Бестужев-Лада Игорь Васильевич. Социолог, футуролог, военный историк. ч.1
1943. предстояла молотьба и складирование оrромной массы зерна, привозимоrо с полей Миасской опытной сельскохозяйственной станции (фактически крупный совхоз) и там до начала учебноrо rода шесть недель помоrать убирать урожай.
А кто тyт у вас самый умный и честный? Такой оскорбительно-провокационный вопрос строй дружно проиrнорировал. Тоrда начальник поставил вопрос менее оскорбительно: Я хотел спросить, кто из вас самый кpyrлый отличник? Hyтpом почуяв какой-то неясны «прикол», сразу несколько человек указали пальцем на меня. И не ошиблись в своих предчувствиях.
А ну, отличник, сказал начальник, видишь вон тот большой сарай без дверей. Это называется «Baroнные весы», и завтра через них на молотилки пойдет весь урожай. А сеrодня видишь они все в коровьем дерьме. Спросишь у завхоза метлу, лопату и ведро воды с тряпкой - и чтобы к утру все сияло, как на корабле. Даже если придется языком вылизывать всю ночь!
Гомерический смех почти трех сотен человек не смолкал несколько минут. Тут был двойной подвох. Во-первых, на меня переваливали заведомо бабью работу, отсекая от "переднего края" самых доблестных тружеников. Во-вторых, очень смешно связывали рабство с успехами в учебе.
Загадка разъяснилась утром следующего дня, когда я на совесть отскоблил сарай. Подошел все тот же начальник, и сказал, что выбрал меня не за красивые глаза и не за отличные отметки. Это - очень склочная и скандальная работа, сказал он. Женщины ее не выдерживают. Тебя будут пытаться вынуждать ставить завышенные цифры. Спорить о полученных данных. Поэтому надо быть все время в ладах с арифметикой и показывать полученный результат так, чтобы не возникало вопросов. Кроме того, будут подкупать, чгобы получать откровенные приписки. Смотри, не попадись на взятку - это дело уголовное. Может быть, попытаются действовать угрозой - тогда сразу ко мне, не поднимая шума. Главное, чтобы действовал, как честный мужик, а не как истеричная баба.
Видимо, у него на этот счет накопился негативный и позитивный опыт. Он открыто сказал, что я произвожу впечатление человека, которому можно доверять. И что он очень надеется на меня. Конечно, я постарался сделать все возможное, чтобы оправдать его доверие. Ведь если весы сделать инструментом крупного жульничества - вся работа сотен ребят может пойти насмарку.
Спора нет, работа на молотилке была не в пример тяжелее физически. Одна удушлиая пыль чего стоит - больше часа-полутора не выдержишь, надо почти столько же приходить в себя. Да и любой монотонный сельскохозяйственный труд - не подарок: три-четыре часа накладывания, складывания, переноски, скирдования, копания - и ты измотан до предела. В этом отношении на весах легче: взвесил десятки возов пустыми - и сиди, отдыхай, пока они не вернутся нагруженными, снова взвесил, вычислил разницу - и снова иди, отдыхай, до следующей партии возов. В обшем итоге получается не больше 6-8 часов и день работы, да и то преимущественно умственной. Напомним, что и на заводе, и всюду тогда в СССР - 11,5 часов в день без выходных.
С другой стороны, весы - это, тебе, действительно, не молотилка. Один спрашивает, почему у него получилось, скажем, четыре центнера, а у соседа шесть. Другой сразу идет на скандал. Третий дает понять, что если цифры «подравнять» - он постарается «соответствовать». И такие разговоры попервоначалу - с десятками возчиков. Только к концу первого рабочего дня я понял, по какому лезвию ножа хожу, почему сюда не взяли ни девчонок, ни ребят покруче характером, способных поддаться на провокацию.
Прежде всего, я решил сделать свои весовые операции предельно открытыми для всех. Обычно (уже со второго дня) зазывал в свою конуру, где были стрелки индикаторов, сразу три-четыре, а то и пять-шесть возчиков. Получалось нечто вроде комиссии, с коллективно признанными данными которой приходилось считаться каждому. Затем возникал эффект того, что я назвал много лет спустя темпоральной (временной) и пространственной компаративистикой (сравнением). Если ты три дня возил по четыре центнера, то почему сегодня - вдруг шесть? Если у всех товарищей по четыре, то почему у тебя вдруг шесть? Создавалось нечто вроде устойчивого общественного мнения, которое очень помогло доработать без серьезных конфликтов до сентября.
Выяснилось, что очень многое зависит от характера личных отношений. Тут сказался ладский опыт. Евразийская цивилизация требует прежде всего положительного ответа на вопрос: -ты меня уважаешь?» После чего на все остальное, включая законы, можно наплевать. Поэтому, потратив совсем немного времени на выяснение обстановки в семье собеседника, а также обстановки на фронтах, можно надеяться на завершение контрольной операции в обстановке взаимной благоприятности.
Самое трудное - общеазиатский (и следовательно евроазиатский) основополагающий народный обычай: бакшиш, он же взятка, он же латинское "Do ut des" (даю, чтобы дал). Невозможно представить себе, чтобы в Евразии человек, в чем-то зависимый от другого, подошел к нему с пустыми руками. «Не подмажешь -не поедешь», гласит народная мудрость. И мне не раз приходилось вспоминать слова своего ладского родственника: важно так построить свою жизнь, чтобы не ты нес, а тебе - несли.
В августе 1943 года - аккурат в разгар Курской битвы - надо мной вовсе не издевались перед строем старшеклассников, приехавших в совхоз помогать собирать урожай. Конечно, выкликнуть -самого отличника», чтобы погнать его на глазах у всех чистить коровий помет на вагонных весах - это была всего лишь шутка, по достоинству оцененная собравшимися (кроме меня, конечно). Но на деле это были поиски оптимума в очень сложной ситуации. Так сказать, реализация принципа наименьшего зла». Ведь на явно «хлебную» должность весовщика было немало претендентов - в том числе и из "местных". Но начальство понимало, что каждому весовщику - кто бы он ни был - придется каждодневно проскакивать между Сциллой и Харибдой.
Сцилла - это бесконечные скандалы по поводу того, что "не так взвесил". И чем больше весовщик погряз в неизбежной борьбе местных кланов и партий - тем больше будет накал скандалов, отравляющих жизнь начальству. Поэтому предпочтительнее оказался изначально нейтральный "новенький". "Новенькая"- в данном случае подходила меньше из-за известной эмоциональности женского характера.
.. Чтобы было еше яснее, добавим, что, помимо пропитания, надо было платить (правда, немного) за жилье и общественный транспорт. И непомерно много - за любые промтовары. Выше мы уже упоминали о поношенной морской, никому, кроме меня, не нужной шинели за 400 р. Вспоминаю также о ботинках за 500 р., как о событии, равнозначном покупке машины. И в там, и в другом случае самое примитивное латание гардероба обходилось в половину наших с Ниной месячных доходов. По принципу: либо босиком - либо тридцать обедов.
Еще неприятнее был анкетный аспект. Из 24 студентов первого курса ИМО в нашей академической группе добрались до финиша лишь 18. Примерно та же картина была и в остальной дюжине групп курса. При этом лишь небольшая доля была отчислена за неуспеваемость. Гораздо больше - за контакты с иностранцами (соблазн поболтать «на языке»), за неосторожное слово в политике и за бытовые неурядицы. Помню комсомольское собрание, на котором исключали из комсомола -за аморалку-. Выяснилось, что парень сожительствовал с женщиной, а когда поссорились - донос, и прощай, комсомол, а вместе с ним и институт и, может быть, вся жизнь. Помню, как он оправдывался: «Жениться? Ну как же студенту жениться? А не жениться - аморальный поступок!
Следующим по времени было событие, совершившее еще один переворот в моих отношениях с наукой. До него мне казалось, что вся наука (по крайней мере, общественная) это конспектирование в тетради трудов ее основоположников. Да, они, основоположники, совершали научные открытия.Но какие могут быть теперь открытия - по крайней мере, в общественных науках - раз все открыто-переоткрыто, а шаг вправо или влево - расстрел? И вдруг оказалось, что наука, с известной точки зрения, это всего лишь технология (хотя тогда такое слово применялось только к промышленному производству). Нечто проде кулинарии, где все зависит от того, какой повар и из какого топора варит суп.
Событие открылось повесткой, в которой сообщалось, что 12 февраля 1951 г. для аспирантов состоится лекция доктора исторических наук (тогда еще не академика) М. В. Нечкиной из тему: «Как работать над диссертацией?». Как всегда, было подчеркнуто, что явка всех аспирантов обязательна. Я бы добавил: строго обязательна для всех аспирантов мира! Потому что эта лекция помогла мне за полгода написать полдюжины кандидатских диссертаций (под одной обложкой), тогда как не слушавшие ее полдюжины лет тщетно мучались над одной единственной. И в корне изменила мое отношение к научной работе, как таковой.
Mилица Васильевна говорила о вроде бы сугубо прагматических вещах: как научиться не терять время попусту и за минимум времени сделать максимум возможного. Но по сути то была лекция о низкой и высокой культуре научной работы.
Только идиот (это моя собственная интерпретация слов лектора) делает конспект всего подряд прочитанного, да еше в тетради. Потому что потом на перелистывание - отыскание нужной выписки уйдет больше времени, чем на осмысление выписанного и писание своего текста, причем 99,9% выписанного окажется ненужным.
Полуидиот делает то же самое на отдельных листах бумаги, которые затем легче сортировать по нужной тематике. А неидиот делает то же самое на одной стороне обычной библиотечной карточки 10 * 6 см. возможно более убористым, но четким почерком, причем разрабатывает предварительно собственную, только ему понятную, систему сокращений (государство = г-во, общественный = общ и т. д.). При этом сначала дает краткое описание конспектируемого материалз (автор, заглавие, содержание, выходные данные), которое заносится шифром еще на одну страничку - ключ ко всему изученному. Потом не переписывает вкратце читаемое - такой глупой роскоши не заслуживает ни одно произведение в мире - а выносит слева цифрами постранично лишь следующие три веши:
1. Цифры и факты, у которых есть хоть какой-то шанс попасть в собственное творение. 2. Нетривиальные мысли автора, на которые честный человек обычно ссылается, а жулик (99 из 100 диссертантов в СССР) приписывает их себе.
3. Те фразы или даже целые абзацы, которые имеют шанс украсить ваше скучное сочинение блестящими цитатами.
Оборотная сторона карточки используется только для нумерации карточек в порядке их заполнения, чтобы потом было легко восстановить стопку готовой к вторичному использованию. Плюс для каких-то появившихся потом добавлений. С указанием в таком случае на лицевой стороне: см\об (смотри на обороте).
Начинать надо с какого-то основополагающего произведения, которое способно дать общую картину изучаемого предмета. На ее основе создается предварительный план диссертации (статьи, книги). Римскими цифрами главы, арабскими - параграфы. И все заполняемые карточки расписываются затем сочетаниями римских и арабских цифр - что куда.
Вот и все. Дальше остается преимущественно механическая работа. Дальнейшие материалы вы не читаете, а просто выискиваете в них обозначенные выше три пункта, что вдесятеро ускоряет процесс чтения (ныне это - общеизвестное -ускоренное чтение»). В завершение просите какого-нибудь несмышленыша из членов семьи - мужа, тешу, годовалого внука: тут разницы никакой - рассортировать карточки по главам-параграфам. Опыт показывает, количество карточек при таком подходе понадобится не так уж много: не больше 300-500 для нормальной кандидатской диссертации или серии статей, не больше 2000-3000 для докторской диссертации (монографии).
В итоге каждый параграф оказывается представленным всего 30-50 карточками. Вы выбираете стол пошире, смахиваете с него грязную посуду, выгоняете из комнаты ненужных вам больше родственников и раскладываете карточки пасьянсом на большей части плошади стола (стопками - однотемное). Перед вашими глазами раскрывается разом все содержимое будущего параграфа. Пристраиваетесь к краешку стола, берете чистый лист бумаги (сегодня это чаше будет, наверное, компьютер или ноутбук) и переносите на него содержимое карточек в собственном изложении. Процесс писания, как и чтения, тоже ускоряется вдесятеро.
После этого в комнату вызывается упомянутый выше несмышленыш, который снова складывает карточки по номерам на спинках. Все! Оружие вновь готово к бою для следующей публикации. Некоторые аспиранты не поверили лектору и стали работать над диссертацией, как раньше вес мы привыкли работать над курсовыми и дипломными в институте. Многие запоздали со сроками и, ценой неисчислимых мучении, обруганные и зареванные, защитили на год-два позже меня (хотя я несколько месяцев потерял на постороннюю командировку).
Я поверил. И не прогадал. За полгода таким способом заполнил почти полторы тысячи карточек, которых хватило бы, как уже говорилось, на полдюжины диссертаций. Еще полгода писал по карточкам первый вариант диссертации. Начал с мучительных 3-5 страниц в лень, каждую из которых десять раз переписывал, как Лев Толстой. А кончил уверенными 10-15 страницами за хороший 10-15-часовой рабочий день, с первого захода. Впоследствии, уже в докторском чине, ставил рекорды до 28 страниц за 16-часовой рабочий лень - правда, после этого несколько дней надо было приходить в себя. Но ведь печатный лист в день, опубликованный в то время, равнялся месячной зарплате профессора-доктора. Вот что такое интенсификация умственного труда! Только таким способом можно написать за свою активную жизнь полсотни книг и пару тысяч статей.
Дело даже не в количестве. При таком подходе исследователь автоматически превращается из догматика-начетчика. какими все мы были выпущены из института в то время и многие остались по сей день, в настоящего работника науки, который работает не как начинающий семинарист над Библией, а как препаратор - текстов ли, горных пород, мышей или лягушек, безразлично,- способный критически и конструктивно подходить к предмету своего исследования.
Третьим событием 1951 года явилась такая же лекция для аспирантов доктора исторических наук Л. В. Черепнина,.. Лекция называлась: -Задачи внешней и внутренней критики исторических источников-. После нее вся историческая наука в моих глазах предстала в новом, немыслимом ранее свете.
Оказывается, история как наука - кто бы мог подумать? - вовсе не более или менее доходчивое изложение незыблемых положений марксизма-ленинизма (хотя все необходимые дежурные фразы про марксизм были докладчиком, конечно же, произнесены), либо измышления тех, кто не дорос до марксизма или его враг. Это. оказывается, прежде всего изучение документов, которые критически сопоставляются с другими документами (внешняя критика) или анализируются причины, по которым автор составил документ так, а не этак (внутренняя критика). А уж потом на основе такого источниковедения создаются исторические труды, которые, в свою очередь, изучаются особым разделом исторической науки - историографией. И вновь идет сопоставление написанного с написанным другими, вновь анализ причин, почему автор написал так, а не этак.
Кроме перечисленных трех персонажей, сильнейшее влияние на формирование моего мировоззрения вообще и научного в особенности сыграл, конечно же, научный руководитель, теперь уже доктор, профессор, полковник Л. Г. Бескровный. Он не опекал меня по мелочам - и я в этом отношении полностью следовал его примеру с моими более чем полутораста законными и незаконными (приблудными) аспирантами и докторантами. Встречи с ним были сравнительно редкими - и только по ключевым вопросам. Он выбрал для меня во всех отношениях оптимальную тему. И не сомневаюсь, обсудил бы со мной плюсы и минусы любой другой, буде я предложил бы альтернативу.
Наконец, научил оптимально работать с архивными документами. Но сути, он сделал для моей архивной работы то же самое, что М. В. Нечкина - для работы нал диссертацией, статьей, книгой вообще. Только идиот, говорил он (снова в моей собственной интерпретации), запрашивает наиболее интересные, с точки зрения архивариуса, документы и потом месяцами сидит с горящими глазами над каждой страницей. Кстати, в данном случае каждая страница дается с большим трудом, потому что в Крымскую войну пишущих машинок еще не было и не каждый документ писался четким писарским почерком. Неидиот прежде всего знакомится с имеющейся литературой по теме, а потом уже - со структурой архива, сам выбирает наиболее многообещающие для его работы дела - разумеется, консультируясь при необходимости с архивариусом - и бегло перелистывает их, выискивая три сюжета:
1. Нечто, в литературе доселе отсутствующее (это - самое важное). 2. Нечто, способное опровергнуть, изменить или существенно дополнить имеющееся в литературе. 3 Нечто, способное украсить ваш текст по меньшей мерс ссылкой на архивный документ, а по большей - цитатой из этого документа. Вот и все. При таком подходе вы не будете сидеть над одной папкой целый рабочий лень, как многие мои коллеги, а сумеете освоить - с тем же или лаже более эффективным конечным результатом - несколько десятков папок. Столько, сколько сумеете выпросить самой бессовестной лестью у архивариуса, который ведь тоже не лошадь бегать за папками сто раз на дню. В результате два-три месяца работы в архиве дают столько же материалов (карточек), сколько при обычной рутине не наберешь и за год
50-е
Крупными событиями в эти голы стали зарубежные поездки. Это была не только полная «отключка» от всех московских дел на неделю-другую, т. е. полноценный месячный курорт, но еще и самое настоящее потрясение вроде полета на Марс. Заграница была и оставалась до 90-х годов для всякого советского человека одной из четырех главных жизненных ценностей, уступая по важности разве что квартире и успешно соперничая по степени притягательности с дачей и автомашиной. Событие, равное свадьбе или похоронам.
Нам в Институте истории страшно повезло. . вдруг, спустя всего три месяца после съезда, в конце марта 1956 г., были сформированы две группы туристов в Финляндию. Большие, человек по тридцать, чтобы заполнить купейный вагон. Из московских научных работников. На почти две недели. И одну из двух групп игрой фортуны разрешили (решили?) сформировать из сотрудников нашего Института.
Естественно, начался ажиотаж. Происки и интриги, чтобы попасть в число тридцати из трехсот с лишком. Правда, многих отпугнула цена двухнедельной путевки; 2500 рублей - моя будущая ставка старшего научного сотрудника со стажем меньше пяти лет. Именно такая сумма объясняет странное поведение большинства туристов при возвращении в Москву. Чтобы было понятнее, можно грубо приравнять тогдашний рубль (1945-1961) к сегодняшнему, начала XXI века (по 30 рублей за доллар США). С той разницей, что тогда несколько тысяч рублей в месяц получали лишь считанные проценты высокооплачиваемых работников, в том числе научные. А подавляющее большинство из получавших зарплату укладывались в диапазон сотен рублей!
Я проскочил в число счастливчиков, потому что в группе, как и повсюду в СССР, должен был быть определенный процент «советских негров» - женщин и молодежи. К женщинам меня в те годы невозможно было отнести, а к молодежи - в самый раз. А для «младших» названная цена очень больно кусалась, и лишь немногие могли потянуть такие деньжищи. Мне, как повелось, помогли родственники.
Правда, на кабальных условиях. Был составлен список будущих получателей заграничных сувениров, начиная с жены (оставшейся, в конечном счете, обделенной) и кончая примерно полусотней ее и моей родни, а также соседями и наиболее нахальными знакомыми. Список включал 82 (!) пары завидущих глаз. Не считая пары сотен сотрудников, которые, еще ничего не зная о песнях Высоцкого, уже пели его голосом: «хоть чего, хоть черта в ступе привези!». Сначала я впал в панику: решил, что вместо Финляндии увижу лишь прилавки с сувенирами и останусь без штанов. Но все оказалось не так страшно.
В счет 2500 рублей нам выдали 5000 тогдашних финских марок на карманные расходы, что соответствовало менее чем четверти заплаченной суммы, что-то порядка 400-500 рублей. Эти цифры запомнились на всю жизнь потому, что именно с ними были связаны последовавшие драмы, комедии и трагикомедии.
Достаточно было в Хельсинки заглянуть в тамошний ГУМ- «Штокман», и через четверть часа ровно 82 разнообразных обалденных сувенира примерно за четыре тысячи марок перекочевали в мою сумку. А рядом в почтовом киоске на остальную тысячу марок были закуплены двести открыток с очень смешными человечками для институтских коллег. Конечно, большинство сувениров закупалось крупными партиями Насколько помню, особенно велик был тираж миниатюрных латунных пепельниц с гербами финских провинций. Они имели грандиозный успех в Москве. Две из них до сих пор красуются у меня на полке.
Понятно, от наиболее родных и близких никакими пепельницами отделаться было невозможно. Пятилетняя дочь получила прыгающую лягушку, которую тут же сломала. Еще не родившийся сын получил "на вырост" почти настоящий пистолет, который сломал, родившись и выросши. Самый роскошный сувенир достался жене: бронзовый градусник в виде старинного крепостного ключа с героями «Калевалы» наверху..Себе лично приобрел самую настоящую финку с длиной лезвия меньше тех 65 миллиметров, за которые в СССР и теперь в России дают два года тюрьмы. Долго носил ее позднее, как защитное холодное оружие,
Но, конечно же, основные потрясения - причем для всей группы поголовно - были связаны вовсе не с сувенирами. Первое основное потрясение произошло часа через два после приезда утром московского поезда в Хельсинки и размещения в дешевой гостинице рядом с вокзалом (по двое в номере, чтобы получилось еще дешевле). Организованный осмотр города - всей группой целиком во главе с руководителем группы и его заместителями, лично отвечавшими за каждый десяток вверенных им туристов, не говоря уже о тайных официальных и добровольных «стукачах», воспринимавшихся как нечто само собой разумеющееся,- намечался «на после обеда». Поэтому оставшееся до трапезы время разрешено было посвятить прогулке по главной улице города. Всей группой - боже избави кого отколоться хоть на метр! - только что не парами за руки, как в детском саду.
И первое, на что мы натолкнулись в мире капитализма, были две симпатичные курносые финские девчушки, разглядывавшие витрину магазина. Девчушки были в обычных курточках с капюшонами, какие в то время уже появились у некоторых московских детей. но ниже курточек... Бог ты мой! .. Вы не поверите, но они были в тех же штанах, что и их сверстники мужского пола как в Финляндии, так и по всему Советскому Союзу.
Читателю, привыкшему к гнусным одеяниям современной молодежи, - одинаково гнусным для давно уже неразличимых обоих полов - покажется удивительным наше прямо таки шоковое потрясение. «Ну и что тут такого?» - спросит он. А то, что девочкам, девушкам м женщинам - безо всяких различий между этими тремя категориями - разрешалось появляться в штанах только на лыжах. И то в специальных штанах «пузырями», чтобы, не дай бог, не подумали, что они напялили на себя что-то мужское. Во всех остальных случаях жизни для отличия от мужчины им предписывалась юбка ниже колен. Женщина без юбки выглядела так же скандально, как сегодня, скажем, мужчина в бюстгальтере десятого размера. Посмотрите на фото времен Великой Отечественной. Санитарки ползают по полю боя, подбирая раненых, непременно в юбках Думаете, это для удобства? Ведь юбка, если ползком, то и дело задирается до выше крыши. Но без юбки -хуже, чем голая. На снегу ли, в грязи ли, безразлично.
Впереди у русских, украинских и белорусских женщин была 30-летняя война за право носить штаны мужского покроя с правительством, мужчинами и - особенно ожесточенная - со старухами от тридцати-сорока лет и старше. Правительство до самого конца 80-х годов гоняло женщин в брюках из всех присутственных мест, начиная с театров и кончая ЦК КПСС. Правда, из года в год оно вынуждено было отступать под напором женской моды, которая, как известно, сильнее всех правительств и даже всех мужчин и женщин, вместе взятых. Мужчины презрительно фыркали при виде презренного бабья в мужских штанах, но в конце концов должны были капитулировать постыднее правителей. Дольше всех сопротивлялись старухи. Они хором злобно шипели вслед каждой женщине без юбки: шлюха!
А тогда... Тогда мы всей гурьбой стали, как вкопанные, и, разинув рты, с минуту молча взирали на такую сверхстыдобину. Наконец, самый смелый, с помощью переводчицы, попросил у девушек разрешение сфотографировать их на память, уточнив, что в Москве такому фотоснимку все равно никто не поверит. Эта карточка, из толстой пачки сделанных тогда в Финляндии, лежит сейчас передо мной и вдохновляет на дальнейшие писательские подвиги.
Девушки охотно дали согласие, но взамен тоже попросили разрешение сфотографировать нашу группу (у одной их них фотоаппарат был в кармане куртки). - Господи, пожалуйста! - согласился за нас наш фотограф. - Но зачем зря пленку тратить? Разве мы представляем что-нибудь интересное?
Фотограф драматически ошибался. Да, в наших глазах мы ничего интересного собой не представляли, потому что одеты были как все поголовно москвичи мужского пола середины 50-х годов. Но в глазах девчушек мы выглядели диковиннее зулусов или папуасов в их боевом наряде. У всех - пальто до пят и под поясом. Все остальные фасоны смотрелись бы в Москве как кимоно. А главное - все поголовно в калошах, давно позабытых во всей Западной Нвропе с XIX века.
Таким образом, Эйнштейн зря искал свою Теорию Относительности в физике. Он бы раньше и лучше преуспел, если бы сравнил два мира: один - поражающийся женско-мужским штанам, другой - двойным ботинкам, резиновым и кожаным.
Второе потрясение случилось буквально через несколько минут и было посильнее первого.
Первые русские туристы за рубежом, как и вообще все русские туристы где бы то ни было до сегодняшнего дня, смотрели (и смотрят) вовсе не на город - пусть даже самый потрясающий - а только и исключительно на витрины магазинов. Желательно с обозначением цен. И вот на десятой витрине они обнаружили нейлоновый дамский гарнитур - верх шика в Москве! - всего за 180 марок. А рядом был специальный винный магазин, и заглянувшие туда московские мужчины мгновенно подсчитали, что бутылка дешевого коньяка обойдется им на троих тоже примерно в 180 марок на физиономию.
Это сообщение повергло всех остальных в продолжительный столбняк. Дело в том, что в Москве такой гарнитур, с трудом, но все же можно было достать за 600 р. А стакан дешевого коньяка легко можно было опрокинуть в себя на каждом углу всего за рубль. Так как же прикажете понимать такое издевательство? Значит, при капитализме стакан коньяка -месячная зарплата рабочего, сволочи? Или, наоборот, женское белье такой же стоимости продается всего за рубль? На все оставшиеся дни Финляндия, со всеми ее красотами, исчезла для нашей группы с земной поверхности. Остались только витрины, на которых то и дело обнаруживались чудовищные несообразности - нечто вроде инопланетян.
Конечный итог нараставших стрессов превосходил всякое воображение. В конце нашей прогулки был обнаружен магазин, где всего за 1000 марок продавался один погонный метр роскошного серого габардина. А надо вам сказать, что габардин в Москве 50-х годов означал абсолютно то же самое, что джинсы десятилетием-двумя позже или костюм от Версаче за жуткое количество долларов полвека спустя. В пальто из габардина, как и в шляпах, щеголяли все уважающие себя люди - от министров до артистов и от бандитов до сынков всех этих трех разновидностей советской аристократии.
Одна из дам тут же вспомнила, что в московских комиссионках такой же погонный метр расценивался ровно в 500 р. -типичную месячную зарплату рабочего. Значит, если на наши карманные 5000 марок купить пять метров габардина, а в Москве продать их за 2500 р.,то стоимость путевки полностью окупится. И получится, что человек целых две недели роскошествовал по отелям и ресторанам на халяву. И даже такое высшее счастье каждого истинно русского человека представлялось пустяком по сравнению с еще более заманчивoй перспективой рассказать о таком чуде в любой московской компании. Изумление, разинутый рот и перекошенность лица от зависти у всех присутствующих гарантированы заранее. А что еще нужно человеку (не только русскому) для совсем уж полного счастья?
В эту секунду судьба карманных денег подавляющего большинства членов советской тypистской группы была решена. Финляндия, да и весь мир, все человечество потеряли для них всякий интерес. Скорее бы в Москву, скорее бы рассказать о сказочной удаче - и наповал, наповал, наповал! Понятно, не каждый член группы мог позволить себе такую роскошь. Если бы я вернулся в Москву с габардином, забыв о сувенире для племянницы любой из четырех теток жены, меня послали бы обратно намного дальше Хельсинки..
....Но сгубили СССР не американцы, не «теневики» и не алкоголики. Сгубила постыдная невежественность в вопросах экономики, хотя грамотных экономистов, начиная с моей многоопытной тетушки, ворочавшей миллиардами «оборонки», было более чем достаточно. Увы, наука и политика с самого начала шли в СССР врастопырь.
Раз государство представляло собой утопию казарменного социализма, то и экономика не могла не быть чисто казарменной. Роль оборотных денежных средств, как и во всякой казарме, играла «безналичная валюта» - денежные квитанции, передававшиеся от предприятия к предприятию. Те самые бумажки, которые сегодня заменены американскими долларами. По некоторым оценкам, на них приходилось более двух третей всего денежного оборота, и всякая попытка засунуть в этот мешок хищную руку каралась жутким числом годов заключения с конфискацией имущества. Из четырех миллионов заключенных (их было в 80-х годах примерно столько же, сколько солдат) три сидели не за убийство и грабежи, а именно за эти самые дела. Была еще и «инвалюта» для сделок с заграницей.
Но она выдавалась в мизерных количествах строго под отчет, а попытки побаловаться с нею назывались фарцовкой и карались уже не тюрьмой, а расстрелом. Но ее объем вряд ли намного превышал 10% общей денежной массы. Оставшаяся четверть распределялась более или менее поровну из расчета примерно полтораста рублей (плюс-минус полсотни) на каждого работающего или пенсионера. И вот такой «аэростат», наполненный «безналичкой», подкрепленной крошечной «инвалютной гондолой» пытался тягаться с капиталистическим «аэропланом».
С другой стороны, множились удивительные открытия. Если рабочему, бригадиру, директору дать хоть немного инициативы (третья составляющая моего изначального лозунга 50-х годов), то начинают происходить буквально чудеса. В газетах появилась статья о директоре совхоза, которого «пустили на беспривязное содержание» всего на несколько месяцев. Но за это время он уволил 700 бездельников, которые получали по 70 р. в месяц, оставил 70 тружеников, которым положил по 700 р. и к осени УДЕСЯТЕРИЛ производство зерна и мяса. Группа новосибирских молодых ученых за небольшую приплату на хозрасчетных началах посрамила всю Академию наук по части важных изобретений. И из тысяч такого рода примеров родилась идея «итд» (индивидуально-трудовая деятельность): развяжи инициативу трудящихся масс - и получишь десятерную отдачу. Забыли русский народный обычай: тысячи, действительно, покажут чудеса трудового геройства, но миллионы тут же обычай: тысячи, действительно, покажут чудеса трудового геройства, но миллионы тут же разворуют все, что плохо лежит.
А кто тyт у вас самый умный и честный? Такой оскорбительно-провокационный вопрос строй дружно проиrнорировал. Тоrда начальник поставил вопрос менее оскорбительно: Я хотел спросить, кто из вас самый кpyrлый отличник? Hyтpом почуяв какой-то неясны «прикол», сразу несколько человек указали пальцем на меня. И не ошиблись в своих предчувствиях.
А ну, отличник, сказал начальник, видишь вон тот большой сарай без дверей. Это называется «Baroнные весы», и завтра через них на молотилки пойдет весь урожай. А сеrодня видишь они все в коровьем дерьме. Спросишь у завхоза метлу, лопату и ведро воды с тряпкой - и чтобы к утру все сияло, как на корабле. Даже если придется языком вылизывать всю ночь!
Гомерический смех почти трех сотен человек не смолкал несколько минут. Тут был двойной подвох. Во-первых, на меня переваливали заведомо бабью работу, отсекая от "переднего края" самых доблестных тружеников. Во-вторых, очень смешно связывали рабство с успехами в учебе.
Загадка разъяснилась утром следующего дня, когда я на совесть отскоблил сарай. Подошел все тот же начальник, и сказал, что выбрал меня не за красивые глаза и не за отличные отметки. Это - очень склочная и скандальная работа, сказал он. Женщины ее не выдерживают. Тебя будут пытаться вынуждать ставить завышенные цифры. Спорить о полученных данных. Поэтому надо быть все время в ладах с арифметикой и показывать полученный результат так, чтобы не возникало вопросов. Кроме того, будут подкупать, чгобы получать откровенные приписки. Смотри, не попадись на взятку - это дело уголовное. Может быть, попытаются действовать угрозой - тогда сразу ко мне, не поднимая шума. Главное, чтобы действовал, как честный мужик, а не как истеричная баба.
Видимо, у него на этот счет накопился негативный и позитивный опыт. Он открыто сказал, что я произвожу впечатление человека, которому можно доверять. И что он очень надеется на меня. Конечно, я постарался сделать все возможное, чтобы оправдать его доверие. Ведь если весы сделать инструментом крупного жульничества - вся работа сотен ребят может пойти насмарку.
Спора нет, работа на молотилке была не в пример тяжелее физически. Одна удушлиая пыль чего стоит - больше часа-полутора не выдержишь, надо почти столько же приходить в себя. Да и любой монотонный сельскохозяйственный труд - не подарок: три-четыре часа накладывания, складывания, переноски, скирдования, копания - и ты измотан до предела. В этом отношении на весах легче: взвесил десятки возов пустыми - и сиди, отдыхай, пока они не вернутся нагруженными, снова взвесил, вычислил разницу - и снова иди, отдыхай, до следующей партии возов. В обшем итоге получается не больше 6-8 часов и день работы, да и то преимущественно умственной. Напомним, что и на заводе, и всюду тогда в СССР - 11,5 часов в день без выходных.
С другой стороны, весы - это, тебе, действительно, не молотилка. Один спрашивает, почему у него получилось, скажем, четыре центнера, а у соседа шесть. Другой сразу идет на скандал. Третий дает понять, что если цифры «подравнять» - он постарается «соответствовать». И такие разговоры попервоначалу - с десятками возчиков. Только к концу первого рабочего дня я понял, по какому лезвию ножа хожу, почему сюда не взяли ни девчонок, ни ребят покруче характером, способных поддаться на провокацию.
Прежде всего, я решил сделать свои весовые операции предельно открытыми для всех. Обычно (уже со второго дня) зазывал в свою конуру, где были стрелки индикаторов, сразу три-четыре, а то и пять-шесть возчиков. Получалось нечто вроде комиссии, с коллективно признанными данными которой приходилось считаться каждому. Затем возникал эффект того, что я назвал много лет спустя темпоральной (временной) и пространственной компаративистикой (сравнением). Если ты три дня возил по четыре центнера, то почему сегодня - вдруг шесть? Если у всех товарищей по четыре, то почему у тебя вдруг шесть? Создавалось нечто вроде устойчивого общественного мнения, которое очень помогло доработать без серьезных конфликтов до сентября.
Выяснилось, что очень многое зависит от характера личных отношений. Тут сказался ладский опыт. Евразийская цивилизация требует прежде всего положительного ответа на вопрос: -ты меня уважаешь?» После чего на все остальное, включая законы, можно наплевать. Поэтому, потратив совсем немного времени на выяснение обстановки в семье собеседника, а также обстановки на фронтах, можно надеяться на завершение контрольной операции в обстановке взаимной благоприятности.
Самое трудное - общеазиатский (и следовательно евроазиатский) основополагающий народный обычай: бакшиш, он же взятка, он же латинское "Do ut des" (даю, чтобы дал). Невозможно представить себе, чтобы в Евразии человек, в чем-то зависимый от другого, подошел к нему с пустыми руками. «Не подмажешь -не поедешь», гласит народная мудрость. И мне не раз приходилось вспоминать слова своего ладского родственника: важно так построить свою жизнь, чтобы не ты нес, а тебе - несли.
В августе 1943 года - аккурат в разгар Курской битвы - надо мной вовсе не издевались перед строем старшеклассников, приехавших в совхоз помогать собирать урожай. Конечно, выкликнуть -самого отличника», чтобы погнать его на глазах у всех чистить коровий помет на вагонных весах - это была всего лишь шутка, по достоинству оцененная собравшимися (кроме меня, конечно). Но на деле это были поиски оптимума в очень сложной ситуации. Так сказать, реализация принципа наименьшего зла». Ведь на явно «хлебную» должность весовщика было немало претендентов - в том числе и из "местных". Но начальство понимало, что каждому весовщику - кто бы он ни был - придется каждодневно проскакивать между Сциллой и Харибдой.
Сцилла - это бесконечные скандалы по поводу того, что "не так взвесил". И чем больше весовщик погряз в неизбежной борьбе местных кланов и партий - тем больше будет накал скандалов, отравляющих жизнь начальству. Поэтому предпочтительнее оказался изначально нейтральный "новенький". "Новенькая"- в данном случае подходила меньше из-за известной эмоциональности женского характера.
.. Чтобы было еше яснее, добавим, что, помимо пропитания, надо было платить (правда, немного) за жилье и общественный транспорт. И непомерно много - за любые промтовары. Выше мы уже упоминали о поношенной морской, никому, кроме меня, не нужной шинели за 400 р. Вспоминаю также о ботинках за 500 р., как о событии, равнозначном покупке машины. И в там, и в другом случае самое примитивное латание гардероба обходилось в половину наших с Ниной месячных доходов. По принципу: либо босиком - либо тридцать обедов.
Еще неприятнее был анкетный аспект. Из 24 студентов первого курса ИМО в нашей академической группе добрались до финиша лишь 18. Примерно та же картина была и в остальной дюжине групп курса. При этом лишь небольшая доля была отчислена за неуспеваемость. Гораздо больше - за контакты с иностранцами (соблазн поболтать «на языке»), за неосторожное слово в политике и за бытовые неурядицы. Помню комсомольское собрание, на котором исключали из комсомола -за аморалку-. Выяснилось, что парень сожительствовал с женщиной, а когда поссорились - донос, и прощай, комсомол, а вместе с ним и институт и, может быть, вся жизнь. Помню, как он оправдывался: «Жениться? Ну как же студенту жениться? А не жениться - аморальный поступок!
Следующим по времени было событие, совершившее еще один переворот в моих отношениях с наукой. До него мне казалось, что вся наука (по крайней мере, общественная) это конспектирование в тетради трудов ее основоположников. Да, они, основоположники, совершали научные открытия.Но какие могут быть теперь открытия - по крайней мере, в общественных науках - раз все открыто-переоткрыто, а шаг вправо или влево - расстрел? И вдруг оказалось, что наука, с известной точки зрения, это всего лишь технология (хотя тогда такое слово применялось только к промышленному производству). Нечто проде кулинарии, где все зависит от того, какой повар и из какого топора варит суп.
Событие открылось повесткой, в которой сообщалось, что 12 февраля 1951 г. для аспирантов состоится лекция доктора исторических наук (тогда еще не академика) М. В. Нечкиной из тему: «Как работать над диссертацией?». Как всегда, было подчеркнуто, что явка всех аспирантов обязательна. Я бы добавил: строго обязательна для всех аспирантов мира! Потому что эта лекция помогла мне за полгода написать полдюжины кандидатских диссертаций (под одной обложкой), тогда как не слушавшие ее полдюжины лет тщетно мучались над одной единственной. И в корне изменила мое отношение к научной работе, как таковой.
Mилица Васильевна говорила о вроде бы сугубо прагматических вещах: как научиться не терять время попусту и за минимум времени сделать максимум возможного. Но по сути то была лекция о низкой и высокой культуре научной работы.
Только идиот (это моя собственная интерпретация слов лектора) делает конспект всего подряд прочитанного, да еше в тетради. Потому что потом на перелистывание - отыскание нужной выписки уйдет больше времени, чем на осмысление выписанного и писание своего текста, причем 99,9% выписанного окажется ненужным.
Полуидиот делает то же самое на отдельных листах бумаги, которые затем легче сортировать по нужной тематике. А неидиот делает то же самое на одной стороне обычной библиотечной карточки 10 * 6 см. возможно более убористым, но четким почерком, причем разрабатывает предварительно собственную, только ему понятную, систему сокращений (государство = г-во, общественный = общ и т. д.). При этом сначала дает краткое описание конспектируемого материалз (автор, заглавие, содержание, выходные данные), которое заносится шифром еще на одну страничку - ключ ко всему изученному. Потом не переписывает вкратце читаемое - такой глупой роскоши не заслуживает ни одно произведение в мире - а выносит слева цифрами постранично лишь следующие три веши:
1. Цифры и факты, у которых есть хоть какой-то шанс попасть в собственное творение. 2. Нетривиальные мысли автора, на которые честный человек обычно ссылается, а жулик (99 из 100 диссертантов в СССР) приписывает их себе.
3. Те фразы или даже целые абзацы, которые имеют шанс украсить ваше скучное сочинение блестящими цитатами.
Оборотная сторона карточки используется только для нумерации карточек в порядке их заполнения, чтобы потом было легко восстановить стопку готовой к вторичному использованию. Плюс для каких-то появившихся потом добавлений. С указанием в таком случае на лицевой стороне: см\об (смотри на обороте).
Начинать надо с какого-то основополагающего произведения, которое способно дать общую картину изучаемого предмета. На ее основе создается предварительный план диссертации (статьи, книги). Римскими цифрами главы, арабскими - параграфы. И все заполняемые карточки расписываются затем сочетаниями римских и арабских цифр - что куда.
Вот и все. Дальше остается преимущественно механическая работа. Дальнейшие материалы вы не читаете, а просто выискиваете в них обозначенные выше три пункта, что вдесятеро ускоряет процесс чтения (ныне это - общеизвестное -ускоренное чтение»). В завершение просите какого-нибудь несмышленыша из членов семьи - мужа, тешу, годовалого внука: тут разницы никакой - рассортировать карточки по главам-параграфам. Опыт показывает, количество карточек при таком подходе понадобится не так уж много: не больше 300-500 для нормальной кандидатской диссертации или серии статей, не больше 2000-3000 для докторской диссертации (монографии).
В итоге каждый параграф оказывается представленным всего 30-50 карточками. Вы выбираете стол пошире, смахиваете с него грязную посуду, выгоняете из комнаты ненужных вам больше родственников и раскладываете карточки пасьянсом на большей части плошади стола (стопками - однотемное). Перед вашими глазами раскрывается разом все содержимое будущего параграфа. Пристраиваетесь к краешку стола, берете чистый лист бумаги (сегодня это чаше будет, наверное, компьютер или ноутбук) и переносите на него содержимое карточек в собственном изложении. Процесс писания, как и чтения, тоже ускоряется вдесятеро.
После этого в комнату вызывается упомянутый выше несмышленыш, который снова складывает карточки по номерам на спинках. Все! Оружие вновь готово к бою для следующей публикации. Некоторые аспиранты не поверили лектору и стали работать над диссертацией, как раньше вес мы привыкли работать над курсовыми и дипломными в институте. Многие запоздали со сроками и, ценой неисчислимых мучении, обруганные и зареванные, защитили на год-два позже меня (хотя я несколько месяцев потерял на постороннюю командировку).
Я поверил. И не прогадал. За полгода таким способом заполнил почти полторы тысячи карточек, которых хватило бы, как уже говорилось, на полдюжины диссертаций. Еще полгода писал по карточкам первый вариант диссертации. Начал с мучительных 3-5 страниц в лень, каждую из которых десять раз переписывал, как Лев Толстой. А кончил уверенными 10-15 страницами за хороший 10-15-часовой рабочий день, с первого захода. Впоследствии, уже в докторском чине, ставил рекорды до 28 страниц за 16-часовой рабочий лень - правда, после этого несколько дней надо было приходить в себя. Но ведь печатный лист в день, опубликованный в то время, равнялся месячной зарплате профессора-доктора. Вот что такое интенсификация умственного труда! Только таким способом можно написать за свою активную жизнь полсотни книг и пару тысяч статей.
Дело даже не в количестве. При таком подходе исследователь автоматически превращается из догматика-начетчика. какими все мы были выпущены из института в то время и многие остались по сей день, в настоящего работника науки, который работает не как начинающий семинарист над Библией, а как препаратор - текстов ли, горных пород, мышей или лягушек, безразлично,- способный критически и конструктивно подходить к предмету своего исследования.
Третьим событием 1951 года явилась такая же лекция для аспирантов доктора исторических наук Л. В. Черепнина,.. Лекция называлась: -Задачи внешней и внутренней критики исторических источников-. После нее вся историческая наука в моих глазах предстала в новом, немыслимом ранее свете.
Оказывается, история как наука - кто бы мог подумать? - вовсе не более или менее доходчивое изложение незыблемых положений марксизма-ленинизма (хотя все необходимые дежурные фразы про марксизм были докладчиком, конечно же, произнесены), либо измышления тех, кто не дорос до марксизма или его враг. Это. оказывается, прежде всего изучение документов, которые критически сопоставляются с другими документами (внешняя критика) или анализируются причины, по которым автор составил документ так, а не этак (внутренняя критика). А уж потом на основе такого источниковедения создаются исторические труды, которые, в свою очередь, изучаются особым разделом исторической науки - историографией. И вновь идет сопоставление написанного с написанным другими, вновь анализ причин, почему автор написал так, а не этак.
Кроме перечисленных трех персонажей, сильнейшее влияние на формирование моего мировоззрения вообще и научного в особенности сыграл, конечно же, научный руководитель, теперь уже доктор, профессор, полковник Л. Г. Бескровный. Он не опекал меня по мелочам - и я в этом отношении полностью следовал его примеру с моими более чем полутораста законными и незаконными (приблудными) аспирантами и докторантами. Встречи с ним были сравнительно редкими - и только по ключевым вопросам. Он выбрал для меня во всех отношениях оптимальную тему. И не сомневаюсь, обсудил бы со мной плюсы и минусы любой другой, буде я предложил бы альтернативу.
Наконец, научил оптимально работать с архивными документами. Но сути, он сделал для моей архивной работы то же самое, что М. В. Нечкина - для работы нал диссертацией, статьей, книгой вообще. Только идиот, говорил он (снова в моей собственной интерпретации), запрашивает наиболее интересные, с точки зрения архивариуса, документы и потом месяцами сидит с горящими глазами над каждой страницей. Кстати, в данном случае каждая страница дается с большим трудом, потому что в Крымскую войну пишущих машинок еще не было и не каждый документ писался четким писарским почерком. Неидиот прежде всего знакомится с имеющейся литературой по теме, а потом уже - со структурой архива, сам выбирает наиболее многообещающие для его работы дела - разумеется, консультируясь при необходимости с архивариусом - и бегло перелистывает их, выискивая три сюжета:
1. Нечто, в литературе доселе отсутствующее (это - самое важное). 2. Нечто, способное опровергнуть, изменить или существенно дополнить имеющееся в литературе. 3 Нечто, способное украсить ваш текст по меньшей мерс ссылкой на архивный документ, а по большей - цитатой из этого документа. Вот и все. При таком подходе вы не будете сидеть над одной папкой целый рабочий лень, как многие мои коллеги, а сумеете освоить - с тем же или лаже более эффективным конечным результатом - несколько десятков папок. Столько, сколько сумеете выпросить самой бессовестной лестью у архивариуса, который ведь тоже не лошадь бегать за папками сто раз на дню. В результате два-три месяца работы в архиве дают столько же материалов (карточек), сколько при обычной рутине не наберешь и за год
50-е
Крупными событиями в эти голы стали зарубежные поездки. Это была не только полная «отключка» от всех московских дел на неделю-другую, т. е. полноценный месячный курорт, но еще и самое настоящее потрясение вроде полета на Марс. Заграница была и оставалась до 90-х годов для всякого советского человека одной из четырех главных жизненных ценностей, уступая по важности разве что квартире и успешно соперничая по степени притягательности с дачей и автомашиной. Событие, равное свадьбе или похоронам.
Нам в Институте истории страшно повезло. . вдруг, спустя всего три месяца после съезда, в конце марта 1956 г., были сформированы две группы туристов в Финляндию. Большие, человек по тридцать, чтобы заполнить купейный вагон. Из московских научных работников. На почти две недели. И одну из двух групп игрой фортуны разрешили (решили?) сформировать из сотрудников нашего Института.
Естественно, начался ажиотаж. Происки и интриги, чтобы попасть в число тридцати из трехсот с лишком. Правда, многих отпугнула цена двухнедельной путевки; 2500 рублей - моя будущая ставка старшего научного сотрудника со стажем меньше пяти лет. Именно такая сумма объясняет странное поведение большинства туристов при возвращении в Москву. Чтобы было понятнее, можно грубо приравнять тогдашний рубль (1945-1961) к сегодняшнему, начала XXI века (по 30 рублей за доллар США). С той разницей, что тогда несколько тысяч рублей в месяц получали лишь считанные проценты высокооплачиваемых работников, в том числе научные. А подавляющее большинство из получавших зарплату укладывались в диапазон сотен рублей!
Я проскочил в число счастливчиков, потому что в группе, как и повсюду в СССР, должен был быть определенный процент «советских негров» - женщин и молодежи. К женщинам меня в те годы невозможно было отнести, а к молодежи - в самый раз. А для «младших» названная цена очень больно кусалась, и лишь немногие могли потянуть такие деньжищи. Мне, как повелось, помогли родственники.
Правда, на кабальных условиях. Был составлен список будущих получателей заграничных сувениров, начиная с жены (оставшейся, в конечном счете, обделенной) и кончая примерно полусотней ее и моей родни, а также соседями и наиболее нахальными знакомыми. Список включал 82 (!) пары завидущих глаз. Не считая пары сотен сотрудников, которые, еще ничего не зная о песнях Высоцкого, уже пели его голосом: «хоть чего, хоть черта в ступе привези!». Сначала я впал в панику: решил, что вместо Финляндии увижу лишь прилавки с сувенирами и останусь без штанов. Но все оказалось не так страшно.
В счет 2500 рублей нам выдали 5000 тогдашних финских марок на карманные расходы, что соответствовало менее чем четверти заплаченной суммы, что-то порядка 400-500 рублей. Эти цифры запомнились на всю жизнь потому, что именно с ними были связаны последовавшие драмы, комедии и трагикомедии.
Достаточно было в Хельсинки заглянуть в тамошний ГУМ- «Штокман», и через четверть часа ровно 82 разнообразных обалденных сувенира примерно за четыре тысячи марок перекочевали в мою сумку. А рядом в почтовом киоске на остальную тысячу марок были закуплены двести открыток с очень смешными человечками для институтских коллег. Конечно, большинство сувениров закупалось крупными партиями Насколько помню, особенно велик был тираж миниатюрных латунных пепельниц с гербами финских провинций. Они имели грандиозный успех в Москве. Две из них до сих пор красуются у меня на полке.
Понятно, от наиболее родных и близких никакими пепельницами отделаться было невозможно. Пятилетняя дочь получила прыгающую лягушку, которую тут же сломала. Еще не родившийся сын получил "на вырост" почти настоящий пистолет, который сломал, родившись и выросши. Самый роскошный сувенир достался жене: бронзовый градусник в виде старинного крепостного ключа с героями «Калевалы» наверху..Себе лично приобрел самую настоящую финку с длиной лезвия меньше тех 65 миллиметров, за которые в СССР и теперь в России дают два года тюрьмы. Долго носил ее позднее, как защитное холодное оружие,
Но, конечно же, основные потрясения - причем для всей группы поголовно - были связаны вовсе не с сувенирами. Первое основное потрясение произошло часа через два после приезда утром московского поезда в Хельсинки и размещения в дешевой гостинице рядом с вокзалом (по двое в номере, чтобы получилось еще дешевле). Организованный осмотр города - всей группой целиком во главе с руководителем группы и его заместителями, лично отвечавшими за каждый десяток вверенных им туристов, не говоря уже о тайных официальных и добровольных «стукачах», воспринимавшихся как нечто само собой разумеющееся,- намечался «на после обеда». Поэтому оставшееся до трапезы время разрешено было посвятить прогулке по главной улице города. Всей группой - боже избави кого отколоться хоть на метр! - только что не парами за руки, как в детском саду.
И первое, на что мы натолкнулись в мире капитализма, были две симпатичные курносые финские девчушки, разглядывавшие витрину магазина. Девчушки были в обычных курточках с капюшонами, какие в то время уже появились у некоторых московских детей. но ниже курточек... Бог ты мой! .. Вы не поверите, но они были в тех же штанах, что и их сверстники мужского пола как в Финляндии, так и по всему Советскому Союзу.
Читателю, привыкшему к гнусным одеяниям современной молодежи, - одинаково гнусным для давно уже неразличимых обоих полов - покажется удивительным наше прямо таки шоковое потрясение. «Ну и что тут такого?» - спросит он. А то, что девочкам, девушкам м женщинам - безо всяких различий между этими тремя категориями - разрешалось появляться в штанах только на лыжах. И то в специальных штанах «пузырями», чтобы, не дай бог, не подумали, что они напялили на себя что-то мужское. Во всех остальных случаях жизни для отличия от мужчины им предписывалась юбка ниже колен. Женщина без юбки выглядела так же скандально, как сегодня, скажем, мужчина в бюстгальтере десятого размера. Посмотрите на фото времен Великой Отечественной. Санитарки ползают по полю боя, подбирая раненых, непременно в юбках Думаете, это для удобства? Ведь юбка, если ползком, то и дело задирается до выше крыши. Но без юбки -хуже, чем голая. На снегу ли, в грязи ли, безразлично.
Впереди у русских, украинских и белорусских женщин была 30-летняя война за право носить штаны мужского покроя с правительством, мужчинами и - особенно ожесточенная - со старухами от тридцати-сорока лет и старше. Правительство до самого конца 80-х годов гоняло женщин в брюках из всех присутственных мест, начиная с театров и кончая ЦК КПСС. Правда, из года в год оно вынуждено было отступать под напором женской моды, которая, как известно, сильнее всех правительств и даже всех мужчин и женщин, вместе взятых. Мужчины презрительно фыркали при виде презренного бабья в мужских штанах, но в конце концов должны были капитулировать постыднее правителей. Дольше всех сопротивлялись старухи. Они хором злобно шипели вслед каждой женщине без юбки: шлюха!
А тогда... Тогда мы всей гурьбой стали, как вкопанные, и, разинув рты, с минуту молча взирали на такую сверхстыдобину. Наконец, самый смелый, с помощью переводчицы, попросил у девушек разрешение сфотографировать их на память, уточнив, что в Москве такому фотоснимку все равно никто не поверит. Эта карточка, из толстой пачки сделанных тогда в Финляндии, лежит сейчас передо мной и вдохновляет на дальнейшие писательские подвиги.
Девушки охотно дали согласие, но взамен тоже попросили разрешение сфотографировать нашу группу (у одной их них фотоаппарат был в кармане куртки). - Господи, пожалуйста! - согласился за нас наш фотограф. - Но зачем зря пленку тратить? Разве мы представляем что-нибудь интересное?
Фотограф драматически ошибался. Да, в наших глазах мы ничего интересного собой не представляли, потому что одеты были как все поголовно москвичи мужского пола середины 50-х годов. Но в глазах девчушек мы выглядели диковиннее зулусов или папуасов в их боевом наряде. У всех - пальто до пят и под поясом. Все остальные фасоны смотрелись бы в Москве как кимоно. А главное - все поголовно в калошах, давно позабытых во всей Западной Нвропе с XIX века.
Таким образом, Эйнштейн зря искал свою Теорию Относительности в физике. Он бы раньше и лучше преуспел, если бы сравнил два мира: один - поражающийся женско-мужским штанам, другой - двойным ботинкам, резиновым и кожаным.
Второе потрясение случилось буквально через несколько минут и было посильнее первого.
Первые русские туристы за рубежом, как и вообще все русские туристы где бы то ни было до сегодняшнего дня, смотрели (и смотрят) вовсе не на город - пусть даже самый потрясающий - а только и исключительно на витрины магазинов. Желательно с обозначением цен. И вот на десятой витрине они обнаружили нейлоновый дамский гарнитур - верх шика в Москве! - всего за 180 марок. А рядом был специальный винный магазин, и заглянувшие туда московские мужчины мгновенно подсчитали, что бутылка дешевого коньяка обойдется им на троих тоже примерно в 180 марок на физиономию.
Это сообщение повергло всех остальных в продолжительный столбняк. Дело в том, что в Москве такой гарнитур, с трудом, но все же можно было достать за 600 р. А стакан дешевого коньяка легко можно было опрокинуть в себя на каждом углу всего за рубль. Так как же прикажете понимать такое издевательство? Значит, при капитализме стакан коньяка -месячная зарплата рабочего, сволочи? Или, наоборот, женское белье такой же стоимости продается всего за рубль? На все оставшиеся дни Финляндия, со всеми ее красотами, исчезла для нашей группы с земной поверхности. Остались только витрины, на которых то и дело обнаруживались чудовищные несообразности - нечто вроде инопланетян.
Конечный итог нараставших стрессов превосходил всякое воображение. В конце нашей прогулки был обнаружен магазин, где всего за 1000 марок продавался один погонный метр роскошного серого габардина. А надо вам сказать, что габардин в Москве 50-х годов означал абсолютно то же самое, что джинсы десятилетием-двумя позже или костюм от Версаче за жуткое количество долларов полвека спустя. В пальто из габардина, как и в шляпах, щеголяли все уважающие себя люди - от министров до артистов и от бандитов до сынков всех этих трех разновидностей советской аристократии.
Одна из дам тут же вспомнила, что в московских комиссионках такой же погонный метр расценивался ровно в 500 р. -типичную месячную зарплату рабочего. Значит, если на наши карманные 5000 марок купить пять метров габардина, а в Москве продать их за 2500 р.,то стоимость путевки полностью окупится. И получится, что человек целых две недели роскошествовал по отелям и ресторанам на халяву. И даже такое высшее счастье каждого истинно русского человека представлялось пустяком по сравнению с еще более заманчивoй перспективой рассказать о таком чуде в любой московской компании. Изумление, разинутый рот и перекошенность лица от зависти у всех присутствующих гарантированы заранее. А что еще нужно человеку (не только русскому) для совсем уж полного счастья?
В эту секунду судьба карманных денег подавляющего большинства членов советской тypистской группы была решена. Финляндия, да и весь мир, все человечество потеряли для них всякий интерес. Скорее бы в Москву, скорее бы рассказать о сказочной удаче - и наповал, наповал, наповал! Понятно, не каждый член группы мог позволить себе такую роскошь. Если бы я вернулся в Москву с габардином, забыв о сувенире для племянницы любой из четырех теток жены, меня послали бы обратно намного дальше Хельсинки..
....Но сгубили СССР не американцы, не «теневики» и не алкоголики. Сгубила постыдная невежественность в вопросах экономики, хотя грамотных экономистов, начиная с моей многоопытной тетушки, ворочавшей миллиардами «оборонки», было более чем достаточно. Увы, наука и политика с самого начала шли в СССР врастопырь.
Раз государство представляло собой утопию казарменного социализма, то и экономика не могла не быть чисто казарменной. Роль оборотных денежных средств, как и во всякой казарме, играла «безналичная валюта» - денежные квитанции, передававшиеся от предприятия к предприятию. Те самые бумажки, которые сегодня заменены американскими долларами. По некоторым оценкам, на них приходилось более двух третей всего денежного оборота, и всякая попытка засунуть в этот мешок хищную руку каралась жутким числом годов заключения с конфискацией имущества. Из четырех миллионов заключенных (их было в 80-х годах примерно столько же, сколько солдат) три сидели не за убийство и грабежи, а именно за эти самые дела. Была еще и «инвалюта» для сделок с заграницей.
Но она выдавалась в мизерных количествах строго под отчет, а попытки побаловаться с нею назывались фарцовкой и карались уже не тюрьмой, а расстрелом. Но ее объем вряд ли намного превышал 10% общей денежной массы. Оставшаяся четверть распределялась более или менее поровну из расчета примерно полтораста рублей (плюс-минус полсотни) на каждого работающего или пенсионера. И вот такой «аэростат», наполненный «безналичкой», подкрепленной крошечной «инвалютной гондолой» пытался тягаться с капиталистическим «аэропланом».
С другой стороны, множились удивительные открытия. Если рабочему, бригадиру, директору дать хоть немного инициативы (третья составляющая моего изначального лозунга 50-х годов), то начинают происходить буквально чудеса. В газетах появилась статья о директоре совхоза, которого «пустили на беспривязное содержание» всего на несколько месяцев. Но за это время он уволил 700 бездельников, которые получали по 70 р. в месяц, оставил 70 тружеников, которым положил по 700 р. и к осени УДЕСЯТЕРИЛ производство зерна и мяса. Группа новосибирских молодых ученых за небольшую приплату на хозрасчетных началах посрамила всю Академию наук по части важных изобретений. И из тысяч такого рода примеров родилась идея «итд» (индивидуально-трудовая деятельность): развяжи инициативу трудящихся масс - и получишь десятерную отдачу. Забыли русский народный обычай: тысячи, действительно, покажут чудеса трудового геройства, но миллионы тут же обычай: тысячи, действительно, покажут чудеса трудового геройства, но миллионы тут же разворуют все, что плохо лежит.