Ляшко Александр Павлович. Инженер. Парторг завода. Предсовмина УССР. из книги "Груз памяти"
ГРОЗА НАД НКМЗ Март 1952 года прочертил в моей памяти глубокую отметину событием на заводе, навлекшим впоследствии на все руководство и особенно на директора И.Т. Катеринича такую грозу с самого верха, что мы долго не могли прийти в себя, ожидая самого худшего. Как только где-то с сорок восьмого завод стал выходить из восстановительного периода, его мощности все больше загружали оборонными заказами. На заводе был учрежден постоянно действующий аппарат военпреда ,строго следившим за сроками и качеством выполняемых заказов.
Их становилось все больше, и они серьезно нарушали ритм производства, специализированного на выпуск в основном металлургического и горно-шахтного оборудования, так как оборонка шла по специальным и безусловно "совершенно секретным" постановлениям союзного правительства, как правило подписанным самим Сталиным или его заместителем. Приходили заказы иногда в самое неподходящее для общего плана время. Сроки устанавливались самые жесткие, нередко из-за них горел основной план, роптали заказчики профильной продукции. А с декабря 1951 года, момента моего избрания, непосредственная ответственность перед ЦК за "особые" заказы свалилась на меня.
Во время утверждения в ЦК предупредили об особом внимании к оборонным заказам. Спецотдел регулярно знакомил меня с поступающими новыми постановлениями и документацией. Военпред систематически информировал о ходе выполнения оборонных заказов и требовал специального рассмотрения на парткоме вопросов нарушения сроков и качества подконтрольной ему продукции.
Часто мне приходилось быть последней инстанцией, гасящей назревающий скандал между администрацией цехов и завода и военпредами. Ведь военпреды тоже коммунисты и состояли на учете в заводской парторганизации. Оборонные заказы, ставшие уже постоянными, выполнялись в строго намеченные сроки и при высоком качестве, ведь над их выполнением трудились самые квалифицированные рабочие, получавшие специальную надбавку к тарифной ставке.
Но когда поступал совершенно новый заказ да еше с требованием выполнить его в кратчайший срок, это создавало нервозную обстановку. Так как вызывало ломку установившегося производственного потока, что в условиях завода тяжелого индивидуального машиностроения с длительными циклами изготовлений комплектного оборудования очень непросто. Что же случилось? Утром позвонил директор: - Павлович, - он всегда обращался ко мне так, когда хотел сообщить что-то хорошее или очень неприятное, - кажется, мы вляпались. - В чем дело? - Если можешь, отложи все дела и приезжай ко мне. Надо посоветоваться.
Заводоуправление располагалось в противоположном конце завода. Захожу в кабинет директора, а там уже главный инженер, главный технолог и начальник производства. На столе разложены чертежи. - Во. смотри, - показывает мне директор чертеж общего вида незнакомой конструкции. - И это навязывают заводу тяжелого машиностроения! Я отбивался сколько мог. А теперь, кажется, меня повесят.
Я внимательно всматриваюсь в чертеж: сравнительно легкая объемная металлическая конструкция со множеством гнезд, втулок, площадок, кронштейнов. На чертежах деталировки узлов везде стоят знаки высокой точности механической обработки. Видно, что на этой конструкции должны монтироваться какие-то механизмы. На штампе чертежа, как всегда, условное название -на этот раз "Беркут" (тогда на заводе ходило не одно подобное наименование секретной продукции).
- Так что же страшного в этом "Беркуте"? -удивленно посмотрел я на хмурых товарищей. - Организуем в ряде цехов спецучастки, быстро сварим и оснастим деталями, требующими механической обработки. - А ты знаешь, сколько их нужно? - прищурился директор. - Сколько же? - Двести штук! - И в какой срок? - В этом месяце, -с непонятной мне злостью ответил Иван Трофимович, и глаза его блеснули. - А когда поступил заказ?
- В январе... -безнадежным взмахом руки директор завершил объяснение и отошел к окну, откуда просматривалась панорама его огромного хозяйства.
Мне стало все ясно. Произошла длительная задержка с подготовкой и запуском в производство. Но как так случилось? И почему я только сегодня узнал? Ведь обычно начальник спецотдела с получением нового постановления по оборонке знакомил с ним и меня.
Вернувшийся от окна директор все объяснил: - Я им целый месяц доказывал, что заказ не соответствует профилю завода. Эту "солому" может делать любой маленький завод. Пусть размешают на другом предприятии, там почтут за честь сработать такой заказ да и заработать на нем. Так нет же, уперлись на своем. Министр пригрозил, что придется держать ответ перед самим... - Тут Иван Трофимович предусмотрительно остановился и задал решающий вопрос: - Ну? Что будем делать?
Все дружно высказались за то, что надо немедленно развертывать работу. Конечно, в марте можно успеть изготовить лишь технологическую оснастку и выпустить первые образцы, а в апреле, если разбросать по многим цехам и работать в три смены, можно выполнить и весь заказ. На том и разошлись. По дороге я зашел в спецотдел. Его начальник Косарев ознакомил меня с выпиской из постановления Совета Министров СССР, касающейся части, выполняемой нашим заводом. Постановление было подписано Берией, следовательно, оно у него на контроле. Стало ясно, кто тот "самый", которым грозил министр директору.
- Почему меня раньше не ознакомили с постановлением? - спрашиваю у начальника. - Вас только-только избрали, а директор получил документы в начале января и держал их в своем сейфе. С предчувствием какой-то беды возвращался я к себе. Уже в десятом часу вечера из ЦК ВКП(б) позвонил Дмитриев, зам. зав. отделом машиностроения: - Вам известно, что у вас на заводе важный заказ срывается? - Известно,- отвечаю, сразу поняв, о чем идет речь. - И что вы предпринимаете?
- Будем делать все возможное, чтобы выполнить. - Ну смотрите. Это и для вас проверка. На этом разговор прервался. Дело принимало серьезный оборот.
Прошли лишь сутки после совещания у директора, а на заводе все завертелось вокруг злополучного "Беркута"; запущена в производство оснастка, оборудовались сварочные площадки в цехах, подбирались люди. А еще через два дня Иван Трофимович позвонил мне: - Завтра у нас будет министр. Яковлев, замминистра, только что сообщил, рычит, как зверь. Но главного он не сказал: каким тот поездом выехал. Буду ждать подтверждения, поедем встречать вместе.
Начало марта в том году выдалось снежным, метельным. Но скорые поезда из Москвы на юг, шедшие через Харьков, Славянск, проходили Краматорск по расписанию, без опоздании, и было их много. Каким прибудет министр, который в прошлые свои посещения приезжал отдельным салон-вагоном? Начальник станции, которому в таких случаях из МПС поступало уведомление, такового не получал. Из министерства шли совсем уже немыслимые сообщения. Якобы министр вчера около полуночи выехал из Москвы автомобилем по дороге на Курск, Белгород, Харьков и далее к нам.
Что они там, с ума посходили? Если у нас на дорогах заносы, то что же там, севернее?.. На повторные запросы директора в Москву отвечали крайне раздраженно:
- С вашей работой хоть пешком к черту в пекло побежишь! Оставалось ждать. Наконец, позвонили из министерства: - Встречайте в Артемовске, поездом. Туда он прибывает во второй половине дня. Опять ничего не понятно: почему этим поездом, единственным, идущим из Москвы на Кавказ через Красный Лиман - Артемовск?
Оттуда еще семьдесят километров надо возвращаться в Краматорск. А ведь через Славянск-Крама-торск в разное время пять поездов из Москвы. Двумя машинами выехали в Артемовск, благо к тому времени туда была построена приличная асфальтовая дорога. На вокзал в Артемовске прибыли за четверть часа до прихода указанного в сообщении поезда и все время не переставали обсуждать: что побудило министра выбрать столь неудобный маршрут? Но объяснения так и не нашли.
Подходит поезд, время стоянки - десять минут.
Мы пошли в конец перрона, где в хвосте поезда, по нашим расчетам, должен отцепляться вагон министра. Но по пути у дежурного по станции узнали, что заявки на отцепку вагона не поступало. Вот тс на!? Значит, министр едет в обычном вагоне? Но в каком? Разбежались в разные стороны вдоль состава, задерживаясь у вагонов "СВ". Но из них никто не выходил. Людей на перроне было мало, и потому весь состав просматривался из конца в конец. И вот в голове поезда, где заканчивается платформа, видим трех человек. Это и были министр, его помощник и так называемый порученец, а точнее офицер охраны -служащий НКВД в гражданской одежде. У министра в руке портфель, два его спутника несли чемоданы. По всему было видно, что выехали налегке. Сухо поздоровались.
- Николай Степанович, - начал директор, - почему вы выбрали этот неудобный поезд? Мы вас ждали... - Потому, что вас повесить надо! - прервал его министр, направляясь к машине. Такого свирепого выражения лица в его прошлые приезды на завод я не видел ни разу. Да и вообще среди других министров он слыл человеком, хотя и строгим, но уравновешенным, редко входящим в административный раж.
Не знаю, о чем говорил он с директором в машине по пути, я ехал в другой, следом. Когда высокого гостя подвезли к недавно введенной в эксплуатацию гостинице на бульваре Парижской коммуны, я узнал, что через два часа он созывает большое совещание с начальниками цехов, руководителями отделов и служб завода (по списку). Собрались в тесном зале, кто за длинным столом, кто на стульях, расставленных вдоль стен. Переговаривались тихо, в воздухе повисла тревога.
Вошли министр и директор, заняли места в торце общего стола, откуда директор обычно раздавал указания на оперативках. Сейчас он сидел, понурив голову, на самом краешке приставного стола.
- В связи с тем, - с резкой ноты начал совещание министр, - что руководство завода безответственно отнеслось к выполнению важного государственного задания, сорвало сроки подготовки производства и поставило под угрозу его выполнение, я беру управление заводом на себя. Мы сейчас рассмотрим план действий. Будете отчитываться передо мной каждый день, в десять ноль-ноль, за истекшие сутки. А сейчас послушаем доклады главного инженера, главного технолога и начальника производства о положении заказа на сегодня и предложения, как поправить дело. Предупреждаю: никакие просьбы о переносе сроков или передаче производства узлов из одного цеха в другой приниматься не будут. Исходить надо из того, что при любых условиях заказ должен быть выполнен в назначенные сроки. То есть до тридцать первого марта включительно.
Далее пошла раздача заданий цехам и отделам. Совещание закончилось поздним вечером. На другой день можно было заметить, как в цехах менялась загрузка металлорежущего оборудования, создавались участки сборки злополучного "Беркута", все основные заказы отодвигались. Такой производственный штурм можно было видеть только во время войны, когда решалась судьба страны. Что же это за заказ, который курирует сам Берия?
Оказалось, завод выполнял металлические сварные конструкции с базовыми деталями, на которых где-то на другом заводе монтировались радиолокаторы для обнаружения воздушных целей и управления наземными средствами их поражения. Да, дело действительно очень серьезное, а потому партком через секретарей цеховых парторганизаций установил постоянный контроль за работой участков обработки деталей и сборки узлов.
Каждый день во вторую смену я обходил все цеха, интересовался ходом выполнения заказа и всякий раз в одном из них встречал министра. Уезжал он с завода лишь в полночь, чтобы утром, проведя оперативное совещание, начать новый обход. Здесь мы и познакомились поближе с Николаем Степановичем Казаковым. По мере того, как заказ продвигался к своему выполнению, он становился разговорчивее, хотя и видел, как дорого обойдется этот штурм заводу. Начальник производства уже к концу второй декады сообщил мне, что заказ вытянем, но общий план будет провален по всем статьям, и завод попадет в тяжелое финансово-экономическое положение.
На ночных встречах с министром, на участках сборки, когда мы обменивались мнениями о ходе работ, меня так и подмывало спросить: чем вызван такой штурм с ломкой всего ритма в работе завода, с тяжелыми потерями в производстве и экономике, как и необычный выезд его из Москвы, сначала автомобилем, потом поездом? Но я так и не отважился на такой разговор. Разгадка этого неординарного события придет ко мне лишь через пять лет, когда я буду работать уже секретарем обкома партии по промышленности. Так что забежим немного вперед.
1956 ....Так о чем же поведал мне тогда министр Казаков? В тот день, когда он в считанные часы покинул Москву, выехав к нам на завод, поздно вечером его вызвал в Кремль Берия. С докладом о ходе выполнения известного заказа "Беркут". - Я знал, -вспоминал уже без оглядки Николай Степанович, - что мой заместитель, принявший этот заказ в аппарате Берии, назвал исполнителем Ново-Краматорский. Допустил конечно оплошность. Задание не отвечало профилю завода да и вообще профилю министерства.
Но знаете, в то время все, что исходило от Берии или его аппарата, принималось к исполнению по стойке "смирно". Что и сделал мой зам. Когда же заказ поступил на ваш завод, я понимал причины упорства директора Катеринича. Но все же не думал, что он, зная, кто главный куратор заказа, на два месяца задержит запуск в производство. А когда мне об этом доложили, было уже поздно. Я был вызван к самому куратору.
"Вам известно, что на Ново-Краматорском заводе ничего нэ делается по выполнению моего заказа?" -блеснув стеклами пенсне прошипел Берия, не пригласив сесть и не подав даже руки. - Я стал оправдываться, сказал, что произошла некоторая задержка, но дело поправится. А если и опоздаем, то не более как на две недели. Я действительно накануне предупредил Катеринича: надо выполнить задание любой ценой, пообешал помощь других заводов.
"Ничего вы нэ знаете! Там ничего нэ делается! - прогремел Берия. - Я вас предупреждаю: никаких задержек не потерплю! Вы сами должны сегодня же отправиться на завод и взять на себя руководство. А директора -отстранить! Потом с ним разберемся. Повторяю, сегодня же до 24.00 чтобы в Москве духу вашего не было!"
Потом, поднявшись из-за стола, чем давал понять, что аудиенция окончена, Берия как что-то обычное добавил: "Если нэ выполнишь, можешь сейчас прыгать в окно. Я тэбе его открою. Все!" Далее события разворачивались так: направляясь к двери, министр с ужасом увидел, что на больших кабинетных часах стрелки показывали без малого 22 часа. Из приемной позвонил в министерство, приказал, чтобы забронировали места на любой поезд, идущий на юг до 24.00. О салон-вагоне он уже не думал. Однако, приехав в министерство, узнал: до окончания этих суток ни одного поезда нет и только около двух часов завтра отправляется первый скорый, которым можно уехать. Что делать? В голове сидело: до 24.00, иначе... Всего можно было ожидать, можно и домой не вернуться.
Руководители в Москве хорошо знали повадки Берии. Отдав распоряжение, он тут же устанавливал слежку. А в Москве вьюга. И министр решается на отчаянный шаг. Приказывает снарядить машину, тяжелый ЗИС. Наскоро собравшись, взял с собой лишь помошника и порученца. Наказал ехать по автодороге Москва - Харьков. Так и сделали. В 24.00 они были за пределами столицы.
Рискованный поступок, вызванный безвыходностью положения, едва не закончился трагически. Усилилась метель, ехать становилось все труднее, и примерно в двухстах километрах от Москвы машина забуксовала в сугробе. Было около четырех утра. Машин на дороге в это время ни одной. Темень непроглядная, лишь в стороне от дороги едва виднеется ряд электрических огней. На них и побрели помошник и порученец. Хотя последний по инструкции не имел права оставлять охраняемого.
Огни оказались полустанком в двух километрах от дороги, где застряла машина. Позже министр и два его спутника уже с вещами, утопая в сугробах, задубев, с трудом добираются до спасительного полустанка. Николай Степанович, предъявив дежурному документы, связывается по телефону с министром путей сообщения Бешевым, рассказывает о случившемся и просит выручить. Тот дает распоряжение: остановить на этом полустанке первый попавшийся скорый поезд, идущий из Москвы на юг, и подобрать троих пассажиров. Этим поездом и оказался тот, который идет через Харьков, Красный Лиман - Артемовск, минуя Славянск и Краматорск. Далее все известно.
Выслушав длинное воспоминание министра, почтенного уже человека и старого коммуниста, я задал ему, как потом понял, не совсем корректный вопрос:
- Николай Степанович, а что если бы вы подождали утреннего поезда и выехали нормально? Ведь Берии стало бы известно, что вы задержались потому, что нужных поездов до конца суток уже не было? Министр с умудренной грустью посмотрел на меня: - Скорее всего я бы с вами сегодня не беседовал. Страшное было время...
...Но вернемся назад, в март 1952 года. Тогда министр, проявив огромную волю и подчинив одной цели все цеха и службы завода, смог все же первого апреля доложить Берии: заказ выполнен. Военная приемка подтвердила по своим каналам. И уже Казаков уехал в обком, оттуда в Москву. А дезорганизованное штурмом производство завода понесло большие потери. План марта по валу и товару был выполнен немногим более чем на 60 процентов. Естественно, провален был и квартальный план. Разрабатывались меры, как нам восполнить потери в течение шести месяцев, чтобы безусловно выполнить годовой план.
Поездка министра в обком партии, его посещение горкома за неделю до окончания месяца ничего хорошего для руководства завода не предвещали. Легко было догадаться, что министр согласовывает кадровые вопросы с последующим их решением в ЦК. Это вскоре подтвердилось в разговоре с секретарем горкома И.С. Кузнецовым. - Вы думаете обсуждать на парткоме срыв выполнения важного государственного заказа? -спросил он меня после очередного заседания бюро.
- Не вижу смысла. Ведь заказ-то выполнен в срок. - Выполнен-то выполнен, но какой ценой? Так дернули завод, что до конца года будете расхлебывать.
- Ну, это уже наши заботы. Принимаем меры по наверстыванию упущенного. Трудно будет, но, надеюсь, справимся. С экономическими показателями в ближайшие месяцы будет, правда, плохо. Но министр пообещал кое-что скорректировать в плане, помочь и финансами из резервов министерства.
- Вам виднее... - вздохнул Иван Сафронович. - Но должен вас предупредить: министр и у нас, и в обкоме обсуждал вопрос о замене директора. Такие дела не прощаются. - А вот это уже совсем ни к чему. Во-первых, директор-то хороший, чтобы о нем не говорили. Прекрасный организатор! Кто бы не пришел на его место, потребуется время на освоение огромного хозяйства. Да и наши люди не всякого и примут, надо еще заслужить. Словом, в такое время перемены в руководстве просто вредны. Если можете, защитите Ивана Трофимовича. Он оступился, но с кем не бывает.
- Вы сможете защитить? Я нет. Да и вообще это уже не наш вопрос. Я как чувствовал, что Катеринич со своим цыганским упорством достукается. Ему многое сходило, а теперь все откликнулось. Тебя, кстати, тоже спасло лишь то, что ты всего три месяца как парторг. Где был контроль со стороны парткома?
С тяжелым сердцем я уходил из этого кабинета...
ТАК У КОГО ВЛАСТЬ? Так уж сложилось в сталинские годы, что за состояние хозяйства во всей социальной сфере отвечал прежде всего исполком городского совета. Ему и были подчинены все органы управления этими структурами. Однако узаконенный контроль за деятельностью Советов со стороны партийных органов, командование ими приводили к утрате местными органами инициативы в работе, способности воздействовать силой власти на руководителей предприятий и организаций. А в их руках и находились материально-технические и финансовые ресурсы, с которыми они очень скупо расставались в пользу развития городского хозяйства.
Тем более, что такие затраты предприятиям не планировались министерствами. Нужна была смелость такого человека, как снятый директор НКМЗ Катеринич. чтобы позволить себе за счет завода заасфальтировать главную дорогу города, отремонтировать трамвайную линию, оборудовать остановки, благоустроить могилы погибших воинов. Его поддерживал и директор завода тяжелого станкостроения Д.И. Поляков. Другие же директора отмахивались от просьб и решений горсовета. И что с ними горсовет мог поделать: ни выговора объявить, ни с работы снять. Ведь все они в высокой номенклатуре, подчинены непосредственно министерствам в Москве.
Единственным органом, который мог на них воздействовать, был горком партии. Там могли и выговор объявить, и партбилет отобрать.
Безвластие городского совета, хотя его и возглавлял опытный председатель, почему-то вполне устраивало прежнее руководство горкома. И хозяйственники привыкли: если решение принято исполкомом, его можно и не выполнять. Решение горкома партии - другое дело. С подменой органов власти на местах партийными органами я был решительно не согласен.
... опер написал подробный рапорт начальнику милиции, дорисовав смачными словами всю картину. Проявив незаурядные способности рассказчика, подполковник Гусев и поведал мне вечером об этом случае в присутствии начальника горотдела госбезопасности майора Евсюкова. Оказалось, что директор колбасной фабрики (как и директор расположенного рядом холодильника, в котором хранилось несколько тысяч тонн мяса) уже давно находился в разработке органов. Они подозревали, что там шло организованное по-крупному воровство Об этом говорили и многочисленные письма, поступавшие в горком Но все -анонимные. Периодические проверки ничего не давали. Словно кто-то заблаговременно предупреждал руководстве фабрики и холодильника о готовящейся внезапной проверке.
- Что собираетесь делать? Что он собой представляет? Если вы им заинтересовались раньше, что вам известно о его материальном положении, о семье? -высыпал я груду вопросов перед руководителями административных органов города Те поведали мне некоторые факты из жизни директора колбасной фабрики, по должности входящего в номенклатуру горкома. Нами он утверждался фактически формально, по представлению после назначения министерством.
Бондаренко всю войну отслужил в действующей армии, на административно-хозяйственных должностях. Демобилизовавшись, получил как специалист, инженер мясо-молочной промышленности, в министерстве в Москве назначение на должность директора этой фабрики. Заработная плата 1500 рублей в месяц (это оклад заместителя начальника цеха на заводе, где я работал). Однако сам и его семья живут, что называется, на широкую ногу. Первой жене с ребенком, с которой развелся вскоре после назначения директором, платит алименты. Вторая жена с сыном почти ежедневно обедает в ресторане, запросто дает официанту 25 рублей на чай. Но главное - Бондаренко, хотя у него есть квартира, заканчивает строить собственный кирпичный дом, уже поблескивающий кровлей из оцинкованного железа.
- Откуда такой дефицит? - остановил я докладывающих. - Ведь в цехах ширпотреба по просьбе рабочих не из чего сделать таза или корыта для купания детей? А здесь - крыша большого дома? - Уже, видимо, успели уворовать из материалов, завезенных на восстановление вокзала. - отвечает Евсюков. - Туда дали оцинкованное железо. Наверное, не хватит, когда начнут настилать кровлю. - Сколько это может продолжаться? - с возмущением спрашиваю я правоохранительных начальников. Мои собеседники, смущенные неожиданным напором нового секретаря горкома, стали доказывать, как трудно разоблачить преступников, особенно если они действуют организованно.
- На то вы и специалисты своего дела! У вас штат аппаратных работников. Стыдно будет, если вы не раскрутите. Даю вам три месяца, после чего заслушаем Бондаренко и вас на заседании бюро горкома. Как обеспечиваете сохранность народной собственности на предприятиях. Незадолго до истечения установленного срока майор Евсюков сам попросился доложить о проделанной работе. - Никак не может поймать на горячем! - не скрывая расстроенных чувств, заявил он. - Так что. можем, вы засветились своими проверками? - Да в том-то и дело, что я уверен - воровать не перестали. А раскрыть мы не можем. Сложно, хотя механика нам понятна.
- В чем же она состоит? - Все делается просто и в то же время сложно для разоблачения.
Мясо, конечно, поступает из хладокомбината. Там много неучтенного, излишки списываются. Попробуйте перевесить тысячу тонн. Если открывать морозильные камеры, значит, дать новый повод для списания за счет потери холода и нового замораживания. На все есть нормы. Министерство вой поднимет. Вот так живут годами: по документам ни недостатков, ни излишков. Все фиксируется с участием представителя главка. Далее созданные излишки мяса поступают на колбасную фабрику. Там с соблюдением всех норм и правил изготовляют мясные изделия. Создают их излишки для реализации через магазины. Заведующие в сговоре с директором фабрики. Деньги потом делят.
- А при внезапных ревизиях в магазинах нельзя разве обнаружить излишки против количества, значащегося по накладным? - Вот здесь и вся механика хищений. На фабрике доверенными лицами выписывается две накладные. Например, привезли в магазин тонну колбас, а при них одна накладная на тысячу кг. А другая - на пятьсот. Пока идет реализация товара, в ходу первая накладная, вторая спрятана. Как только все реализовано, директор магазина сообщает на фабрику по телефону. Конечно, зашифрованным словом в обычном разговоре. И одновременно и здесь, и там уничтожается накладная на тысячу кг. А задействуют накладную на пятьсот кг. За вторые полтонны деньги из кассы изымаются. Ну, а далее -дележка между участниками. Только и всего.
До сих пор не знаю: действительно ли такой механизм связывал расхитителей и так ли уж трудно было их разоблачить, как об этом мне говорил майор. Но только я принял решение: пригласить на заседание бюро горкома директора фабрики и попросить его рассказать о своих доходах и расходах.
И вот перед членами бюро, которых я предупредил о предмете разговора, в конце заседания предстал сорокалетний, спортивной стати мужчина и лепечет что-то о его семейном бюджете. - Давайте посчитаем вместе, - перебил я его. - Ваш должностной оклад полторы тысячи? Двадцать пять процентов уходит на алименты первой жене. Десять -по подписке на Государственный заем. Ну и плюс подоходный налог, членские партийные и профсоюзные взносы, плата за квартиру. По нашим данным, на содержание второй семьи - жена не работает, -у вас должно оставаться не более семисот. Это зарплата девушки-станочницы на заводе, которая живет в общежитии и еле сводит концы с концами, перебиваясь с хлеба на воду. Ей еще надо сэкономить и на платьице, и на туфли. Как же вы, бедный наш. живете, питаясь с семьей в ресторане? Да еще и дом строите на свою зарплату?
Надо было видеть этого человека в тот момент. Внезапно осунулся: лицо перепугано, текут капли пота. - Я... с фронта привез трофеи. Продал их и на вырученные деньги строю дом... - Так вы что, на фронте мародерством занимались? Причем по-крупному, - вступил в разговор Ефим Федорович Доценко.
Ответчик совсем сник: - Да нет... какие трофеи...
Наступила пауза. Каждый из членов бюро понимал: перед ними бесчестный человек. Но прямых доказательств его виновности нет. Я попросил заведующего отделом, ведавшего пищевой промышленностью и торговлей, доложить о массовых случаях мелких хищений мясопродуктов с фабрики, согласно актам, составленным работниками милиции при задержаниях. - Что вы на это скажете? -обращаюсь к Бондаренко. - Мы ведем решительную борьбу с расхитителями, увольняем с работы, передаем дела в суд. Но пока такие случаи не изжиты.
- Нет, -отвечаю ему, -наверное, вам надо побороться прежде всего самому с собой. А на фабрике будет наводить порядок кто-то другой. Вам эта работа не под силу. Вношу предложение: выразить недоверие Бондаренко. Считать невозможным дальнейшее пребывание его в должности директора фабрики. За необеспечение надлежащего контроля, что приводит к массовым хищениям, объявить строгий выговор с занесением в личное дело. О решении бюро горкома сообщить в Москву, в министерство. Не успели мы еще отослать туда решение, как из Москвы звонит один из заместителей министра пищевой промышленности СССР.
- Нам непонятно, - начал он напористо, - как вы могли принять такое решение? У нас такого еще не было.Я вкратце изложил ему наше понимание сути дела.
- Другого решения мы не видим и считаем принятое правильным. - Это же будет прецедент на всю страну! Об этом будем докладывать Анастасу Ивановичу Микояну.
- Воля ваша. Но прошу: внимательно прочитайте справку, приложенную к решению бюро. Если вы найдете, что мы не правы, мы готовы пересмотреть свое решение.
После этого разговора никаких возражений не последовало Бондаренко был освобожден от должности, назначен другой. А спустя два месяца без нашего уже вмешательства министерством был освобожден от должности и директор холодильника Циунов. Правда, с переводом на другую работу..."
...появилось нашумевшее в городе дело Маслакова. Комиссия в течение двух недель раскрыла всю механику организованных хищений продукции на предприятии. В основном через маслобойный иех. По журналу регистрации поступления семян подсолнечника от сдатчиков указывался вес и содержание масла в семенах, установленное заводской лабораторией. Значилось, что масличность колебалась, скажем, в пределах 22-24 процентов. Фактически же, как выяснил специалист со Славянского масложиркомбината, прибывший со своими лаборантами по моей просьбе, содержание масла в них было не менее 28 процентов. А в отдельных партиях доходило до 32.
Вот все как просто. Так и создавались излишки масла. Потом в больших количествах они расхищались. Но все же прямо схватить воров за руку не удалось. Подозреваю, что предупрежденный кем-то Маслаков за два дня до начала проверки оприходовал остатки масла. Его оказалось восемнадцать тонн. По рыночным ценам того времени - целое состояние. Но ведь это только нереализованный остаток. А сколько его уже уплыло? В своих объяснениях технолог и другие работники, связанные между собой круговой порукой, писали: остатки, образующиеся за счет несовершенства лабораторного оборудования, больших колебаний в качестве семян, изношенности и частых ремонтов прессов, снимаются в конце каждого месяца, приходуются и, конечно же, обращаются в доход государству.
Действительно, такие документы были. Но в каждом акте значилось от одной до трех тонн. А тут целых восемнадцать! Маслаков заявлял при рассмотрении акта проверки в горкоме: я сам до прихода вашей комиссии распорядился провести снятие остатков и оприходовал неучтенное! Уволил двух работников, а нескольких строго наказал. За плохое состояние учета и контроля. Но было видно, что объяснение шито белыми нитками. Не мог объяснить он и источники личных средств, за которые в течение пяти лет построил два дома. Как и приобретение пары вороных с фаэтоном. Только во время работы комиссии он занес их в инвентарную книгу завода.
Обсуждение дела Маслакова на бюро было жестким. Хотя некоторые и высказывались: мол, подвели его работники аппарата. Конечно, он очень виноват. Но, может быть, ограничимся взысканием? Старый коммунист, мол, излишне доверял подчиненным. Он способен еще навести порядок. Но я настаивал: массовые хищения продукции с завода регистрировались и ранее милицией. И если директор еще не пойман как вор, то условия, им созданные на предприятии для хищений, это - организованная преступность. Маслаков был исключен из партии единогласным решением бюро горкома.
Было сделано представление министерству о невозможности оставить его в должности директора. Парткомиссия обкома и бюро подтвердили наше решение. Причем мне не было сделано ни единого замечания ни по характеру проверки, ни по строгости решения. А.И. Струев вообще разбушевался на бюро: Маслаков заслуживает предания суду! Но пусть следственные органы с прокуратурой сами разбираются. Несмотря на всю хлесткость его высказываний, я понял: уголовное дело возбуждено не будет. В решении обкома нет записи о передаче материалов комиссии следственным органам. А значит, Маслаков может обжаловать решение. В своем предположении я не ошибся. Менее чем через три недели меня вызвали в Москву, на заседание Комиссии партконтроля по этому делу.
"Что же это делается? - думалось ночами. - Боремся, боремся с расхитителями, ворами, проходимцами, наживающимися на труде людей, а после "дела Маслакова" вновь появляются на свет Божий другие нувориши..."
Их делишки вызывали у меня откровенную злость. В городском суде рассмотрено дело группы завмагов, растратчиков. Они ловко прикрывали друг друга во время ревизии, перебрасывая заранее заготовленные документы о передаче партий товаров из одного магазина в другой. Ими и покрывались недостачи. Все махинаторы были осуждены на длительные сроки. Серьезные недостатки в торговле, общественном питании, в пищевой промышленности по получаемым мною информациям были по всей области, по Украине. На этот счет принимались самые строгие решения, усиливалась работа административных органов по борьбе с преступностью.
Но... Понимая, что побороть зло можно лишь путем обновления кадров, мы вместе с горкомом комсомола направляли молодежь из заводских коллективов в сферу торговли и общественного питания. Но в то время и молодые парни и даже девушки от станка, работавшие порой на тяжелых участках, с большой неохотой соглашались переходить в торговлю. Работа на заводе у станка, у мартена считалась тогда престижной.
В результате принятых мер в городе заметно уменьшилось число случаев нарушений правил торговли. Притихли и расхитители. Но вот в один из приемных дней ко мне буквально ворвалась молодая девушка из числа "мобилизованных комсомолом". Со слезами на глазах просит помочь вернуться из магазина на завод к ее револьверному станку. - В горкоме комсомола пригрозили: послана по разнарядке? И работай! Не то будем разбирать как дезертира. - Ну. не плачьте, -успокаиваю девушку. -Лучше расскажите, почему уходите из торговли? - Боюсь... -всхлипнув по-детски, умолкла она. - Чего боитесь?
- Рано или поздно меня втянут в свои дела. И засудят Ведь с самого начала в магазине меня стали учить, как обвешивать и обсчитывать. Причем говорят: "Ты давай смелее, тебе ничего не будет. Если поймают, спишут на неопытность и молодость". А я не хочу, чтобы меня ло-овили... Как я не уговаривал, ничего не вышло. Пришлось пообещать вернуть ее на завод. Она не скрывала радости, уходя от меня.
Вечером приглашаю секретаря горкома комсомола, предлагаю провести проверку: как закрепилась в торговле молодежь? Не называя фамилии, я повторил признание комсомолки на приеме у меня, выступая на очередном пленуме горкома комсомола. - Не бросайте на произвол судьбы товарищей, посланных вами на этот участок работы. Трудно им. Надо помочь честной молодежи закрепиться там.
Я теперь понимал: пока будет существовать наш проклятый "дефицит", до тех пор вся товаро-проводящая сеть, вся сфера услуг не будут бескорыстно служить во благо общества, и это зло нам не побороть. Но не скоро мы дорастем до обилия товаров Значит, пока надо усиливать систему контроля Другого пути просто нет. Без этого наше общество захлестнет, а потом и утопит организованная преступность. Так размышлял я поздно вечером по дороге домой.
Их становилось все больше, и они серьезно нарушали ритм производства, специализированного на выпуск в основном металлургического и горно-шахтного оборудования, так как оборонка шла по специальным и безусловно "совершенно секретным" постановлениям союзного правительства, как правило подписанным самим Сталиным или его заместителем. Приходили заказы иногда в самое неподходящее для общего плана время. Сроки устанавливались самые жесткие, нередко из-за них горел основной план, роптали заказчики профильной продукции. А с декабря 1951 года, момента моего избрания, непосредственная ответственность перед ЦК за "особые" заказы свалилась на меня.
Во время утверждения в ЦК предупредили об особом внимании к оборонным заказам. Спецотдел регулярно знакомил меня с поступающими новыми постановлениями и документацией. Военпред систематически информировал о ходе выполнения оборонных заказов и требовал специального рассмотрения на парткоме вопросов нарушения сроков и качества подконтрольной ему продукции.
Часто мне приходилось быть последней инстанцией, гасящей назревающий скандал между администрацией цехов и завода и военпредами. Ведь военпреды тоже коммунисты и состояли на учете в заводской парторганизации. Оборонные заказы, ставшие уже постоянными, выполнялись в строго намеченные сроки и при высоком качестве, ведь над их выполнением трудились самые квалифицированные рабочие, получавшие специальную надбавку к тарифной ставке.
Но когда поступал совершенно новый заказ да еше с требованием выполнить его в кратчайший срок, это создавало нервозную обстановку. Так как вызывало ломку установившегося производственного потока, что в условиях завода тяжелого индивидуального машиностроения с длительными циклами изготовлений комплектного оборудования очень непросто. Что же случилось? Утром позвонил директор: - Павлович, - он всегда обращался ко мне так, когда хотел сообщить что-то хорошее или очень неприятное, - кажется, мы вляпались. - В чем дело? - Если можешь, отложи все дела и приезжай ко мне. Надо посоветоваться.
Заводоуправление располагалось в противоположном конце завода. Захожу в кабинет директора, а там уже главный инженер, главный технолог и начальник производства. На столе разложены чертежи. - Во. смотри, - показывает мне директор чертеж общего вида незнакомой конструкции. - И это навязывают заводу тяжелого машиностроения! Я отбивался сколько мог. А теперь, кажется, меня повесят.
Я внимательно всматриваюсь в чертеж: сравнительно легкая объемная металлическая конструкция со множеством гнезд, втулок, площадок, кронштейнов. На чертежах деталировки узлов везде стоят знаки высокой точности механической обработки. Видно, что на этой конструкции должны монтироваться какие-то механизмы. На штампе чертежа, как всегда, условное название -на этот раз "Беркут" (тогда на заводе ходило не одно подобное наименование секретной продукции).
- Так что же страшного в этом "Беркуте"? -удивленно посмотрел я на хмурых товарищей. - Организуем в ряде цехов спецучастки, быстро сварим и оснастим деталями, требующими механической обработки. - А ты знаешь, сколько их нужно? - прищурился директор. - Сколько же? - Двести штук! - И в какой срок? - В этом месяце, -с непонятной мне злостью ответил Иван Трофимович, и глаза его блеснули. - А когда поступил заказ?
- В январе... -безнадежным взмахом руки директор завершил объяснение и отошел к окну, откуда просматривалась панорама его огромного хозяйства.
Мне стало все ясно. Произошла длительная задержка с подготовкой и запуском в производство. Но как так случилось? И почему я только сегодня узнал? Ведь обычно начальник спецотдела с получением нового постановления по оборонке знакомил с ним и меня.
Вернувшийся от окна директор все объяснил: - Я им целый месяц доказывал, что заказ не соответствует профилю завода. Эту "солому" может делать любой маленький завод. Пусть размешают на другом предприятии, там почтут за честь сработать такой заказ да и заработать на нем. Так нет же, уперлись на своем. Министр пригрозил, что придется держать ответ перед самим... - Тут Иван Трофимович предусмотрительно остановился и задал решающий вопрос: - Ну? Что будем делать?
Все дружно высказались за то, что надо немедленно развертывать работу. Конечно, в марте можно успеть изготовить лишь технологическую оснастку и выпустить первые образцы, а в апреле, если разбросать по многим цехам и работать в три смены, можно выполнить и весь заказ. На том и разошлись. По дороге я зашел в спецотдел. Его начальник Косарев ознакомил меня с выпиской из постановления Совета Министров СССР, касающейся части, выполняемой нашим заводом. Постановление было подписано Берией, следовательно, оно у него на контроле. Стало ясно, кто тот "самый", которым грозил министр директору.
- Почему меня раньше не ознакомили с постановлением? - спрашиваю у начальника. - Вас только-только избрали, а директор получил документы в начале января и держал их в своем сейфе. С предчувствием какой-то беды возвращался я к себе. Уже в десятом часу вечера из ЦК ВКП(б) позвонил Дмитриев, зам. зав. отделом машиностроения: - Вам известно, что у вас на заводе важный заказ срывается? - Известно,- отвечаю, сразу поняв, о чем идет речь. - И что вы предпринимаете?
- Будем делать все возможное, чтобы выполнить. - Ну смотрите. Это и для вас проверка. На этом разговор прервался. Дело принимало серьезный оборот.
Прошли лишь сутки после совещания у директора, а на заводе все завертелось вокруг злополучного "Беркута"; запущена в производство оснастка, оборудовались сварочные площадки в цехах, подбирались люди. А еще через два дня Иван Трофимович позвонил мне: - Завтра у нас будет министр. Яковлев, замминистра, только что сообщил, рычит, как зверь. Но главного он не сказал: каким тот поездом выехал. Буду ждать подтверждения, поедем встречать вместе.
Начало марта в том году выдалось снежным, метельным. Но скорые поезда из Москвы на юг, шедшие через Харьков, Славянск, проходили Краматорск по расписанию, без опоздании, и было их много. Каким прибудет министр, который в прошлые свои посещения приезжал отдельным салон-вагоном? Начальник станции, которому в таких случаях из МПС поступало уведомление, такового не получал. Из министерства шли совсем уже немыслимые сообщения. Якобы министр вчера около полуночи выехал из Москвы автомобилем по дороге на Курск, Белгород, Харьков и далее к нам.
Что они там, с ума посходили? Если у нас на дорогах заносы, то что же там, севернее?.. На повторные запросы директора в Москву отвечали крайне раздраженно:
- С вашей работой хоть пешком к черту в пекло побежишь! Оставалось ждать. Наконец, позвонили из министерства: - Встречайте в Артемовске, поездом. Туда он прибывает во второй половине дня. Опять ничего не понятно: почему этим поездом, единственным, идущим из Москвы на Кавказ через Красный Лиман - Артемовск?
Оттуда еще семьдесят километров надо возвращаться в Краматорск. А ведь через Славянск-Крама-торск в разное время пять поездов из Москвы. Двумя машинами выехали в Артемовск, благо к тому времени туда была построена приличная асфальтовая дорога. На вокзал в Артемовске прибыли за четверть часа до прихода указанного в сообщении поезда и все время не переставали обсуждать: что побудило министра выбрать столь неудобный маршрут? Но объяснения так и не нашли.
Подходит поезд, время стоянки - десять минут.
Мы пошли в конец перрона, где в хвосте поезда, по нашим расчетам, должен отцепляться вагон министра. Но по пути у дежурного по станции узнали, что заявки на отцепку вагона не поступало. Вот тс на!? Значит, министр едет в обычном вагоне? Но в каком? Разбежались в разные стороны вдоль состава, задерживаясь у вагонов "СВ". Но из них никто не выходил. Людей на перроне было мало, и потому весь состав просматривался из конца в конец. И вот в голове поезда, где заканчивается платформа, видим трех человек. Это и были министр, его помощник и так называемый порученец, а точнее офицер охраны -служащий НКВД в гражданской одежде. У министра в руке портфель, два его спутника несли чемоданы. По всему было видно, что выехали налегке. Сухо поздоровались.
- Николай Степанович, - начал директор, - почему вы выбрали этот неудобный поезд? Мы вас ждали... - Потому, что вас повесить надо! - прервал его министр, направляясь к машине. Такого свирепого выражения лица в его прошлые приезды на завод я не видел ни разу. Да и вообще среди других министров он слыл человеком, хотя и строгим, но уравновешенным, редко входящим в административный раж.
Не знаю, о чем говорил он с директором в машине по пути, я ехал в другой, следом. Когда высокого гостя подвезли к недавно введенной в эксплуатацию гостинице на бульваре Парижской коммуны, я узнал, что через два часа он созывает большое совещание с начальниками цехов, руководителями отделов и служб завода (по списку). Собрались в тесном зале, кто за длинным столом, кто на стульях, расставленных вдоль стен. Переговаривались тихо, в воздухе повисла тревога.
Вошли министр и директор, заняли места в торце общего стола, откуда директор обычно раздавал указания на оперативках. Сейчас он сидел, понурив голову, на самом краешке приставного стола.
- В связи с тем, - с резкой ноты начал совещание министр, - что руководство завода безответственно отнеслось к выполнению важного государственного задания, сорвало сроки подготовки производства и поставило под угрозу его выполнение, я беру управление заводом на себя. Мы сейчас рассмотрим план действий. Будете отчитываться передо мной каждый день, в десять ноль-ноль, за истекшие сутки. А сейчас послушаем доклады главного инженера, главного технолога и начальника производства о положении заказа на сегодня и предложения, как поправить дело. Предупреждаю: никакие просьбы о переносе сроков или передаче производства узлов из одного цеха в другой приниматься не будут. Исходить надо из того, что при любых условиях заказ должен быть выполнен в назначенные сроки. То есть до тридцать первого марта включительно.
Далее пошла раздача заданий цехам и отделам. Совещание закончилось поздним вечером. На другой день можно было заметить, как в цехах менялась загрузка металлорежущего оборудования, создавались участки сборки злополучного "Беркута", все основные заказы отодвигались. Такой производственный штурм можно было видеть только во время войны, когда решалась судьба страны. Что же это за заказ, который курирует сам Берия?
Оказалось, завод выполнял металлические сварные конструкции с базовыми деталями, на которых где-то на другом заводе монтировались радиолокаторы для обнаружения воздушных целей и управления наземными средствами их поражения. Да, дело действительно очень серьезное, а потому партком через секретарей цеховых парторганизаций установил постоянный контроль за работой участков обработки деталей и сборки узлов.
Каждый день во вторую смену я обходил все цеха, интересовался ходом выполнения заказа и всякий раз в одном из них встречал министра. Уезжал он с завода лишь в полночь, чтобы утром, проведя оперативное совещание, начать новый обход. Здесь мы и познакомились поближе с Николаем Степановичем Казаковым. По мере того, как заказ продвигался к своему выполнению, он становился разговорчивее, хотя и видел, как дорого обойдется этот штурм заводу. Начальник производства уже к концу второй декады сообщил мне, что заказ вытянем, но общий план будет провален по всем статьям, и завод попадет в тяжелое финансово-экономическое положение.
На ночных встречах с министром, на участках сборки, когда мы обменивались мнениями о ходе работ, меня так и подмывало спросить: чем вызван такой штурм с ломкой всего ритма в работе завода, с тяжелыми потерями в производстве и экономике, как и необычный выезд его из Москвы, сначала автомобилем, потом поездом? Но я так и не отважился на такой разговор. Разгадка этого неординарного события придет ко мне лишь через пять лет, когда я буду работать уже секретарем обкома партии по промышленности. Так что забежим немного вперед.
1956 ....Так о чем же поведал мне тогда министр Казаков? В тот день, когда он в считанные часы покинул Москву, выехав к нам на завод, поздно вечером его вызвал в Кремль Берия. С докладом о ходе выполнения известного заказа "Беркут". - Я знал, -вспоминал уже без оглядки Николай Степанович, - что мой заместитель, принявший этот заказ в аппарате Берии, назвал исполнителем Ново-Краматорский. Допустил конечно оплошность. Задание не отвечало профилю завода да и вообще профилю министерства.
Но знаете, в то время все, что исходило от Берии или его аппарата, принималось к исполнению по стойке "смирно". Что и сделал мой зам. Когда же заказ поступил на ваш завод, я понимал причины упорства директора Катеринича. Но все же не думал, что он, зная, кто главный куратор заказа, на два месяца задержит запуск в производство. А когда мне об этом доложили, было уже поздно. Я был вызван к самому куратору.
"Вам известно, что на Ново-Краматорском заводе ничего нэ делается по выполнению моего заказа?" -блеснув стеклами пенсне прошипел Берия, не пригласив сесть и не подав даже руки. - Я стал оправдываться, сказал, что произошла некоторая задержка, но дело поправится. А если и опоздаем, то не более как на две недели. Я действительно накануне предупредил Катеринича: надо выполнить задание любой ценой, пообешал помощь других заводов.
"Ничего вы нэ знаете! Там ничего нэ делается! - прогремел Берия. - Я вас предупреждаю: никаких задержек не потерплю! Вы сами должны сегодня же отправиться на завод и взять на себя руководство. А директора -отстранить! Потом с ним разберемся. Повторяю, сегодня же до 24.00 чтобы в Москве духу вашего не было!"
Потом, поднявшись из-за стола, чем давал понять, что аудиенция окончена, Берия как что-то обычное добавил: "Если нэ выполнишь, можешь сейчас прыгать в окно. Я тэбе его открою. Все!" Далее события разворачивались так: направляясь к двери, министр с ужасом увидел, что на больших кабинетных часах стрелки показывали без малого 22 часа. Из приемной позвонил в министерство, приказал, чтобы забронировали места на любой поезд, идущий на юг до 24.00. О салон-вагоне он уже не думал. Однако, приехав в министерство, узнал: до окончания этих суток ни одного поезда нет и только около двух часов завтра отправляется первый скорый, которым можно уехать. Что делать? В голове сидело: до 24.00, иначе... Всего можно было ожидать, можно и домой не вернуться.
Руководители в Москве хорошо знали повадки Берии. Отдав распоряжение, он тут же устанавливал слежку. А в Москве вьюга. И министр решается на отчаянный шаг. Приказывает снарядить машину, тяжелый ЗИС. Наскоро собравшись, взял с собой лишь помошника и порученца. Наказал ехать по автодороге Москва - Харьков. Так и сделали. В 24.00 они были за пределами столицы.
Рискованный поступок, вызванный безвыходностью положения, едва не закончился трагически. Усилилась метель, ехать становилось все труднее, и примерно в двухстах километрах от Москвы машина забуксовала в сугробе. Было около четырех утра. Машин на дороге в это время ни одной. Темень непроглядная, лишь в стороне от дороги едва виднеется ряд электрических огней. На них и побрели помошник и порученец. Хотя последний по инструкции не имел права оставлять охраняемого.
Огни оказались полустанком в двух километрах от дороги, где застряла машина. Позже министр и два его спутника уже с вещами, утопая в сугробах, задубев, с трудом добираются до спасительного полустанка. Николай Степанович, предъявив дежурному документы, связывается по телефону с министром путей сообщения Бешевым, рассказывает о случившемся и просит выручить. Тот дает распоряжение: остановить на этом полустанке первый попавшийся скорый поезд, идущий из Москвы на юг, и подобрать троих пассажиров. Этим поездом и оказался тот, который идет через Харьков, Красный Лиман - Артемовск, минуя Славянск и Краматорск. Далее все известно.
Выслушав длинное воспоминание министра, почтенного уже человека и старого коммуниста, я задал ему, как потом понял, не совсем корректный вопрос:
- Николай Степанович, а что если бы вы подождали утреннего поезда и выехали нормально? Ведь Берии стало бы известно, что вы задержались потому, что нужных поездов до конца суток уже не было? Министр с умудренной грустью посмотрел на меня: - Скорее всего я бы с вами сегодня не беседовал. Страшное было время...
...Но вернемся назад, в март 1952 года. Тогда министр, проявив огромную волю и подчинив одной цели все цеха и службы завода, смог все же первого апреля доложить Берии: заказ выполнен. Военная приемка подтвердила по своим каналам. И уже Казаков уехал в обком, оттуда в Москву. А дезорганизованное штурмом производство завода понесло большие потери. План марта по валу и товару был выполнен немногим более чем на 60 процентов. Естественно, провален был и квартальный план. Разрабатывались меры, как нам восполнить потери в течение шести месяцев, чтобы безусловно выполнить годовой план.
Поездка министра в обком партии, его посещение горкома за неделю до окончания месяца ничего хорошего для руководства завода не предвещали. Легко было догадаться, что министр согласовывает кадровые вопросы с последующим их решением в ЦК. Это вскоре подтвердилось в разговоре с секретарем горкома И.С. Кузнецовым. - Вы думаете обсуждать на парткоме срыв выполнения важного государственного заказа? -спросил он меня после очередного заседания бюро.
- Не вижу смысла. Ведь заказ-то выполнен в срок. - Выполнен-то выполнен, но какой ценой? Так дернули завод, что до конца года будете расхлебывать.
- Ну, это уже наши заботы. Принимаем меры по наверстыванию упущенного. Трудно будет, но, надеюсь, справимся. С экономическими показателями в ближайшие месяцы будет, правда, плохо. Но министр пообещал кое-что скорректировать в плане, помочь и финансами из резервов министерства.
- Вам виднее... - вздохнул Иван Сафронович. - Но должен вас предупредить: министр и у нас, и в обкоме обсуждал вопрос о замене директора. Такие дела не прощаются. - А вот это уже совсем ни к чему. Во-первых, директор-то хороший, чтобы о нем не говорили. Прекрасный организатор! Кто бы не пришел на его место, потребуется время на освоение огромного хозяйства. Да и наши люди не всякого и примут, надо еще заслужить. Словом, в такое время перемены в руководстве просто вредны. Если можете, защитите Ивана Трофимовича. Он оступился, но с кем не бывает.
- Вы сможете защитить? Я нет. Да и вообще это уже не наш вопрос. Я как чувствовал, что Катеринич со своим цыганским упорством достукается. Ему многое сходило, а теперь все откликнулось. Тебя, кстати, тоже спасло лишь то, что ты всего три месяца как парторг. Где был контроль со стороны парткома?
С тяжелым сердцем я уходил из этого кабинета...
ТАК У КОГО ВЛАСТЬ? Так уж сложилось в сталинские годы, что за состояние хозяйства во всей социальной сфере отвечал прежде всего исполком городского совета. Ему и были подчинены все органы управления этими структурами. Однако узаконенный контроль за деятельностью Советов со стороны партийных органов, командование ими приводили к утрате местными органами инициативы в работе, способности воздействовать силой власти на руководителей предприятий и организаций. А в их руках и находились материально-технические и финансовые ресурсы, с которыми они очень скупо расставались в пользу развития городского хозяйства.
Тем более, что такие затраты предприятиям не планировались министерствами. Нужна была смелость такого человека, как снятый директор НКМЗ Катеринич. чтобы позволить себе за счет завода заасфальтировать главную дорогу города, отремонтировать трамвайную линию, оборудовать остановки, благоустроить могилы погибших воинов. Его поддерживал и директор завода тяжелого станкостроения Д.И. Поляков. Другие же директора отмахивались от просьб и решений горсовета. И что с ними горсовет мог поделать: ни выговора объявить, ни с работы снять. Ведь все они в высокой номенклатуре, подчинены непосредственно министерствам в Москве.
Единственным органом, который мог на них воздействовать, был горком партии. Там могли и выговор объявить, и партбилет отобрать.
Безвластие городского совета, хотя его и возглавлял опытный председатель, почему-то вполне устраивало прежнее руководство горкома. И хозяйственники привыкли: если решение принято исполкомом, его можно и не выполнять. Решение горкома партии - другое дело. С подменой органов власти на местах партийными органами я был решительно не согласен.
... опер написал подробный рапорт начальнику милиции, дорисовав смачными словами всю картину. Проявив незаурядные способности рассказчика, подполковник Гусев и поведал мне вечером об этом случае в присутствии начальника горотдела госбезопасности майора Евсюкова. Оказалось, что директор колбасной фабрики (как и директор расположенного рядом холодильника, в котором хранилось несколько тысяч тонн мяса) уже давно находился в разработке органов. Они подозревали, что там шло организованное по-крупному воровство Об этом говорили и многочисленные письма, поступавшие в горком Но все -анонимные. Периодические проверки ничего не давали. Словно кто-то заблаговременно предупреждал руководстве фабрики и холодильника о готовящейся внезапной проверке.
- Что собираетесь делать? Что он собой представляет? Если вы им заинтересовались раньше, что вам известно о его материальном положении, о семье? -высыпал я груду вопросов перед руководителями административных органов города Те поведали мне некоторые факты из жизни директора колбасной фабрики, по должности входящего в номенклатуру горкома. Нами он утверждался фактически формально, по представлению после назначения министерством.
Бондаренко всю войну отслужил в действующей армии, на административно-хозяйственных должностях. Демобилизовавшись, получил как специалист, инженер мясо-молочной промышленности, в министерстве в Москве назначение на должность директора этой фабрики. Заработная плата 1500 рублей в месяц (это оклад заместителя начальника цеха на заводе, где я работал). Однако сам и его семья живут, что называется, на широкую ногу. Первой жене с ребенком, с которой развелся вскоре после назначения директором, платит алименты. Вторая жена с сыном почти ежедневно обедает в ресторане, запросто дает официанту 25 рублей на чай. Но главное - Бондаренко, хотя у него есть квартира, заканчивает строить собственный кирпичный дом, уже поблескивающий кровлей из оцинкованного железа.
- Откуда такой дефицит? - остановил я докладывающих. - Ведь в цехах ширпотреба по просьбе рабочих не из чего сделать таза или корыта для купания детей? А здесь - крыша большого дома? - Уже, видимо, успели уворовать из материалов, завезенных на восстановление вокзала. - отвечает Евсюков. - Туда дали оцинкованное железо. Наверное, не хватит, когда начнут настилать кровлю. - Сколько это может продолжаться? - с возмущением спрашиваю я правоохранительных начальников. Мои собеседники, смущенные неожиданным напором нового секретаря горкома, стали доказывать, как трудно разоблачить преступников, особенно если они действуют организованно.
- На то вы и специалисты своего дела! У вас штат аппаратных работников. Стыдно будет, если вы не раскрутите. Даю вам три месяца, после чего заслушаем Бондаренко и вас на заседании бюро горкома. Как обеспечиваете сохранность народной собственности на предприятиях. Незадолго до истечения установленного срока майор Евсюков сам попросился доложить о проделанной работе. - Никак не может поймать на горячем! - не скрывая расстроенных чувств, заявил он. - Так что. можем, вы засветились своими проверками? - Да в том-то и дело, что я уверен - воровать не перестали. А раскрыть мы не можем. Сложно, хотя механика нам понятна.
- В чем же она состоит? - Все делается просто и в то же время сложно для разоблачения.
Мясо, конечно, поступает из хладокомбината. Там много неучтенного, излишки списываются. Попробуйте перевесить тысячу тонн. Если открывать морозильные камеры, значит, дать новый повод для списания за счет потери холода и нового замораживания. На все есть нормы. Министерство вой поднимет. Вот так живут годами: по документам ни недостатков, ни излишков. Все фиксируется с участием представителя главка. Далее созданные излишки мяса поступают на колбасную фабрику. Там с соблюдением всех норм и правил изготовляют мясные изделия. Создают их излишки для реализации через магазины. Заведующие в сговоре с директором фабрики. Деньги потом делят.
- А при внезапных ревизиях в магазинах нельзя разве обнаружить излишки против количества, значащегося по накладным? - Вот здесь и вся механика хищений. На фабрике доверенными лицами выписывается две накладные. Например, привезли в магазин тонну колбас, а при них одна накладная на тысячу кг. А другая - на пятьсот. Пока идет реализация товара, в ходу первая накладная, вторая спрятана. Как только все реализовано, директор магазина сообщает на фабрику по телефону. Конечно, зашифрованным словом в обычном разговоре. И одновременно и здесь, и там уничтожается накладная на тысячу кг. А задействуют накладную на пятьсот кг. За вторые полтонны деньги из кассы изымаются. Ну, а далее -дележка между участниками. Только и всего.
До сих пор не знаю: действительно ли такой механизм связывал расхитителей и так ли уж трудно было их разоблачить, как об этом мне говорил майор. Но только я принял решение: пригласить на заседание бюро горкома директора фабрики и попросить его рассказать о своих доходах и расходах.
И вот перед членами бюро, которых я предупредил о предмете разговора, в конце заседания предстал сорокалетний, спортивной стати мужчина и лепечет что-то о его семейном бюджете. - Давайте посчитаем вместе, - перебил я его. - Ваш должностной оклад полторы тысячи? Двадцать пять процентов уходит на алименты первой жене. Десять -по подписке на Государственный заем. Ну и плюс подоходный налог, членские партийные и профсоюзные взносы, плата за квартиру. По нашим данным, на содержание второй семьи - жена не работает, -у вас должно оставаться не более семисот. Это зарплата девушки-станочницы на заводе, которая живет в общежитии и еле сводит концы с концами, перебиваясь с хлеба на воду. Ей еще надо сэкономить и на платьице, и на туфли. Как же вы, бедный наш. живете, питаясь с семьей в ресторане? Да еще и дом строите на свою зарплату?
Надо было видеть этого человека в тот момент. Внезапно осунулся: лицо перепугано, текут капли пота. - Я... с фронта привез трофеи. Продал их и на вырученные деньги строю дом... - Так вы что, на фронте мародерством занимались? Причем по-крупному, - вступил в разговор Ефим Федорович Доценко.
Ответчик совсем сник: - Да нет... какие трофеи...
Наступила пауза. Каждый из членов бюро понимал: перед ними бесчестный человек. Но прямых доказательств его виновности нет. Я попросил заведующего отделом, ведавшего пищевой промышленностью и торговлей, доложить о массовых случаях мелких хищений мясопродуктов с фабрики, согласно актам, составленным работниками милиции при задержаниях. - Что вы на это скажете? -обращаюсь к Бондаренко. - Мы ведем решительную борьбу с расхитителями, увольняем с работы, передаем дела в суд. Но пока такие случаи не изжиты.
- Нет, -отвечаю ему, -наверное, вам надо побороться прежде всего самому с собой. А на фабрике будет наводить порядок кто-то другой. Вам эта работа не под силу. Вношу предложение: выразить недоверие Бондаренко. Считать невозможным дальнейшее пребывание его в должности директора фабрики. За необеспечение надлежащего контроля, что приводит к массовым хищениям, объявить строгий выговор с занесением в личное дело. О решении бюро горкома сообщить в Москву, в министерство. Не успели мы еще отослать туда решение, как из Москвы звонит один из заместителей министра пищевой промышленности СССР.
- Нам непонятно, - начал он напористо, - как вы могли принять такое решение? У нас такого еще не было.Я вкратце изложил ему наше понимание сути дела.
- Другого решения мы не видим и считаем принятое правильным. - Это же будет прецедент на всю страну! Об этом будем докладывать Анастасу Ивановичу Микояну.
- Воля ваша. Но прошу: внимательно прочитайте справку, приложенную к решению бюро. Если вы найдете, что мы не правы, мы готовы пересмотреть свое решение.
После этого разговора никаких возражений не последовало Бондаренко был освобожден от должности, назначен другой. А спустя два месяца без нашего уже вмешательства министерством был освобожден от должности и директор холодильника Циунов. Правда, с переводом на другую работу..."
...появилось нашумевшее в городе дело Маслакова. Комиссия в течение двух недель раскрыла всю механику организованных хищений продукции на предприятии. В основном через маслобойный иех. По журналу регистрации поступления семян подсолнечника от сдатчиков указывался вес и содержание масла в семенах, установленное заводской лабораторией. Значилось, что масличность колебалась, скажем, в пределах 22-24 процентов. Фактически же, как выяснил специалист со Славянского масложиркомбината, прибывший со своими лаборантами по моей просьбе, содержание масла в них было не менее 28 процентов. А в отдельных партиях доходило до 32.
Вот все как просто. Так и создавались излишки масла. Потом в больших количествах они расхищались. Но все же прямо схватить воров за руку не удалось. Подозреваю, что предупрежденный кем-то Маслаков за два дня до начала проверки оприходовал остатки масла. Его оказалось восемнадцать тонн. По рыночным ценам того времени - целое состояние. Но ведь это только нереализованный остаток. А сколько его уже уплыло? В своих объяснениях технолог и другие работники, связанные между собой круговой порукой, писали: остатки, образующиеся за счет несовершенства лабораторного оборудования, больших колебаний в качестве семян, изношенности и частых ремонтов прессов, снимаются в конце каждого месяца, приходуются и, конечно же, обращаются в доход государству.
Действительно, такие документы были. Но в каждом акте значилось от одной до трех тонн. А тут целых восемнадцать! Маслаков заявлял при рассмотрении акта проверки в горкоме: я сам до прихода вашей комиссии распорядился провести снятие остатков и оприходовал неучтенное! Уволил двух работников, а нескольких строго наказал. За плохое состояние учета и контроля. Но было видно, что объяснение шито белыми нитками. Не мог объяснить он и источники личных средств, за которые в течение пяти лет построил два дома. Как и приобретение пары вороных с фаэтоном. Только во время работы комиссии он занес их в инвентарную книгу завода.
Обсуждение дела Маслакова на бюро было жестким. Хотя некоторые и высказывались: мол, подвели его работники аппарата. Конечно, он очень виноват. Но, может быть, ограничимся взысканием? Старый коммунист, мол, излишне доверял подчиненным. Он способен еще навести порядок. Но я настаивал: массовые хищения продукции с завода регистрировались и ранее милицией. И если директор еще не пойман как вор, то условия, им созданные на предприятии для хищений, это - организованная преступность. Маслаков был исключен из партии единогласным решением бюро горкома.
Было сделано представление министерству о невозможности оставить его в должности директора. Парткомиссия обкома и бюро подтвердили наше решение. Причем мне не было сделано ни единого замечания ни по характеру проверки, ни по строгости решения. А.И. Струев вообще разбушевался на бюро: Маслаков заслуживает предания суду! Но пусть следственные органы с прокуратурой сами разбираются. Несмотря на всю хлесткость его высказываний, я понял: уголовное дело возбуждено не будет. В решении обкома нет записи о передаче материалов комиссии следственным органам. А значит, Маслаков может обжаловать решение. В своем предположении я не ошибся. Менее чем через три недели меня вызвали в Москву, на заседание Комиссии партконтроля по этому делу.
"Что же это делается? - думалось ночами. - Боремся, боремся с расхитителями, ворами, проходимцами, наживающимися на труде людей, а после "дела Маслакова" вновь появляются на свет Божий другие нувориши..."
Их делишки вызывали у меня откровенную злость. В городском суде рассмотрено дело группы завмагов, растратчиков. Они ловко прикрывали друг друга во время ревизии, перебрасывая заранее заготовленные документы о передаче партий товаров из одного магазина в другой. Ими и покрывались недостачи. Все махинаторы были осуждены на длительные сроки. Серьезные недостатки в торговле, общественном питании, в пищевой промышленности по получаемым мною информациям были по всей области, по Украине. На этот счет принимались самые строгие решения, усиливалась работа административных органов по борьбе с преступностью.
Но... Понимая, что побороть зло можно лишь путем обновления кадров, мы вместе с горкомом комсомола направляли молодежь из заводских коллективов в сферу торговли и общественного питания. Но в то время и молодые парни и даже девушки от станка, работавшие порой на тяжелых участках, с большой неохотой соглашались переходить в торговлю. Работа на заводе у станка, у мартена считалась тогда престижной.
В результате принятых мер в городе заметно уменьшилось число случаев нарушений правил торговли. Притихли и расхитители. Но вот в один из приемных дней ко мне буквально ворвалась молодая девушка из числа "мобилизованных комсомолом". Со слезами на глазах просит помочь вернуться из магазина на завод к ее револьверному станку. - В горкоме комсомола пригрозили: послана по разнарядке? И работай! Не то будем разбирать как дезертира. - Ну. не плачьте, -успокаиваю девушку. -Лучше расскажите, почему уходите из торговли? - Боюсь... -всхлипнув по-детски, умолкла она. - Чего боитесь?
- Рано или поздно меня втянут в свои дела. И засудят Ведь с самого начала в магазине меня стали учить, как обвешивать и обсчитывать. Причем говорят: "Ты давай смелее, тебе ничего не будет. Если поймают, спишут на неопытность и молодость". А я не хочу, чтобы меня ло-овили... Как я не уговаривал, ничего не вышло. Пришлось пообещать вернуть ее на завод. Она не скрывала радости, уходя от меня.
Вечером приглашаю секретаря горкома комсомола, предлагаю провести проверку: как закрепилась в торговле молодежь? Не называя фамилии, я повторил признание комсомолки на приеме у меня, выступая на очередном пленуме горкома комсомола. - Не бросайте на произвол судьбы товарищей, посланных вами на этот участок работы. Трудно им. Надо помочь честной молодежи закрепиться там.
Я теперь понимал: пока будет существовать наш проклятый "дефицит", до тех пор вся товаро-проводящая сеть, вся сфера услуг не будут бескорыстно служить во благо общества, и это зло нам не побороть. Но не скоро мы дорастем до обилия товаров Значит, пока надо усиливать систему контроля Другого пути просто нет. Без этого наше общество захлестнет, а потом и утопит организованная преступность. Так размышлял я поздно вечером по дороге домой.