Парунов (Шустер) Александр Владимирович. Инженер-энергетик. Начальник Вычислительного центра. ч.1
36 лет проработал в Киевском ПО им. Королёва на руководящих должностях.
"С основанием завода планировалось решить задачу обеспечения метрологии летательных аппаратов радиоизмерительной аппаратурой в диапазоне до 40 ГГц. Завод занялся разработкой и серийным выпуском радиоизмерительных приборов общепромышленного и специального назначения и довольно быстро стал одним из ведущих производителей и крупнейшим предприятием в структуре Министерства промышленности средств связи. К 1974 г. производственная номенклатура Радиоприбора насчитывала 149 позиций: приборы регистрации ионизирующих излучений, фазочувствительные вольтметры, частотомеры, СВЧ-генераторы, синтезаторы частоты, измерители нелинейных искажений, анализаторы спектра, стандарты частоты и времени и т.д.
Товары народного потребления: приемники Меридиан, стереоусилители Одиссей. Также завод выпускал большой выбор приборов для службы единого времени и эталонных частот, системы числового программного управления, которым оснащались фрезерный и токарные станки."
"...дедушка в 1899 году в свои 17 лет уже был чешским эмигрантом, жил в рабочем районе Киева - Шулявке, сменил свое римско-католическое вероисповедание на православное, а заодно сменил имя Вацлава на Александр. Кто бы мне мог сейчас объяснить мотивы этих его почти авантюрных поступков?
..он попал в Украину двухлетним младенцем. Это было время, когда власти Австро-Венгерской империи начали особенно притеснять чехов за их свободолюбивые помыслы. Именно тогда в результате массовой эмиграции чехов в Россию образовались целые чешские поселения в Украине: на Волыни, в Закарпатье, в Житомирской области. В частности, близь Житомира образовался чешский поселок Крошня, в котором осели близкие моего дедушки.
...Его вся дальнейшая жизнь была связана с производством. В конце 1800-х годов на территории современного Киевского завода «Большевик», то есть, на Шулявке, начал работать «Киевский машиностроительный и котельный завод Гретера, Криванека и Ко», который выпускал чугунную арматуру, кровати, скобы, болты, а позднее - оборудование для сахарных и пивоваренных заводов. Создатели завода, Гретер и Криванек, были чехами, поэтому, естественно, зная характер своих соотечественников, отдавали им предпочтение при наборе. На территории вблизи завода (на Шулявке) для работников завода строились в большом количестве одноэтажные дома дачного типа с приусадебными земельными участками. Старший брат дедушки Франц, уже к тому времени женатый, и мой дедушка приехали из Крошни в Киев, устроились на завод «Гретер и Криванек» и получили такое семейное жилье...
Источник
http://lifekiev.com/author/scarlett80/
...мой отец, и тетя Мария прекрасно говорили по-чешски, откуда нетрудно сделать заключение, что их мать Мария Карловна и сестры Сушка были чешками. Отсюда и их австрийское подданство, такое же, как и у моего дедушки-чеха со стороны моей матери.
...Управлению юго-западной железной дороги (ЮЗЖД) приглянулась наша улица, на которой, с их точки зрения, в центре города нерационально использовалась государственная земля: стоят подряд четыре одноэтажных дома, т.е. №5, №7, наш №9 и № 11. В 1953 году городские власти дали согласие железной дороге на переселение жителей, на снос этих домов и постройку на их месте трёх шестиэтажек. Трудно себе представить нашу трагедию, трагедию людей, которых лишают своего дома, прекрасного сада, которые не просто здесь жили, но постоянно вкладывали свой труд в благоустройство усадьбы в самом широком смысле этого слова. Теперь всё это подлежало уничтожению.
Дедушке выплатили какую-то мизерную страховку и предоставили нашим трем семьям, т.е. Павлисам, Шустерам и Стадниковым, жилье в доме №13 по улице Репина (теперь Терещенковская), в квартире №-41. Этот огромный серый семиэтажный дом фигурирует на всех открытках с памятником Т.Г.Шевченко, поскольку стоит прямо за его спиной, напротив главного корпуса Киевского Государственного университета. Почему-то дом этот до сих пор является ведомственным и принадлежит железной дороге. Жилье нам было выделено потрясающее во всех отношениях. Это была трехкомнатная квартира, в которой одну комнату 16 кв. м уже занимала семья из двух пожилых людей. Помню, фамилия их была Жуковы. Вторая комната 30 кв.м была проходной, поэтому за счет сокращения площади этой комнаты поставили перегородку из сухой штукатурки и врезали дверь, чтобы создать коридор в следующую комнату. В следующей комнате пробили напротив вновь созданного коридора новую дверь. Коридор получился ужасно длинный и темный.
После окончания этой грандиозной стройки в отгороженную комнату, площадь которой сократилась до 25 кв. м, должны были въехать бабушка, дедушка, мой отец, мама и я. Это вместо трех комнат по прежнему месту жительства. В последнюю длинную узкую комнату площадью 18 кв. м должна была въехать семья моей тёти с двумя детьми. Ранее в нашем доме они занимали две комнаты. На все четыре семьи (11 человек жильцов) в семиметровой кухоньке стояла одна трёхконфорочная газовая плита. Но и это еще не всё. Квартира располагалась на первом этаже. В предназначавшейся нам большой комнате единственное окно было в самом углу комнаты, рядом с расположенной под углом стеной здания. Поэтому почти половина комнаты была лишена дневного света. Окно выходило на узкий заасфальтированный двор, и вид из окна был на высокую кирпичную стену, за которой располагалась усадьба Патриарха Киевского и всея Руси Филарета. Что касалось комнаты, в которой должны были поселиться родители моего двоюродного брата, то два узких, похожие на бойницы очень глубоких окна в этой комнате выходили прямо в семиэтажный кирпичный колодец, который образовывали стены этого шедевра дореволюционной архитектуры. В комнате было настолько темно, что должен был постоянно гореть электрический свет.
Все протесты, обращения в суд не возымели никакого действия, а над нашими головами в нашем доме на Никольско-Ботанической самым наглым образом уже разобрали крышу. Рядом с нашим домом впритык уже стояла готовая коробка вновь возведенного пятиэтажного здания. К дому подогнали два грузовика и выдворили нас на новое место жительства. Думаю, этот произвол отобрал у моих родных не один год жизни. В доме осталась часть мебели, большая часть старинных журналов, книг, масса дедушкиного инструмента, прочих вещей. Дело было зимой, и в нашем погребе остался большой запас овощей. А по новому месту жительства начали выстраиваться очереди в туалет, в ванную комнату, к единственной плите. Жизнь моих родных совершила крутой поворот - кончился двадцатилетний период семейной благодати, началась жизнь в советской коммуналке.
***
...Берегово, как и во всем Закарпатье ощущался острый дефицит электроэнергии. Крупная электростанция была только в Ужгороде. Более удаленные от Ужгорода города Закарпатья, такие, как Хуст, Рахово снабжались электроэнергией от передвижных дизельных электростанций. Все электростанции принадлежали Ужгородскому Энергокомбинату, который в свою очередь подчинялся Главэнерго Министерства коммунального хозяйства УССР. Отсюда понятно, что электроэнергия должна была поставляться в первую очередь населению. Шло строительство Теребля-Рикской ГЭС на слиянии закарпатских рек Теребли и Рики, но сдача в эксплуатацию затягивалась из-за нехватки средств у небогатого министерства.
Предприятия Берегово ощущали свою полную зависимость от нашей электросети и, естественно, обращались с просьбой не отключать их в вечерний пик нагрузки, слёзно просили разрешения на подключение хотя бы одного дополнительного электродвигателя или любой иной электроустановки. Во всем этом я убедился при общении с руководством многих предприятий города. Чтобы как-то привлечь нас, работников сети, на свою сторону, нас приглашали в гости на предприятия. Примерно таким путем я, сопровождая Бондаренко, попал на экскурсию в Береговские винные погреба. Тогда-то я понял, что Берегово - это центр закарпатского виноделия. Погреба - это целый подземный город, весь уставленный огромными бочками, в которых выдерживаются вина и коньяки.
Что мы там только не дегустировали: натуральные вина «Береговское» и «Изабелла», крепленое марочное вино «Троянда Закарпаття», портвейны, замечательный коньяк «Карпаты» и коньяки с разным количеством звездочек. Большинство береговских вин выставлялись на международных выставках и завоёвывали медали, о чем можно было судить по красочным этикеткам с изображением этих наград. Атмосфера погреба располагала к неограниченным пробам, так как голова была абсолютно трезвой, а ноги безоговорочно повиновались их владельцу. Но стоило мне выйти на свежий воздух, и я впервые в жизни отключился. Как рассказала жена, привезли меня домой на какой-то пожарной машине и, учитывая мои габариты, еле доставили до постели. Но, как видите, впечатление от виденного в памяти не стерлось.
Ещё на меня незабываемое впечатление произвел праздник завершения сбора винограда, который праздновали в Берегово ежегодно в конце сентября - начале октября. Город Берегово расположен в долине, со всех сторон окруженной горами. Южные склоны гор все сплошь засажены виноградниками. Выращивается виноград разных сортов, но в основном это сортовой виноград для производства марочных высокосортных вин. И вот в один из поздних субботних вечеров за городом собирается почти полгорода отметить завершение нелегкого труда. Разжигается множество костров, стоят бочки с молодым сухим вином. Интересно, что местные венгры почти не пьют водку и совсем не признают крепленые вина. Насколько я раньше уважал марочные портвейны, мускатные вина, настолько я там стал приверженцем столовых вин и остался таковым до сих пор. Какая ещё особенность этого праздника - над кострами топят куски свиного сала, и этот жир ложится толстым горячим слоем на подставленные краюхи свежеиспеченного черного хлеба. Народ пьет вино мелкими глотками, смакуя, и закусывает таким вот оригинальным способом. И благодаря такой закуске не пьянеет. Среди местных венгров много цыган, возможно, поэтому главными музыкальными инструментами неизменно выступали скрипка и бубен. Под их аккомпанемент то у одного, то у другого костра раздавались голоса поющих хором мелодичные протяжные венгерские народные песни. Захватывающая атмосфера веселья, радости, душевного подъема.
Если с работой дела у меня складывались довольно благополучно, то отсутствие собственного жилья очень тяготило. Серьезной проблемой в Берегово оказалось трудоустройство жены. На весь город была одна только музыкальная школа, в которой не было и не предвиделось вакансий по классу фортепиано. Эля затосковала и запросилась поехать в Киев к родным. Остаться одному мне совсем не улыбалось. Поэтому я воспользовался представившейся возможностью перевестись в декабре 1954 года в Ужгород на электростанцию старшим мастером электроцеха. А главное нам предоставили место в семейном общежитии. Вскоре жена устроилась в Ужгороде на работу по специальности.
Работа у меня в Ужгороде была очень интересной. Участвовал в проведении капитального ремонта мощной электротурбины, получил право допуска на высоковольтную подстанцию, где проводились сложные переключения, был включён в инициативную группу по разработке схем автоматизации процессов управления электростанцией.
****
...Дальнейшие события развивались, как в сказке, на удивительных встречах и совпадениях. Соскучившись по Киеву за год отсутствия, мы прогуливались по городу и встретили моих однокурсников из смежной группы Бориса Островского и Ядвигу, фамилию которой я уже успел позабыть. Оказывается, они недавно поженились, живут у Ядвиги, пригласили в гости. В ближайшую субботу, прихватив бутылку шампанского, мы явились к молодожёнам. Отец Ядвиги, знакомясь со мной, назвал свою фамилию - Шуркевич. Я мучительно пытался вспомнить, где я в последнее время сталкивался с этой фамилией. Не прошло и получаса, как всё стало на свои места. Отец Ядвиги работал начальником Главэнерго Министерства коммунального хозяйства УССР, куда входил Ужгородский энергокомбинат. За его подписью приходили в Ужгород все приказы, со многими из которых меня по долгу службы знакомило руководство комбината. Не вдаваясь в излишние подробности, скажу лишь, что в результате этой встречи в Ужгород я уже не вернулся. С 1 сентября 1955 года я согласно приказу, подписанному начальником Главка тов. Шуркевичем был переведен в Киев на вакантную должность инженера-диспетчера планово-производственного отдела Главэнерго МКХ УССР.
...В начале 1956 года мой тесть после долгих раздумий всё же принял предложение занять должность главного инженера строящегося закрытого предприятия. Поздними вечерами, приходя с работы, он скупо рассказывал об этой стройке, но из его слов можно было понять, что предприятие будет очень большим и интересного профиля. Директором был Матвей Зиновьевич Котляревский, бывший директор и создатель киевского завода «Точэлектроприбор», эвакуировавший его в начале войны в г. Омск. После окончания войны и возвращения завода в Киев он, будучи человеком необузданной энергии, вышел с предложением о строительстве нового завода по профилю радиоизмерительной аппаратуры.
Строительство началось в 1954 году в районе тогдашней окраины Киева, которая называлась хутор Отрадный. Стройка развернулась на площадке, отведенной между заводом «Реле и автоматики» и заводом им. Лепсе, выпускающим детали и узлы для сельхозтехники.
В один из вечеров я поинтересовался у Евгения Фёдоровича не найдётся ли на развернувшейся стройке работа и для меня. Через какое-то время я получил от него положительный ответ. Приказом по строящемуся предприятию п\я А-7786 я был назначен с 1 ноября 1956 года старшим инженером отдела главного энергетика (ОГЭ). До этого мне довелось познакомиться не только с начальником отдела кадров, но и с работниками 1-го (секретного) отдела, пришлось заполнить подробнейшую автобиографию и ответить на добрых три десятка вопросов специальной анкеты, в том числе чем занимался до революции, проживал ли на оккупированной территории, и кто мои родственники во втором и даже третьем поколении. В ответах я напрямую нигде не врал, но и не дал повода для дальнейших излишних уточнений.
Заводом моё новое место работы можно было назвать с большой натяжкой. На довольно большой территории было построено трёхэтажное здание заводоуправления, несколько небольших одноэтажных цехов и частично задействована заводская котельная. Вся территория была огорожена деревянным забором. За забором через дорогу летом колосились поля пшеницы и давали плоды сады огромного подсобного хозяйства ЦК КПУ. Никакого бульвара Ивана Лепсе и улицы Героев Севастополя еще и в помине не было. Тогда только начинали закладывать фундаменты будущего жилого массива Никольской Борщаговки, а плана застройки массива Южная Борщаговка ещё даже, наверное, не разработали.
В район завода никакой городской транспорт ещё не ходил. Приходилось ехать на трамвае по Брест-Литовскому шоссе до железнодорожного пересечения (сейчас здесь начинается ул. Дегтяревская, бывшая ул. Пархоменко), а дальше идти влево по полю полкилометра пешком до проходной завода.
К моему приходу на заводе начали работать несколько небольших вспомогательных цехов: ремонтно-механический, инструментальный, деревообделочный и гальванопокрытий. Никакой готовой продукции завод ещё не выпускал. Все цехи работали на изготовление нестандартного оборудования и конструкций по заявкам строителей. Строила завод крупная подрядная строительная организация, заключившая договор с целым рядом субподрядных специализированных монтажных организаций. Финансировало строительство союзное Министерство радиопромышленности, которое в то время возглавлял министр Валерий Дмитриевич Калмыков.
Главным энергетиком завода был Валентин Арсентьевич Згурский. Тот самый Згурский, который спустя 23 года стал мэром столицы Украины. На заводе в то время его избрали неосвобожденным секретарём парткома строящегося предприятия. На его плечах лежало огромное количество всевозможных согласований по вопросам строительства завода с ЦК КПСС, ЦК КПУ, горкомом и райкомом партии. По этой причине на заводе он бывал лишь наскоками, спрашивал у меня, как дела, и снова надолго исчезал. В силу сложившихся таким образом обстоятельств все вопросы, возникавшие по ходу строительства, легли на мои плечи.
А вопросов было море. Нужно было принимать техническую документацию от проектных институтов по электромонтажным работам, по сантехническим работам, по вентиляции, по оборудованию котельной, комплектовать эту документацию для передачи монтажным организациям. Зачастую при проверке полученная мною документация оказывалась некомплектной, приходилось вызывать представителей института, предъявлять претензии. При производстве электромонтажных и сантехнических работ возникала масса нестыковок с проектной документацией, приходилось в отсутствие Згурского самому на месте принимать ответственные решения, чтобы не приостанавливать надолго ход работ. Я бесконечно благодарен Валентину Арсентьевичу за оказанное тогда мне доверие, так как предоставленная им мне самостоятельность при решении широкого круга вопросов стала для меня неоценимой школой настоящего производственника и дала мне закалку на всю мою последующую трудовую деятельность.
Моя работа в отделе главного энергетика требовала тесного взаимоотношения с отделом капитального строительства (ОКС) и отделом главного механика (ОГМ). Начальником ОКС′а был Петр Иванович Дымковец. Это был настолько интересный человек, что запомнился мне на всю жизнь. Было ему около пятидесяти. Выше среднего роста, полный, с заметным брюшком, с большой, круглой, почти лысой головой. Говорил он басом, казалось, тихо говорить он вообще не умеет. Когда он смеялся, от его хохота дрожали стены. Не знаю, сколько нужно было водки, чтобы свалить его с ног. От него всегда пахло спиртным, но пьяным он никогда не выглядел. Все подрядчики и субподрядчики боялись его и одновременно уважали. Когда в конце месяца они несли ему на подпись процентовки, у меня было впечатление, что у них дрожат коленки. Да, у этого человека было чему поучиться! По своей нахрапистости, умению убедить сомневающегося в его правоте, даже если он был заведомо неправ, не было ему равных. Но я сто раз погрешил бы против истины, если бы поставил под сомнение его грамотность, как строителя - он фактически построил завод. И какой завод!
Наконец, несколько слов о моём непосредственном шефе. Згурского я знал ещё по учебе в КПИ, хотя лично знаком с ним тогда не был. Он заканчивал учёбу по специальности электрика на ускоренном горном факультете и был избран председателем профкома института. Мужчина он был видный - около 30 лет, высокого роста, с густыми черными волосами, ложащимися на голове крупными волнами, с одной седой прядью с левой стороны, которая делала его внешность особенно привлекательной. Его характер отличался широтой взгляда, дальновидностью, умением находить контакты с нужными людьми. Во всех вопросах, которыми ему доводилось заниматься, его никогда нельзя было упрекнуть в некомпетентности. Мне работалось с ним легко и интересно.
Завод, на котором я работал и который уже получил официальное открытое название «Радиоприбор», рос, как на дрожжах. Строились трёх-, и четырёхэтажные производственные корпуса. Прибывало всё новое производственное оборудование: токарные, револьверные, фрезерные, шлифовальные станки. Многие станки были импортные, с программным управлением, полученные из Германии по репарации. Они требовали особого внимания при подключении. Вокруг завода появился высокий кирпичный забор. Недалеко от завода, на свободной площадке по ул. Гарматной, 20, развернулось строительство четырёхэтажного заводского общежития.
В заводском здании, в котором я трудился, разместилось также вновь созданное СКБ (специальное конструкторское бюро) радиоизмерительной аппаратуры. Насколько я помню, одним из первых разработанных в СКБ приборов был ИНИ-1, измеритель нелинейных искажений. Он стал первым прибором, который с 1958 года начал серийно выпускать завод в первом (в полном смысле этого слова) сборочном цехе, цехе под знаменательным номером «1».
Поскольку я работал с сотрудниками СКБ не только в одном здании, но и на одном этаже, то избежать с ними общения, естественно, было невозможно. Тем более, что трудились там молодые ребята и девчата, в основном выпускники киевских вузов - университета и КПИ. Устраивались совместные празднования дней рождения, проводились застолья, как говорится, по поводу и без повода. Благо до антиалкогольной кампании Горбачёва было ещё очень-очень далеко...
1 марта 1958 года приказом по заводу «Радиоприбор» я был назначен начальником энергоцеха. Конечно, рекомендовал меня на эту ответственную должность главный энергетик Згурский, которому цех был непосредственно подчинён. У нас состоялась предварительная беседа, в которой он сослался на мои деловые качества и категорически отверг мои предположения о протекции со стороны главного инженера. Цех под номером 23, в котором работало свыше 100 человек, был, конечно, не подарок. Это было средоточие жизнеобеспечения предприятия по нескольким важнейшим направлениям, да ещё в условиях непрерывного наращивания его мощностей. Для полноты картины придётся кратко остановиться на этих направлениях.
Самым многочисленным участком был участок электромонтажный, поскольку приходилось постоянно оказывать помощь строителям при подключении станков, выполнять срочные работы при перепланировках, когда в интересах производства принимались решения об отклонениях от устаревшей проектной техдокументации. Небольшим по численности, но очень важным участком был участок перемотки и восстановления электромоторов. Здесь работало всего пять человек, но это были асы, которые умудрялись ремонтировать импортные электродвигатели нашими отечественными, далеко не лучшими обмоточными проводами.
На заводе к тому времени уже работала высоковольтная подстанция, строились ещё две. Обслуживать их имели право лишь специально обученные электрики-высоковольтники, получившие допуск к работе в соответствующей службе Киевэнерго. На подстанции осуществлялось дежурство двух человек в три смены, поддерживалась идеальная чистота, регулярно проводились профилактические работы. Подчинялись работники подстанции непосредственно начальнику цеха. В составе цеха работала лаборатория контрольно-измерительных приборов (КИП). В обязанности её работников входило следить за окончанием срока последней поверки электроизмерительных приборов (электросчётчиков, амперметров, вольтметров, трансформаторов, реле, датчиков и т.д.), теплоизмерительных приборов (манометров, термометров), приборов-самописцев, своевременно производить их замену из обменного фонда, осуществлять их текущий ремонт, сдавать на госповерку.
Мне, как начальнику цеха, подчинялась также заводская котельная. Работало два огромных котла на природном газе. Котельная снабжала завод горячей водой и паром для технологических нужд, в зимний период - обеспечивала отопление производственных и административных зданий. При понижении давления газа, особенно часто это происходило в зимнее время, приходилось оперативно перестраивать работу газовых форсунок котлов на использование резервного топлива - мазута. Естественно, котельная работала круглосуточно, в три смены по утверждаемым мною графикам дежурства когегаров. Кроме того, при котельной работала лаборатория химводоочистки, обеспечивавшая предотвращение образования вредных осадков в трубопроводах и в самих котлах. В котлах поддерживалось высокое давление, поэтому весь персонал, включая и меня, должен был периодически сдавать экзамены представителям очень серьёзной контролирующей организации - Госкотлонадзора.
Ещё в моем ведении был сантехнический участок. Этот участок, пожалуй, доставлял мне больше всего хлопот, несмотря на то, что руководил им старый зубр-сантехник Павел Михайлович Заёма. Он отвечал за все заводские краны, за все вентили и водяные задвижки, за все трубопроводы горячей и холодной воды, за всю канализационную систему, за заводские ливнестоки. Этот участок отвечал также за подачу сжатого воздуха для технологических нужд, поэтому существовала компрессорная станция с четырьмя мощными компрессорами, которые поддерживали постоянное давление в ресиверах - больших резервуарах цилиндрической формы, откуда сжатый воздух поступал в специальные трубопроводы, разветвлённые по всем заводским корпусам.
И, наконец, последним участком, входившим в состав энергоцеха, был вентиляционный участок. На этом участке жестянщики изготавливали из листов оцинкованного железа воздуховоды, монтировали их в цехах по эскизам, которые составлял инженер по вентустановкам ОГЭ, устанавливали на постаментах или кронштейнах вентиляторы и стыковали их с системой воздуховодов. На заводе практически не было ни одного производственного помещения, где не был бы задействован принудительный приток воздуха и вытяжка в соответствии с необходимой по расчету кратностью воздухообмена. Особенно серьёзную работу приходилось выполнять рабочим участка в сборочном цехе, где ответвления вытяжной вентиляции следовало подвести к каждому рабочему месту сборочного конвейера, чтобы обеспечить отсос вредных газов, образующихся при пайке проводников монтажных схем приборов.
Не считаю необходимым излагать тут подробно всех нюансов, но, думаю, нетрудно понять, что все перечисленные участки моего цеха были взаимно технологически связаны между собой. Поэтому по понедельникам после заводской планёрки у директора или главного инженера завода я собирал всех мастеров участков и доводил до них оперативные задания, которые им следовало выполнить помимо месячных плановых заданий и планово-предупредительных ремонтов. В конце рабочего дня все мастера обязаны были отчитаться о выполнении поставленных задач, а при невыполнении - организовывать работу во вторую смену или даже круглосуточно при ликвидации аварий.
Мне было 25, я был здоров, как бык, у меня было море энергии и желания работать. Меня никогда не покидало чувство юмора. Я быстро нашел общий язык со всеми начальниками цехов, несмотря на то, что самый молодой среди них был старше меня лет этак на 25. По понедельникам я вместе со всеми сидел на планёрке в кабинете директора и слушал, какое краткосрочное или долгосрочное задание каждому из нас, руководителей, придумал за воскресенье Матвей Зиновьевич (напомню, что для перехода на пятидневную рабочую неделю нужно было прожить ещё почти 10 лет). Исходя из специфики ввереного мне цеха моя фамилия звучала на планерке по несколько раз, поскольку наш директор ужасно любил перепланировки, которые в лучшем для меня случае требовали только срочных электромонтажных работ. В худшем случае - это были еще сварочные работы по переносу трубопроводов отопления, водоснабжения, сжатого воздуха и вентиляционных воздуховодов. А ещё мне постоянно приходилось оказывать помощь строителям.
Поскольку завод начал выпускать продукцию и одновременно продолжал строиться, то планёрки эти затягивались иногда на два, а то и на три часа. Сидели мы на обычных стульях в три-четыре ряда, они выносились из кабинета после окончания планёрки. Передо мной сидел начальник деревообделочного цеха, цеха №24, Михаил Илларионович Меркулов. Мой молодой организм требовал разрядки. Я тихонько нагибался и лёгонько тянул за конец шнурка его ботинка. Шнурки развязывались, не потревожив их хозяина. Дальше не составляло большого труда обвязать их вокруг ножки стула. По окончании планерки картина волочащегося за Меркуловым стула вызывала всеобщий восторг уставших начальников цехов и отделов. Михаил Илларионович в свои без малого 60 лет не лишён был тоже чувства юмора и зла на меня не таил.
Вообще нужно отдать должное директору Котляревскому - кадры он подбирать умел. Вспоминая сейчас тогдашних моих соратников, приходишь к выводу, что каждый из них был, что называется, личностью. Они были одновременно специалистами высокого класса, прекрасными организаторами и замечательными воспитателями своих коллективов.
Завод продолжал строиться, набирая темпы развития: в новом корпусе начал готовиться к пуску новый цех, цех №-2, по выпуску дозиметрической аппаратуры. Для предстоящей градуировки дозиметров в специальной цельнобетонной пристройке к заводскому корпусу должна была быть оборудована так называемая Испытательная станция. Суть её работы заключалась в следующем: в особой камере в глубоком бетонном колодце в специальном патроне хранился источник радиационного излучения. Таких камер с колодцами было подготовлено четыре. По команде извне камеры автоматическое устройство должно было поднять источник из колодца и затем приближать или удалять его от установленного на стенде дозиметрического прибора, сигнализируя при этом величину дозы его облучения. Не буду вдаваться в дальнейшие технические подробности. Скажу лишь, что это весьма сложное и небезопасное устройство руководство завода поручило изготовить моему цеху.
Мне предстояло возглавить группу электриков и вылететь с ними в Минск на закрытое предприятие (естественно, почтовый ящик) нашего профиля, на котором уже была задействована подобная испытательная станция. И тут появились трудности, характерные для того времени. Для того, чтобы попасть на минское предприятие все наши ребята должны были иметь при себе так называемый «допуск по форме №-2». Ни у одного из членов моей бригады такого допуска к работе с секретными документами не было. А допуска по форме №-3, который имел право оформить 1-й отдел нашего завода, оказалось недостаточно. Форму же №-2 оформляло 1-ое Управление нашего министерства в Москве, куда надлежало спецегерской почтой отправить наши документы. Проверка претендентов на форму №-2 длилась около 3-х месяцев - проверяли всех родственников до третьего колена.
Что было делать? Срывались все сроки запуска цеха, продукция которого предназначалась Советской Армии. Директора нашего и минского предприятий оказались бессильны перед властью руководства 1-го отдела Минского завода. Решение было найдено лишь после вмешательства тогдашнего министра радиопромышленности Калмыкова. Нашу группу командировочных сократили до трёх человек, и возглавил её работник нашего 1-го отдела. Одновременно в Москву отправили наши документы на оформление допусков.
Чтобы подробно описать, как нам приходилось работать в Минске, следовало бы этому посвятить целую отдельную главу. Каждый день нам приходилось ждать, пока нам выписывают специальные пропуска, затем мы должны были расписаться в нескольких журналах, потом нас под конвоем работника первого отдела завода вели в испытательную станцию. С собой нам выдавали только прошнурованные тетради с пронумерованными листами, в которых мы имели право делать свои технические записи. При уходе эти тетради сдавались, так что у себя в гостинице мы даже толком не могли обсудить то, что в этот день увидели. Потом эти тетради вместе с чертежами переслали спецпочтой в наш 1-ый отдел. В Киеве нам тоже разрешалось работать только в специальной комнате 1-го отдела. Какой нормальный инженер даже высокой квалификации смог бы что-то путное в таких условиях работы создать! Естественно, приходилось украдкой перерисовывать и украдкой выносить чертежи схем и целых узлов. Всё тогда в те знаменательные времена строилось на сплошном самообмане.
Устройство управления источником радиации было изготовлено и смонтировано во время. Приступили к наладке. Наладка производилась с макетом источника, а вот перед самой сдачей, уже при опробовании системы управления с действующим изотопом случился казус. Не помню уже по какой причине, но после извлечения нашим устройством источника из колодца он оторвался от магнита и упал не обратно в колодец, а вывалился на пол камеры. Сразу же возникла паника - что делать? Обстановку накаляли красные мигающие огни на дверях камеры, предупреждающие о наличии в камере радиационного излучения. Экстренное совещание не принесло никаких технических решений. В таких случаях не ищут виновного стрелочника, а обвиняют руководителя, который такой казусный случай не предусмотрел. Я дал команду разблокировать и открыть 20-миллиметровую стальную дверь. Под предупреждающий вой сирены я стремительно забежал в камеру. Сразу же обнаружив на полу патрон с изотопом, я быстро схватил его и забросил в отверстие колодца. Сирена тут же умолкла, и наступила, казалось, гробовая тишина.
Хоть я и просил присутвовавших при этом случае о происшедшем не распрстраняться, однако на следующий день за нарушение техники безопасности я получил выговор. А в конце месяца за оперативные действия в аварийной ситуации - благодарность и денежную премию. Конечно, при дальнейшей эксплуатации была предусмотрена двойная блокировка и над отверстием колодца установлена большая воронка-уловитель. Каких-либо последствий моего соприкосновения с изотопом врачи, несколько раз обследовавшие меня, слава богу, не обнаружили. Шустрым я оказался.
А история с допусками имела продолжение. Руководство завода пришло к выводу, что допуска по форме 2 должны иметь все начальники цехов и отделов. Перед тем, как отправить мои документы в Москву, меня вызвали в 1-ый отдел. Поскольку я назвал своё прозаическое произведение «Исповедью», то считаю негоже утаивать любые подробности, даже если они могут в какой-то степени бросить на меня тень в глазах кого-либо из читателей. Беседовал со мной сотрудник городского комитета госбезопасности. Он сделал мне замечание, что я в своей автобиографии не совсем верно осветил жизненный путь своего отца, поэтому для полной уверенности у них в моей лояльности я должен с ними сотрудничать. Сотрудничество должно будет заключаться в том, что я буду информировать 1-ый отдел о возможных массовых возмущениях в цехах деятельностью руководства, о намерениях дискредитировать высоких руководителей, посещающих наш завод.
Я вполне мог отказаться. Но это значило установить с нашими вездесущими органами неприязненные отношения, которые аукнулись бы мне при первой же возможности с их стороны. А таких возможностей могло в моей работе появиться сколько угодно. И я согласился. За 36 лет работы, как правило, в моей информации в 1-ый отдел звучала всегда одна фраза, идентичная знаменитой фразе «На Шипке всё спокойно!». Совесть моя абсолютно чиста.
И ещё один маленький нюанс. Ожидая иногда в предбаннике кабинета начальника 1-го отдела, я наблюдал, кто от него выходил. Могу с полной ответственностью заявить, что информаторов у КГБ было не менее трети работников нашего завода.
"С основанием завода планировалось решить задачу обеспечения метрологии летательных аппаратов радиоизмерительной аппаратурой в диапазоне до 40 ГГц. Завод занялся разработкой и серийным выпуском радиоизмерительных приборов общепромышленного и специального назначения и довольно быстро стал одним из ведущих производителей и крупнейшим предприятием в структуре Министерства промышленности средств связи. К 1974 г. производственная номенклатура Радиоприбора насчитывала 149 позиций: приборы регистрации ионизирующих излучений, фазочувствительные вольтметры, частотомеры, СВЧ-генераторы, синтезаторы частоты, измерители нелинейных искажений, анализаторы спектра, стандарты частоты и времени и т.д.
Товары народного потребления: приемники Меридиан, стереоусилители Одиссей. Также завод выпускал большой выбор приборов для службы единого времени и эталонных частот, системы числового программного управления, которым оснащались фрезерный и токарные станки."
"...дедушка в 1899 году в свои 17 лет уже был чешским эмигрантом, жил в рабочем районе Киева - Шулявке, сменил свое римско-католическое вероисповедание на православное, а заодно сменил имя Вацлава на Александр. Кто бы мне мог сейчас объяснить мотивы этих его почти авантюрных поступков?
..он попал в Украину двухлетним младенцем. Это было время, когда власти Австро-Венгерской империи начали особенно притеснять чехов за их свободолюбивые помыслы. Именно тогда в результате массовой эмиграции чехов в Россию образовались целые чешские поселения в Украине: на Волыни, в Закарпатье, в Житомирской области. В частности, близь Житомира образовался чешский поселок Крошня, в котором осели близкие моего дедушки.
...Его вся дальнейшая жизнь была связана с производством. В конце 1800-х годов на территории современного Киевского завода «Большевик», то есть, на Шулявке, начал работать «Киевский машиностроительный и котельный завод Гретера, Криванека и Ко», который выпускал чугунную арматуру, кровати, скобы, болты, а позднее - оборудование для сахарных и пивоваренных заводов. Создатели завода, Гретер и Криванек, были чехами, поэтому, естественно, зная характер своих соотечественников, отдавали им предпочтение при наборе. На территории вблизи завода (на Шулявке) для работников завода строились в большом количестве одноэтажные дома дачного типа с приусадебными земельными участками. Старший брат дедушки Франц, уже к тому времени женатый, и мой дедушка приехали из Крошни в Киев, устроились на завод «Гретер и Криванек» и получили такое семейное жилье...
Источник
http://lifekiev.com/author/scarlett80/
...мой отец, и тетя Мария прекрасно говорили по-чешски, откуда нетрудно сделать заключение, что их мать Мария Карловна и сестры Сушка были чешками. Отсюда и их австрийское подданство, такое же, как и у моего дедушки-чеха со стороны моей матери.
...Управлению юго-западной железной дороги (ЮЗЖД) приглянулась наша улица, на которой, с их точки зрения, в центре города нерационально использовалась государственная земля: стоят подряд четыре одноэтажных дома, т.е. №5, №7, наш №9 и № 11. В 1953 году городские власти дали согласие железной дороге на переселение жителей, на снос этих домов и постройку на их месте трёх шестиэтажек. Трудно себе представить нашу трагедию, трагедию людей, которых лишают своего дома, прекрасного сада, которые не просто здесь жили, но постоянно вкладывали свой труд в благоустройство усадьбы в самом широком смысле этого слова. Теперь всё это подлежало уничтожению.
Дедушке выплатили какую-то мизерную страховку и предоставили нашим трем семьям, т.е. Павлисам, Шустерам и Стадниковым, жилье в доме №13 по улице Репина (теперь Терещенковская), в квартире №-41. Этот огромный серый семиэтажный дом фигурирует на всех открытках с памятником Т.Г.Шевченко, поскольку стоит прямо за его спиной, напротив главного корпуса Киевского Государственного университета. Почему-то дом этот до сих пор является ведомственным и принадлежит железной дороге. Жилье нам было выделено потрясающее во всех отношениях. Это была трехкомнатная квартира, в которой одну комнату 16 кв. м уже занимала семья из двух пожилых людей. Помню, фамилия их была Жуковы. Вторая комната 30 кв.м была проходной, поэтому за счет сокращения площади этой комнаты поставили перегородку из сухой штукатурки и врезали дверь, чтобы создать коридор в следующую комнату. В следующей комнате пробили напротив вновь созданного коридора новую дверь. Коридор получился ужасно длинный и темный.
После окончания этой грандиозной стройки в отгороженную комнату, площадь которой сократилась до 25 кв. м, должны были въехать бабушка, дедушка, мой отец, мама и я. Это вместо трех комнат по прежнему месту жительства. В последнюю длинную узкую комнату площадью 18 кв. м должна была въехать семья моей тёти с двумя детьми. Ранее в нашем доме они занимали две комнаты. На все четыре семьи (11 человек жильцов) в семиметровой кухоньке стояла одна трёхконфорочная газовая плита. Но и это еще не всё. Квартира располагалась на первом этаже. В предназначавшейся нам большой комнате единственное окно было в самом углу комнаты, рядом с расположенной под углом стеной здания. Поэтому почти половина комнаты была лишена дневного света. Окно выходило на узкий заасфальтированный двор, и вид из окна был на высокую кирпичную стену, за которой располагалась усадьба Патриарха Киевского и всея Руси Филарета. Что касалось комнаты, в которой должны были поселиться родители моего двоюродного брата, то два узких, похожие на бойницы очень глубоких окна в этой комнате выходили прямо в семиэтажный кирпичный колодец, который образовывали стены этого шедевра дореволюционной архитектуры. В комнате было настолько темно, что должен был постоянно гореть электрический свет.
Все протесты, обращения в суд не возымели никакого действия, а над нашими головами в нашем доме на Никольско-Ботанической самым наглым образом уже разобрали крышу. Рядом с нашим домом впритык уже стояла готовая коробка вновь возведенного пятиэтажного здания. К дому подогнали два грузовика и выдворили нас на новое место жительства. Думаю, этот произвол отобрал у моих родных не один год жизни. В доме осталась часть мебели, большая часть старинных журналов, книг, масса дедушкиного инструмента, прочих вещей. Дело было зимой, и в нашем погребе остался большой запас овощей. А по новому месту жительства начали выстраиваться очереди в туалет, в ванную комнату, к единственной плите. Жизнь моих родных совершила крутой поворот - кончился двадцатилетний период семейной благодати, началась жизнь в советской коммуналке.
***
...Берегово, как и во всем Закарпатье ощущался острый дефицит электроэнергии. Крупная электростанция была только в Ужгороде. Более удаленные от Ужгорода города Закарпатья, такие, как Хуст, Рахово снабжались электроэнергией от передвижных дизельных электростанций. Все электростанции принадлежали Ужгородскому Энергокомбинату, который в свою очередь подчинялся Главэнерго Министерства коммунального хозяйства УССР. Отсюда понятно, что электроэнергия должна была поставляться в первую очередь населению. Шло строительство Теребля-Рикской ГЭС на слиянии закарпатских рек Теребли и Рики, но сдача в эксплуатацию затягивалась из-за нехватки средств у небогатого министерства.
Предприятия Берегово ощущали свою полную зависимость от нашей электросети и, естественно, обращались с просьбой не отключать их в вечерний пик нагрузки, слёзно просили разрешения на подключение хотя бы одного дополнительного электродвигателя или любой иной электроустановки. Во всем этом я убедился при общении с руководством многих предприятий города. Чтобы как-то привлечь нас, работников сети, на свою сторону, нас приглашали в гости на предприятия. Примерно таким путем я, сопровождая Бондаренко, попал на экскурсию в Береговские винные погреба. Тогда-то я понял, что Берегово - это центр закарпатского виноделия. Погреба - это целый подземный город, весь уставленный огромными бочками, в которых выдерживаются вина и коньяки.
Что мы там только не дегустировали: натуральные вина «Береговское» и «Изабелла», крепленое марочное вино «Троянда Закарпаття», портвейны, замечательный коньяк «Карпаты» и коньяки с разным количеством звездочек. Большинство береговских вин выставлялись на международных выставках и завоёвывали медали, о чем можно было судить по красочным этикеткам с изображением этих наград. Атмосфера погреба располагала к неограниченным пробам, так как голова была абсолютно трезвой, а ноги безоговорочно повиновались их владельцу. Но стоило мне выйти на свежий воздух, и я впервые в жизни отключился. Как рассказала жена, привезли меня домой на какой-то пожарной машине и, учитывая мои габариты, еле доставили до постели. Но, как видите, впечатление от виденного в памяти не стерлось.
Ещё на меня незабываемое впечатление произвел праздник завершения сбора винограда, который праздновали в Берегово ежегодно в конце сентября - начале октября. Город Берегово расположен в долине, со всех сторон окруженной горами. Южные склоны гор все сплошь засажены виноградниками. Выращивается виноград разных сортов, но в основном это сортовой виноград для производства марочных высокосортных вин. И вот в один из поздних субботних вечеров за городом собирается почти полгорода отметить завершение нелегкого труда. Разжигается множество костров, стоят бочки с молодым сухим вином. Интересно, что местные венгры почти не пьют водку и совсем не признают крепленые вина. Насколько я раньше уважал марочные портвейны, мускатные вина, настолько я там стал приверженцем столовых вин и остался таковым до сих пор. Какая ещё особенность этого праздника - над кострами топят куски свиного сала, и этот жир ложится толстым горячим слоем на подставленные краюхи свежеиспеченного черного хлеба. Народ пьет вино мелкими глотками, смакуя, и закусывает таким вот оригинальным способом. И благодаря такой закуске не пьянеет. Среди местных венгров много цыган, возможно, поэтому главными музыкальными инструментами неизменно выступали скрипка и бубен. Под их аккомпанемент то у одного, то у другого костра раздавались голоса поющих хором мелодичные протяжные венгерские народные песни. Захватывающая атмосфера веселья, радости, душевного подъема.
Если с работой дела у меня складывались довольно благополучно, то отсутствие собственного жилья очень тяготило. Серьезной проблемой в Берегово оказалось трудоустройство жены. На весь город была одна только музыкальная школа, в которой не было и не предвиделось вакансий по классу фортепиано. Эля затосковала и запросилась поехать в Киев к родным. Остаться одному мне совсем не улыбалось. Поэтому я воспользовался представившейся возможностью перевестись в декабре 1954 года в Ужгород на электростанцию старшим мастером электроцеха. А главное нам предоставили место в семейном общежитии. Вскоре жена устроилась в Ужгороде на работу по специальности.
Работа у меня в Ужгороде была очень интересной. Участвовал в проведении капитального ремонта мощной электротурбины, получил право допуска на высоковольтную подстанцию, где проводились сложные переключения, был включён в инициативную группу по разработке схем автоматизации процессов управления электростанцией.
****
...Дальнейшие события развивались, как в сказке, на удивительных встречах и совпадениях. Соскучившись по Киеву за год отсутствия, мы прогуливались по городу и встретили моих однокурсников из смежной группы Бориса Островского и Ядвигу, фамилию которой я уже успел позабыть. Оказывается, они недавно поженились, живут у Ядвиги, пригласили в гости. В ближайшую субботу, прихватив бутылку шампанского, мы явились к молодожёнам. Отец Ядвиги, знакомясь со мной, назвал свою фамилию - Шуркевич. Я мучительно пытался вспомнить, где я в последнее время сталкивался с этой фамилией. Не прошло и получаса, как всё стало на свои места. Отец Ядвиги работал начальником Главэнерго Министерства коммунального хозяйства УССР, куда входил Ужгородский энергокомбинат. За его подписью приходили в Ужгород все приказы, со многими из которых меня по долгу службы знакомило руководство комбината. Не вдаваясь в излишние подробности, скажу лишь, что в результате этой встречи в Ужгород я уже не вернулся. С 1 сентября 1955 года я согласно приказу, подписанному начальником Главка тов. Шуркевичем был переведен в Киев на вакантную должность инженера-диспетчера планово-производственного отдела Главэнерго МКХ УССР.
...В начале 1956 года мой тесть после долгих раздумий всё же принял предложение занять должность главного инженера строящегося закрытого предприятия. Поздними вечерами, приходя с работы, он скупо рассказывал об этой стройке, но из его слов можно было понять, что предприятие будет очень большим и интересного профиля. Директором был Матвей Зиновьевич Котляревский, бывший директор и создатель киевского завода «Точэлектроприбор», эвакуировавший его в начале войны в г. Омск. После окончания войны и возвращения завода в Киев он, будучи человеком необузданной энергии, вышел с предложением о строительстве нового завода по профилю радиоизмерительной аппаратуры.
Строительство началось в 1954 году в районе тогдашней окраины Киева, которая называлась хутор Отрадный. Стройка развернулась на площадке, отведенной между заводом «Реле и автоматики» и заводом им. Лепсе, выпускающим детали и узлы для сельхозтехники.
В один из вечеров я поинтересовался у Евгения Фёдоровича не найдётся ли на развернувшейся стройке работа и для меня. Через какое-то время я получил от него положительный ответ. Приказом по строящемуся предприятию п\я А-7786 я был назначен с 1 ноября 1956 года старшим инженером отдела главного энергетика (ОГЭ). До этого мне довелось познакомиться не только с начальником отдела кадров, но и с работниками 1-го (секретного) отдела, пришлось заполнить подробнейшую автобиографию и ответить на добрых три десятка вопросов специальной анкеты, в том числе чем занимался до революции, проживал ли на оккупированной территории, и кто мои родственники во втором и даже третьем поколении. В ответах я напрямую нигде не врал, но и не дал повода для дальнейших излишних уточнений.
Заводом моё новое место работы можно было назвать с большой натяжкой. На довольно большой территории было построено трёхэтажное здание заводоуправления, несколько небольших одноэтажных цехов и частично задействована заводская котельная. Вся территория была огорожена деревянным забором. За забором через дорогу летом колосились поля пшеницы и давали плоды сады огромного подсобного хозяйства ЦК КПУ. Никакого бульвара Ивана Лепсе и улицы Героев Севастополя еще и в помине не было. Тогда только начинали закладывать фундаменты будущего жилого массива Никольской Борщаговки, а плана застройки массива Южная Борщаговка ещё даже, наверное, не разработали.
В район завода никакой городской транспорт ещё не ходил. Приходилось ехать на трамвае по Брест-Литовскому шоссе до железнодорожного пересечения (сейчас здесь начинается ул. Дегтяревская, бывшая ул. Пархоменко), а дальше идти влево по полю полкилометра пешком до проходной завода.
К моему приходу на заводе начали работать несколько небольших вспомогательных цехов: ремонтно-механический, инструментальный, деревообделочный и гальванопокрытий. Никакой готовой продукции завод ещё не выпускал. Все цехи работали на изготовление нестандартного оборудования и конструкций по заявкам строителей. Строила завод крупная подрядная строительная организация, заключившая договор с целым рядом субподрядных специализированных монтажных организаций. Финансировало строительство союзное Министерство радиопромышленности, которое в то время возглавлял министр Валерий Дмитриевич Калмыков.
Главным энергетиком завода был Валентин Арсентьевич Згурский. Тот самый Згурский, который спустя 23 года стал мэром столицы Украины. На заводе в то время его избрали неосвобожденным секретарём парткома строящегося предприятия. На его плечах лежало огромное количество всевозможных согласований по вопросам строительства завода с ЦК КПСС, ЦК КПУ, горкомом и райкомом партии. По этой причине на заводе он бывал лишь наскоками, спрашивал у меня, как дела, и снова надолго исчезал. В силу сложившихся таким образом обстоятельств все вопросы, возникавшие по ходу строительства, легли на мои плечи.
А вопросов было море. Нужно было принимать техническую документацию от проектных институтов по электромонтажным работам, по сантехническим работам, по вентиляции, по оборудованию котельной, комплектовать эту документацию для передачи монтажным организациям. Зачастую при проверке полученная мною документация оказывалась некомплектной, приходилось вызывать представителей института, предъявлять претензии. При производстве электромонтажных и сантехнических работ возникала масса нестыковок с проектной документацией, приходилось в отсутствие Згурского самому на месте принимать ответственные решения, чтобы не приостанавливать надолго ход работ. Я бесконечно благодарен Валентину Арсентьевичу за оказанное тогда мне доверие, так как предоставленная им мне самостоятельность при решении широкого круга вопросов стала для меня неоценимой школой настоящего производственника и дала мне закалку на всю мою последующую трудовую деятельность.
Моя работа в отделе главного энергетика требовала тесного взаимоотношения с отделом капитального строительства (ОКС) и отделом главного механика (ОГМ). Начальником ОКС′а был Петр Иванович Дымковец. Это был настолько интересный человек, что запомнился мне на всю жизнь. Было ему около пятидесяти. Выше среднего роста, полный, с заметным брюшком, с большой, круглой, почти лысой головой. Говорил он басом, казалось, тихо говорить он вообще не умеет. Когда он смеялся, от его хохота дрожали стены. Не знаю, сколько нужно было водки, чтобы свалить его с ног. От него всегда пахло спиртным, но пьяным он никогда не выглядел. Все подрядчики и субподрядчики боялись его и одновременно уважали. Когда в конце месяца они несли ему на подпись процентовки, у меня было впечатление, что у них дрожат коленки. Да, у этого человека было чему поучиться! По своей нахрапистости, умению убедить сомневающегося в его правоте, даже если он был заведомо неправ, не было ему равных. Но я сто раз погрешил бы против истины, если бы поставил под сомнение его грамотность, как строителя - он фактически построил завод. И какой завод!
Наконец, несколько слов о моём непосредственном шефе. Згурского я знал ещё по учебе в КПИ, хотя лично знаком с ним тогда не был. Он заканчивал учёбу по специальности электрика на ускоренном горном факультете и был избран председателем профкома института. Мужчина он был видный - около 30 лет, высокого роста, с густыми черными волосами, ложащимися на голове крупными волнами, с одной седой прядью с левой стороны, которая делала его внешность особенно привлекательной. Его характер отличался широтой взгляда, дальновидностью, умением находить контакты с нужными людьми. Во всех вопросах, которыми ему доводилось заниматься, его никогда нельзя было упрекнуть в некомпетентности. Мне работалось с ним легко и интересно.
Завод, на котором я работал и который уже получил официальное открытое название «Радиоприбор», рос, как на дрожжах. Строились трёх-, и четырёхэтажные производственные корпуса. Прибывало всё новое производственное оборудование: токарные, револьверные, фрезерные, шлифовальные станки. Многие станки были импортные, с программным управлением, полученные из Германии по репарации. Они требовали особого внимания при подключении. Вокруг завода появился высокий кирпичный забор. Недалеко от завода, на свободной площадке по ул. Гарматной, 20, развернулось строительство четырёхэтажного заводского общежития.
В заводском здании, в котором я трудился, разместилось также вновь созданное СКБ (специальное конструкторское бюро) радиоизмерительной аппаратуры. Насколько я помню, одним из первых разработанных в СКБ приборов был ИНИ-1, измеритель нелинейных искажений. Он стал первым прибором, который с 1958 года начал серийно выпускать завод в первом (в полном смысле этого слова) сборочном цехе, цехе под знаменательным номером «1».
Поскольку я работал с сотрудниками СКБ не только в одном здании, но и на одном этаже, то избежать с ними общения, естественно, было невозможно. Тем более, что трудились там молодые ребята и девчата, в основном выпускники киевских вузов - университета и КПИ. Устраивались совместные празднования дней рождения, проводились застолья, как говорится, по поводу и без повода. Благо до антиалкогольной кампании Горбачёва было ещё очень-очень далеко...
1 марта 1958 года приказом по заводу «Радиоприбор» я был назначен начальником энергоцеха. Конечно, рекомендовал меня на эту ответственную должность главный энергетик Згурский, которому цех был непосредственно подчинён. У нас состоялась предварительная беседа, в которой он сослался на мои деловые качества и категорически отверг мои предположения о протекции со стороны главного инженера. Цех под номером 23, в котором работало свыше 100 человек, был, конечно, не подарок. Это было средоточие жизнеобеспечения предприятия по нескольким важнейшим направлениям, да ещё в условиях непрерывного наращивания его мощностей. Для полноты картины придётся кратко остановиться на этих направлениях.
Самым многочисленным участком был участок электромонтажный, поскольку приходилось постоянно оказывать помощь строителям при подключении станков, выполнять срочные работы при перепланировках, когда в интересах производства принимались решения об отклонениях от устаревшей проектной техдокументации. Небольшим по численности, но очень важным участком был участок перемотки и восстановления электромоторов. Здесь работало всего пять человек, но это были асы, которые умудрялись ремонтировать импортные электродвигатели нашими отечественными, далеко не лучшими обмоточными проводами.
На заводе к тому времени уже работала высоковольтная подстанция, строились ещё две. Обслуживать их имели право лишь специально обученные электрики-высоковольтники, получившие допуск к работе в соответствующей службе Киевэнерго. На подстанции осуществлялось дежурство двух человек в три смены, поддерживалась идеальная чистота, регулярно проводились профилактические работы. Подчинялись работники подстанции непосредственно начальнику цеха. В составе цеха работала лаборатория контрольно-измерительных приборов (КИП). В обязанности её работников входило следить за окончанием срока последней поверки электроизмерительных приборов (электросчётчиков, амперметров, вольтметров, трансформаторов, реле, датчиков и т.д.), теплоизмерительных приборов (манометров, термометров), приборов-самописцев, своевременно производить их замену из обменного фонда, осуществлять их текущий ремонт, сдавать на госповерку.
Мне, как начальнику цеха, подчинялась также заводская котельная. Работало два огромных котла на природном газе. Котельная снабжала завод горячей водой и паром для технологических нужд, в зимний период - обеспечивала отопление производственных и административных зданий. При понижении давления газа, особенно часто это происходило в зимнее время, приходилось оперативно перестраивать работу газовых форсунок котлов на использование резервного топлива - мазута. Естественно, котельная работала круглосуточно, в три смены по утверждаемым мною графикам дежурства когегаров. Кроме того, при котельной работала лаборатория химводоочистки, обеспечивавшая предотвращение образования вредных осадков в трубопроводах и в самих котлах. В котлах поддерживалось высокое давление, поэтому весь персонал, включая и меня, должен был периодически сдавать экзамены представителям очень серьёзной контролирующей организации - Госкотлонадзора.
Ещё в моем ведении был сантехнический участок. Этот участок, пожалуй, доставлял мне больше всего хлопот, несмотря на то, что руководил им старый зубр-сантехник Павел Михайлович Заёма. Он отвечал за все заводские краны, за все вентили и водяные задвижки, за все трубопроводы горячей и холодной воды, за всю канализационную систему, за заводские ливнестоки. Этот участок отвечал также за подачу сжатого воздуха для технологических нужд, поэтому существовала компрессорная станция с четырьмя мощными компрессорами, которые поддерживали постоянное давление в ресиверах - больших резервуарах цилиндрической формы, откуда сжатый воздух поступал в специальные трубопроводы, разветвлённые по всем заводским корпусам.
И, наконец, последним участком, входившим в состав энергоцеха, был вентиляционный участок. На этом участке жестянщики изготавливали из листов оцинкованного железа воздуховоды, монтировали их в цехах по эскизам, которые составлял инженер по вентустановкам ОГЭ, устанавливали на постаментах или кронштейнах вентиляторы и стыковали их с системой воздуховодов. На заводе практически не было ни одного производственного помещения, где не был бы задействован принудительный приток воздуха и вытяжка в соответствии с необходимой по расчету кратностью воздухообмена. Особенно серьёзную работу приходилось выполнять рабочим участка в сборочном цехе, где ответвления вытяжной вентиляции следовало подвести к каждому рабочему месту сборочного конвейера, чтобы обеспечить отсос вредных газов, образующихся при пайке проводников монтажных схем приборов.
Не считаю необходимым излагать тут подробно всех нюансов, но, думаю, нетрудно понять, что все перечисленные участки моего цеха были взаимно технологически связаны между собой. Поэтому по понедельникам после заводской планёрки у директора или главного инженера завода я собирал всех мастеров участков и доводил до них оперативные задания, которые им следовало выполнить помимо месячных плановых заданий и планово-предупредительных ремонтов. В конце рабочего дня все мастера обязаны были отчитаться о выполнении поставленных задач, а при невыполнении - организовывать работу во вторую смену или даже круглосуточно при ликвидации аварий.
Мне было 25, я был здоров, как бык, у меня было море энергии и желания работать. Меня никогда не покидало чувство юмора. Я быстро нашел общий язык со всеми начальниками цехов, несмотря на то, что самый молодой среди них был старше меня лет этак на 25. По понедельникам я вместе со всеми сидел на планёрке в кабинете директора и слушал, какое краткосрочное или долгосрочное задание каждому из нас, руководителей, придумал за воскресенье Матвей Зиновьевич (напомню, что для перехода на пятидневную рабочую неделю нужно было прожить ещё почти 10 лет). Исходя из специфики ввереного мне цеха моя фамилия звучала на планерке по несколько раз, поскольку наш директор ужасно любил перепланировки, которые в лучшем для меня случае требовали только срочных электромонтажных работ. В худшем случае - это были еще сварочные работы по переносу трубопроводов отопления, водоснабжения, сжатого воздуха и вентиляционных воздуховодов. А ещё мне постоянно приходилось оказывать помощь строителям.
Поскольку завод начал выпускать продукцию и одновременно продолжал строиться, то планёрки эти затягивались иногда на два, а то и на три часа. Сидели мы на обычных стульях в три-четыре ряда, они выносились из кабинета после окончания планёрки. Передо мной сидел начальник деревообделочного цеха, цеха №24, Михаил Илларионович Меркулов. Мой молодой организм требовал разрядки. Я тихонько нагибался и лёгонько тянул за конец шнурка его ботинка. Шнурки развязывались, не потревожив их хозяина. Дальше не составляло большого труда обвязать их вокруг ножки стула. По окончании планерки картина волочащегося за Меркуловым стула вызывала всеобщий восторг уставших начальников цехов и отделов. Михаил Илларионович в свои без малого 60 лет не лишён был тоже чувства юмора и зла на меня не таил.
Вообще нужно отдать должное директору Котляревскому - кадры он подбирать умел. Вспоминая сейчас тогдашних моих соратников, приходишь к выводу, что каждый из них был, что называется, личностью. Они были одновременно специалистами высокого класса, прекрасными организаторами и замечательными воспитателями своих коллективов.
Завод продолжал строиться, набирая темпы развития: в новом корпусе начал готовиться к пуску новый цех, цех №-2, по выпуску дозиметрической аппаратуры. Для предстоящей градуировки дозиметров в специальной цельнобетонной пристройке к заводскому корпусу должна была быть оборудована так называемая Испытательная станция. Суть её работы заключалась в следующем: в особой камере в глубоком бетонном колодце в специальном патроне хранился источник радиационного излучения. Таких камер с колодцами было подготовлено четыре. По команде извне камеры автоматическое устройство должно было поднять источник из колодца и затем приближать или удалять его от установленного на стенде дозиметрического прибора, сигнализируя при этом величину дозы его облучения. Не буду вдаваться в дальнейшие технические подробности. Скажу лишь, что это весьма сложное и небезопасное устройство руководство завода поручило изготовить моему цеху.
Мне предстояло возглавить группу электриков и вылететь с ними в Минск на закрытое предприятие (естественно, почтовый ящик) нашего профиля, на котором уже была задействована подобная испытательная станция. И тут появились трудности, характерные для того времени. Для того, чтобы попасть на минское предприятие все наши ребята должны были иметь при себе так называемый «допуск по форме №-2». Ни у одного из членов моей бригады такого допуска к работе с секретными документами не было. А допуска по форме №-3, который имел право оформить 1-й отдел нашего завода, оказалось недостаточно. Форму же №-2 оформляло 1-ое Управление нашего министерства в Москве, куда надлежало спецегерской почтой отправить наши документы. Проверка претендентов на форму №-2 длилась около 3-х месяцев - проверяли всех родственников до третьего колена.
Что было делать? Срывались все сроки запуска цеха, продукция которого предназначалась Советской Армии. Директора нашего и минского предприятий оказались бессильны перед властью руководства 1-го отдела Минского завода. Решение было найдено лишь после вмешательства тогдашнего министра радиопромышленности Калмыкова. Нашу группу командировочных сократили до трёх человек, и возглавил её работник нашего 1-го отдела. Одновременно в Москву отправили наши документы на оформление допусков.
Чтобы подробно описать, как нам приходилось работать в Минске, следовало бы этому посвятить целую отдельную главу. Каждый день нам приходилось ждать, пока нам выписывают специальные пропуска, затем мы должны были расписаться в нескольких журналах, потом нас под конвоем работника первого отдела завода вели в испытательную станцию. С собой нам выдавали только прошнурованные тетради с пронумерованными листами, в которых мы имели право делать свои технические записи. При уходе эти тетради сдавались, так что у себя в гостинице мы даже толком не могли обсудить то, что в этот день увидели. Потом эти тетради вместе с чертежами переслали спецпочтой в наш 1-ый отдел. В Киеве нам тоже разрешалось работать только в специальной комнате 1-го отдела. Какой нормальный инженер даже высокой квалификации смог бы что-то путное в таких условиях работы создать! Естественно, приходилось украдкой перерисовывать и украдкой выносить чертежи схем и целых узлов. Всё тогда в те знаменательные времена строилось на сплошном самообмане.
Устройство управления источником радиации было изготовлено и смонтировано во время. Приступили к наладке. Наладка производилась с макетом источника, а вот перед самой сдачей, уже при опробовании системы управления с действующим изотопом случился казус. Не помню уже по какой причине, но после извлечения нашим устройством источника из колодца он оторвался от магнита и упал не обратно в колодец, а вывалился на пол камеры. Сразу же возникла паника - что делать? Обстановку накаляли красные мигающие огни на дверях камеры, предупреждающие о наличии в камере радиационного излучения. Экстренное совещание не принесло никаких технических решений. В таких случаях не ищут виновного стрелочника, а обвиняют руководителя, который такой казусный случай не предусмотрел. Я дал команду разблокировать и открыть 20-миллиметровую стальную дверь. Под предупреждающий вой сирены я стремительно забежал в камеру. Сразу же обнаружив на полу патрон с изотопом, я быстро схватил его и забросил в отверстие колодца. Сирена тут же умолкла, и наступила, казалось, гробовая тишина.
Хоть я и просил присутвовавших при этом случае о происшедшем не распрстраняться, однако на следующий день за нарушение техники безопасности я получил выговор. А в конце месяца за оперативные действия в аварийной ситуации - благодарность и денежную премию. Конечно, при дальнейшей эксплуатации была предусмотрена двойная блокировка и над отверстием колодца установлена большая воронка-уловитель. Каких-либо последствий моего соприкосновения с изотопом врачи, несколько раз обследовавшие меня, слава богу, не обнаружили. Шустрым я оказался.
А история с допусками имела продолжение. Руководство завода пришло к выводу, что допуска по форме 2 должны иметь все начальники цехов и отделов. Перед тем, как отправить мои документы в Москву, меня вызвали в 1-ый отдел. Поскольку я назвал своё прозаическое произведение «Исповедью», то считаю негоже утаивать любые подробности, даже если они могут в какой-то степени бросить на меня тень в глазах кого-либо из читателей. Беседовал со мной сотрудник городского комитета госбезопасности. Он сделал мне замечание, что я в своей автобиографии не совсем верно осветил жизненный путь своего отца, поэтому для полной уверенности у них в моей лояльности я должен с ними сотрудничать. Сотрудничество должно будет заключаться в том, что я буду информировать 1-ый отдел о возможных массовых возмущениях в цехах деятельностью руководства, о намерениях дискредитировать высоких руководителей, посещающих наш завод.
Я вполне мог отказаться. Но это значило установить с нашими вездесущими органами неприязненные отношения, которые аукнулись бы мне при первой же возможности с их стороны. А таких возможностей могло в моей работе появиться сколько угодно. И я согласился. За 36 лет работы, как правило, в моей информации в 1-ый отдел звучала всегда одна фраза, идентичная знаменитой фразе «На Шипке всё спокойно!». Совесть моя абсолютно чиста.
И ещё один маленький нюанс. Ожидая иногда в предбаннике кабинета начальника 1-го отдела, я наблюдал, кто от него выходил. Могу с полной ответственностью заявить, что информаторов у КГБ было не менее трети работников нашего завода.