала интересную вещь. Но чтобы такие сказочные истории заставляли трепетать от восторга, нужно усердней стараться.
______
Ещё о книжках
Про «Тайну Эдвина Друда»
Про «Звезду Соломона»
Тщетно об Анне
Океан в конце дороги
Про «Крысиного короля»
«Ложная слепота» Питера Уоттса
В книге много красоты и таинственного очарования. Кэтрин действительно очень любит слова и непрерывно упивается ими. Если иной литературный живописец накидывает лишь пару выразительных штрихов, оставляя нам на домыслить, Валенте прорисовывает каждого персонажа, каждую сцену до мельчайших деталей, в её картинах нет ни единого пустого места. Метафоры бесчисленно сплетаются, свешиваются набрякшими гроздями и прорастают сквозь себя, похожие на узоры мандалы. Иногда начинает казаться, что ты не читаешь текст, а разглядываешь книжку с красивейшими иллюстрациями, например, Антона Ломаева (кстати, Сказки сироты иллюстрирует художник Майкл Калута, тоже выдающийся). Такая словесная визуализация может кому-то показаться избыточной, но я остался ею совершенно доволен, поскольку сам грешен и обожаю пышные украшательства, сочащиеся жиром и образностью.
Сказки сироты обладают очень любопытной структурой. Будучи написанным по принципу рекурсии, роман состоит из множества вложенных друг в друга историй, причём их взаимоотношение нелинейно. Девочка с загадочными татуировками на веках рассказывает молодому принцу основную историю, которая внутри романа делится условно на Степную книгу и Морскую книгу. Персонажи рассказывают друг другу свои истории, в тех возникают истории третьего уровня, четвёртого - и так далее. Но внезапно повествование может скакнуть с третьего уровня на первый или с четвёртого на второй. Проходной или вскользь упоминаемый персонаж из Степной книги может возникнуть в Морской в качестве принципиального. Разбегающиеся дорожки пересекаются в неожиданных местах, чтобы вновь разбежаться или слиться в единую дорогу. Это очень здорово и, пожалуй, такой приём имеет смысл взять на вооружение. Причём не только для сочинения книжек, но и, например, игр.
Но вот на стыке этих двух мускулистых авантажей романа внезапно образуется конфуз: все персонажи-рассказчики, которых, в соответствии с принципом рекурсии, здесь премного, обладают совершенно идентичной манерой речи. Будь то неистовая ведьма-кочевница, или волшебная серебряная волчица, или девочка, превращённая в гусыню, или пахнущий и окрашенный кровью монстр Левкрота, или воцерквлённый псоглавец-веган, или лихая пиратка, или злобный волшебник - все изъясняются многословно и пространно, топя в описаниях каждый булыжник, мимо которого проходят. В Морской книге ситуация немного лучше: то ли Кэтрин приноровилась писать лапидарнее, то ли мой глаз привык к изобилию - но некоторые истории здесь звучат чуть сдержаннее других. В Степной книге же (первой части романа) рассказчики на всех ярусах вложенности одинаково цветасты и пафосно балаболисты.
Звёзды мне свидетели: я глубоко ценю и приветствую сильных женщин в кадре. Классическая русская литература этого категорически не додала, поэтому чем больше, тем лучше. В Сказках сироты сильные и свободные женщины - как и метафоры! - занимают практически всё видимое пространство. Они просто-таки роятся. Ведьмы, принцессы, разбойницы, оборотницы, жрицы, плетельщицы сетей, тыквенные дриады - все равны как на подбор. Казалось бы, моё фетиширующе-эстетствующее эго должно кататься в этой вселенной как сыр в масле. Но нет. Не катается. И причиной тому - невероятно навязчивая in-your-face манера подачи. Знаете, как поёт певица Валерия? Она не просто поёт: она всегда напрягает мускулы лица таким образом, будто во время пения кричит нам: «Я пою, смотрите, ребят, пою! Эй, ну-ка не отворачиваться! Я пою! ПОЮ! Я!» Героини Сказок рассказывают свои истории точно так. В те моменты, когда им нужно заявить о собственной независимости, они неизбывно торжественны, и волосы у них - назад.
Например: «Мои чёрные глаза поблёскивали, а шерсть была цвета теней, отбрасываемых на воду луной, ... от сильных ног до кончика моего необычайно длинного и горделивого хвоста, который с величественной тяжестью опускался на земляной пол». Понимаете, о чём я? Вот так - не надо! Но не пугайтесь, к счастью, это самый неудачный пассаж во всей книге. В остальном велеречивый жир вполне читабелен. И вкусен.
Но вернёмся к женщинам. Проблемы с ними не ограничиваются одним лишь пафосом. Как в плохих фэнтези-романах Джона Нормана, где все ключевые и сюжетообразующие роли отведены мужчинам, а женщинам достаётся в лучшем случае амплуа страждущих декораций, здесь все лидирующие позиции отданы женщинам. Мужчины встречаются, иногда даже в качестве рекурсивных рассказчиков, но они либо полные глупцы и трусы, никак не влияющие на развитие сюжета, либо злобные ублюдки, ненавидящие всё человечное. В первом случае чувства героев-мужчин не имеют никакого значения, они не важны и не серьёзны на фоне великих Целей и Задач ведущих героинь; герои-мужчины либо бравируют бессмысленными пустотелыми подвигами, которых никогда не совершают, либо вяло ноют на периферии и беспомощно отступают в прошлое. Во втором случае мужчины представляют собой эдакий холодный, мистико-капиталлистический уклад некромантов и бизнесменов, который противостоит чистому, дикому и необузданному (хочется добавить единственно верному) языческому укладу женщин, хранительниц природы и матриархата. И знаете что, в иной аранжировке я бы мог принять подобное мироустройство, даже получить от него нехилое удовольствие. Но настолько здесь это подаётся монохромным, настолько кричащим и по-марксистски бескомпромиссным, что сразу становится похоже на фанфик, где важно не сведение сводов, а внутренняя истерика.
Что же со всем этим делать? Я для себя решил воспринимать книгу в утилитарном ключе: познать её богатство фантазии, выписать в блокнотик наиболее удачные языковые выкрутасы, разобрать по полочкам рекурсивный принцип нарратива и когда-нибудь воспользоваться этой техникой. Меня печалит тот факт, что уже не первый раз у меня не получается просто наслаждаться целостным произведением as it is, без выставления ограничителей и исследовательских приборов. Безусловно, Валенте написала интересную вещь. Но чтобы такие сказочные истории заставляли трепетать от восторга, нужно усердней стараться.
______
Ещё о книжках
Про «Тайну Эдвина Друда»
Про «Звезду Соломона»
Тщетно об Анне
Океан в конце дороги
Про «Крысиного короля»
«Ложная слепота» Питера Уоттса