Владимир Озерянин 2
ГСВГ. Идем с Колей Макаровым по территории полка. Проверяли санитарное состояние спальных расположений батарей. Проходим мимо магазина Военторг. Будний день. Время около одиннадцати часов. Обращаю внимание на то, что из дверей магазина еле выползают двое солдат, согнувшихся под увесистой тяжестью свернутого в рулон огромного ковра. Вслед за ними еще несколько таких же защитников Родины несут огромные картонные коробки. Сбоку от входа стоит небольшая кучка женщин.
-Коля, - обращаюсь я к коллеге. - А что это они таскают? Коля со сверкнувшей злостью в глазах мгновенно взглянул на меня, цыкнул слюной сквозь зубы и с шипением в голосе прорычал: - А ты, что первый раз видишь? - Нет, не первый, но внимания не заострял. - Это называется «Завоз», - начал объяснять мне бестолковому, Макаров.- И что это такое? - с непониманием смотрю я на него.
- Поясняю для невнимательных и непонятливых. Каждую среду в магазины Военторга осуществляется завоз «дефицитных» и относительно недорогих товаров. Ну, тех, которые пользуются большим спросом у советских товарищей. А это ковры, хрусталь, постельное белье, джинсовые костюмы, посуда и т.д. Много чего имеется в стране развитого социализма, произведенного не только в ГДР, но и в странах всего содружества.
А кое-что попадает сюда и из стран «загнивающего капитализЬма, - именно так, через мягкий знак, произносил Коля это слово, как бы особо подчеркивая его загнивание. - Всего этого добра, в нашем эсесесеэре днем с огнем простой офицер не сыщет, не говоря уже об остальном населении. А здесь все это есть. Но не про нашу с тобой честь. Обрати внимание, продолжил он, - на женщин, стоящих возле входа. Это жены заместителей командира полка. А внутри магазина в это время отоваривается жена командира. Сначала она лично пересмотрит и перещупает весь поступивший товар. Купит все, что ей приглянулось. Затем продавщица запустит внутрь вот этих, заместительниц. После них пойдут все жены офицеров штаба полка и командиров дивизионов. Ну, а уже после всех и мы можем побывать на этом празднике жизни. Но, что ты там увидишь? Правильно, то что уже никому и на х..ь не нужно. Поэтому нам этот магазин по барабану. Тетрадь и ручку для политзанятий мы можем где угодно купить.
-Коля, но ведь все эти товары что ты перечислил, имеются и в открытой продаже в немецких магазинах?- изумленно восклицаю я. -Нет, не все. Во первых, здесь все намного дешевле. Во вторых, есть те же ковры, например, сделанные с узорами, именно, на вкус наших барынь. Типа «русская тройка», «лебеди» , «розы»… Немцы таких расцветок не покупают, и в своих магазинах не продают, ну а торгаши военторга тоже свой навар от всего этого имеют. Они всегда в почете, они нужные люди. И поэтому создают свой, искусственный дефицит. Иначе, кто в их сторону посмотрит.
"Вот оно что! - подумал тогда я.- И по этому принципу в армии идет жесткое расслоение. Даже в таких закрытых сообществах, как войсковая часть. Могу сообщить читателю, забегая наперед, что мне так и не пришлось в этой жизни прикоснуться ко всем этим «благам и богатствам». Я так даже и не увидел ковры с изображением русской тройки лошадей или лебедей на пруду. Не знаю, но так и не пойму, много ли я от этого потерял.
***
...есть и еще одна сторона в нашей многогранной армейской службе. Называется она, «Военторг». Как в любой части, магазинчик, торговая точка имеется и при дивизионном штабе. При всеобщем дефиците в эпоху развитой перестройки, когда даже баночка зеленого горошка и пакетик черного перца - огромная проблема, эта ветвь торгашества поднимается на недостижимую для рядового лейтенанта высоту.
Конечно, командир дивизии может в любую минуту пожаловаться вышестоящим товарищам в Москве или в Одессе, куда мы прикреплены территориально, и мадам К., заведующая Болградским отделением военной торговли будет перемещена, куда - нибудь, ( временно), к более мелкому корыту. Но это ей нужно умудриться и лично чем - то не угодить полковнику на генеральской должности.
Нет, она этого ни за что не допустит, из шкуры вылезет, со дна морского достанет нужный дефицит, а начальника гарнизона ( и его заместителей) обеспечит всем необходимым. Поэтому офицеры и прапора полков завидуют нам, штабным. Они знают, что у нас в корыте плавают ошметки пожирнее, чем у них в полку и отдельных батальонах. Они только не знают того, что заштатным лейтенантам, в том корыте даже обглоданных костей не достать, не положено. На кости и помои есть особо приближенные прапора. Они могут ими кормить своих свиней и собак.
А лейтенант имеет двести пятьдесят рублей (минус десять партийные взносы) и пусть на них живет и радуется.- Ишь, чего вздумала его жена, зеленого горошку она просит, и перца пакетик. Не положено! - отвечает продавщица Лариса Д. - Вам, товарищ лейтенант, еще рано употреблять такие деликатесы в пищу.
Смеется в лицо: - Кыш отсель! О порции мяса, которое тоже сюда завозят, можно даже и не заикаться. Продавщица разоткровенничалась:
- Ну, если вы так уж сильно горите желанием покушать мясного, то для вас можем выделить из-под прилавка обрезки плев и сухожилий. Что? Вы такого не любите? Ну, тогда извините. Я и так иду вам на встречу, другим, и того не предлагаю. И это только потому, что вы еще, якобы, имеете какое - то право проверить у нас санитарное состояние. Можете накалякать бамажку, и подкинуть ее комдиву на стол. Поэтому я вас даже различаю в толпе вам подобных.
Да, что там говорить о лейтенантах. Подполковники и майоры, начальники служб и отделов воем воют и плачутся в курилках, что их обходят на поворотах. Ах да, у нас ведь "демократия" строится, гласность наступила. А посему недовольные терроризируют замполитов вопросами, типа:-А почему тигру мяса не дают? Замполиты шушукаются в своей стае: - Что делать? Народ недоволен. Могут взбунтовать! Напряженно ищут выход из создавшейся ситуации. Нужно пар выпустить, а как?
- Да очень просто, -подсказывают изощренные и опытные. - Главным крикунам нужно пасть заткнуть.
- Это как же? Неужели позволить и им иметь свой кусок? Так ведь нам же придется от своего урезать? А как только этим выделим, так завтра новые, горластые появятся.
-Нет,- говорят опытные. - Не появятся. Мы сделаем так, что эти накормленные, сами заткнут рты голодным. А мы с вами, будем вроде как в стороне.
И на ближайшем офицерском собрании под руководством предводителя племени команчей, замполита А.Г. избирают распредком. Комиссию по распределению особо ценных товаров среди членов всей штабной стаи. Главного крикуна, и вечно обиженного, начальника инженерной службы дивизии подполковника К. избирают и назначают главным по распределению продовольствия. Судя по выражению его лица, он счастлив. Майора М. из отделения связи, соответственно закрепляют старшим по распределению трусов, маек и полотенец.
- Все, товарищи, теперь будем жить по новому. Вы сами, со своей среды избрали доверенных лиц, которые будут контролировать движение тех самых благ, которые польются полным потоком в ваши закрома. Как и было обещано давным - давно всем строителям коммунизма. Больше никто и никогда не слышал каких- либо криков возмущения со стороны избранных распределяющих. Они мгновенно нашли общий язык с продавщицей. Нам, касте неприкасаемых, теперь уже они мгновенно затыкали рты. Наступил мир и благоденствие. Спасибо частному сектору и жене. Она у меня уже давно перешла работать участковой медсестрой в детское отделение горбольницы,лагодаря чему заимела массу знакомых и связей в гражданской среде. Так что и мы не голодаем.
...ПРЫЖКИ.Следующим утром, как обычно, стоим под стенкой штаба. Все то же доведение всем осточертевших приказов. Народ без дела в полку не сидит никогда. Кстати, все мероприятия вне пределов части обязательно сопровождает медицинская служба. Это называется медицинским обеспечением.
Но вот слово берет заместитель командира полка по воздушно-десантной службе. Все командиры и начальники мгновенно напряглись, потому что этот начальник не часто выступает со своими планами, но если делает объявление он, то все другие планы мгновенно отменяются.-Товарищи офицеры, - говорит он, - синоптики дают погоду. Сегодня будем совершать ночные прыжки с ИЛ-76-го. Сейчас весь полк приступает к укладке и переукладке парашютов. -Все слышали? -переспрашивает командир полка. -Значит так, если «пернатые» говорят, что будем прыгать, значит будем. И все ранее спланированные мероприятия отменяются. Весь личный состав сегодня занимается под руководством офицеров воздушно-десантной службы.
Пернатыми в дивизии в шутку называют всех, кто работает в ВДС. Я еще в полку своего купола не имею. Надо получить, оформить его на себя и сегодня в составе всего личного состава медпункта уложить, поэтому всю работу по приему и лечению больных приходится перекладывать на плечи дежурных по медпункту, то есть на фельдшеров и медсестер, соответственно, и качество этого лечебного процесса. Такова пресловутая специфика службы в ВДВ.
Получаю на себя парашют и до обеда, на морозе с ветерком, под руководством все тех же ВДС-ников укладываю его. После обеда весь личный состав полка идет спать, но только не младший врач. Никто для него амбулаторный прием не отменял. Последнего больного принял и оформил в двадцать два тридцать. Здесь же, закрывшись в своем кабинете, прикорнул на часок. Без пятнадцати двадцать четыре дневальный по моей просьбе меня будит. В двадцать четыре часа ночи командир строит полк на плацу.
Плац освещен тусклым светом фонарей, которые стоят по его периметру. Каждое подразделение занимает свое, давно определенное место. В составе коробок происходит проверка наличия личного состава. Доклад командиру о количестве и об отсутствующих по тем - то и тем причинам. Краткий инструктаж о предстоящем передвижении в пешем порядке на аэродром. Звучит команда для всего полка: - На-ле-е-во! Шагом марш!
Мое мелкое счастье в том, что я не иду пешком этих десять километров. Личный состав медпункта в количестве восьми человек погружается в санитарный автомобиль. Обгоняя колонны, с левой стороны, приезжаем на аэродром. Здесь я еще не был.
УАЗ-469 - консервная банка, которая от холода не спасает, тем более, что Розов уезжает на ней на ПП, то есть на площадку приземления. Сегодня он по ней дежурный врач. Там основное приложение медицинской службы, потому что при приземлении всякое бывает. Приходится выходить и двигаться, двигаться, чтобы не окоченеть, хотя весь личный состав полка одет по сезону. А это специальные ватные, с огромными меховыми воротниками куртки, такие же ватные брюки, фетровые сапоги, шапки- ушанки, меховые варежки, и свое индивидуальное теплое белье, но через час мороз все равно проникает до костей. Прибывшие колонны солдат тут же разбредаются по лесополосам, собирают хворост и жгут костры.
Я тоже занимаю место возле ближайшего из них. Бойцы тут же начинают разогревать банки с тушенкой из сухпайка. Народ резвится, кто и как может. На местном плацу замполиты устанавливают киноаппаратуру и начинают с проекцией на экран крутить мультики, типа «Ну погоди!». Они давно уже всем осточертели, но делать нечего, смотрят. И даже иногда кто-нибудь хихикает. С горем пополам дотянули до рассвета. Начинается работа.
Снова построения на проверку готовности парашютов к совершению прыжка. Прежде, чем занять место в самолете, нужно пройти несколько этапов таких проверок. Малейшее замечание и парашютист на сегодня отстраняется от счастливого полета. Здесь должен заниматься своим делом и дежурный по «старту» врач (фельдшер). Он должен в сотый раз опросить каждого, при необходимости и осмотреть на предмет состояния здоровья. Сегодня таким дежурным должен быть старший лейтенант медицинской службы Мазминов, но его нет. Он по давно им заведенной привычке всегда и везде опаздывает, как всегда потом оправдывается: - Я же холостяк, некому разбудить...
Вернее не такой уж он и холостяк, просто жена - москвичка от него сбежала. Вот он и ведет совершенно свободный образ жизни.
ВДС-ники быстро вычисляют меня и приказывают до его прибытия подежурить на площадке. С большой неохотой, боясь пролететь с прыжком, я соглашаюсь. И мне на левую руку напяливают белую повязку с надписью «Дежурный врач». Хожу вдоль шеренг и опрашиваю. Жалоб никто не предъявляет. Все больные находятся в лечебных учреждениях. Все-таки основная масса солдат ВДВ, это, действительно, физически здоровый контингент. В одной из шеренг я давно заметил солдата с с небрежно выпирающей ватно - марлевой повязкой на шее.
- Что у него? - спросил у своего медпунктовского сержанта - фельдшера срочной службы, который постоянно по моему приказу сопровождает меня в этой работе.
- Так у него там был фурункул на шее, но уже проходит, ничего страшного. Я и поверил, но вот в очередной раз, проходя вдоль строя, в котором он стоял, я все таки спросил его: - Что это? - Фурункул был на затылке, но уже прошел. - А ну - ка покажи.
Солдат длинный, минимум метр восемьдесят. Нагибает голову. Я отклоняю повязку на затылке. Там, действительно, ничего нет. Кроме депигментированного пятнышка, размером с однокопеечную монету. - Не понял, а зачем ты тогда такую толстую повязку напялил? Солдат мычит что - то невнятное и прячет глаза. Возле меня мгновенно нарисовалась целая группа офицеров ВДС и командирчиков разного уровня. -Доктор, что там у него такого? - проявляют они нездоровый интерес к казалось бы, рядовому случаю. (Потом уже приходит понимание, что заинтересованные были в курсе дела). - А вот это мы сейчас посмотрим , что там у него. - отвечаю я все еще не придавая особого значения своим рефлекторно- автоматическим действиям. Снимаю бинт и вату, а под ними узкая наклейка из лейкопластыря.
-Что там ? - спрашиваю у совсем опешившего бойца. - Царапину заклеили, - невнятно мычит он. Снимаю и эту наклейку. Под ней, действительно, ссадина, с запекшейся кровью длиною до десяти сантиметров и шириною полтора-два сантиметра, а по краям от нее четкий отпечаток парашютной стропы. В судебной медицине, которую я еще совсем недавно немножко изучал, это называется странгуляционная борозда. Видимо, своей мимикой я выдал какую -то реакцию, потому что окружающие офицеры и прапорщики еще больше сдвинулись в кольцо вокруг меня. -Что, это, доктор? - звучали приглушенные вопросы с разных сторон.-Очень похоже на след от петли, - отвечаю я. И обращаюсь к бойцу:- Было?- Да, - полушепотом произносит он. -Когда? - Вчера.- А ну- ка, дайте пройти.
Кольцо расступается. Здесь пока что я за главного. И отвожу солдата в сторонку. - Рассказывай.- Были проблемы в роте. Вот я и хотел повеситься, но меня вовремя сняли из петли.
Меня снова окружили те же страдальцы. Теперь они уже переживали всерьез, в основном, за себя. За суицид в подразделении по головке ведь никого не погладят.
- Так что нам с ним делать ? - с затаенным страхом вопрошают командиры и начальнички. В этот момент я вижу, что с подъехавшего грузовика выскакивает тот, кто должен сегодня здесь дежурить. Доктор Мазминов. Я машу ему рукой и он направляется в мою сторону.- Значит так, кто его командир!? -Я командир роты. - отвечает какой-то плюгавенький капитан с кудряшками из- под шапки и каплей «пота» на конце средних размеров шнобеля. -Ваша фамилия? - Мартенс. - Солдата от прыжков немедленно отстранить и отвезти в медицинский батальон на консультацию к психоневрологу. Понятно? -Так точно, - пропищал капитан.
- Что случилось? - теперь уже меня спрашивает Мазминов. А в это время звучит команда идти на погрузку в самолеты. Я в двух словах ввожу Мишу в курс дела. И особо прошу проследить, чтобы боец не попал в самолет. А сам убегаю к своему парашюту, стоящему одиноко в сторонке. Натягиваю его на себя и последнее, что успеваю заметить краем глаза то, что с суицидника офицеры силой стягивают парашют.
До того, как в девять утра зайти в салон Ила, нужно выйти из казарм в двенадцать ночи. Это такая десантная дурка с ефрейторским зазором. Нужно выморить народ так, чтобы прыжку он радовался, как избавлению. И это будет еще великое счастье, если прыжок состоится в тот же день, когда мы прибыли на аэродром. Чаще всего погода резко меняется и мероприятие отбивают, с переносом на следующий день. Бывает, что и неделями, день за днем мы топчемся, не зависимо от погоды, здесь на аэродроме. И бывает, что в конце концов, прыгнем. Мы за это время успеваем сотню раз проклясть ВДВ, себя, летчиков, ВДС-ников и погоду.
Для чего они нам вообще нужны, эти прыжки? Лично мне, они и даром не нужны, но существуют специально разработанные нормативы и программы. И их, якобы, нужно выполнять, чтобы не терять навыки. Так лейтенантам положено прыгнуть с парашютом, независимо от типа авиации, шесть раз за год. Только после этого год будет засчитан, как год за полтора, а к зарплате добавят двадцать пять процентов. Майору - подполковнику достаточно пяти прыжков, полковнику, генералу и т.д. три - один раз в год. Советский солдат срочной службы при хорошем раскладе прыгает от пяти до пятнадцати раз за два года. И то, если ему это так нравится. Для солдата главное, один раз переступить борт самолета в небе. А дальше, сколько прикажут, столько и будет прыгать.
Среди офицеров и прапорщиков в обиходе поговорка: «Долги зовут в небо». В ней есть определенный смысл. Одного прыжка не добрал в году, и вся твоя предыдущая работа в этом плане коту под хвост. Конечно, за бутылку и более ВДС-ники могут по дружбе записать тебе этих прыжков сколько надо, но для начала нужно прослужить энное количество лет, чтобы обзавестись этими друзьями. А пока что на борт, и жди, взлетим или нет. Если погода поменяется, то мы здесь просто посидим-посидим и назад выйдем по тому же трапу, что и сюда зашли.
Ну, слава Богу, моторы загудели, значит взлетаем. 120 на борту, а если в военное время, то и все 240. Набираем высоту до десяти километров и куда - то летим. Нам знать не обязательно.Летим специально долго, для имитации боевого полета. От воздуха, согретого легкими десантников и теплой одежды, на борту становится тепло. Народ почти весь засыпает. Многие расслабляются до такой степени, что пускают, как младенцы, слюни во сне. Всеобщая умиротворенность, не смотря на постоянный равномерный гул, ведь салон здесь в отличии от пассажирского не герметичный.
Но вот самолет переходит со скорости в 750 на скорость в 180 километров. Весь летательный аппарат начинает жутко вибрировать, появляется не спокойный шум, а настоящий грохот. Так называемые выпускающие, проходят вдоль рядов и проверяют зацепку карабинов за специальные тросики. Звучит рев мощнейшей сирены, и одновременно, открываются боковые дверцы на две стороны, а в хвосте раскрывает свою огромную пасть рампа самолета. Салон мгновенно заполняется морозным воздухом. Возникает непреодолимое желание покинуть этот, только что бывший гостеприимным, салон. И еще неизвестно от чего больше. Толи от мгновенно охватившего тело холода, то ли от рвущего барабанные перепонки, звука сирены.
Толпа мгновенно, вся, по жесту руки выпускающего ВДС-ника вскакивает в вертикальное положение. Борттехники открывают спецшлагбаумы перед воротами. Все это делается очень быстро, площадка приземления не безразмерная, прыгать за ее пределы не желательно. Первый пошел, а за ним мгновенно и все остальные. Проходит менее минуты и на борту остается только экипаж самолета.По сравнению с прыжками с АН-2, здесь совсем другие ощущения. Лично мне, например, с Ила больше нравилось прыгать, чем с кукурузника. Здесь не стоишь в дверном проеме, ожидая, когда выпускающий тебе хлопнет по плечу. С ИЛа, народ высыпается, как патроны из обоймы в автомате.
Вылетаешь, воздушный поток подхватывает в свои мощные объятия, двести метров летишь, как спеленатый ребенок, затем проваливаешься в пустоту, наступает упоение. Больше, конечно, вариантов влететь в стропы товарищу, или тебе кто - то может влететь, но это уже другое дело. Ну, а далее все, как обычно. Сбор на площадке приземления. Кто имеет второй уложенный парашют, стремится любыми путями быстрее добраться на старт, и по возможности, совершить второй прыжок в этот день, но с Илами это редкость. Я вместе с дежурным врачом по площадке приземления - домой. Мне на сегодня хватит.
На второй день, всеми своими фибрами души ощущаю какую - то враждебную по отношению ко мне энергетику. Как в медпункте, так и на территории полка. Оказывается, надо мной нависла угроза неминуемой расправы. Младший врач полка по неизвестной пока причине решил сотворить поклеп, и оговорить солдата из РДО в попытке его, якобы, самоубийства. А солдат, мол, ни сном ни духом не имеет к этому никакого отношения. Мало того, оказывается солдат в тот день даже совершил прыжок. С разрешения «правильного» доктора Мазминова.
Замполиты уже копают где только могут материалы на этого «гнусного» лейтенанта. Служба ВДС поклялась на запасном парашюте, что при всем моем рвении и желании вообще лишит меня права на прыжки, а, соответственно, и на все полагающиеся десантникам льготы. Командир полка и тот кипит и булькает, как дырявый чайник на костре.
Принимаю быстрое и единственно верное решение. Посылаю своего старшину срочной службы в роту десантного обеспечения (сокращенно РДО), чтобы он по-тихому, под любым предлогом привел этого бойца - суицидника в медпункт, что тот и совершает незамедлительно. Я закрываюсь с этим солдатом в кабинете стоматолога. И он, не особо соображая, что происходит вокруг его персоны, пишет на двух страницах чистосердечное признание, где излагает причины и сам процесс совершения суицида. Я его в сопровождении все того же старшины отправляю в роту, а сам иду в отделение не секретного делопроизводства штаба полка и регистрирую эту объяснительную. Только в таком случае она приобретает вес официального документа. Там регистрируют, потому что еще не знают, для чего это мне надо.
После обеда меня в свой кабинет вызывает замполит полка майор Зубов. Так, мол, и так Владимир Кириллович, как же это вы докатились до жизни такой. Зачем вы и для чего выдумали вот этот эпизод с суицидом? В нашем полку такого быть не могло. Может у вас что то с головой? Так у нас есть хорошие врачи в Одесском госпитале, а еще лучшие в Москве.
- Товарищ майор, вы тех врачей приберегите для своей головы. Я понимаю, что для полка это ЧП, но не имею к нему ни малейшего отношения. То, что я этого солдата обнаружил, чистейшая случайность. То, что я его отстранил от прыжка, я сделал для вас же поблажку, чтобы он не повторил попытку. То, что командование полка уломало Мазминова и он разрешил солдату прыжок, это уже отдельный эпизод для прокуратуры. То, что вы хотите вывернуть тулуп шерстью в мою сторону, вам лично тоже зачтется со знаком минус. Мой вам совет, отправьте солдата к психиатру. Выясните причину суицида. Накажите всех виновных. Забудьте обо мне, а я забуду о нашем разговоре. Да, к стати, - дополняю, - объяснительная рядового Н. у меня, зарегистрированная в не секретном делопроизводстве. И не вздумайте теперь копать дальше. В противном случае, все выложу в прокуратуре. Разрешите идти выполнять свои функциональные обязанности?
На майора было жалко смотреть. Он стоял с растерянным видом. Выпученные глаза, смотрели на меня обиженно-виновато. Даже лихо закрученные верх кончики усов, опали вниз, а один кончик уса он нервно покусывал.-Да, Владимир Кириллович, конечно, идите, работайте.
Глухое эхо этого дела тянулось еще несколько дней. Оказывается, майору Хатькову, начальнику службы ВДС, «зарубили» поступление в академию, и он остался в полку, в связи с этим происшествием. Всех его подчиненных подвинули на ступеньку вниз. Командира роты капитана Мартенса сняли с должности. Вся служба, естественно, заточила на меня клыки, но старались их открыто не демонстрировать. Через пару дней я понес сдавать на склад ПДИ инвентарное вещевое имущество. Это так называемая «десантура». Зимняя десантная куртка, брюки и меховые варежки. По дороге до склада одну варежку потерял, выпала в снег. Начальник склада прапорщик Моря, радостно потирая свои лапчонки, - Что вы так радуетесь, товарищ прапорщик? Вот найду ее по дороге обратно и принесу.-Ну, ну. Найдешь ты уже ее лейтенант, как же.
Через пару недель до меня донеслась легенда, запущенная в обиход замполитом на солдатском собрании полка о том, что бедный-несчастный солдат Н., будучи на должности каптенармуса роты, допустил промотание семнадцати пар десантных рукавиц, стоимостью по десять рублей пара. Командир роты наложил на него взыскание, с вычетом денег с солдатской получки. Он стал изгоем роты. Собирал окурки по территории полка, потому что не на что было даже закурить. И вот он от такой жизни решил избавиться. В роте, которая занимается обеспечением всего полка десантным имуществом, он, будучи каптенармусом, нашел только гнилую стропу, и за неимением лучшей, решил вешаться, но бдительный личный состав роты, предупрежденный командиром, выследил самоубийцу и вовремя его освободили от оборвавшейся стропы.
Варежку десантную я, действительно, не нашел. И уже забыл о ней, но расписываясь в денежной ведомости при получении месячного денежного содержания, с удивлением обнаружил, что она в этом месяце почему - то уменьшилась ровно на девять рублей и восемьдесят копеек. - В чем дело? - спрашиваю у кассира.
- А ровно столько стоит пара десантных варежек, - говорит он мне. - Понял, вопросов нет, - отвечаю. Ну да, время все лечит. Через пару недель я уже забыл о происшествии.
***
Дежурство по МПП. В худшие месяцы, когда народ в командировках и на обеспечении боевой подготовки, бывает по семь и более дежурств. Заступать нужно на сутки. Как и любой наряд в Советской армии. Любой фельдшер, медсестра, перед заступлением, как минимум после обеда и до восемнадцати, готовятся к наряду, то есть на службу не приходят. Офицера это не касается. Он железобетонный. В восемнадцать нужно стоять на разводе на плацу. Стоять здесь надо для того, чтобы старший лейтенант (капитан), заступающий в наряд дежурным по части, видел, кто у него будет в течении суток медиком, знал его в лицо.
После этого развода мне нужно, как обычно бежать, и проводить все тот же амбулаторный прием. Затем отрываться от него минимум на полчаса, и бежать в солдатскую столовую контролировать качество приготовления пищи, и санитарное состояние всех цехов пищеблока. Соответственно, если оно неудовлетворительное, то добиться устранения недостатков, и снова проконтролировать. Закончить амбулаторный прием. Оформить всю необходимую документацию. Провести вечернюю поверку больных, и уложить их спать. Если не будет внезапных ночных поступлений больных, то и самому поспать. Утром для больных подъем в семь часов, а у нас уже работа давно к этому времени, потому что нужно принять и обследовать всех водителей, которые выезжают из парка. Выявить и не пропустить в рейс тех, у кого есть какие - либо отклонения от нормы. Снова бегом в солдатскую столовую, а затем для меня все та же рутинная работа в течении дня. Плюс контроль столовой в обед.
Перед вечерним разводом нужно проверить состояние здоровья личного состава, заступающего в караул и в наряд по солдатской столовой. Там тоже необходимо проследить, чтобы больной человек не попал на сутки напряженной службы. А столовую еще и оградить от бактерионосителей. Вот и сегодня у меня на приеме около семидесяти человек.
Дежурю дальше. Более- менее прошел обед для личного состава. Приготовление и питание в те годы происходило в старой, пятидесятых годов постройки, столовой. Для тысячи восемьсот человек, это был крайне неподходящий объект. Даже исходя из того, что питание происходило в несколько смен, потому что обеденный зал с трудом умещал только треть личного состава. А это значит, что в процессе приема пищи нужно было в ускоренном темпе перемывать горы посуды. При недостатке воды вообще, и посудомоющих средств в частности.
Это тоже был один из основных моментов в передаче кишечных заболеваний среди личного состава. И при всем стремлении и желании медицинской службы хоть как - то препятствовать процессу заражения, это удавалось с большим трудом. Да и все подсобные помещения находились в удручающем состоянии. При наличии картофелечисток и посудомоющей машины, они реально работали на два-три процента от необходимого. Полы были покрыты толстым слоем жира, и по ним было опасно передвигаться, постоянно рискуя упасть и ушибиться. Вентиляция и достаточное освещение при мне не работали никогда. Темнота и постоянные клубы пара, шум и гам, создавали здесь атмосферу преисподней.
На мое замечание о грязи в зале для приема пищи, замполит батальона капитан Козыро, от подчиненного подразделения которого сегодня работает личный состав в столовой, реагирует своеобразно. Тут же вызывает рабочих по залу, а это четыре человека, и отдает команду : « Упор лежа принять!». Бойцы, в засаленных, грязных десантных комбинезонах, мгновенно выполняют команду. Падают кистями рук на этот, покрытый толстым слоем грязи и жира пол, и под команду своего любимого наставника, начинают отжиматься. Это прожженный замполюга демонстрирует мне, что он, якобы, наказывает подчиненных за нерадивость. Я должен типа порадоваться этой экзекуции, потому что после такого наказания бойцы с утроенной энергией кинутся размазывать половыми тряпками грязь по столам, и наоборот.
А горячей воды, как не было, так и нет. Моющих средств нет, потому что начальник столовой вместе с начальником продовольственной службы давно их продали в соседнюю Молдавию. Или теткам по окрестным селам. Картофельное пюре жидкое и черное. Черное, потому что картошка не дочищенная, и не вымытая. Жидкое, потому что часть картошки сворована, часть не успели дочистить, и выбросили на помойку. Недостаток компенсировали водой, мукой и чем попало. Пережаренная рыба воняет на всю округу. Кушайте, товарищи гвардейцы, и не жалуйтесь.
***
...Через пару дней моя очередь обеспечивать прыжки всей дивизии с Илов на площадке приземления. Если с «кукурузников» своей дивизионной эскадрильи личный состав может совершать прыжки в любой подходящий момент, по решению комдива, то с более крупной транспортной авиации, уже только с позволения высоко расположенных штабов. В такие дни на наш Болградский аэродром съезжается практически весь, не задействованный по службе личный состав дивизии.
Личный состав нашего медпункта в делах обеспечения чего - либо давно натаскан. И без лишних слов, быстро загружают в «санитарку» все необходимое. А это носилки, различные шины, врачебную сумку для оказания неотложной помощи на выезде. Я только отдельно получаю в аптеке коробочку с наркотическими обезболивающими средствами, под роспись, за каждую ампулу. Как всегда выезжаем с огромным «ефрейторским» зазором, в шесть утра. Хотя непосредственная выброска десанта никогда раньше десяти не начнется.
Кроме нас туда едет еще целая бригада офицеров, прапорщиков и солдат от РДО и ВДС. Они со своим транспортом. Это специальные фургоны для погрузки уже использованных на сегодня куполов-парашютов. Специальная трибуна на колесах для руководителя прыжков. И много еще чего-всякого. Я в своей машине занимаю место на крайнем левом фланге этих спецов. Возле трибуны шевелится длинная полосатая «кишка» на высоком шесте. Она указывает направление ветра по всему полю, пардон, по всей ПП. На площадке приземления расставлены бойцы в шахматном порядке. В их задачу входит ловить купола тех, кого будет ветром тащить по полю. А еще у них имеются при себе столы, на которые, если возникнет необходимость, надо будет ловить тех у кого, не раскрылся парашют. Это такие длинные, авизентовые полотнища, на которых укладывают купола парашютов. Или же круглые, которые все видели по крайней мере в кино, на которые пожарники ловят тех, кто спасаясь, прыгает из окон при пожаре. Правда, за всю службу я ни разу не слышал, тем более не видел, чтобы на них кого-то поймали, падающего с километровой высоты.
Все, все застыли в ожидании появления самолетов. На трибуне стоит огромный специальный бинокль на подставке. Если в него смотреть, то десантники отделяющиеся от самолета видны, как будто в десяти метрах от тебя. Дежурные офицеры в нем могут своевременно заметить, если у кого-то из выпрыгивающих, возникает нештатная ситуация, и своевременно подать команду на попытку спасти человека. Наконец, звучит команда:- Летят! Приготовиться всем.
Посреди площадки зажигают дымные костры, чтобы летящие на раскрытых куполах десантники могли по направлению дыма сориентироваться по ветру для правильного приземления.
...В чистом, морозном воздухе, не смотря на гул самолетов, а особенно если они уже отлетят , очень хорошо слышно каждое слово оброненное десантником. А ронять там есть, и слова и кроме слов.В воздушной массе стоит сплошной русский мат. Он более доступен уху не изощренному любезностями.-Тяни левую! Таку твою…-Тяни правую. И твою не минать…
Это идет разговор между парашютистами о том, чтобы не случилось схождения куполов. А они при такой массе народа в воздухе, на каждом «шагу». Кроме десантников в воздухе летят сапоги, слетевшие с ног. Они вращаются, как пропеллеры, горизонтально к земле. Кроме них, на подобие чаек, плавно помахивая концами, парят портянки, как маленькие кубические шары приземляются сумки под парашюты . Черными клубочками несутся к земле зимние шапки. Их никогда не видно, но зато если попадет по голове или туловищу, то очень чувствительно прилетают парашютные кольца. Их десантники иногда забывают после рывка повесить куда надо.
Ветер многих таскает по земле, у кого купол не погас при приземлении. За ними бегают солдаты из команды помогающих потушить купола. Многие опытные парашютисты стремятся приземлиться как можно ближе к трибуне, чтобы не тащить потом купол на спине. А еще за умелые действия в воздухе, с рук командира дивизии, или и более вышестоящего командования, которое может присутствовать здесь в этот день, можно получить и именные часы с дарственной надписью.
А я если успею, тут же запрыгиваю в кузов отъезжающей грузовой машины, на «старт». Возможно, что еще успею сегодня совершить прыжок. И я, действительно, успеваю. Правда, у меня нет сегодня своего уложенного парашюта, и я хватаю в попыхах купол своего кореша, нашего полкового стоматолога Вовы Науменко. А это категорически запрещено. По - быстрому натягиваю его на свой стройный силуэт. Нужно успеть пройти все этапы проверки. А самолет крайний уже под парами. Все торопятся и подгоняют. Именно, на это я и рассчитываю, потому что на каждый парашют есть паспорт, и там указано, кто его владелец, если меня разоблачат, то не только не пустят на борт, а еще и взыскание наложат. Особенно с учетом того, что с некоторых пор я числюсь у ВДС-ников в «закадычных» друзьях.
Но ничего, все успеваю..Все как обычно, я покидаю борт самолета под рев сирены и шум моторов. Правда, передо мною что - то было необычно в том, что несколько бойцов, перед тем как метнуться в открытую дверь, совершили какие-то мгновенные действия, прихватив кое-что с собою. Посредине салона, впритык с кабиной пилотов, стоит кресло борттехника. На его спинке висит добротная меховая летная куртка, а рядом такие же унты. Так вот, один боец метнулся на выход с курткой, а второй с унтами. Борттехник не успел даже глазом моргнуть.
Но когда я вывалился вслед за ними и попал в жесткий воздушный поток, у меня почему - то посыпались звезды и искры из глаз. В голове помутнело, и раздалась резкая боль в паху. Только когда раскрылся купол парашюта, я понял в чем дело. Мой зубной коллега по фигуре был колобкообразным. И вся подвесная система, соответственно, была подогнана под него. Я же в спешке не обратил внимания на болтающиеся на мне ремни и карабины. Вот они - то в динамическом полете, под натяжкой стабилизации, и дали знать, как хапать чужие купола. Удар, в основном, пришелся по придаткам.На все про все ушло чуть больше часа. И я снова приступил к исполнению своих обязанностей.
Уезжаем в полк. Амбулаторный прием в семнадцать часов с меня никто не снимал.
-Коля, - обращаюсь я к коллеге. - А что это они таскают? Коля со сверкнувшей злостью в глазах мгновенно взглянул на меня, цыкнул слюной сквозь зубы и с шипением в голосе прорычал: - А ты, что первый раз видишь? - Нет, не первый, но внимания не заострял. - Это называется «Завоз», - начал объяснять мне бестолковому, Макаров.- И что это такое? - с непониманием смотрю я на него.
- Поясняю для невнимательных и непонятливых. Каждую среду в магазины Военторга осуществляется завоз «дефицитных» и относительно недорогих товаров. Ну, тех, которые пользуются большим спросом у советских товарищей. А это ковры, хрусталь, постельное белье, джинсовые костюмы, посуда и т.д. Много чего имеется в стране развитого социализма, произведенного не только в ГДР, но и в странах всего содружества.
А кое-что попадает сюда и из стран «загнивающего капитализЬма, - именно так, через мягкий знак, произносил Коля это слово, как бы особо подчеркивая его загнивание. - Всего этого добра, в нашем эсесесеэре днем с огнем простой офицер не сыщет, не говоря уже об остальном населении. А здесь все это есть. Но не про нашу с тобой честь. Обрати внимание, продолжил он, - на женщин, стоящих возле входа. Это жены заместителей командира полка. А внутри магазина в это время отоваривается жена командира. Сначала она лично пересмотрит и перещупает весь поступивший товар. Купит все, что ей приглянулось. Затем продавщица запустит внутрь вот этих, заместительниц. После них пойдут все жены офицеров штаба полка и командиров дивизионов. Ну, а уже после всех и мы можем побывать на этом празднике жизни. Но, что ты там увидишь? Правильно, то что уже никому и на х..ь не нужно. Поэтому нам этот магазин по барабану. Тетрадь и ручку для политзанятий мы можем где угодно купить.
-Коля, но ведь все эти товары что ты перечислил, имеются и в открытой продаже в немецких магазинах?- изумленно восклицаю я. -Нет, не все. Во первых, здесь все намного дешевле. Во вторых, есть те же ковры, например, сделанные с узорами, именно, на вкус наших барынь. Типа «русская тройка», «лебеди» , «розы»… Немцы таких расцветок не покупают, и в своих магазинах не продают, ну а торгаши военторга тоже свой навар от всего этого имеют. Они всегда в почете, они нужные люди. И поэтому создают свой, искусственный дефицит. Иначе, кто в их сторону посмотрит.
"Вот оно что! - подумал тогда я.- И по этому принципу в армии идет жесткое расслоение. Даже в таких закрытых сообществах, как войсковая часть. Могу сообщить читателю, забегая наперед, что мне так и не пришлось в этой жизни прикоснуться ко всем этим «благам и богатствам». Я так даже и не увидел ковры с изображением русской тройки лошадей или лебедей на пруду. Не знаю, но так и не пойму, много ли я от этого потерял.
***
...есть и еще одна сторона в нашей многогранной армейской службе. Называется она, «Военторг». Как в любой части, магазинчик, торговая точка имеется и при дивизионном штабе. При всеобщем дефиците в эпоху развитой перестройки, когда даже баночка зеленого горошка и пакетик черного перца - огромная проблема, эта ветвь торгашества поднимается на недостижимую для рядового лейтенанта высоту.
Конечно, командир дивизии может в любую минуту пожаловаться вышестоящим товарищам в Москве или в Одессе, куда мы прикреплены территориально, и мадам К., заведующая Болградским отделением военной торговли будет перемещена, куда - нибудь, ( временно), к более мелкому корыту. Но это ей нужно умудриться и лично чем - то не угодить полковнику на генеральской должности.
Нет, она этого ни за что не допустит, из шкуры вылезет, со дна морского достанет нужный дефицит, а начальника гарнизона ( и его заместителей) обеспечит всем необходимым. Поэтому офицеры и прапора полков завидуют нам, штабным. Они знают, что у нас в корыте плавают ошметки пожирнее, чем у них в полку и отдельных батальонах. Они только не знают того, что заштатным лейтенантам, в том корыте даже обглоданных костей не достать, не положено. На кости и помои есть особо приближенные прапора. Они могут ими кормить своих свиней и собак.
А лейтенант имеет двести пятьдесят рублей (минус десять партийные взносы) и пусть на них живет и радуется.- Ишь, чего вздумала его жена, зеленого горошку она просит, и перца пакетик. Не положено! - отвечает продавщица Лариса Д. - Вам, товарищ лейтенант, еще рано употреблять такие деликатесы в пищу.
Смеется в лицо: - Кыш отсель! О порции мяса, которое тоже сюда завозят, можно даже и не заикаться. Продавщица разоткровенничалась:
- Ну, если вы так уж сильно горите желанием покушать мясного, то для вас можем выделить из-под прилавка обрезки плев и сухожилий. Что? Вы такого не любите? Ну, тогда извините. Я и так иду вам на встречу, другим, и того не предлагаю. И это только потому, что вы еще, якобы, имеете какое - то право проверить у нас санитарное состояние. Можете накалякать бамажку, и подкинуть ее комдиву на стол. Поэтому я вас даже различаю в толпе вам подобных.
Да, что там говорить о лейтенантах. Подполковники и майоры, начальники служб и отделов воем воют и плачутся в курилках, что их обходят на поворотах. Ах да, у нас ведь "демократия" строится, гласность наступила. А посему недовольные терроризируют замполитов вопросами, типа:-А почему тигру мяса не дают? Замполиты шушукаются в своей стае: - Что делать? Народ недоволен. Могут взбунтовать! Напряженно ищут выход из создавшейся ситуации. Нужно пар выпустить, а как?
- Да очень просто, -подсказывают изощренные и опытные. - Главным крикунам нужно пасть заткнуть.
- Это как же? Неужели позволить и им иметь свой кусок? Так ведь нам же придется от своего урезать? А как только этим выделим, так завтра новые, горластые появятся.
-Нет,- говорят опытные. - Не появятся. Мы сделаем так, что эти накормленные, сами заткнут рты голодным. А мы с вами, будем вроде как в стороне.
И на ближайшем офицерском собрании под руководством предводителя племени команчей, замполита А.Г. избирают распредком. Комиссию по распределению особо ценных товаров среди членов всей штабной стаи. Главного крикуна, и вечно обиженного, начальника инженерной службы дивизии подполковника К. избирают и назначают главным по распределению продовольствия. Судя по выражению его лица, он счастлив. Майора М. из отделения связи, соответственно закрепляют старшим по распределению трусов, маек и полотенец.
- Все, товарищи, теперь будем жить по новому. Вы сами, со своей среды избрали доверенных лиц, которые будут контролировать движение тех самых благ, которые польются полным потоком в ваши закрома. Как и было обещано давным - давно всем строителям коммунизма. Больше никто и никогда не слышал каких- либо криков возмущения со стороны избранных распределяющих. Они мгновенно нашли общий язык с продавщицей. Нам, касте неприкасаемых, теперь уже они мгновенно затыкали рты. Наступил мир и благоденствие. Спасибо частному сектору и жене. Она у меня уже давно перешла работать участковой медсестрой в детское отделение горбольницы,лагодаря чему заимела массу знакомых и связей в гражданской среде. Так что и мы не голодаем.
...ПРЫЖКИ.Следующим утром, как обычно, стоим под стенкой штаба. Все то же доведение всем осточертевших приказов. Народ без дела в полку не сидит никогда. Кстати, все мероприятия вне пределов части обязательно сопровождает медицинская служба. Это называется медицинским обеспечением.
Но вот слово берет заместитель командира полка по воздушно-десантной службе. Все командиры и начальники мгновенно напряглись, потому что этот начальник не часто выступает со своими планами, но если делает объявление он, то все другие планы мгновенно отменяются.-Товарищи офицеры, - говорит он, - синоптики дают погоду. Сегодня будем совершать ночные прыжки с ИЛ-76-го. Сейчас весь полк приступает к укладке и переукладке парашютов. -Все слышали? -переспрашивает командир полка. -Значит так, если «пернатые» говорят, что будем прыгать, значит будем. И все ранее спланированные мероприятия отменяются. Весь личный состав сегодня занимается под руководством офицеров воздушно-десантной службы.
Пернатыми в дивизии в шутку называют всех, кто работает в ВДС. Я еще в полку своего купола не имею. Надо получить, оформить его на себя и сегодня в составе всего личного состава медпункта уложить, поэтому всю работу по приему и лечению больных приходится перекладывать на плечи дежурных по медпункту, то есть на фельдшеров и медсестер, соответственно, и качество этого лечебного процесса. Такова пресловутая специфика службы в ВДВ.
Получаю на себя парашют и до обеда, на морозе с ветерком, под руководством все тех же ВДС-ников укладываю его. После обеда весь личный состав полка идет спать, но только не младший врач. Никто для него амбулаторный прием не отменял. Последнего больного принял и оформил в двадцать два тридцать. Здесь же, закрывшись в своем кабинете, прикорнул на часок. Без пятнадцати двадцать четыре дневальный по моей просьбе меня будит. В двадцать четыре часа ночи командир строит полк на плацу.
Плац освещен тусклым светом фонарей, которые стоят по его периметру. Каждое подразделение занимает свое, давно определенное место. В составе коробок происходит проверка наличия личного состава. Доклад командиру о количестве и об отсутствующих по тем - то и тем причинам. Краткий инструктаж о предстоящем передвижении в пешем порядке на аэродром. Звучит команда для всего полка: - На-ле-е-во! Шагом марш!
Мое мелкое счастье в том, что я не иду пешком этих десять километров. Личный состав медпункта в количестве восьми человек погружается в санитарный автомобиль. Обгоняя колонны, с левой стороны, приезжаем на аэродром. Здесь я еще не был.
УАЗ-469 - консервная банка, которая от холода не спасает, тем более, что Розов уезжает на ней на ПП, то есть на площадку приземления. Сегодня он по ней дежурный врач. Там основное приложение медицинской службы, потому что при приземлении всякое бывает. Приходится выходить и двигаться, двигаться, чтобы не окоченеть, хотя весь личный состав полка одет по сезону. А это специальные ватные, с огромными меховыми воротниками куртки, такие же ватные брюки, фетровые сапоги, шапки- ушанки, меховые варежки, и свое индивидуальное теплое белье, но через час мороз все равно проникает до костей. Прибывшие колонны солдат тут же разбредаются по лесополосам, собирают хворост и жгут костры.
Я тоже занимаю место возле ближайшего из них. Бойцы тут же начинают разогревать банки с тушенкой из сухпайка. Народ резвится, кто и как может. На местном плацу замполиты устанавливают киноаппаратуру и начинают с проекцией на экран крутить мультики, типа «Ну погоди!». Они давно уже всем осточертели, но делать нечего, смотрят. И даже иногда кто-нибудь хихикает. С горем пополам дотянули до рассвета. Начинается работа.
Снова построения на проверку готовности парашютов к совершению прыжка. Прежде, чем занять место в самолете, нужно пройти несколько этапов таких проверок. Малейшее замечание и парашютист на сегодня отстраняется от счастливого полета. Здесь должен заниматься своим делом и дежурный по «старту» врач (фельдшер). Он должен в сотый раз опросить каждого, при необходимости и осмотреть на предмет состояния здоровья. Сегодня таким дежурным должен быть старший лейтенант медицинской службы Мазминов, но его нет. Он по давно им заведенной привычке всегда и везде опаздывает, как всегда потом оправдывается: - Я же холостяк, некому разбудить...
Вернее не такой уж он и холостяк, просто жена - москвичка от него сбежала. Вот он и ведет совершенно свободный образ жизни.
ВДС-ники быстро вычисляют меня и приказывают до его прибытия подежурить на площадке. С большой неохотой, боясь пролететь с прыжком, я соглашаюсь. И мне на левую руку напяливают белую повязку с надписью «Дежурный врач». Хожу вдоль шеренг и опрашиваю. Жалоб никто не предъявляет. Все больные находятся в лечебных учреждениях. Все-таки основная масса солдат ВДВ, это, действительно, физически здоровый контингент. В одной из шеренг я давно заметил солдата с с небрежно выпирающей ватно - марлевой повязкой на шее.
- Что у него? - спросил у своего медпунктовского сержанта - фельдшера срочной службы, который постоянно по моему приказу сопровождает меня в этой работе.
- Так у него там был фурункул на шее, но уже проходит, ничего страшного. Я и поверил, но вот в очередной раз, проходя вдоль строя, в котором он стоял, я все таки спросил его: - Что это? - Фурункул был на затылке, но уже прошел. - А ну - ка покажи.
Солдат длинный, минимум метр восемьдесят. Нагибает голову. Я отклоняю повязку на затылке. Там, действительно, ничего нет. Кроме депигментированного пятнышка, размером с однокопеечную монету. - Не понял, а зачем ты тогда такую толстую повязку напялил? Солдат мычит что - то невнятное и прячет глаза. Возле меня мгновенно нарисовалась целая группа офицеров ВДС и командирчиков разного уровня. -Доктор, что там у него такого? - проявляют они нездоровый интерес к казалось бы, рядовому случаю. (Потом уже приходит понимание, что заинтересованные были в курсе дела). - А вот это мы сейчас посмотрим , что там у него. - отвечаю я все еще не придавая особого значения своим рефлекторно- автоматическим действиям. Снимаю бинт и вату, а под ними узкая наклейка из лейкопластыря.
-Что там ? - спрашиваю у совсем опешившего бойца. - Царапину заклеили, - невнятно мычит он. Снимаю и эту наклейку. Под ней, действительно, ссадина, с запекшейся кровью длиною до десяти сантиметров и шириною полтора-два сантиметра, а по краям от нее четкий отпечаток парашютной стропы. В судебной медицине, которую я еще совсем недавно немножко изучал, это называется странгуляционная борозда. Видимо, своей мимикой я выдал какую -то реакцию, потому что окружающие офицеры и прапорщики еще больше сдвинулись в кольцо вокруг меня. -Что, это, доктор? - звучали приглушенные вопросы с разных сторон.-Очень похоже на след от петли, - отвечаю я. И обращаюсь к бойцу:- Было?- Да, - полушепотом произносит он. -Когда? - Вчера.- А ну- ка, дайте пройти.
Кольцо расступается. Здесь пока что я за главного. И отвожу солдата в сторонку. - Рассказывай.- Были проблемы в роте. Вот я и хотел повеситься, но меня вовремя сняли из петли.
Меня снова окружили те же страдальцы. Теперь они уже переживали всерьез, в основном, за себя. За суицид в подразделении по головке ведь никого не погладят.
- Так что нам с ним делать ? - с затаенным страхом вопрошают командиры и начальнички. В этот момент я вижу, что с подъехавшего грузовика выскакивает тот, кто должен сегодня здесь дежурить. Доктор Мазминов. Я машу ему рукой и он направляется в мою сторону.- Значит так, кто его командир!? -Я командир роты. - отвечает какой-то плюгавенький капитан с кудряшками из- под шапки и каплей «пота» на конце средних размеров шнобеля. -Ваша фамилия? - Мартенс. - Солдата от прыжков немедленно отстранить и отвезти в медицинский батальон на консультацию к психоневрологу. Понятно? -Так точно, - пропищал капитан.
- Что случилось? - теперь уже меня спрашивает Мазминов. А в это время звучит команда идти на погрузку в самолеты. Я в двух словах ввожу Мишу в курс дела. И особо прошу проследить, чтобы боец не попал в самолет. А сам убегаю к своему парашюту, стоящему одиноко в сторонке. Натягиваю его на себя и последнее, что успеваю заметить краем глаза то, что с суицидника офицеры силой стягивают парашют.
До того, как в девять утра зайти в салон Ила, нужно выйти из казарм в двенадцать ночи. Это такая десантная дурка с ефрейторским зазором. Нужно выморить народ так, чтобы прыжку он радовался, как избавлению. И это будет еще великое счастье, если прыжок состоится в тот же день, когда мы прибыли на аэродром. Чаще всего погода резко меняется и мероприятие отбивают, с переносом на следующий день. Бывает, что и неделями, день за днем мы топчемся, не зависимо от погоды, здесь на аэродроме. И бывает, что в конце концов, прыгнем. Мы за это время успеваем сотню раз проклясть ВДВ, себя, летчиков, ВДС-ников и погоду.
Для чего они нам вообще нужны, эти прыжки? Лично мне, они и даром не нужны, но существуют специально разработанные нормативы и программы. И их, якобы, нужно выполнять, чтобы не терять навыки. Так лейтенантам положено прыгнуть с парашютом, независимо от типа авиации, шесть раз за год. Только после этого год будет засчитан, как год за полтора, а к зарплате добавят двадцать пять процентов. Майору - подполковнику достаточно пяти прыжков, полковнику, генералу и т.д. три - один раз в год. Советский солдат срочной службы при хорошем раскладе прыгает от пяти до пятнадцати раз за два года. И то, если ему это так нравится. Для солдата главное, один раз переступить борт самолета в небе. А дальше, сколько прикажут, столько и будет прыгать.
Среди офицеров и прапорщиков в обиходе поговорка: «Долги зовут в небо». В ней есть определенный смысл. Одного прыжка не добрал в году, и вся твоя предыдущая работа в этом плане коту под хвост. Конечно, за бутылку и более ВДС-ники могут по дружбе записать тебе этих прыжков сколько надо, но для начала нужно прослужить энное количество лет, чтобы обзавестись этими друзьями. А пока что на борт, и жди, взлетим или нет. Если погода поменяется, то мы здесь просто посидим-посидим и назад выйдем по тому же трапу, что и сюда зашли.
Ну, слава Богу, моторы загудели, значит взлетаем. 120 на борту, а если в военное время, то и все 240. Набираем высоту до десяти километров и куда - то летим. Нам знать не обязательно.Летим специально долго, для имитации боевого полета. От воздуха, согретого легкими десантников и теплой одежды, на борту становится тепло. Народ почти весь засыпает. Многие расслабляются до такой степени, что пускают, как младенцы, слюни во сне. Всеобщая умиротворенность, не смотря на постоянный равномерный гул, ведь салон здесь в отличии от пассажирского не герметичный.
Но вот самолет переходит со скорости в 750 на скорость в 180 километров. Весь летательный аппарат начинает жутко вибрировать, появляется не спокойный шум, а настоящий грохот. Так называемые выпускающие, проходят вдоль рядов и проверяют зацепку карабинов за специальные тросики. Звучит рев мощнейшей сирены, и одновременно, открываются боковые дверцы на две стороны, а в хвосте раскрывает свою огромную пасть рампа самолета. Салон мгновенно заполняется морозным воздухом. Возникает непреодолимое желание покинуть этот, только что бывший гостеприимным, салон. И еще неизвестно от чего больше. Толи от мгновенно охватившего тело холода, то ли от рвущего барабанные перепонки, звука сирены.
Толпа мгновенно, вся, по жесту руки выпускающего ВДС-ника вскакивает в вертикальное положение. Борттехники открывают спецшлагбаумы перед воротами. Все это делается очень быстро, площадка приземления не безразмерная, прыгать за ее пределы не желательно. Первый пошел, а за ним мгновенно и все остальные. Проходит менее минуты и на борту остается только экипаж самолета.По сравнению с прыжками с АН-2, здесь совсем другие ощущения. Лично мне, например, с Ила больше нравилось прыгать, чем с кукурузника. Здесь не стоишь в дверном проеме, ожидая, когда выпускающий тебе хлопнет по плечу. С ИЛа, народ высыпается, как патроны из обоймы в автомате.
Вылетаешь, воздушный поток подхватывает в свои мощные объятия, двести метров летишь, как спеленатый ребенок, затем проваливаешься в пустоту, наступает упоение. Больше, конечно, вариантов влететь в стропы товарищу, или тебе кто - то может влететь, но это уже другое дело. Ну, а далее все, как обычно. Сбор на площадке приземления. Кто имеет второй уложенный парашют, стремится любыми путями быстрее добраться на старт, и по возможности, совершить второй прыжок в этот день, но с Илами это редкость. Я вместе с дежурным врачом по площадке приземления - домой. Мне на сегодня хватит.
На второй день, всеми своими фибрами души ощущаю какую - то враждебную по отношению ко мне энергетику. Как в медпункте, так и на территории полка. Оказывается, надо мной нависла угроза неминуемой расправы. Младший врач полка по неизвестной пока причине решил сотворить поклеп, и оговорить солдата из РДО в попытке его, якобы, самоубийства. А солдат, мол, ни сном ни духом не имеет к этому никакого отношения. Мало того, оказывается солдат в тот день даже совершил прыжок. С разрешения «правильного» доктора Мазминова.
Замполиты уже копают где только могут материалы на этого «гнусного» лейтенанта. Служба ВДС поклялась на запасном парашюте, что при всем моем рвении и желании вообще лишит меня права на прыжки, а, соответственно, и на все полагающиеся десантникам льготы. Командир полка и тот кипит и булькает, как дырявый чайник на костре.
Принимаю быстрое и единственно верное решение. Посылаю своего старшину срочной службы в роту десантного обеспечения (сокращенно РДО), чтобы он по-тихому, под любым предлогом привел этого бойца - суицидника в медпункт, что тот и совершает незамедлительно. Я закрываюсь с этим солдатом в кабинете стоматолога. И он, не особо соображая, что происходит вокруг его персоны, пишет на двух страницах чистосердечное признание, где излагает причины и сам процесс совершения суицида. Я его в сопровождении все того же старшины отправляю в роту, а сам иду в отделение не секретного делопроизводства штаба полка и регистрирую эту объяснительную. Только в таком случае она приобретает вес официального документа. Там регистрируют, потому что еще не знают, для чего это мне надо.
После обеда меня в свой кабинет вызывает замполит полка майор Зубов. Так, мол, и так Владимир Кириллович, как же это вы докатились до жизни такой. Зачем вы и для чего выдумали вот этот эпизод с суицидом? В нашем полку такого быть не могло. Может у вас что то с головой? Так у нас есть хорошие врачи в Одесском госпитале, а еще лучшие в Москве.
- Товарищ майор, вы тех врачей приберегите для своей головы. Я понимаю, что для полка это ЧП, но не имею к нему ни малейшего отношения. То, что я этого солдата обнаружил, чистейшая случайность. То, что я его отстранил от прыжка, я сделал для вас же поблажку, чтобы он не повторил попытку. То, что командование полка уломало Мазминова и он разрешил солдату прыжок, это уже отдельный эпизод для прокуратуры. То, что вы хотите вывернуть тулуп шерстью в мою сторону, вам лично тоже зачтется со знаком минус. Мой вам совет, отправьте солдата к психиатру. Выясните причину суицида. Накажите всех виновных. Забудьте обо мне, а я забуду о нашем разговоре. Да, к стати, - дополняю, - объяснительная рядового Н. у меня, зарегистрированная в не секретном делопроизводстве. И не вздумайте теперь копать дальше. В противном случае, все выложу в прокуратуре. Разрешите идти выполнять свои функциональные обязанности?
На майора было жалко смотреть. Он стоял с растерянным видом. Выпученные глаза, смотрели на меня обиженно-виновато. Даже лихо закрученные верх кончики усов, опали вниз, а один кончик уса он нервно покусывал.-Да, Владимир Кириллович, конечно, идите, работайте.
Глухое эхо этого дела тянулось еще несколько дней. Оказывается, майору Хатькову, начальнику службы ВДС, «зарубили» поступление в академию, и он остался в полку, в связи с этим происшествием. Всех его подчиненных подвинули на ступеньку вниз. Командира роты капитана Мартенса сняли с должности. Вся служба, естественно, заточила на меня клыки, но старались их открыто не демонстрировать. Через пару дней я понес сдавать на склад ПДИ инвентарное вещевое имущество. Это так называемая «десантура». Зимняя десантная куртка, брюки и меховые варежки. По дороге до склада одну варежку потерял, выпала в снег. Начальник склада прапорщик Моря, радостно потирая свои лапчонки, - Что вы так радуетесь, товарищ прапорщик? Вот найду ее по дороге обратно и принесу.-Ну, ну. Найдешь ты уже ее лейтенант, как же.
Через пару недель до меня донеслась легенда, запущенная в обиход замполитом на солдатском собрании полка о том, что бедный-несчастный солдат Н., будучи на должности каптенармуса роты, допустил промотание семнадцати пар десантных рукавиц, стоимостью по десять рублей пара. Командир роты наложил на него взыскание, с вычетом денег с солдатской получки. Он стал изгоем роты. Собирал окурки по территории полка, потому что не на что было даже закурить. И вот он от такой жизни решил избавиться. В роте, которая занимается обеспечением всего полка десантным имуществом, он, будучи каптенармусом, нашел только гнилую стропу, и за неимением лучшей, решил вешаться, но бдительный личный состав роты, предупрежденный командиром, выследил самоубийцу и вовремя его освободили от оборвавшейся стропы.
Варежку десантную я, действительно, не нашел. И уже забыл о ней, но расписываясь в денежной ведомости при получении месячного денежного содержания, с удивлением обнаружил, что она в этом месяце почему - то уменьшилась ровно на девять рублей и восемьдесят копеек. - В чем дело? - спрашиваю у кассира.
- А ровно столько стоит пара десантных варежек, - говорит он мне. - Понял, вопросов нет, - отвечаю. Ну да, время все лечит. Через пару недель я уже забыл о происшествии.
***
Дежурство по МПП. В худшие месяцы, когда народ в командировках и на обеспечении боевой подготовки, бывает по семь и более дежурств. Заступать нужно на сутки. Как и любой наряд в Советской армии. Любой фельдшер, медсестра, перед заступлением, как минимум после обеда и до восемнадцати, готовятся к наряду, то есть на службу не приходят. Офицера это не касается. Он железобетонный. В восемнадцать нужно стоять на разводе на плацу. Стоять здесь надо для того, чтобы старший лейтенант (капитан), заступающий в наряд дежурным по части, видел, кто у него будет в течении суток медиком, знал его в лицо.
После этого развода мне нужно, как обычно бежать, и проводить все тот же амбулаторный прием. Затем отрываться от него минимум на полчаса, и бежать в солдатскую столовую контролировать качество приготовления пищи, и санитарное состояние всех цехов пищеблока. Соответственно, если оно неудовлетворительное, то добиться устранения недостатков, и снова проконтролировать. Закончить амбулаторный прием. Оформить всю необходимую документацию. Провести вечернюю поверку больных, и уложить их спать. Если не будет внезапных ночных поступлений больных, то и самому поспать. Утром для больных подъем в семь часов, а у нас уже работа давно к этому времени, потому что нужно принять и обследовать всех водителей, которые выезжают из парка. Выявить и не пропустить в рейс тех, у кого есть какие - либо отклонения от нормы. Снова бегом в солдатскую столовую, а затем для меня все та же рутинная работа в течении дня. Плюс контроль столовой в обед.
Перед вечерним разводом нужно проверить состояние здоровья личного состава, заступающего в караул и в наряд по солдатской столовой. Там тоже необходимо проследить, чтобы больной человек не попал на сутки напряженной службы. А столовую еще и оградить от бактерионосителей. Вот и сегодня у меня на приеме около семидесяти человек.
Дежурю дальше. Более- менее прошел обед для личного состава. Приготовление и питание в те годы происходило в старой, пятидесятых годов постройки, столовой. Для тысячи восемьсот человек, это был крайне неподходящий объект. Даже исходя из того, что питание происходило в несколько смен, потому что обеденный зал с трудом умещал только треть личного состава. А это значит, что в процессе приема пищи нужно было в ускоренном темпе перемывать горы посуды. При недостатке воды вообще, и посудомоющих средств в частности.
Это тоже был один из основных моментов в передаче кишечных заболеваний среди личного состава. И при всем стремлении и желании медицинской службы хоть как - то препятствовать процессу заражения, это удавалось с большим трудом. Да и все подсобные помещения находились в удручающем состоянии. При наличии картофелечисток и посудомоющей машины, они реально работали на два-три процента от необходимого. Полы были покрыты толстым слоем жира, и по ним было опасно передвигаться, постоянно рискуя упасть и ушибиться. Вентиляция и достаточное освещение при мне не работали никогда. Темнота и постоянные клубы пара, шум и гам, создавали здесь атмосферу преисподней.
На мое замечание о грязи в зале для приема пищи, замполит батальона капитан Козыро, от подчиненного подразделения которого сегодня работает личный состав в столовой, реагирует своеобразно. Тут же вызывает рабочих по залу, а это четыре человека, и отдает команду : « Упор лежа принять!». Бойцы, в засаленных, грязных десантных комбинезонах, мгновенно выполняют команду. Падают кистями рук на этот, покрытый толстым слоем грязи и жира пол, и под команду своего любимого наставника, начинают отжиматься. Это прожженный замполюга демонстрирует мне, что он, якобы, наказывает подчиненных за нерадивость. Я должен типа порадоваться этой экзекуции, потому что после такого наказания бойцы с утроенной энергией кинутся размазывать половыми тряпками грязь по столам, и наоборот.
А горячей воды, как не было, так и нет. Моющих средств нет, потому что начальник столовой вместе с начальником продовольственной службы давно их продали в соседнюю Молдавию. Или теткам по окрестным селам. Картофельное пюре жидкое и черное. Черное, потому что картошка не дочищенная, и не вымытая. Жидкое, потому что часть картошки сворована, часть не успели дочистить, и выбросили на помойку. Недостаток компенсировали водой, мукой и чем попало. Пережаренная рыба воняет на всю округу. Кушайте, товарищи гвардейцы, и не жалуйтесь.
***
...Через пару дней моя очередь обеспечивать прыжки всей дивизии с Илов на площадке приземления. Если с «кукурузников» своей дивизионной эскадрильи личный состав может совершать прыжки в любой подходящий момент, по решению комдива, то с более крупной транспортной авиации, уже только с позволения высоко расположенных штабов. В такие дни на наш Болградский аэродром съезжается практически весь, не задействованный по службе личный состав дивизии.
Личный состав нашего медпункта в делах обеспечения чего - либо давно натаскан. И без лишних слов, быстро загружают в «санитарку» все необходимое. А это носилки, различные шины, врачебную сумку для оказания неотложной помощи на выезде. Я только отдельно получаю в аптеке коробочку с наркотическими обезболивающими средствами, под роспись, за каждую ампулу. Как всегда выезжаем с огромным «ефрейторским» зазором, в шесть утра. Хотя непосредственная выброска десанта никогда раньше десяти не начнется.
Кроме нас туда едет еще целая бригада офицеров, прапорщиков и солдат от РДО и ВДС. Они со своим транспортом. Это специальные фургоны для погрузки уже использованных на сегодня куполов-парашютов. Специальная трибуна на колесах для руководителя прыжков. И много еще чего-всякого. Я в своей машине занимаю место на крайнем левом фланге этих спецов. Возле трибуны шевелится длинная полосатая «кишка» на высоком шесте. Она указывает направление ветра по всему полю, пардон, по всей ПП. На площадке приземления расставлены бойцы в шахматном порядке. В их задачу входит ловить купола тех, кого будет ветром тащить по полю. А еще у них имеются при себе столы, на которые, если возникнет необходимость, надо будет ловить тех у кого, не раскрылся парашют. Это такие длинные, авизентовые полотнища, на которых укладывают купола парашютов. Или же круглые, которые все видели по крайней мере в кино, на которые пожарники ловят тех, кто спасаясь, прыгает из окон при пожаре. Правда, за всю службу я ни разу не слышал, тем более не видел, чтобы на них кого-то поймали, падающего с километровой высоты.
Все, все застыли в ожидании появления самолетов. На трибуне стоит огромный специальный бинокль на подставке. Если в него смотреть, то десантники отделяющиеся от самолета видны, как будто в десяти метрах от тебя. Дежурные офицеры в нем могут своевременно заметить, если у кого-то из выпрыгивающих, возникает нештатная ситуация, и своевременно подать команду на попытку спасти человека. Наконец, звучит команда:- Летят! Приготовиться всем.
Посреди площадки зажигают дымные костры, чтобы летящие на раскрытых куполах десантники могли по направлению дыма сориентироваться по ветру для правильного приземления.
...В чистом, морозном воздухе, не смотря на гул самолетов, а особенно если они уже отлетят , очень хорошо слышно каждое слово оброненное десантником. А ронять там есть, и слова и кроме слов.В воздушной массе стоит сплошной русский мат. Он более доступен уху не изощренному любезностями.-Тяни левую! Таку твою…-Тяни правую. И твою не минать…
Это идет разговор между парашютистами о том, чтобы не случилось схождения куполов. А они при такой массе народа в воздухе, на каждом «шагу». Кроме десантников в воздухе летят сапоги, слетевшие с ног. Они вращаются, как пропеллеры, горизонтально к земле. Кроме них, на подобие чаек, плавно помахивая концами, парят портянки, как маленькие кубические шары приземляются сумки под парашюты . Черными клубочками несутся к земле зимние шапки. Их никогда не видно, но зато если попадет по голове или туловищу, то очень чувствительно прилетают парашютные кольца. Их десантники иногда забывают после рывка повесить куда надо.
Ветер многих таскает по земле, у кого купол не погас при приземлении. За ними бегают солдаты из команды помогающих потушить купола. Многие опытные парашютисты стремятся приземлиться как можно ближе к трибуне, чтобы не тащить потом купол на спине. А еще за умелые действия в воздухе, с рук командира дивизии, или и более вышестоящего командования, которое может присутствовать здесь в этот день, можно получить и именные часы с дарственной надписью.
А я если успею, тут же запрыгиваю в кузов отъезжающей грузовой машины, на «старт». Возможно, что еще успею сегодня совершить прыжок. И я, действительно, успеваю. Правда, у меня нет сегодня своего уложенного парашюта, и я хватаю в попыхах купол своего кореша, нашего полкового стоматолога Вовы Науменко. А это категорически запрещено. По - быстрому натягиваю его на свой стройный силуэт. Нужно успеть пройти все этапы проверки. А самолет крайний уже под парами. Все торопятся и подгоняют. Именно, на это я и рассчитываю, потому что на каждый парашют есть паспорт, и там указано, кто его владелец, если меня разоблачат, то не только не пустят на борт, а еще и взыскание наложат. Особенно с учетом того, что с некоторых пор я числюсь у ВДС-ников в «закадычных» друзьях.
Но ничего, все успеваю..Все как обычно, я покидаю борт самолета под рев сирены и шум моторов. Правда, передо мною что - то было необычно в том, что несколько бойцов, перед тем как метнуться в открытую дверь, совершили какие-то мгновенные действия, прихватив кое-что с собою. Посредине салона, впритык с кабиной пилотов, стоит кресло борттехника. На его спинке висит добротная меховая летная куртка, а рядом такие же унты. Так вот, один боец метнулся на выход с курткой, а второй с унтами. Борттехник не успел даже глазом моргнуть.
Но когда я вывалился вслед за ними и попал в жесткий воздушный поток, у меня почему - то посыпались звезды и искры из глаз. В голове помутнело, и раздалась резкая боль в паху. Только когда раскрылся купол парашюта, я понял в чем дело. Мой зубной коллега по фигуре был колобкообразным. И вся подвесная система, соответственно, была подогнана под него. Я же в спешке не обратил внимания на болтающиеся на мне ремни и карабины. Вот они - то в динамическом полете, под натяжкой стабилизации, и дали знать, как хапать чужие купола. Удар, в основном, пришелся по придаткам.На все про все ушло чуть больше часа. И я снова приступил к исполнению своих обязанностей.
Уезжаем в полк. Амбулаторный прием в семнадцать часов с меня никто не снимал.