Очередное внезапное предрассветное
...странная порой вещь - логика, даже когда она есть. Вот, например, готовишься к игре по Великой Французской Революции (а прекрасная получилась игра, кстати говоря!) - читаешь Геродота и Плутарха для вролинга, и выясняешь для себя, что Перикл - личность сложная и противоречивая, Алкивиад не нравится вообще, а вот зато Фемистокл!...
Или вот, начнешь с бухты-барахты заниматься... гм, общественно-политическими движениями в России первой половины 19 века... И выясняется, что хорошо бы разобраться не только в географии Сибири и особенностях фортификации некоторых мест в европейской части России (что даже логично!)... А например, до кучи почитать Горация и Буколики-тьфу-Вергилия, а также выяснить клинику сифилиса и животрепещущий вопрос, водились ли львы в Луизиане...
(Нет, я подозреваю, что эти львы - друзья тому ядовитому крокодилу из колодца, который у Лермонтова!...)
Словом, пусть будет и тут. Подстрочники у меня случаются не только по Лэйтиан. А и по другим стихам, которые настолько хороши, что хочется не потерять ничего из исходного смысла. Ну, хотя бы попыться...
Словом, подстрочник (с французского) порядочно длинного стиха декабриста А.П. Барятинского. Стихотворение сочинено в Петропавловской крепости и сохранилось только потому, что другой декабрист, Лорер, запомнил его наизусть (как и много других стихов товарищей)...
Да, еще короткое время назад я бы переспросила на такую тираду "ЧО? Хто все эти люди". Но... а вот. Внезапно, как всякая любовь.
Барятинский А.П.
Стансы в каземате
[Прозаический подстрочник французского стихотворения]
Тень растет… Колокол звонит…
Все вернулось к отдыху, -
В ночи, что меня окружает,
Лишив меня еще одного дня!
Время, что в своем проворном полете
Унесло моё счастье,
Кажется, простерло свое неподвижное крыло
Над моим печальным пленом.
Я исчерпал все волшебство
Самой неистовой любви.
Из кубка моей жизни
Я выпил опьяняющий нектар.
Увы! Легкую пену
Наслаждения и удовольствия
Здесь скрыла вся горечь
Неумолимого будущего.
Рыдай же, жестокая судьба!
Старик, испускающий дух отец,
К сыну, что напрасно его зовет,
Не может обратить умирающий взор.
Но из-за этого несчастья, милая тень,
Не изнуряй себя новым усилием:
Печальный спутник всей жизни,
Оно покидает нас только на пороге смерти.
За мрачными преградами
Этого мира, пустого и лживого,
Что есть наши хрупкие несчастья?
Что есть наше хрупкое счастье?
Это дивное безразличие,
Где нет ни сожалений, ни желаний,
Смеется над непрочным могуществом
Наших бед и наших радостей.
И что же? Смерть, всегда торопливая,
Замедляет свои угрожающие шаги
И отводит свою запоздавшую косу
От нити моих томительных дней.
Ах, должен ли я один, совершенно изнемогающий,
Вытолкнутый из вечности,
Живым наслаждаться
Неподвижным счастьем могилы!
Шум быстротекущей волны
Один тревожит вечный покой
Башни сумрачной и одинокой,
Где несчастье всегда бодрствует!
Голос враждебного стража
Отдается в глухих казематах,
Один он под уснувшим сводом
Будит печальное эхо.
Склонившись к старой бойнице,
Которой едва коснулся неяркий день,
Я слушаю вечный шепот
Волн, что проходят, не возвращаясь.
Так же и моя судьба
Теряется в вечности.
Ничто не остановит
Грозовую быстроту моих лет!
К безжалостной решетке
Печально склонившись лбом,
Я слежу за неумолимыми волнами,
Бесконечно от меня увлекаемыми.
Верный образ моих друзей!
Они покидают печального друга,
Каждая волна, что бежит от этого берега,
Каждая волна оставляет меня одиноким.
Да, беги от этой опозоренной земли,
Река, которой изливаю мою печаль!
И принеси моей Родине
Все биения моего сердца.
Следуя своим бесконечным путем,
Нагруженная моими жалобами,
Товарищам моего детства
Брось крик моей души.
Пусть щедрый гнев
Измучает твои недостойные волны!
Отнеси к ногам моей матери
Слезы, что омыли мои глаза!
Но успокой немного свою ярость,
Не встревожь ее печаль,
И отрази в ее сердце
Луч лживой надежды!
Но если твои бурные волны,
Поспешив к иным местам,
Встретят веселую толпу
Друзей моих счастливых времен, -
Мимо блеска их роскоши,
Мимо шума их великолепных развлечений,
О, волны! - пройдите в молчании,
Не выдайте [им] мои вздохи.
Пусть их нетерпеливый пыл,
Рассекая однажды тихие волны,
Унесет их равнодушную лодку
Подальше от эха моих сожалений.
Зачем смешивать с их опьянением
Горечь моих вздохов!
Задуши крик печали -
Он спугнет их веселье!
Но если когда-нибудь моя нежная подруга
Направит свои стопы к твоим берегам,
Если она когда-нибудь доверит тебе
Свою печаль и свои прелести, -
Окружи ее влюбленной волной,
Ее грудь, ее восхитительные очертания,
И сладострастную ее прелесть,
Что очаровывала мои руки, ласкавшие ее.
И если она тихо коснется
Своими устами твоих успокоившихся волн,
Оставь на ее розовых губах
Образ наших нежных поцелуев!
И пусть твоя волна помедлит,
Счастливая тем, что держит ее,
И унесет дальше от моей подруги
Шелест моего последнего вздоха.
(Лорер, Воспоминания, с. 115-118)
И момент еще - там, похоже, ничего не риторика, даже то, что ею может показаться. У этого стиха совершенно непотребная биографическая точность, судя по тому, что все-таки известно.
И да, музыка, подписанная внизу, - это ассоциация такой густоты, что спор, читал ли Шевчук Лорера, так ничем и не разрешился. А еще - "Волна, прозрачная волна..." Элиона и Анариона. И автор всего этого точно не читал и не слушал!
Или вот, начнешь с бухты-барахты заниматься... гм, общественно-политическими движениями в России первой половины 19 века... И выясняется, что хорошо бы разобраться не только в географии Сибири и особенностях фортификации некоторых мест в европейской части России (что даже логично!)... А например, до кучи почитать Горация и Буколики-тьфу-Вергилия, а также выяснить клинику сифилиса и животрепещущий вопрос, водились ли львы в Луизиане...
(Нет, я подозреваю, что эти львы - друзья тому ядовитому крокодилу из колодца, который у Лермонтова!...)
Словом, пусть будет и тут. Подстрочники у меня случаются не только по Лэйтиан. А и по другим стихам, которые настолько хороши, что хочется не потерять ничего из исходного смысла. Ну, хотя бы попыться...
Словом, подстрочник (с французского) порядочно длинного стиха декабриста А.П. Барятинского. Стихотворение сочинено в Петропавловской крепости и сохранилось только потому, что другой декабрист, Лорер, запомнил его наизусть (как и много других стихов товарищей)...
Да, еще короткое время назад я бы переспросила на такую тираду "ЧО? Хто все эти люди". Но... а вот. Внезапно, как всякая любовь.
Барятинский А.П.
Стансы в каземате
[Прозаический подстрочник французского стихотворения]
Тень растет… Колокол звонит…
Все вернулось к отдыху, -
В ночи, что меня окружает,
Лишив меня еще одного дня!
Время, что в своем проворном полете
Унесло моё счастье,
Кажется, простерло свое неподвижное крыло
Над моим печальным пленом.
Я исчерпал все волшебство
Самой неистовой любви.
Из кубка моей жизни
Я выпил опьяняющий нектар.
Увы! Легкую пену
Наслаждения и удовольствия
Здесь скрыла вся горечь
Неумолимого будущего.
Рыдай же, жестокая судьба!
Старик, испускающий дух отец,
К сыну, что напрасно его зовет,
Не может обратить умирающий взор.
Но из-за этого несчастья, милая тень,
Не изнуряй себя новым усилием:
Печальный спутник всей жизни,
Оно покидает нас только на пороге смерти.
За мрачными преградами
Этого мира, пустого и лживого,
Что есть наши хрупкие несчастья?
Что есть наше хрупкое счастье?
Это дивное безразличие,
Где нет ни сожалений, ни желаний,
Смеется над непрочным могуществом
Наших бед и наших радостей.
И что же? Смерть, всегда торопливая,
Замедляет свои угрожающие шаги
И отводит свою запоздавшую косу
От нити моих томительных дней.
Ах, должен ли я один, совершенно изнемогающий,
Вытолкнутый из вечности,
Живым наслаждаться
Неподвижным счастьем могилы!
Шум быстротекущей волны
Один тревожит вечный покой
Башни сумрачной и одинокой,
Где несчастье всегда бодрствует!
Голос враждебного стража
Отдается в глухих казематах,
Один он под уснувшим сводом
Будит печальное эхо.
Склонившись к старой бойнице,
Которой едва коснулся неяркий день,
Я слушаю вечный шепот
Волн, что проходят, не возвращаясь.
Так же и моя судьба
Теряется в вечности.
Ничто не остановит
Грозовую быстроту моих лет!
К безжалостной решетке
Печально склонившись лбом,
Я слежу за неумолимыми волнами,
Бесконечно от меня увлекаемыми.
Верный образ моих друзей!
Они покидают печального друга,
Каждая волна, что бежит от этого берега,
Каждая волна оставляет меня одиноким.
Да, беги от этой опозоренной земли,
Река, которой изливаю мою печаль!
И принеси моей Родине
Все биения моего сердца.
Следуя своим бесконечным путем,
Нагруженная моими жалобами,
Товарищам моего детства
Брось крик моей души.
Пусть щедрый гнев
Измучает твои недостойные волны!
Отнеси к ногам моей матери
Слезы, что омыли мои глаза!
Но успокой немного свою ярость,
Не встревожь ее печаль,
И отрази в ее сердце
Луч лживой надежды!
Но если твои бурные волны,
Поспешив к иным местам,
Встретят веселую толпу
Друзей моих счастливых времен, -
Мимо блеска их роскоши,
Мимо шума их великолепных развлечений,
О, волны! - пройдите в молчании,
Не выдайте [им] мои вздохи.
Пусть их нетерпеливый пыл,
Рассекая однажды тихие волны,
Унесет их равнодушную лодку
Подальше от эха моих сожалений.
Зачем смешивать с их опьянением
Горечь моих вздохов!
Задуши крик печали -
Он спугнет их веселье!
Но если когда-нибудь моя нежная подруга
Направит свои стопы к твоим берегам,
Если она когда-нибудь доверит тебе
Свою печаль и свои прелести, -
Окружи ее влюбленной волной,
Ее грудь, ее восхитительные очертания,
И сладострастную ее прелесть,
Что очаровывала мои руки, ласкавшие ее.
И если она тихо коснется
Своими устами твоих успокоившихся волн,
Оставь на ее розовых губах
Образ наших нежных поцелуев!
И пусть твоя волна помедлит,
Счастливая тем, что держит ее,
И унесет дальше от моей подруги
Шелест моего последнего вздоха.
(Лорер, Воспоминания, с. 115-118)
И момент еще - там, похоже, ничего не риторика, даже то, что ею может показаться. У этого стиха совершенно непотребная биографическая точность, судя по тому, что все-таки известно.
И да, музыка, подписанная внизу, - это ассоциация такой густоты, что спор, читал ли Шевчук Лорера, так ничем и не разрешился. А еще - "Волна, прозрачная волна..." Элиона и Анариона. И автор всего этого точно не читал и не слушал!