ЕВГЕНИЯ ЭВЕЛЬСОН. СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ ПО ЭКОНОМИЧЕСКИМ ДЕЛАМ В СССР (60-е годы) -2
Дело № 1. Процесс Шаи Шакермана. История Шаи Шакермана представляет собою настоящий детективный роман, в котором есть все: большие деньги, опасные связи, любовь и смерть, предательство, суд и приговор. Сам Шая Шакерман был душой всей частнопредпринимательской деятельности в Москве, связанной с выпуском ’’левой” трикотажной продукции. Он передавал астрономической величины взятки от производственников власть имущим за право беспрепятственно получать оборудование и сырье, а также продавать через магазины неучтенную продукцию, выпущенную сверх плана. На скамье подсудимых рядом с ним оказались три работника Министерства Внутренних Дел СССР в высоких офицерских чинах (Гавриков,
Галкин и Двурядкин).
На суде выявилось, что сообщниками Шакермана в совершении противоправных экономических действий были, кроме упомянутых сотрудников МВД, видные работники Госплана, Министерства Торговли РСФСР
и других партийно-государственных учреждений. Шакерман был богатым человеком, бизнесменом с размахом. Неожиданно его постигло большое горе - умерла его жена Муся Черникова, врач по образованию. Горе Мусиной матери усиливалось тревогой, что довольно молодой муж покойной дочери может жениться вторично, уйти из дома, а с ним уйдет и ставшее привычным богатство. Она нашла выход - предложила Шае жениться на ее второй дочери. Осуществлению этого проекта мешало только то ничтожное обстоятельство, что младшая дочь и сама была замужем.
Однако, поскольку муж замужней невесты уже много лет был деловым партнером Шаи в трикотажном бизнесе, теща справедливо полагала, что зятья смогут договориться как деловые люди. Шая предлагал за ’’невесту” калым в полмиллиона рублей. Муж ’’невесты” соглашался только на миллион. Шакерману это требование показалось чрезмерным, и он довел до сведения родственника, что, в сущности, мог бы взять женщину и без всякой уплаты. Гнев застилает глаза и деловым людям: оскорбленный муж отправился в Комитет Государственной Безопасности, подробно рассказал о всех правонарушениях, совершенных Шакерманом, в которые он был очень хорошо посвящен, поскольку и сам
в них участвовал, и, закончив свои обстоятельные и драматические признания, там же в КГБ скончался на месте от обширного инфаркта.
Такова была завязка дела Шаи Шакермана. Последовала волна арестов, допрашивали работников торговли и чиновников МВД, а развязкой были судебные процессы - в Москве и в Московской области, в союзных республиках, в разных краях и областях Российской Федерации...На суде Гавриков, Галкин и Двурядкин, офицеры МВД, рассказали, как они лично способствовали расцвету частнопредпринимательской деятельности в швейно-трикотажной промышленности под вывеской государственных предприятий; как они сами на своих служебных машинах сопровождали провоз ’’левой” внеплановой продукции по Москве, на случай, если этот товар будет задержан другими, не посвященными в дело, работниками Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности.
Процесс Шакермана и офицеров МВД проводился строго закрыто. Взятки в УБХСС, где начальником член бюро Московского горкома КПСС генерал Гришин, интимный друг члена Политбюро ЦК КПСС Е.А.Фурцевой? Такой скандал власти обнародовать не хотели. Шая Шакерман был расстрелян по приговору Верховного Суда РСФСР. Имущество его было, разумеется, конфисковано. В поисках спрятанных богатств по распоряжению КГБ подняли памятник, поставленный на могиле жены Шакермана Муси Черниковой на Востряковском (еврейском) кладбище в Москве. Клада там не оказалось.
Дело № 2. Дело Бориса Ройфмана. По делу Ройфмана к суду было привлечено 25 человек, у КГБ с Ройфманом было джентльменское соглашение - ему сохранят жизнь в обмен на помощь: сдачу ценностей и раскрытие сообщников. Поручителем был тогдашний глава КГБ и будущий кратковременный глава советского правительства Юрий Андропов. Следователи вели себя по отношению к ценному подсудимому исключительно корректно и даже ласково. Ройфман рассказал на следствии, а потом и на суде, что в начале его работы в кустарной промышленности власти сулили ему и его коллегам золотые горы: ’’Помогите нам, приложите ваши прекрасные еврейские способности, чтобы организовать производство. Мы дадим вам фондовые товары и лучшее оборудование. Мы пойдем вам навстречу. В стране острая нужда в белье, в верхнем трикотаже”.
Но на деле не было ни сырья, ни станков, ни обещанных фондов, ни квалифицированных кадров. Ройфман рассказал, что сотрудники государственных учреждений вымогали взятки за малейшую любезность, даже за прямое исполнение служебных обязанностей. Только за взятку можно было получить сырье, только за взятку - необходимое производству оборудование. Взятки требовались не только мелким служащим, но и ответственным работникам Госплана, заместителям министров, офицерам МВД.
Ройфман чистосердечно рассказал о частнопредпринимательской деятельности, выразившейся в выпуске неучтенной продукции на фабрике № 11 в Перово и на других предприятиях, где он работал; он сообщил о полученных прибылях и назвал компаньонов по противоправным сделкам. Он полностью признал свою вину, но при этом неоднократно подчеркивал, что был втянут в преступную деятельность общей системой, существующей в СССР. Он категорически отрицал ’’хищение” и совершение противоправных сделок после 1961 года, как это отрицали и остальные подсудимые.
Следствие по делу Ройфмана возглавлял тогдашний начальник следственного отдела КГБ полковник Петренко, впоследствии начальник прославленной и страшной тюрьмы Лефортово. Полковник клялся подследственному, положив на стол партбилет и как бы принося присягу, что жизнь ему за полезное сотрудничество со следствием будет сохранена. Поверив Петренко, Ройфман отказался от услуг адвоката по соглашению. У него был только ’’казенный” адвокат от Московской Городской Коллегии Людмила Дунаева, прежде работавшая судьей в одном из районов Москвы. Дело слушалось около трех месяцев.
Итак, начальник следственного отдела КГБ Петренко от имени главы своего ведомства тов. Андропова уведомил Ройфмана, что прокурор потребует для него расстрела, а Верховный Совет помилует его. В обвинительном заключении и в речи прокурора было много спорного, касавшегося времени содеянного, объема и квалификации правонарушения, личной причастности Ройфмана к отдельным эпизодам. Тенденциозно усиливалась причастность Ройфмана к эпизодам, касавшимся одного только Шакермана. Однако адвокат, согласно договоренности со следственными органами - трудно себе представить такое, но - увы! - это так, - посвятила свою заранее написанную речь ’’растленному влиянию капиталистического мира
на психологию советских людей” и тому, как этой психологией ’’заразился” ее подзащитный, теперь полностью раскаявшийся. Ни единым словом не обмолвилась защита о существе обвинения, о спорных в нем положениях и об объективном возложении следствием вины Шакермана на Ройфмана. Защитительная речь была краткой, бесцветной, точно сочинение плохо успевающего школьника.
Последнее слово Бориса Ройфмана было произнесено с большим волнением, но с сохранением человеческого достоинства. Он говорил о своем раскаянии, о том, что полностью возместил ущерб, сдав добровольно все деньги, добытые в ходе незаконной частнопредпринимательской деятельности. Он просил суд о сохранении жизни.
Здесь уместно сказать несколько слов о человеческом облике Бориса Ройфмана. Он был участником Второй мировой войны, главой семьи, отцом двоих малолетних детей, один из которых был психически неполноценен и признан инвалидом с детства. В своем деловом кругу Ройфман пользовался всеобщим уважением за доброту и деловую честность. Если в их среде возникали деловые конфликты, спорящие стороны не раз обращались к Ройфману как к третейскому судье, хотя ему не было и сорока лет. Было известно, что он всегда готов выручить деньгами тех своих коллег, у которых происходили неприятности, что он покрывал чужие растраты и ссужал деньгами нуждающихся. Даже кагебешники не называли его иначе, чем Боречка...
Суд во главе с Председателем Судебной Коллегии по уголовным делам Николаем Степановичем Романовым приговорил по этому делу многих подсудимых (всех без исключения евреев) к расстрелу, среди них и Ройфмана Бориса Израилевича, 38 лет от роду. Ройфман подал прошение о помиловании на имя Президиума Верховного Совета СССР (тогдашний Председатель - Л.И.Брежнев), и его ходатайство поддержало КГБ, хлопоча о жизни свидетеля, который мог еще пригодиться. Но последовало личное указание Хрущева - расстрелять, и Ройфмана расстреляли.
Прокурор М.И.Илюхин, поддерживавший обвинение по делу Ордера (см. дело № 3) и других, не раз прямо в здании Верховного Суда публично воспроизводил волевое указание Генсека: ’’Всех их, жидов, надо стрелять! Еще одним жидом будет меньше! И без этого (то есть без сохранения жизни подсудимым. -Е.Э.) отнимем у них все!”
Дело № 4. Дело магазина ’’Москва” Директором универсального магазина’’Москва” бессменно была Мария Федоровна Коршилова. Русская по национальности, она была известным и опытным торговым работником, сделавшим в торговле карьеру. Прежде чем стать директором универмага ’’Москва”, она долгое время возглавляла Центральный Универсальный магазин Москвы, знаменитый ЦУМ, самый большой по объему торговли, прибылям и числу занятых в нем людей магазин советской столицы. Карьерные достижения М.Ф.Коршиловой подкреплялись ее положением в партии - она была членом Пленума Горкома КПСС. Ее связывала длительная многолетняя дружба с Е.А.Фурцевой, бывшей в начале шестидесятых годов членом Политбюро ЦК
КПСС, министром культуры СССР, а до того секретарем Московского городского комитета партии.
Фурцева способствовала продвижению своей приятельницы по службе. Подруги виделись часто, а в течение всего рабочего дня были связаны особым правительственным телефоном, так называемой ’’вертушкой”, осуществляющей мгновенную прямую связь между двумя абонентами. Одним словом, Коршилова была номенклатурным работником. Даже ”на верху” государственной торговли четверть века назад было не так уж много людей с высшим образованием. А Мария Федоровна
Коршилова имела как раз высшее торговое образование и, что тоже не часто встречается, ловко подвешенный язык. Косноязычие советских номенклатурных работников общеизвестно и представляет собой постоянную мишень для остроумия интеллигенции. А вот Коршилову часто приглашали на встречи с иностранными делегациями. Она красноречиво объясняла по телевидению суть прогрессивной торговли в Советском Союзе.
Под стать ей была и Лариса Алексеевна Кузнецова, коммерческий директор Центрального Универмага ’’Мосторг”, русская, 50 лет. Она получила высшее экономическое образование по специальности ’’товаровед”, тоже входила в ’’номенклатуру”. Обе дамы были вхожи в высокие сферы Министерства торговли РСФСР. Все блага, причитавшиеся им по должности: большая зарплата и крупные премии, доступность любого дефицитного товара и оплаченные государственные зарубежные поездки Корниловой-дополнялись получением немалой мзды от нижестоящих работников прилавка за многие вещи - за назначенные квартальные премии, за лучшее помещение, за желанное продвижение по служебной лестнице и т. п. Но всего этого, видимо, им было мало.
При рассмотрении в суде дела трикотажного цеха при магазине ’’Москва” всплыл один эпизод, который позволит читателю понять нравы в советской торговле и пути обогащения ее работников. При высоком покровительстве министра Е.А.Фурцевой,
при многолетних связях на самых верхах Министерства торговли Марие Федоровне Коршиловой удалось расширить сферу торговли в магазине ’’Москва” на Ленинском проспекте, куда она перешла, оставив ЦУМ. К многочисленным отделам промышленных товаров добавились теперь продовольственный отдел и фруктовая секция. Фруктовую секцию возглавлял Алексей Алексеевич Харитонов, сын загорского протоиерея. (Мне довелось осуществлять защиту двух братьев Харитоновых в начале шестидесятых годов. Одного, вышеупомянутого Алексея, судили в Москве за злоупотребления в торговле, а другого, Ивана Алексеевича, - в Загорске, где он был главным бухгалтером Загорского строительного управления.)
Местоположение универмага ’’Москва” необычайно удачно: Ленинский проспект - одна из крупных магистралей столицы. Здесь и в прилегающих к проспекту улицах находятся десятки научно-исследовательских институтов, очень престижных - атомной физики, электроники, военных и иных - с большим штатом хорошо оплачиваемых ученых. Здесь же расположен Президиум Академии Наук СССР. Академики, ведущие работники крупных научных учреждений, высшие офицеры армии, крупные медицинские светила - вот примерно кто населяет Ленинский проспект и ближние к нему улицы. Это элитарное население обслуживает магазин ’’Москва”.
Западному читателю трудно поверить, что заведывание фруктовым отделом, пусть даже внутри огромного столичного магазина, само по себе может стать источником обогащения. Но в Советском Союзе своя специфика. Хоть частная
собственность и частнопредпринимательская деятельность запрещены законом, десятилетия социализма не изменили человеческой природы. Частная инициатива и предприимчивость не уничтожены при социализме, а лишь растут и плодоносят ”в бок”, криво, в обход закона, не считающегося с человеческой природой. Не вопреки, а именно из-за так называемого ’’планового хозяйства” и обезлички, громадный Советский Союз испытывает постоянные трудности со снабжением продуктами, и эти трудности порождают особые условия для спекуляции продуктами первой необходимости.
Нигде в мире, в свободных развитых странах не знают сезонных трудностей с овощами и фруктами. А в Советском Союзе знают. И знают даже в Москве, несмотря на снабжение по первой категории, то есть в первую очередь. Харитонов, делец советского образца, отправлялся в южные республики (Грузию, Молдавию и др.) и заключал там с колхозами и совхозами договоры на прямую доставку овощей и фруктов в его магазин по ценам ниже государственных. В документах же ставилась официальная цена, а разница шла в карман Харитонову, и из этой разницы М.Ф.Коршиловой полагалась и выплачивалась ее доля.
Здесь хранили фрукты и овощи намного дольше, чем допускалось торговыми правилами. Зато здесь ”по блату” постоянные клиенты получали помидоры и виноград, когда в других магазинах стояли очереди за луком и картошкой. Здесь в овощехранилище толпились люди, которых на улице ожидали свои автомобили - важный признак социального и имущественного положения в СССР. Элитарные покупатели переплачивали вдвое или втрое за болгарские помидоры, китайские яблоки, венгерские фруктовые консервы.
Харитонов был не новичок в советской торговле и прежде был судим неоднократно. ОБХСС за ним присматривал. Корнилова, получавшая свою долю от фруктово-овощного бизнеса, организовала ему прикрытие, ’’давая на лапу” инспекторам деньги, специально для этой цели полученные у Харитонова. Фруктово-овощная секция была одной из самых прибыльных в магазине, ее стоило охранять. Долгое время секция успешно проходила все проверки и ревизии, но в конце концов Харитонов ’’сгорел” - УБХСС вновь уличило его в жульнических махинациях. Пришлось Коршиловой в страхе, как бы огонь расследования не перекинулся в другие отделы универмага, принимать ’’домашние”, внутренние меры к тушению ’’пожара” : Харитонов был срочно освобожден от работы, объем товарооборота фруктово-овощной секции сильно снижен. Покупательская элита перетекла в другой магазин, и дело до поры до времени затихло.
Об этой истории Мария Федоровна Коршилова не рассказывала по московскому телевидению - там речь шла об особенностях советской торговли по сравнению с капиталистической, с которой Мария Федоровна знакомилась во время своих зарубежных поездок; об увеличении ассортимента товаров народного потребления и о способах выполнения плана снабжения населения. Не рассказывала она, делясь своими зарубежными впечатлениями, однако, и об особых способах увеличивать и улучшать свой гардероб, которые были ей доступны. Корнилова была дама дородная почти до бесформенности. Престиж советской торговли требовал прикрыть этот недостаток специально обдуманной одеждой. Разработать наряд поручалось лучшим модельерам, а оплата моделей производилась за счет магазина. Пальто, костюмы и даже платья непременно украшались дорогим мехом: соболем, норкой или горностаем. Царственная дама так понимала царственный стиль. По предписанию Министерства торговли Коршиловой следовало по возвращении из-за границы эти специально пошитые вещи сдавать в конфекцию магазина для продажи. Но ей не хотелось этого делать, и она этого не делала.
Не в телевизионной передаче, а в судебном следствии раскрылась суть и корыстный смысл организации М.Ф.Коршиловой производственного трикотажного цеха при универмаге ’’Москва”. Пользуясь своими связями, Коршилова добилась в Министерстве торговли разрешения на открытие такого цеха, получила средства, сырье, помещение и оборудование. Работников она набирала сама: все были люди проверенные, знакомые по прежним годам и готовые делиться доходами, которые мечтались немаленькими. Коршиловой непросто было объяснить высшим торговым начальникам, почему при универмаге следует открыть производственный цех, но она выдвинула ’’идеологическую” мотивировку: цех будет исполнять индивидуальные заказы покупателей, поставляя красивые, элегантные вещи ”на уровне мировых стандартов”, способствуя выпуску отечественной продукции, которая сумеет противостоять опасному увлечению им портными товарами, тяжело сказывающимися на бюджете
страны...
Во главе трикотажного цеха Коршилова поставила своего старого знакомого, еврея по национальности, Александра Хейфеца. Хейфец был человеком со знаниями, с производственным опытом. Завозились станки, согласно государственным разнарядкам и сверх них, приобреталось сырье, как плановое, так и внеплановое, изготовлялась продукция, учтенная производственными отчетами и неучтенная. На прилавки универмага ’’Москва” поступали майки и тенниски, женское и детское белье, модные капроновые платки. Продукция выглядела скромно - до конкуренции с привозным ярким трикотажем ей было далеко. Но и на эту продукцию был немалый спрос. И спрос этот учитывала Коршилова, которая лично сама утверждала ассортимент производимых изделий. Большая часть этого ассортимента уходила на черный рынок, что и было основной статьей ’’левого” дохода, значительная часть которого оседала в кармане Коршиловой.
Частнопредпринимательская деятельность процветала вовсю. И Коршилова при дележе доходов учитывала свою главенствующую роль в этой деятельности: свое руководящее положение, свои усилия по обеспечению цеха сырьем, оборудованием и рынком сбыта. Важной стороной было ’’материальное стимулирование” рядовых участников производства - всем рабочим платили намного больше, чем на государственных предприятиях подобного типа. Трикотажный цех, по сути, стал небольшой фабрикой, и объем его продукции намного превышал потребности универмага ’’Москва”.
Отличие этого цеха от тех, которые издавна были при столичных универмагах ГУМ и ЦУМ, состояло в том, что те цеха были только пошивочными, а здесь рядом со швейным отделением работало трикотажное, где из капроновой, шерстяной и полушерстяной пряжи изготовляли трикотажную ткань. Начальником этого отделения был еврей Борис Рейдель, большой знаток трикотажного производства и связанного с ним делового мира. В швейном отделении (начальником одно время был
Ю.Евгеньев, затем - А.Хейфец) виртуозы лекала раскраивали полотно, сберегая по миллиметрам квадратные метры ценной ткани. Те же предприятия, что целым списком упомянуты мной в рассказе о деле Ордера, были втянуты в орбиту производственных отношений с трикотажным цехом при универмаге ’’Москва”.
Те же взятки и та же коррупция, те же противозаконные комбинации, производимые по уже рассказанной схеме. И хотя цех при магазине ’’Москва” возник намного позже Перовской фабрики № 11, он успел приблизиться к ней в итогах своей деятельности, и за четыре- пять лет своего существования якобы сумел, согласно экспертизе и обвинительному заключению, расхитить государственного имущества на 2500000 рублей путем выпуска неучтенной продукции и продажи ее через торговую сеть Москвы (а она вся была к услугам Коршиловой), да сверх того покупателя обманывали, используя пряжу не того качества, которая требовалась производственными стандартами, указывая на торговых ярлыках, прилагаемых к изделиям, размеры, не соответствующие действительности.
Среди ’’трикотажных” дел дело о трикотажном цехе магазина ’’Москва” было четвертым по объему содеянного и по значению. Состав суда читателю уже хорошо знаком: председательствующий - М.А.Гаврилин, испытанный антиеврейский заседатель - А. Александров, тот же секретарь судебного заседания - К.И.Сенчакова, и тот же прокурор - М.И.Илюхин. На скамье подсудимых: евреи Хейфец, Рейдель и Евгеньев - руководители производства; директора и заместители директоров розничных магазинов Москвы-евреи Козловский, Райх, Житомирский, Цацкис, Цудечкиси др. На этом процессе особенно отчетливо проступило стремление КГБ группировать обвиняемых не только по родовому признаку преступления - причастность к одному и тому
же магазину или производству и т.п. - но и по национальному. В реальной истории цеха при универмаге ’’Москва” действовали и русские и евреи. Но для процесса КГБ отобрало преимущественно евреев. Такой подбор подсудимых действовал и на суд, и на освещение процесса в прессе, которая настойчиво придавала своим корреспонденциям и фельетонам антисемитский аспект.
Однако невозможно было целиком игнорировать участие русских в рассматриваемых судом и следствием злоупотреблениях, и зачастую - руководящее участие: по делу проходили замминистры, работники Госплана, администраторы магазина. Все свидетели, не говоря уже о подсудимых, допрошенные судом в процессе о трикотажном цехе универмага ’’Москва”, указали главное действующее лицо во всей длинной цепи экономических правонарушений - это была Мария Федоровна Коршилова: лично ей отпускали наряды на сырье и оборудование за взятки, она самолично получала взятки за выгодные должности и за показания о перевыполнении плана, что влекло за собой большие государственные премии; она самолично исчисляла свой процент от левых доходов и бдительно следила, чтобы он был выплачен ей до копейки... Было рассказано в суде, кто, где и когда брал у нее взятки и кто давал ей взятки. Но проходила она по делу, где ее роль была главной, только свидетельницей.
И, видно, была уверена в благополучном для себя исходе дела: багровое лицо ее не теряло монументального спокойствия и на все вопросы суда она отвечала одной-единственной фразой: ’’Ничего не знаю...” В суде не раз прозвучал вопрос (его задавали и подсудимые и защитники подсудимых): ’’Почему Коршилова только свидетель по делу?” И председательствующий невозмутимо отвечал: ”Вы же знаете, что в деле имеется список дел, выделенных в особое производство, и в том числе на Коршилову”.
В ’’списке выделенных дел” и состоял тот методологический прием, который позволил суду, во всем пошедшем на поводу у Госбезопасности, разделить правонарушителей на овец и козлищ, на русских и евреев. Место евреев было на скамье подсудимых. Русские имена (а это были почти сплошь имена ответственных номенклатурных работников) оказались в списке лиц, против которых якобы были возбуждены отдельные дела. По окончании слушания дела Верховный Суд в своем частном определении вновь подтвердил ’’непосредственное и активное участие в противоправных действиях” целого ряда лиц, и в том числе Коршиловой и Кузнецовой. Но и ’’список выделенных дел”, и ’’частные определения” были лишь средствами усыпить общественное
возбуждение в тех, кто знакомился с материалами дела. Никто никогда не судил Коршилову - она жива, здорова, руководит большим московским магазином, правда, не таким огромным и престижным, как универмаг ’’Москва”.
Между тем ее подчиненный, поставленный ею на место руководителя трикотажным производством и вовлеченный ею в преступную деятельность, Александр Хейфец - расстрелян. Был расстрелян и Юрий Евгеньев, еврей, всего только год проработавший начальником трикотажного цеха. Но Лариса Алексеевна Кузнецова, русская, первая помощница Коршиловой и, как было установлено в суде, человек, который, благодаря своему положению номенклатурного работника в советской торговле, руководил получением сырья и сбытом левой продукции, проходила по делу только свидетелем.
Скромно и кротко, с видом невинной жертвы, выслушивала она изобличающие ее показания, а на вопросы отвечала все той же уже знакомой фразой: ’’Ничего не знаю... Почему эти люди показывают на меня?.. Не знаю”. И когда ей были предъявлены записные книжки работников трикотажного цеха, где значились суммы, выплаченные ей в ходе ежемесячных расчетов, она повторила: ’’Почему это у них записано?.. Я не знаю, ничего не знаю...” Имя ее находилось в ’’списке выделенных дел”.
Председательствующий Гаврилин в ответ на нападки защиты говорил с обезоруживающей улыбкой: ’’Повторяю, как уже говорил раньше, в деле есть списки выделенных в особое производство дел, в том числе против Кузнецовой”.
’’Выделенное дело” Л.Кузнецовой, я думаю, и по сегодня хранится в архиве прокуратуры Дзержинского района, если только его не сожгли за истечением срока хранения. Лариса же Алексеевна Кузнецова продолжала работать в системе Мосторга, правда, потерпев урон в положении и престиже.
Чтобы случай с Коршиловой и Кузнецовой не показался единичным, приведу и другие примеры. Еще одним ’’свидетелем” на процессе трикотажного цеха универмага ’’Москва” проходил Семен Кузьмич Алексеев, заместитель министра торговли РСФСР. Алексеев был пятидесятилетний мужчина громадного роста и необъятных размеров, обладатель зычного начальственного баса, от звука которого у подчиненных сердце уходило в пятки. Русский человек и видный партиец, он был дружески привязан к управляющему делами своего министерства Исаю Флиоренту, которого фамильярно называл ’’Исайкой”. По художественной терминологии советских газет, Алексеев был ’’командир советской торговли” и ни в чем, разумеется, не нуждался. Даже на зарплату советского министра трудно было бы выстроить такой трехэтажный дворец под Москвой, каким владел Алексеев в качестве загородной дачи.
Алексеев ведал фондами сырья, необходимыми для трикотажного производства. Близко связанный с Коршиловой и Кузнецовой, Алексеев своею волей изымал наряды на сырье из других отраслей его министерства, которым они были адресованы Госпланом, и передавал их трикотажному цеху при магазине ’’Москва”. Замминистра не ходил сам собирать причитающуюся ему подать от Коршиловой, Кузнецовой и других. Он посылал сборщика - Исая Флиорента. Ежемесячно в кабинете Коршиловой производился скрупулезный расчет, в результате которого Исай возвращался в кабинет Алексеева с конвертом. Замминистра, получив конверт, тотчас же уезжал из министерства ”по делам” - следы заметались немедленно.
Трикотажный цех жил и работал под протекторатом Алексеева. Кроме больших доходов, цех приносил Алексееву и мелкие радости. Как курьез, отметим всплывшую на процессе подробность: в цехе персонально для Алексеева, которому было трудно на его могучую фигуру подобрать одежду из общего пошива, вязали вещи нестандартных размеров. По указанным образцам вязали одежду и для членов семьи Алексеева и даже особые теплые попонки для его собаки, которую он для примерки привозил с собой в цех. Дело Алексеева было ’’выделено в особое производство”, которое так никогда и не было произведено. А его порученец Исай Флиорент был расстрелян.
Замминистра торговли РСФСР и член бюро Московского горкома партии С.К.Алексеев недолго продолжал работать. В министерстве едва дождались достижения им пенсионного возраста. Когда его с цветами и подарками провожали по случаю шестидесятилетия на персональную пенсию, кости еврея Исая Флиорента давно уже сгнили в земле.
Прямо в ходе судебного следствия по делу трикотажного цеха был уличен во взяточничестве прокурор Пролетарского района Москвы Владимир Иванович Басов, русский. Подсудимые показали, что передали ему в такси крупные
суммы за прекращение возбужденного против них уголовного дела. Из этой скандальной истории ему помогли выпутаться, и теперь он надзирает за законностью в Прокуратуре СССР и даже получил ученую степень.
Конечно, читателя не может не интересовать вопрос, почему лица, облеченные всей полнотой власти, прекрасно обеспеченные материально, решались на должностные преступления. Только ли в силу представления о собственной безнаказанности? Не было ли у них каких-либо еще побудительных причин? Все-таки иногда и партийный босс оказывается перед судом и дает ответ на подобные вопросы. И нам стоит рассмотреть случай, когда такие вопросы были русскому вельможе заданы и ответы на них получены.
В Московском городском суде слушалось обычное уголовное дело - дело о взятке. Председательствовал Леонид Абрамович Громов, один из самых опытных судебных работников, Председатель Мосгорсуда, а в прошлом - замминистра юстиции и зампредседателя Верховного Суда РСФСР. На собраниях московских юристов он сам рассказывал, что настолько был облечен государственным доверием, что был членом особого присутствия, рассматривавшего дело Лаврентия Берия и его ближайших приспешников, и сам присутствовал при исполнении приговора по делу Берия.
Дело, о котором ниже пойдет речь и в котором председательствует Громов на этот раз, ’’простое” только по составу преступления. Но пригласительные билеты, точнее, разовые пропуска, действительные только на определенный день и час, отпечатаны в типографии МК КПСС, после чего розданы по райкомам лишь избранной публике и только под расписку. Потому что обычное дело о взятке совсем не обычно по составу подсудимых. Судят первого секретаря Бауманского районного комитета КПСС тов. Галушко и зампредседателя исполкома того же района тов. Сергеева.
Галушко был полновластным хозяином в Бауманском районе Москвы, где сосредоточены высшие учебные и научно-исследовательские заведения, где расположены многие министерства и даже... Верховный Суд РСФСР. Таких руководителей, как Галушко, государство традиционно берет на полное обеспечение, и про таких, как он, острят на улице, что они, дескать, ’’живут уже как при коммунизме”. Деньги, связи, положение - всем этим располагал он сам и члены его семьи, и благодаря его имени, жена без труда получила в свое заведование меховое ателье в том же районе, то есть, по советским стандартам, службу, с лихвой обеспечивающую безбедное существование.
Классический партийный оратор, окончивший Академию Общественных Наук при ЦК КПСС, Галушко на заседаниях актива своего района призывал крепить социалистическую законность, напоминал, что борьба в настоящее время идет с расхитителями общественной собственности и, кивая головой в сторону работников прокуратуры и судей, бросал в зал: ”Мы не остановимся ни перед чем, чтобы покончить в нашем районе с расхитителями социалистической собственности и со взяточниками”.
Между тем сотрудники Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности города Москвы обнаружили, что на одной из небольших фабрик Бауманского района процветает частнопредпринимательская деятельность.
Над фабрикой, над ее руководителями стали сгущаться тучи. И эти руководители стали искать путей уйти от судебной ответственности. Они нашли ход к секретарю райкома Галушко и зампредседателю исполкома Сергееву. Состоялся
торг, в ходе которого ответственные лица, учитывая сложность ситуации и трудность задачи ’’изъять” уголовное дело из ведения УБХСС, запросили от работников фабрики сто тысяч рублей, но, после длительных прений, помирились только на семидесяти тысячах.
Стали собирать деньги со в Стали собирать деньги со всех работников фабрики. Неравномерность поборов и большое количество вовлеченных в дело лиц не могли не вызвать пересудов. Деньги были собраны и отданы, но секретность оказалась нарушенной.
Дело вышло наружу. И ЦК КПСС принял решение о предании уголовной ответственности ведущих руководителей Бауманского района. Одновременный обыск на квартирах и в служебных кабинетах Галушко и Сергеева обнаружил в
сейфах каждого ровно по 35 тысяч рублей. После ареста оба сразу же признали себя виновными.
Дело слушалось при усиленном наружном конвое, в переполненном, но совершенно притихшем зале. Громов вел процесс удивительно корректно. Это вообще отличительная черта его судейской манеры, за которую он, наверное, и претерпел столько понижений по службе в прежние годы. Судебное следствие подтверждает данные, полученные на предварительном следствии. Суд интересуется партийным стажем подсудимых, их трудовой биографией, составом семей и их
доходами. Защита тоже более всего выясняет личные подробности, положительно характеризующие подсудимых. Прокурор сосредотачивает свое внимание на взяткодателях и связных. Но и он корректен - ведь нельзя целиком отвлечься
от того, кем эти подсудимые были только вчера. А вчера они были руководителями московского района, который по численности населения, его промышленному и культурному значению был равен средней величины европейскому городу. Но вот председатель Громов задает вопрос подсудимому Галушко: - Суд выслушал ваши показания. Скажите, какие причины толкнули вас, уважаемого и обеспеченного человека, на это преступление?
И зал, затаив дыхание, выслушивает ответ: - Неуверенность в завтрашнем дне.
Так отвечает первый секретарь Бауманского райкома столицы, депутат Верховного Совета РСФСР, делегат двух после сталинских партийных съездов... И в эту минуту он искренен, как, может быть, никогда прежде в своей жизни. Длинная жизнь партийного работника, на памяти которого миновал и 1937 год, и 1948-й и 1952-й, выработала в нем стойкое убеждение, что несметные казенные милости, которыми он осыпан сегодня, могут иссякнуть завтра, и на случай этого ’’завтра” он стремился обеспечить свой дом и свою семью ценой преступления. Такова была в глазах верного слуги партии и государства цена советского социализма.
По кончании суда Галушко и Сергееву больше не надо было сомневаться в завтрашнем дне: ближайшее десятилетие, по приговору суда, им предстояло провести в тюрьме и лагере. Но, выяснив для себя вопрос, почему облеченные доверием должностные лица оказываются склонны к преступлению, вернемся к делу трикотажного цеха при универмаге ’’Москва”, по завершении которого русские - Коршилова, Кузнецова, Алексеев и др. - были освобождены от всякой ответственности, а евреи - Хейфец, Евгеньев и Рейдель (а по смежному делу еще и Флиорент и Клемперт) были приговорены к расстрелу. Остальные подсудимые евреи были осуждены на длительные сроки лишения свободы (Козловский -на 15 лет, Цацкис - на 12, Житомирский - на 10, Райх - на 8 лет и т.д.).
Постановлением следствия были освобождены от уголовной ответственности все рабочие, все мастера цехов и заместители мастеров цехов, которые получали денежные прибавки сверх установленной зарплаты, и тем самым участвовали в прибылях от противоправной деятельности. Эти рабочие, мастера цехов и их заместители были все до одного русские. Зато ни один еврей не избежал суда и ни один не был удостоен снисхождения, хотя все осужденные были участниками Второй мировой войны, кавалерами правительственных орденов, а многие и инвалидами.
Галкин и Двурядкин).
На суде выявилось, что сообщниками Шакермана в совершении противоправных экономических действий были, кроме упомянутых сотрудников МВД, видные работники Госплана, Министерства Торговли РСФСР
и других партийно-государственных учреждений. Шакерман был богатым человеком, бизнесменом с размахом. Неожиданно его постигло большое горе - умерла его жена Муся Черникова, врач по образованию. Горе Мусиной матери усиливалось тревогой, что довольно молодой муж покойной дочери может жениться вторично, уйти из дома, а с ним уйдет и ставшее привычным богатство. Она нашла выход - предложила Шае жениться на ее второй дочери. Осуществлению этого проекта мешало только то ничтожное обстоятельство, что младшая дочь и сама была замужем.
Однако, поскольку муж замужней невесты уже много лет был деловым партнером Шаи в трикотажном бизнесе, теща справедливо полагала, что зятья смогут договориться как деловые люди. Шая предлагал за ’’невесту” калым в полмиллиона рублей. Муж ’’невесты” соглашался только на миллион. Шакерману это требование показалось чрезмерным, и он довел до сведения родственника, что, в сущности, мог бы взять женщину и без всякой уплаты. Гнев застилает глаза и деловым людям: оскорбленный муж отправился в Комитет Государственной Безопасности, подробно рассказал о всех правонарушениях, совершенных Шакерманом, в которые он был очень хорошо посвящен, поскольку и сам
в них участвовал, и, закончив свои обстоятельные и драматические признания, там же в КГБ скончался на месте от обширного инфаркта.
Такова была завязка дела Шаи Шакермана. Последовала волна арестов, допрашивали работников торговли и чиновников МВД, а развязкой были судебные процессы - в Москве и в Московской области, в союзных республиках, в разных краях и областях Российской Федерации...На суде Гавриков, Галкин и Двурядкин, офицеры МВД, рассказали, как они лично способствовали расцвету частнопредпринимательской деятельности в швейно-трикотажной промышленности под вывеской государственных предприятий; как они сами на своих служебных машинах сопровождали провоз ’’левой” внеплановой продукции по Москве, на случай, если этот товар будет задержан другими, не посвященными в дело, работниками Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности.
Процесс Шакермана и офицеров МВД проводился строго закрыто. Взятки в УБХСС, где начальником член бюро Московского горкома КПСС генерал Гришин, интимный друг члена Политбюро ЦК КПСС Е.А.Фурцевой? Такой скандал власти обнародовать не хотели. Шая Шакерман был расстрелян по приговору Верховного Суда РСФСР. Имущество его было, разумеется, конфисковано. В поисках спрятанных богатств по распоряжению КГБ подняли памятник, поставленный на могиле жены Шакермана Муси Черниковой на Востряковском (еврейском) кладбище в Москве. Клада там не оказалось.
Дело № 2. Дело Бориса Ройфмана. По делу Ройфмана к суду было привлечено 25 человек, у КГБ с Ройфманом было джентльменское соглашение - ему сохранят жизнь в обмен на помощь: сдачу ценностей и раскрытие сообщников. Поручителем был тогдашний глава КГБ и будущий кратковременный глава советского правительства Юрий Андропов. Следователи вели себя по отношению к ценному подсудимому исключительно корректно и даже ласково. Ройфман рассказал на следствии, а потом и на суде, что в начале его работы в кустарной промышленности власти сулили ему и его коллегам золотые горы: ’’Помогите нам, приложите ваши прекрасные еврейские способности, чтобы организовать производство. Мы дадим вам фондовые товары и лучшее оборудование. Мы пойдем вам навстречу. В стране острая нужда в белье, в верхнем трикотаже”.
Но на деле не было ни сырья, ни станков, ни обещанных фондов, ни квалифицированных кадров. Ройфман рассказал, что сотрудники государственных учреждений вымогали взятки за малейшую любезность, даже за прямое исполнение служебных обязанностей. Только за взятку можно было получить сырье, только за взятку - необходимое производству оборудование. Взятки требовались не только мелким служащим, но и ответственным работникам Госплана, заместителям министров, офицерам МВД.
Ройфман чистосердечно рассказал о частнопредпринимательской деятельности, выразившейся в выпуске неучтенной продукции на фабрике № 11 в Перово и на других предприятиях, где он работал; он сообщил о полученных прибылях и назвал компаньонов по противоправным сделкам. Он полностью признал свою вину, но при этом неоднократно подчеркивал, что был втянут в преступную деятельность общей системой, существующей в СССР. Он категорически отрицал ’’хищение” и совершение противоправных сделок после 1961 года, как это отрицали и остальные подсудимые.
Следствие по делу Ройфмана возглавлял тогдашний начальник следственного отдела КГБ полковник Петренко, впоследствии начальник прославленной и страшной тюрьмы Лефортово. Полковник клялся подследственному, положив на стол партбилет и как бы принося присягу, что жизнь ему за полезное сотрудничество со следствием будет сохранена. Поверив Петренко, Ройфман отказался от услуг адвоката по соглашению. У него был только ’’казенный” адвокат от Московской Городской Коллегии Людмила Дунаева, прежде работавшая судьей в одном из районов Москвы. Дело слушалось около трех месяцев.
Итак, начальник следственного отдела КГБ Петренко от имени главы своего ведомства тов. Андропова уведомил Ройфмана, что прокурор потребует для него расстрела, а Верховный Совет помилует его. В обвинительном заключении и в речи прокурора было много спорного, касавшегося времени содеянного, объема и квалификации правонарушения, личной причастности Ройфмана к отдельным эпизодам. Тенденциозно усиливалась причастность Ройфмана к эпизодам, касавшимся одного только Шакермана. Однако адвокат, согласно договоренности со следственными органами - трудно себе представить такое, но - увы! - это так, - посвятила свою заранее написанную речь ’’растленному влиянию капиталистического мира
на психологию советских людей” и тому, как этой психологией ’’заразился” ее подзащитный, теперь полностью раскаявшийся. Ни единым словом не обмолвилась защита о существе обвинения, о спорных в нем положениях и об объективном возложении следствием вины Шакермана на Ройфмана. Защитительная речь была краткой, бесцветной, точно сочинение плохо успевающего школьника.
Последнее слово Бориса Ройфмана было произнесено с большим волнением, но с сохранением человеческого достоинства. Он говорил о своем раскаянии, о том, что полностью возместил ущерб, сдав добровольно все деньги, добытые в ходе незаконной частнопредпринимательской деятельности. Он просил суд о сохранении жизни.
Здесь уместно сказать несколько слов о человеческом облике Бориса Ройфмана. Он был участником Второй мировой войны, главой семьи, отцом двоих малолетних детей, один из которых был психически неполноценен и признан инвалидом с детства. В своем деловом кругу Ройфман пользовался всеобщим уважением за доброту и деловую честность. Если в их среде возникали деловые конфликты, спорящие стороны не раз обращались к Ройфману как к третейскому судье, хотя ему не было и сорока лет. Было известно, что он всегда готов выручить деньгами тех своих коллег, у которых происходили неприятности, что он покрывал чужие растраты и ссужал деньгами нуждающихся. Даже кагебешники не называли его иначе, чем Боречка...
Суд во главе с Председателем Судебной Коллегии по уголовным делам Николаем Степановичем Романовым приговорил по этому делу многих подсудимых (всех без исключения евреев) к расстрелу, среди них и Ройфмана Бориса Израилевича, 38 лет от роду. Ройфман подал прошение о помиловании на имя Президиума Верховного Совета СССР (тогдашний Председатель - Л.И.Брежнев), и его ходатайство поддержало КГБ, хлопоча о жизни свидетеля, который мог еще пригодиться. Но последовало личное указание Хрущева - расстрелять, и Ройфмана расстреляли.
Прокурор М.И.Илюхин, поддерживавший обвинение по делу Ордера (см. дело № 3) и других, не раз прямо в здании Верховного Суда публично воспроизводил волевое указание Генсека: ’’Всех их, жидов, надо стрелять! Еще одним жидом будет меньше! И без этого (то есть без сохранения жизни подсудимым. -Е.Э.) отнимем у них все!”
Дело № 4. Дело магазина ’’Москва” Директором универсального магазина’’Москва” бессменно была Мария Федоровна Коршилова. Русская по национальности, она была известным и опытным торговым работником, сделавшим в торговле карьеру. Прежде чем стать директором универмага ’’Москва”, она долгое время возглавляла Центральный Универсальный магазин Москвы, знаменитый ЦУМ, самый большой по объему торговли, прибылям и числу занятых в нем людей магазин советской столицы. Карьерные достижения М.Ф.Коршиловой подкреплялись ее положением в партии - она была членом Пленума Горкома КПСС. Ее связывала длительная многолетняя дружба с Е.А.Фурцевой, бывшей в начале шестидесятых годов членом Политбюро ЦК
КПСС, министром культуры СССР, а до того секретарем Московского городского комитета партии.
Фурцева способствовала продвижению своей приятельницы по службе. Подруги виделись часто, а в течение всего рабочего дня были связаны особым правительственным телефоном, так называемой ’’вертушкой”, осуществляющей мгновенную прямую связь между двумя абонентами. Одним словом, Коршилова была номенклатурным работником. Даже ”на верху” государственной торговли четверть века назад было не так уж много людей с высшим образованием. А Мария Федоровна
Коршилова имела как раз высшее торговое образование и, что тоже не часто встречается, ловко подвешенный язык. Косноязычие советских номенклатурных работников общеизвестно и представляет собой постоянную мишень для остроумия интеллигенции. А вот Коршилову часто приглашали на встречи с иностранными делегациями. Она красноречиво объясняла по телевидению суть прогрессивной торговли в Советском Союзе.
Под стать ей была и Лариса Алексеевна Кузнецова, коммерческий директор Центрального Универмага ’’Мосторг”, русская, 50 лет. Она получила высшее экономическое образование по специальности ’’товаровед”, тоже входила в ’’номенклатуру”. Обе дамы были вхожи в высокие сферы Министерства торговли РСФСР. Все блага, причитавшиеся им по должности: большая зарплата и крупные премии, доступность любого дефицитного товара и оплаченные государственные зарубежные поездки Корниловой-дополнялись получением немалой мзды от нижестоящих работников прилавка за многие вещи - за назначенные квартальные премии, за лучшее помещение, за желанное продвижение по служебной лестнице и т. п. Но всего этого, видимо, им было мало.
При рассмотрении в суде дела трикотажного цеха при магазине ’’Москва” всплыл один эпизод, который позволит читателю понять нравы в советской торговле и пути обогащения ее работников. При высоком покровительстве министра Е.А.Фурцевой,
при многолетних связях на самых верхах Министерства торговли Марие Федоровне Коршиловой удалось расширить сферу торговли в магазине ’’Москва” на Ленинском проспекте, куда она перешла, оставив ЦУМ. К многочисленным отделам промышленных товаров добавились теперь продовольственный отдел и фруктовая секция. Фруктовую секцию возглавлял Алексей Алексеевич Харитонов, сын загорского протоиерея. (Мне довелось осуществлять защиту двух братьев Харитоновых в начале шестидесятых годов. Одного, вышеупомянутого Алексея, судили в Москве за злоупотребления в торговле, а другого, Ивана Алексеевича, - в Загорске, где он был главным бухгалтером Загорского строительного управления.)
Местоположение универмага ’’Москва” необычайно удачно: Ленинский проспект - одна из крупных магистралей столицы. Здесь и в прилегающих к проспекту улицах находятся десятки научно-исследовательских институтов, очень престижных - атомной физики, электроники, военных и иных - с большим штатом хорошо оплачиваемых ученых. Здесь же расположен Президиум Академии Наук СССР. Академики, ведущие работники крупных научных учреждений, высшие офицеры армии, крупные медицинские светила - вот примерно кто населяет Ленинский проспект и ближние к нему улицы. Это элитарное население обслуживает магазин ’’Москва”.
Западному читателю трудно поверить, что заведывание фруктовым отделом, пусть даже внутри огромного столичного магазина, само по себе может стать источником обогащения. Но в Советском Союзе своя специфика. Хоть частная
собственность и частнопредпринимательская деятельность запрещены законом, десятилетия социализма не изменили человеческой природы. Частная инициатива и предприимчивость не уничтожены при социализме, а лишь растут и плодоносят ”в бок”, криво, в обход закона, не считающегося с человеческой природой. Не вопреки, а именно из-за так называемого ’’планового хозяйства” и обезлички, громадный Советский Союз испытывает постоянные трудности со снабжением продуктами, и эти трудности порождают особые условия для спекуляции продуктами первой необходимости.
Нигде в мире, в свободных развитых странах не знают сезонных трудностей с овощами и фруктами. А в Советском Союзе знают. И знают даже в Москве, несмотря на снабжение по первой категории, то есть в первую очередь. Харитонов, делец советского образца, отправлялся в южные республики (Грузию, Молдавию и др.) и заключал там с колхозами и совхозами договоры на прямую доставку овощей и фруктов в его магазин по ценам ниже государственных. В документах же ставилась официальная цена, а разница шла в карман Харитонову, и из этой разницы М.Ф.Коршиловой полагалась и выплачивалась ее доля.
Здесь хранили фрукты и овощи намного дольше, чем допускалось торговыми правилами. Зато здесь ”по блату” постоянные клиенты получали помидоры и виноград, когда в других магазинах стояли очереди за луком и картошкой. Здесь в овощехранилище толпились люди, которых на улице ожидали свои автомобили - важный признак социального и имущественного положения в СССР. Элитарные покупатели переплачивали вдвое или втрое за болгарские помидоры, китайские яблоки, венгерские фруктовые консервы.
Харитонов был не новичок в советской торговле и прежде был судим неоднократно. ОБХСС за ним присматривал. Корнилова, получавшая свою долю от фруктово-овощного бизнеса, организовала ему прикрытие, ’’давая на лапу” инспекторам деньги, специально для этой цели полученные у Харитонова. Фруктово-овощная секция была одной из самых прибыльных в магазине, ее стоило охранять. Долгое время секция успешно проходила все проверки и ревизии, но в конце концов Харитонов ’’сгорел” - УБХСС вновь уличило его в жульнических махинациях. Пришлось Коршиловой в страхе, как бы огонь расследования не перекинулся в другие отделы универмага, принимать ’’домашние”, внутренние меры к тушению ’’пожара” : Харитонов был срочно освобожден от работы, объем товарооборота фруктово-овощной секции сильно снижен. Покупательская элита перетекла в другой магазин, и дело до поры до времени затихло.
Об этой истории Мария Федоровна Коршилова не рассказывала по московскому телевидению - там речь шла об особенностях советской торговли по сравнению с капиталистической, с которой Мария Федоровна знакомилась во время своих зарубежных поездок; об увеличении ассортимента товаров народного потребления и о способах выполнения плана снабжения населения. Не рассказывала она, делясь своими зарубежными впечатлениями, однако, и об особых способах увеличивать и улучшать свой гардероб, которые были ей доступны. Корнилова была дама дородная почти до бесформенности. Престиж советской торговли требовал прикрыть этот недостаток специально обдуманной одеждой. Разработать наряд поручалось лучшим модельерам, а оплата моделей производилась за счет магазина. Пальто, костюмы и даже платья непременно украшались дорогим мехом: соболем, норкой или горностаем. Царственная дама так понимала царственный стиль. По предписанию Министерства торговли Коршиловой следовало по возвращении из-за границы эти специально пошитые вещи сдавать в конфекцию магазина для продажи. Но ей не хотелось этого делать, и она этого не делала.
Не в телевизионной передаче, а в судебном следствии раскрылась суть и корыстный смысл организации М.Ф.Коршиловой производственного трикотажного цеха при универмаге ’’Москва”. Пользуясь своими связями, Коршилова добилась в Министерстве торговли разрешения на открытие такого цеха, получила средства, сырье, помещение и оборудование. Работников она набирала сама: все были люди проверенные, знакомые по прежним годам и готовые делиться доходами, которые мечтались немаленькими. Коршиловой непросто было объяснить высшим торговым начальникам, почему при универмаге следует открыть производственный цех, но она выдвинула ’’идеологическую” мотивировку: цех будет исполнять индивидуальные заказы покупателей, поставляя красивые, элегантные вещи ”на уровне мировых стандартов”, способствуя выпуску отечественной продукции, которая сумеет противостоять опасному увлечению им портными товарами, тяжело сказывающимися на бюджете
страны...
Во главе трикотажного цеха Коршилова поставила своего старого знакомого, еврея по национальности, Александра Хейфеца. Хейфец был человеком со знаниями, с производственным опытом. Завозились станки, согласно государственным разнарядкам и сверх них, приобреталось сырье, как плановое, так и внеплановое, изготовлялась продукция, учтенная производственными отчетами и неучтенная. На прилавки универмага ’’Москва” поступали майки и тенниски, женское и детское белье, модные капроновые платки. Продукция выглядела скромно - до конкуренции с привозным ярким трикотажем ей было далеко. Но и на эту продукцию был немалый спрос. И спрос этот учитывала Коршилова, которая лично сама утверждала ассортимент производимых изделий. Большая часть этого ассортимента уходила на черный рынок, что и было основной статьей ’’левого” дохода, значительная часть которого оседала в кармане Коршиловой.
Частнопредпринимательская деятельность процветала вовсю. И Коршилова при дележе доходов учитывала свою главенствующую роль в этой деятельности: свое руководящее положение, свои усилия по обеспечению цеха сырьем, оборудованием и рынком сбыта. Важной стороной было ’’материальное стимулирование” рядовых участников производства - всем рабочим платили намного больше, чем на государственных предприятиях подобного типа. Трикотажный цех, по сути, стал небольшой фабрикой, и объем его продукции намного превышал потребности универмага ’’Москва”.
Отличие этого цеха от тех, которые издавна были при столичных универмагах ГУМ и ЦУМ, состояло в том, что те цеха были только пошивочными, а здесь рядом со швейным отделением работало трикотажное, где из капроновой, шерстяной и полушерстяной пряжи изготовляли трикотажную ткань. Начальником этого отделения был еврей Борис Рейдель, большой знаток трикотажного производства и связанного с ним делового мира. В швейном отделении (начальником одно время был
Ю.Евгеньев, затем - А.Хейфец) виртуозы лекала раскраивали полотно, сберегая по миллиметрам квадратные метры ценной ткани. Те же предприятия, что целым списком упомянуты мной в рассказе о деле Ордера, были втянуты в орбиту производственных отношений с трикотажным цехом при универмаге ’’Москва”.
Те же взятки и та же коррупция, те же противозаконные комбинации, производимые по уже рассказанной схеме. И хотя цех при магазине ’’Москва” возник намного позже Перовской фабрики № 11, он успел приблизиться к ней в итогах своей деятельности, и за четыре- пять лет своего существования якобы сумел, согласно экспертизе и обвинительному заключению, расхитить государственного имущества на 2500000 рублей путем выпуска неучтенной продукции и продажи ее через торговую сеть Москвы (а она вся была к услугам Коршиловой), да сверх того покупателя обманывали, используя пряжу не того качества, которая требовалась производственными стандартами, указывая на торговых ярлыках, прилагаемых к изделиям, размеры, не соответствующие действительности.
Среди ’’трикотажных” дел дело о трикотажном цехе магазина ’’Москва” было четвертым по объему содеянного и по значению. Состав суда читателю уже хорошо знаком: председательствующий - М.А.Гаврилин, испытанный антиеврейский заседатель - А. Александров, тот же секретарь судебного заседания - К.И.Сенчакова, и тот же прокурор - М.И.Илюхин. На скамье подсудимых: евреи Хейфец, Рейдель и Евгеньев - руководители производства; директора и заместители директоров розничных магазинов Москвы-евреи Козловский, Райх, Житомирский, Цацкис, Цудечкиси др. На этом процессе особенно отчетливо проступило стремление КГБ группировать обвиняемых не только по родовому признаку преступления - причастность к одному и тому
же магазину или производству и т.п. - но и по национальному. В реальной истории цеха при универмаге ’’Москва” действовали и русские и евреи. Но для процесса КГБ отобрало преимущественно евреев. Такой подбор подсудимых действовал и на суд, и на освещение процесса в прессе, которая настойчиво придавала своим корреспонденциям и фельетонам антисемитский аспект.
Однако невозможно было целиком игнорировать участие русских в рассматриваемых судом и следствием злоупотреблениях, и зачастую - руководящее участие: по делу проходили замминистры, работники Госплана, администраторы магазина. Все свидетели, не говоря уже о подсудимых, допрошенные судом в процессе о трикотажном цехе универмага ’’Москва”, указали главное действующее лицо во всей длинной цепи экономических правонарушений - это была Мария Федоровна Коршилова: лично ей отпускали наряды на сырье и оборудование за взятки, она самолично получала взятки за выгодные должности и за показания о перевыполнении плана, что влекло за собой большие государственные премии; она самолично исчисляла свой процент от левых доходов и бдительно следила, чтобы он был выплачен ей до копейки... Было рассказано в суде, кто, где и когда брал у нее взятки и кто давал ей взятки. Но проходила она по делу, где ее роль была главной, только свидетельницей.
И, видно, была уверена в благополучном для себя исходе дела: багровое лицо ее не теряло монументального спокойствия и на все вопросы суда она отвечала одной-единственной фразой: ’’Ничего не знаю...” В суде не раз прозвучал вопрос (его задавали и подсудимые и защитники подсудимых): ’’Почему Коршилова только свидетель по делу?” И председательствующий невозмутимо отвечал: ”Вы же знаете, что в деле имеется список дел, выделенных в особое производство, и в том числе на Коршилову”.
В ’’списке выделенных дел” и состоял тот методологический прием, который позволил суду, во всем пошедшем на поводу у Госбезопасности, разделить правонарушителей на овец и козлищ, на русских и евреев. Место евреев было на скамье подсудимых. Русские имена (а это были почти сплошь имена ответственных номенклатурных работников) оказались в списке лиц, против которых якобы были возбуждены отдельные дела. По окончании слушания дела Верховный Суд в своем частном определении вновь подтвердил ’’непосредственное и активное участие в противоправных действиях” целого ряда лиц, и в том числе Коршиловой и Кузнецовой. Но и ’’список выделенных дел”, и ’’частные определения” были лишь средствами усыпить общественное
возбуждение в тех, кто знакомился с материалами дела. Никто никогда не судил Коршилову - она жива, здорова, руководит большим московским магазином, правда, не таким огромным и престижным, как универмаг ’’Москва”.
Между тем ее подчиненный, поставленный ею на место руководителя трикотажным производством и вовлеченный ею в преступную деятельность, Александр Хейфец - расстрелян. Был расстрелян и Юрий Евгеньев, еврей, всего только год проработавший начальником трикотажного цеха. Но Лариса Алексеевна Кузнецова, русская, первая помощница Коршиловой и, как было установлено в суде, человек, который, благодаря своему положению номенклатурного работника в советской торговле, руководил получением сырья и сбытом левой продукции, проходила по делу только свидетелем.
Скромно и кротко, с видом невинной жертвы, выслушивала она изобличающие ее показания, а на вопросы отвечала все той же уже знакомой фразой: ’’Ничего не знаю... Почему эти люди показывают на меня?.. Не знаю”. И когда ей были предъявлены записные книжки работников трикотажного цеха, где значились суммы, выплаченные ей в ходе ежемесячных расчетов, она повторила: ’’Почему это у них записано?.. Я не знаю, ничего не знаю...” Имя ее находилось в ’’списке выделенных дел”.
Председательствующий Гаврилин в ответ на нападки защиты говорил с обезоруживающей улыбкой: ’’Повторяю, как уже говорил раньше, в деле есть списки выделенных в особое производство дел, в том числе против Кузнецовой”.
’’Выделенное дело” Л.Кузнецовой, я думаю, и по сегодня хранится в архиве прокуратуры Дзержинского района, если только его не сожгли за истечением срока хранения. Лариса же Алексеевна Кузнецова продолжала работать в системе Мосторга, правда, потерпев урон в положении и престиже.
Чтобы случай с Коршиловой и Кузнецовой не показался единичным, приведу и другие примеры. Еще одним ’’свидетелем” на процессе трикотажного цеха универмага ’’Москва” проходил Семен Кузьмич Алексеев, заместитель министра торговли РСФСР. Алексеев был пятидесятилетний мужчина громадного роста и необъятных размеров, обладатель зычного начальственного баса, от звука которого у подчиненных сердце уходило в пятки. Русский человек и видный партиец, он был дружески привязан к управляющему делами своего министерства Исаю Флиоренту, которого фамильярно называл ’’Исайкой”. По художественной терминологии советских газет, Алексеев был ’’командир советской торговли” и ни в чем, разумеется, не нуждался. Даже на зарплату советского министра трудно было бы выстроить такой трехэтажный дворец под Москвой, каким владел Алексеев в качестве загородной дачи.
Алексеев ведал фондами сырья, необходимыми для трикотажного производства. Близко связанный с Коршиловой и Кузнецовой, Алексеев своею волей изымал наряды на сырье из других отраслей его министерства, которым они были адресованы Госпланом, и передавал их трикотажному цеху при магазине ’’Москва”. Замминистра не ходил сам собирать причитающуюся ему подать от Коршиловой, Кузнецовой и других. Он посылал сборщика - Исая Флиорента. Ежемесячно в кабинете Коршиловой производился скрупулезный расчет, в результате которого Исай возвращался в кабинет Алексеева с конвертом. Замминистра, получив конверт, тотчас же уезжал из министерства ”по делам” - следы заметались немедленно.
Трикотажный цех жил и работал под протекторатом Алексеева. Кроме больших доходов, цех приносил Алексееву и мелкие радости. Как курьез, отметим всплывшую на процессе подробность: в цехе персонально для Алексеева, которому было трудно на его могучую фигуру подобрать одежду из общего пошива, вязали вещи нестандартных размеров. По указанным образцам вязали одежду и для членов семьи Алексеева и даже особые теплые попонки для его собаки, которую он для примерки привозил с собой в цех. Дело Алексеева было ’’выделено в особое производство”, которое так никогда и не было произведено. А его порученец Исай Флиорент был расстрелян.
Замминистра торговли РСФСР и член бюро Московского горкома партии С.К.Алексеев недолго продолжал работать. В министерстве едва дождались достижения им пенсионного возраста. Когда его с цветами и подарками провожали по случаю шестидесятилетия на персональную пенсию, кости еврея Исая Флиорента давно уже сгнили в земле.
Прямо в ходе судебного следствия по делу трикотажного цеха был уличен во взяточничестве прокурор Пролетарского района Москвы Владимир Иванович Басов, русский. Подсудимые показали, что передали ему в такси крупные
суммы за прекращение возбужденного против них уголовного дела. Из этой скандальной истории ему помогли выпутаться, и теперь он надзирает за законностью в Прокуратуре СССР и даже получил ученую степень.
Конечно, читателя не может не интересовать вопрос, почему лица, облеченные всей полнотой власти, прекрасно обеспеченные материально, решались на должностные преступления. Только ли в силу представления о собственной безнаказанности? Не было ли у них каких-либо еще побудительных причин? Все-таки иногда и партийный босс оказывается перед судом и дает ответ на подобные вопросы. И нам стоит рассмотреть случай, когда такие вопросы были русскому вельможе заданы и ответы на них получены.
В Московском городском суде слушалось обычное уголовное дело - дело о взятке. Председательствовал Леонид Абрамович Громов, один из самых опытных судебных работников, Председатель Мосгорсуда, а в прошлом - замминистра юстиции и зампредседателя Верховного Суда РСФСР. На собраниях московских юристов он сам рассказывал, что настолько был облечен государственным доверием, что был членом особого присутствия, рассматривавшего дело Лаврентия Берия и его ближайших приспешников, и сам присутствовал при исполнении приговора по делу Берия.
Дело, о котором ниже пойдет речь и в котором председательствует Громов на этот раз, ’’простое” только по составу преступления. Но пригласительные билеты, точнее, разовые пропуска, действительные только на определенный день и час, отпечатаны в типографии МК КПСС, после чего розданы по райкомам лишь избранной публике и только под расписку. Потому что обычное дело о взятке совсем не обычно по составу подсудимых. Судят первого секретаря Бауманского районного комитета КПСС тов. Галушко и зампредседателя исполкома того же района тов. Сергеева.
Галушко был полновластным хозяином в Бауманском районе Москвы, где сосредоточены высшие учебные и научно-исследовательские заведения, где расположены многие министерства и даже... Верховный Суд РСФСР. Таких руководителей, как Галушко, государство традиционно берет на полное обеспечение, и про таких, как он, острят на улице, что они, дескать, ’’живут уже как при коммунизме”. Деньги, связи, положение - всем этим располагал он сам и члены его семьи, и благодаря его имени, жена без труда получила в свое заведование меховое ателье в том же районе, то есть, по советским стандартам, службу, с лихвой обеспечивающую безбедное существование.
Классический партийный оратор, окончивший Академию Общественных Наук при ЦК КПСС, Галушко на заседаниях актива своего района призывал крепить социалистическую законность, напоминал, что борьба в настоящее время идет с расхитителями общественной собственности и, кивая головой в сторону работников прокуратуры и судей, бросал в зал: ”Мы не остановимся ни перед чем, чтобы покончить в нашем районе с расхитителями социалистической собственности и со взяточниками”.
Между тем сотрудники Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности города Москвы обнаружили, что на одной из небольших фабрик Бауманского района процветает частнопредпринимательская деятельность.
Над фабрикой, над ее руководителями стали сгущаться тучи. И эти руководители стали искать путей уйти от судебной ответственности. Они нашли ход к секретарю райкома Галушко и зампредседателю исполкома Сергееву. Состоялся
торг, в ходе которого ответственные лица, учитывая сложность ситуации и трудность задачи ’’изъять” уголовное дело из ведения УБХСС, запросили от работников фабрики сто тысяч рублей, но, после длительных прений, помирились только на семидесяти тысячах.
Стали собирать деньги со в Стали собирать деньги со всех работников фабрики. Неравномерность поборов и большое количество вовлеченных в дело лиц не могли не вызвать пересудов. Деньги были собраны и отданы, но секретность оказалась нарушенной.
Дело вышло наружу. И ЦК КПСС принял решение о предании уголовной ответственности ведущих руководителей Бауманского района. Одновременный обыск на квартирах и в служебных кабинетах Галушко и Сергеева обнаружил в
сейфах каждого ровно по 35 тысяч рублей. После ареста оба сразу же признали себя виновными.
Дело слушалось при усиленном наружном конвое, в переполненном, но совершенно притихшем зале. Громов вел процесс удивительно корректно. Это вообще отличительная черта его судейской манеры, за которую он, наверное, и претерпел столько понижений по службе в прежние годы. Судебное следствие подтверждает данные, полученные на предварительном следствии. Суд интересуется партийным стажем подсудимых, их трудовой биографией, составом семей и их
доходами. Защита тоже более всего выясняет личные подробности, положительно характеризующие подсудимых. Прокурор сосредотачивает свое внимание на взяткодателях и связных. Но и он корректен - ведь нельзя целиком отвлечься
от того, кем эти подсудимые были только вчера. А вчера они были руководителями московского района, который по численности населения, его промышленному и культурному значению был равен средней величины европейскому городу. Но вот председатель Громов задает вопрос подсудимому Галушко: - Суд выслушал ваши показания. Скажите, какие причины толкнули вас, уважаемого и обеспеченного человека, на это преступление?
И зал, затаив дыхание, выслушивает ответ: - Неуверенность в завтрашнем дне.
Так отвечает первый секретарь Бауманского райкома столицы, депутат Верховного Совета РСФСР, делегат двух после сталинских партийных съездов... И в эту минуту он искренен, как, может быть, никогда прежде в своей жизни. Длинная жизнь партийного работника, на памяти которого миновал и 1937 год, и 1948-й и 1952-й, выработала в нем стойкое убеждение, что несметные казенные милости, которыми он осыпан сегодня, могут иссякнуть завтра, и на случай этого ’’завтра” он стремился обеспечить свой дом и свою семью ценой преступления. Такова была в глазах верного слуги партии и государства цена советского социализма.
По кончании суда Галушко и Сергееву больше не надо было сомневаться в завтрашнем дне: ближайшее десятилетие, по приговору суда, им предстояло провести в тюрьме и лагере. Но, выяснив для себя вопрос, почему облеченные доверием должностные лица оказываются склонны к преступлению, вернемся к делу трикотажного цеха при универмаге ’’Москва”, по завершении которого русские - Коршилова, Кузнецова, Алексеев и др. - были освобождены от всякой ответственности, а евреи - Хейфец, Евгеньев и Рейдель (а по смежному делу еще и Флиорент и Клемперт) были приговорены к расстрелу. Остальные подсудимые евреи были осуждены на длительные сроки лишения свободы (Козловский -на 15 лет, Цацкис - на 12, Житомирский - на 10, Райх - на 8 лет и т.д.).
Постановлением следствия были освобождены от уголовной ответственности все рабочие, все мастера цехов и заместители мастеров цехов, которые получали денежные прибавки сверх установленной зарплаты, и тем самым участвовали в прибылях от противоправной деятельности. Эти рабочие, мастера цехов и их заместители были все до одного русские. Зато ни один еврей не избежал суда и ни один не был удостоен снисхождения, хотя все осужденные были участниками Второй мировой войны, кавалерами правительственных орденов, а многие и инвалидами.