Ярошенко Лука Данилович. Госплан, заместитель начальника отдела.
"Перенесение схемы воспроизводства Маркса, разработанной им для капиталистического хозяйства, на социалистическое общественное производство является продуктом догматического понимания учения Маркса и противоречит сущности его учения». (См. речь т. Ярошенко на Пленуме дискуссии).
Он утверждает, далее, что “Схема воспроизводства Маркса не соответствует экономическим законам социалистического общества и не может служить основой для изучения социалистического воспроизводства”. (См. там же).
Касаясь марксовой теории простого воспроизводства, где устанавливается определённое соотношение между производством средств производства (I-ое подразделение) к производством средств потребления (II-e подразделение), т. Ярошенко говорит:
“Соотношение между первым и вторым подразделениями не обусловливается в социалистическом обществе формулой Маркса В + М первого подразделения и С второго подразделения. В условиях социализма указанная взаимосвязь в развитии между первым и вторым подразделениями не должна иметь места”. (См. там же). Он утверждает, что “Разработанная Марксом теория о соотношениях I и II подразделений неприемлема в наших социалистических условиях, так как в основе теории Маркса лежит капиталистическое хозяйство с его законами”. (См. письмо т. Ярошенко на имя членов Политбюро)."
СТАЛИН И.В. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛИЗМА В СССР. ЗАМЕЧАНИЯ ПО ЭКОНОМИЧЕСКИМ ВОПРОСАМ, СВЯЗАННЫМИ С НОЯБРЬСКОЙ ДИСКУССИЕЙ 1951 ГОДА. Приложение: ОБ ОШИБКАХ т. ЯРОШЕНКО Л. Д.
Цитируется по книге племянника Л.Д Ярошенко, Судьба родовая 1905-2010. Издание второе. Мемуары. Андрей Ярошенко (редакция Дарьи Абрамовой.)
Источник: https://www.proza.ru/2011/04/01/1055
"...Отцовы братья в годы октябрьских событий перешли на сторону Советской власти. Один из них - Стефан - погиб в Гражданской войне. Участвовал в ней и второй брат - Лука. В дальнейшем Лука и Феодосий получили хорошее образование и занимали приличное положение в государственных структурах власти. Но первоначальное проживание в Москве и образование Луке Даниловичу досталось неимоверным трудом и с большим риском для жизни. Он мне рассказывал, что, когда приехал в Москву, заболел тифом - тяжелая инфекционная болезнь с частым летальным исходом. Не имея в Москве совершенно никого знакомых, он чудом выжил, скитаясь по подвалам и чердакам. Феодосию было уже легче, он не пережил подобных испытаний, у него была хорошая опора - старший брат.
Интересно было слушать их рассказы, как они бегали то на одно, то на другое публичные выступления видных того времени ораторов: Бухарина, Луначарского, Троцкого…Лука Данилович Ярошенко. Речи вождей пленяли присутствующих. Сейчас трудно назвать хотя бы одного подобного им оратора.
О жизни Луки Даниловича дается материал в его интервью газете «Правда»: “Как я стал «последней жертвой”»
«Сначала он позвонил в редакцию «Правды» по телефону и представился: - Я Лука Данилович Ярошенко, которого историки называют «последней жертвой» Сталина. Думают, наверно, что меня уже давно нет на белом свете. Но я отнюдь не стал жертвой, как многие другие. Я еще жив, мне 94-й год.
И я хорошо знаю технологию «свободного обмена» научными знаниями при Сталине. Испытал все на себе, оказавшись узником Лубянки и других тюрем. И лишь из-за того, что в ноябре 1951 года на Всесоюзной экономической дискуссии честно высказал своё мнении об учебнике «Политическая экономия».
- Это Вам посвятил известные страницы Сталин? - Да, мне. Многие ученые в прошлом, да и теперь часто ссылаются на них. Но никто из этих историков со мной не встречался. Наверное, считают, что меня нет в живых. Что ж, предполагать такое можно было. А я все еще живу, и живу, интересуясь проблемами экономической науки. - Значит, Лука Данилович, с Вами можно встретиться? - Конечно, я и звоню как раз по этому поводу. Вот прочел несколько статей в газете под рубрикой «Дискуссионная трибуна », и мое сердце дрогнуло. После сорокалетнего молчания решил напомнить о себе, так сказать, объявиться…
В тот же день на десятом этаже «Правды» мы встретили невысокого, но еще довольно крепкого мужчину. Угловатое лицо, ершистая седая прическа, белые усы. В прищуренных старческих глазах огонёк, вернее, отсвет задора. - Решил вот тряхнуть стариной, - сказал Л. Ярошенко, - время теперь боевое. Не знаю, что из моего рассказа вам пригодится. Но очень хотелось бы еще раз сказать свое слово. Может быть, это будет последнее моё слово. Кто знает? Я ведь все-таки человек из прошлого века.
Родился 5 мая 1896 года в селе Млыны, что на реке Псел в Полтавской области. Когда мне было восемь лет, отец-крестьянин добровольно переселился с семьей в Сибирь - бежал от малоземелья. Второй раз я поселился в Сибири уже после знаменитой дискуссии. Вызвали в ЦК партии, а очутился на Лубянке… Впрочем, об этом потом. Сначала о моей молодости. Первый толчок моему политическому развитию дала Первая мировая война. В 1915 году стал рядовым 147-го Самарского полка. На животе своем, извините за такое сравнение, все Карпаты проутюжил, многому научился.
- А где Вы встретили Октябрьскую революцию? Уже дома, в Сибири, где в девятнадцатом году и в партию вступил. - А если точнее? - В селе Мохнатый Лог нынешней Новосибирской области. Там мы, пятеро коммунистов, создали партизанский отряд. Среди его командиров был одно время и я. Нелегко давалась классовая наука. Во время колчаковщины примчался карательный отряд, когда нас в селе не было, и все имущество пяти организаторов партизанского отряда сожгли. Хорошо, что семьи наши успели скрыться в лесу. - А как Вы, сибиряк, стали москвичом?
- В 1922 году захотел учиться. Много из того, что раньше делал, признаюсь, не всегда до конца правильно понимал. Заехал в Сиббюро ЦК в секретариат. Попал на прием к Емельяну Ярославскому. По бумаге с его подписью меня и приняли в Плехановский институт, хотя среднего образования не имел. Работал потом в «Союзхлебе» - заготовительной организации. Но и Плехановского института оказалось мало. МГК направил меня в Институт красной профессуры. Два года просидел над Марксом. И там я окончательно понял, что знал и знаю мало. А в Сибири-то считали меня вроде как знающим человеком. Да и я, виноват, раньше так считал. Нет, надо не только у жизни учиться, но и теорию изучать. Я и сейчас пытаюсь этому следовать.
- И кто же больше всего повлиял на Вашу учебу? - Сталин… Не верите? Но именно так и получилось. В переносном смысле, конечно. Книги и статьи «вождя народов» очень поверхностные, созерцательные. Они пестрят цитатами, повторами, назидательностью и чаще всего примитивными лозунгами.
- Где Вы работали до дискуссии? - В Госплане, заместителем начальника отдела. Туда я пришел еще при Кржижановском. Были у меня деловые связи с рядовыми работниками ЦК партии. По телефону они часто звонили: советовались, спорили. Они-то и предложили мне выступить в дискуссии. Вручили макет учебника «Политическая экономия». Все было задумано грандиозно. Отобрали для дискуссии около 300 «достойных » людей, освободили их от работы. Три месяца длилась дискуссия на втором этаже здания ЦК. Материалы её нигде не печатались, хотя я видел, что стенограмма велась. Её потом тоже засекретили. Руководил экономической дискуссией по сути Сталин. Непосредственно за председательским столом восседал… химик Ю. Жданов - зять «вождя народов» и сын А. Жданова, тогдашнего главного идеолога.
- А у Вас случайно стенограмма не сохранилась? - Что Вы! Тогда все было в секрете. Я шел на научную дискуссию с открытым сердцем, не предвидя еще, что на этом форуме должны были петь дифирамбы учебнику, а не истину искать. Я этого, признаться, даже не ожидал, хотя понимал, что у Сталина не было никакого уважения к науке. Его книги - описание существующего и желаемого. Это в лучшем случае. А заботы возомнившего себя гением семинариста о языкознании, генетике, кибернетике, социологии Вам тоже хорошо известны. В духе того времени многие учёные после обязательных восхвалений делали лишь мелкие вежливые замечания по частности. Я удивился, почему все обходят вступительную часть учебника, где больше всего методологической неразберихи, псевдонаучности.
- Нельзя ли подробнее? - Авторы заявили, что существуют якобы два метода изучения политэкономии - аналитический и исторический, но воспользовались сами только последним: изложили факты в исторической последовательности. При этом они, возможно случайно, совсем упустили из виду главный - диалектический метод познания истины, познание объективной реальности. Упор в учебнике делался на пропаганду диктуемых авторитарным государством принудительных «производственных отношений », а не на изучение всего способа производства во всей его диалектической многогранности.
- И Вы решили сказать об этом свое слово? - Вот именно! Сначала написал тезисы на бумаге. Рядом со мной в зале сидел академик Варга. Я попросил его на всякий случай посмотреть. Он внимательно прочёл и сказал: «Не советую выступать!» Я сразу не понял тогда, что значит «не советую ». Оказывается, вводная часть учебника была заранее согласована со Сталиным. И академику это было известно. Вождь оставлял за учеными право лишь комментировать и развивать его высказывания и лозунги. Этим самым он снял с ученых всю ответственность за развитие, в частности экономической науки. Её взяли на себя лидеры партии и правительства, а если говорить точнее, то «корифей» всех наук. - И ученые смирились? - Большинство смирилось. Далеко не все из них были Вавиловыми, Кондратьевыми, Чаяновыми… Зато участники шумных идеологических (скорее, псевдоидеологических) кампаний поощрялись и хорошо вознаграждались. Лишь такого рода ученые почитались как правоверные марксисты. Им присваивались высокие ученые звания, доверялись высокие посты в партии, в управлении народным хозяйством страны.
И вполне закономерно, что сии «ученые мужи» руководили другими, увы, не научными методами, а благодаря всё тому же грубому администрированию. Иначе они не умели и не хотели. Возникло острое противоречие между самой экономической наукой и интересами ученых этой науки… А я, выходит, выступил в пику им, назвал учебник антинаучным.
- И какой была реакция на Ваше выступление? - Очень странной. Одни участники дискуссии мимоходом, оглядываясь по сторонам, поздравляли меня, другие глядели на меня с какой-то рассеянностью и удивлением. Но тот день закончился вроде благополучно, хотя многие коллеги меня и журили в своих выступлениях. Академик Немчинов, например, даже заметил, что Ярошенко хочет создать новую экономическую науку. В этом он не ошибался. Я выступил, в частности, против излишней политизации экономики, высказался о насущной необходимости конкретной науки управления и организации социалистического производства. Организаторскую роль науки я ставил выше общих словопрений об оторванной от грешной земли, занесенной в недосягаемые небеса политэкономии социализма. Понятно, многим это было не по душе. Отсюда - и резкость выпадов.
Вскоре появился пробный тираж сталинского творения «Экономические проблемы социализма в СССР». Брошюру сначала издали лишь для участников дискуссии. Вложена была каждому в персональный пакет материалов. Там и оказались страницы, адресованные мне, в которых Сталин ругал меня. Не дискутировал, а именно ругал на чем свет стоит… - И что же было потом? - А потом Хрущев и Фурцева вызвали меня на бюро в МГК: «Против чего пошёл, кого учишь?» Ругали изрядно, но ничего, по сути, вразумительного сказать не могли. Дискуссия в «узком кругу» не получилась. Наконец, Хрущев заключил: «Партвзысканий налагать не будем, пусть едет на трудовой фронт в Сибирь!» Вызвали заместителя начальника ЦСУ, тот и дал совет послать меня в Иркутск, где можно было устроиться на работу…
Спрашиваю, расставаясь, Фурцеву: - Где и как мне там представиться? - Всё сообщим Иркутскому обкому партии, в ЦК тоже будут знать, - ответила Фурцева. - А что сказать? - То же самое, что сказал Хрущев. Приехал в Иркутск к секретарю обкома, рассказал: так, мол, сослали, слава богу, без взысканий. Буду работать… Через неделю пришло совсем другое решение бюро МГК, принятое уже заочно, без моего присутствия. Вызвали меня в Иркутский обком, дали почитать: наложить строгий выговор с предупреждением…
А я всем везде докладывал - без взысканий. Нехорошо как-то получилось. Стал думать: как же быть? Послал протест членам Политбюро ЦК с просьбой во всем разобраться. Из Сибири меня вызвали в Москву. Стали разбираться. В кабинете ЦК - Хрущев, Маленков, Пегов, Шкирятов, Шепилов. Опять сплошная ругань, а не дискуссия. А в заключение следующее: - Никто с тобой, негодяй, по существу разбираться не будет, - сказал Шкирятов. - Хватит! Нам обедать пора… - Кстати, в только что опубликованных в «Огоньке» (№ 37) воспоминаниях Хрущева речь идет о репрессированном с «украинской фамилией», которую мемуарист не мог или не хотел вспомнить. Это, наверное, о вас, Лука Данилович?
- Да, обо мне. Лишь теперь я узнал, что мой протест никто из членов Политбюро не читал, кроме, скорее всего случайно, одного Ворошилова. Он и подал идею второй раз расправиться со мной. Сталин поддержал: «Ну что это за сволочь такая! Арестовать его». Так на сталинской даче за вечерней сытной трапезой в одно мгновение решилась моя судьба. - Но разговор с вами в ЦК все-таки состоялся? - К моему несчастью.
Когда я вышел из кабинета, за мной следом - два человека: они дежурили у двери. Я все понял. Подошёл к вешалке, а пальто моего там нет. И тут «товарищи» взяли меня под руки и сказали, что моё пальто уже в машине, просят меня следовать за ними. На улице стояла просторная машина с работающим мотором. От подъезда ЦК к воротам Лубянки за три минуты подкатили. Даже опомниться не успел, как меня обыскали и втолкнули в одиночную камеру гдето на верхнем этаже внутренней тюрьмы. Я не думал, что может все так быстро повернуться.
«Сознавайся, негодяй, в своей вражеской деятельности!» - кричали на допросах следователи. Ночью допросы, днём тоже спать не давали. Хотелось броситься в проём тюремной лестницы. Но тогда уже «врагом» наверняка бы сделали. Потерял двадцать килограммов веса сразу, даже без помощи Кашпировского. В своей жизни я видел живых жандармов, видел смерть на войне. Но это не было страшным. Куда страшнее обида, камерное заточение, бессильное глухое одиночество. За год во многих московских тюрьмах перебывал. После Лубянки сидел в Лефортово, потом в Бутырках, еще где-то. Потом снова Лубянка. Там и сказали: «Сталин умер, вы свободны».
Но освободили меня только 26 декабря 1953 года. Вручили справку, что «содержался в местах заключения» - так просто аттестовало мой арест МВД без всяких судов, разбирательств и извинений. После всего этого я попросил Хрущева и Фурцеву снова принять меня. Не приняли, даже не ответили. Почувствовал, что они недовольны моим освобождением. Хотя Хрущев и пишет, что хотел помочь мне, хотя и признает, что страдал я «совершенно безвинно», тем не менее руку помощи в нужный момент не протянул. Такое это было проклятое время.
Еще когда я уходил из тюрьмы на Лубянке, с меня взяли подписку о том, что нигде и никогда не имею права рассказывать об этих проклятых злодеяниях до конца дней своих. Не должен был и жаловаться. Но я послал 15 декабря 1955 года письмо в Президиум ЦК о некоммунистическом отношении Сталина к партии и народу, где, в частности, писал, что Советская власть втянула женщин в общественное производство, когда не были созданы условия для воспитания детей. Появились армады беспризорников, «воспитанных улицей». Война - новая волна сирот. А в это время на трамваях и зданиях красовались плакаты: «Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!»
Хрущев чуть ли не дословно зачитал это место из моего письма на Пленуме ЦК партии. На ХХ съезде тоже почти буквально повторил мои отдельные строки. Значит, думал я, дошло до него, одобрено им. У себя в ЦСУ, куда меня устроили на работу после тюрьмы, я выступил на партийном собрании в духе своего письма, раз его цитировал Хрущев. Меня снова взяли в оборот - исключили из партии за… неправильное понимание её политики. Вот тут все снова запуталось для меня. Хрущевская «оттепель» была короткой и зыбкой. Перестройку тогдашнюю начали люди, которые всю жизнь верой и правдой служили культу. В душе они остались сталинистами. Говорили одно, а думали и делали совсем другое.
Лишь через несколько лет меня восстановил в партии ХХII съезд КПСС. Но с лекциями, дискуссиями, докладами на собраниях я уже перестал выступать. -Все это, - говорит Л. Ярошенко, - настраивало на грустные размышления. Честность, партийная позиция и гласность по-прежнему были не в чести. Именно это деформировало сознание, несмотря на то, что я активно участвовал в революции, гражданской войне, коллективизации. Как и большинство людей того времени, я пылал гневом против «врагов народа», пока не оказался на Лубянке.
Вот где была, пожалуй, самая трезвая «академия» общественных наук! Все это не ошибки Сталина, как сейчас считают многие, а его осознанная злая воля, плоды его антинаучного понимания задач социализма, целей и средств для их достижения. Культ свободного творческого труда заменен был культом унизительного грубого подчинения. Я в молодости несколько раз бывал на заседаниях Совмина СССР вместе с руководителями Госплана. Однажды в запале резко выступил против строительства нерационально крупного мясокомбината, для которого не было тогда ни сырья, ни новой технологии, ни специальных транспортных средств.
Микоян после дебатов подошел ко мне и, хлопнув по плечу, дружески сказал: «Молодой, горячий. Берегись! » Он был согласен со мной, но голосовал за проект по каким-то совсем другим соображениям. - Как Вы жили в эти последние годы? - Выйдя на пенсию в 1956 году, я получал 80 рублей. Ушел с работы потому, что исключили из партии. Без этого работать в соваппарате было невозможно. Когда восстановили в партии, решил уже нигде не работать. - Какой вывод Вы, Лука Данилович, делаете из своего жизненного опыта?
- Внутреннее прозрение пришло ко мне вопреки внешним обстоятельствам официальной науки. Считаю, что самое опасное - это беспринципные, неграмотные люди. Что такое волюнтаризм? Поступать без совета с народом, без совета с учеными. Это и сейчас отчасти продолжается на разных этажах управления, хотя ситуация постепенно меняется к лучшему. Прогноз, научные знания по-прежнему не ценятся должным образом. Сначала принимаем постановления и законы, потом сразу отменяем или забываем их выполнять. По-прежнему народ не знает реальных авторов тех или иных директивных документов, как и организаторов конкретных хозяйственных кампаний. Выброшена за борт экономики инициатива миллионов специалистов, людей с высоким интеллектом. Ему пытаются противопоставить примитивизм безграмотности: «Надо просто вкалывать - и все!» Это близко к лозунгу трудовых лагерей.
Восхваляются по-прежнему всякого рода «бойцы», которые работают, куда «пошлют». Как работают, какая от всезнаек польза? Мандаты нужны были для комиссаров времен Гражданской войны, а для прорабов современной перестройки надо уже совсем другое! - Что Вы имеете в виду? - Ни один из способов производства, особенно социалистический, не может быть в полном подчинении «вождей» или комиссаров… Ибо он требует не команд, а научного управления. Иначе - стихия. Задача сложнейшая. Мало стать во главе народного хозяйства, надо овладеть положением дел, проникнуть в самую их суть, суметь обосновать все сначала философски, потом экономически. - Словом…
- Словом, перестройка - хорошо. Но без серьезной науки она вперед не пойдет. Нужна глубокая выверенная концепция. И поменьше ничем не обоснованных экспериментов и обещаний. Не все решает воля одного субъекта. Или группы субъектов. Ошибка прежних революционеров, думаю, была в том, что они после разрушения старого сами же захотели руководить и созданием нового, не передали вовремя власть представителям всего народа. Отсюда и культ, и диктаторство, и волюнтаризм, и наивные обещания… близкого коммунизма. Отсюда же и застой. Задача коммунистической партии - поднимать сознание народа, просвещать его. Но сначала надо самой партии встать вровень с веком. Тогда и власть народная будет сильной и подлинной. Нельзя отрываться от масс, не учитывать возросший уровень их сознания. - И побольше научных подходов во всем. - Да. Предстоит коренной пересмотр многих положений о социализме.
Почему? Развитие есть движение, вызванное борьбой противоположностей. В развитии всегда что-то главное, определяющее и что-то второстепенное, зависимое. Политическая экономия социализма, на мой взгляд, должна не только изучать экономическую сторону бытия производительных сил общества, она должна разрабатывать, и это главное, теорию их развития, совершенствования, глубоко раскрывать философию их движения. Говорю об этом потому, что до сих пор в политэкономии немало вульгарных положений и путаниц.
Думаю, было бы полезно в ближайшее время обсудить назревшие экономические проблемы на всесоюзном совещании ученых, чтобы всесторонне и реалистично оценить научные критерии перестройки, внести в них необходимые коррективы. - Судя по нынешним временам, подобная дискуссия не повторит судьбу той, далёкой? - Да, возврат к старому уже невозможен. Но нельзя безоглядно идеализировать и нынешнюю обстановку. Почему? Пожалуй, самое страшное, что делал Сталин, состоит в том, что он психологически хотел подавить наше поколение, сломать человека как личность.
Это сказывается и еще скажется в будущем. И когда мы говорим сейчас о гласности, надо учитывать и внутренние тормозящие силы во многих из нас. Нелегко преодолеть недоверие ко всему официальному, заорганизованному, демагогическому. Но правда жизни неотделима от поиска истины, нравственной чистоты в помыслах и делах. Я верю в здоровые силы партии и народа, в наши созидательные возможности ». Беседу вел А. Никитин Материал даю с очень небольшим сокращением. Данный материал, как в зеркале, отражает бывшую советскую власть. Уже вскоре после этого Лука Данилович выступил на всесоюзном совещании экономистов, которым руководил академик Абалкин. Умер Лука Данилович на сотом году жизни в 1995 г. Материал о Луке Даниловиче опубликован также в журналах «Огонек» № 37, 1989 г. (Воспоминания Н. С. Хрущева), «Родина » № 2, 2006 г. В газете «Правда» 6 мая 1988 г., в «Известиях Академии наук СССР» №№ 5, 6 - 1989 г. и других источниках
Из воспоминаний Шепилова ("Непримкнувший") "Меня не могло не поразить, какое первостепенное значение придавал он теории. Сталин сказал примерно так:
- Вот вам и вашим коллегам поручается написать учебник политической экономии. Это историческое дело. Без такого учебника мы не можем дальше двигаться вперед. Коммунизм не рождается, как Афродита, из пены морской. И на тарелке нам его не поднесут. Он строится нами самими на научной основе. Идея Маркса - Ленина о коммунизме должна быть материализована, превращена в явь. Каким образом? Через посредство труда на научной основе.
Для этого наши люди должны знать экономическую теорию, экономические законы. Если они будут их знать, мы все задачи решим. Если не будут знать - мы погибнем. Никакого коммунизма у нас не получится.
А разве наши люди знают экономическую теорию? Ни черта они не знают. Старики знают - старые большевики. Мы «Капитал» штудировали. Ленина зубрили. Записывали, конспектировали. Нам в этом тюрьмы, ссылки помогли; хорошими учителями были. А молодые кадры? Они же Маркса и Ленина не знают. Они по шпаргалкам и цитатам учатся.
Вот ваш учебник надо так сделать, чтобы это не шпаргалка была, не цитатничество. Нет. Он должен хорошо разъяснять все экономические законы, все понятия, категории, которые есть в «Капитале», у Маркса и у Ленина. После такого учебника человек должен переходить к трудам Маркса и Ленина. Тогда образованные марксисты будут; хозяйство грамотно на научной основе вести будут. Без этого люди выродятся; пропадем. Поэтому учебник политической экономии нужен нам как воздух.
Сталин несколько раз в очень энергичных выражениях говорил, что вопрос стоит именно так: «либо - либо». Либо наши люди овладеют марксистской экономической теорией, и тогда мы выйдем победителями в великой битве за новую жизнь. Либо мы не сумеем решить этой задачи, и тогда - смерть!
Он вынул изо рта трубку и несколько раз сделал резкие движения у горла, словно перерезая его. - Конечно, - продолжал Сталин, - для этого нужно, чтобы в учебнике все было ювелирно отточено, взвешено каждое слово. А что сейчас? Вот я прочитал, что сделала группа Леонтьева. Сколько болтовни! Сколько чепухи всякой! То вдруг империалистов ругать начинают: вы такие-сякие; то вдруг всякие комсомольские штучки начинаются, агитка базарная. Учебник должен на сознание воздействовать, помогать законы общества познавать. А тут не поймешь, на что он воздействует - на желудок, что ли?
Возьмите за образец, как писал Маркс «Капитал», как писал Ленин «Развитие капитализма…». Имейте в виду, налегке у вас это дело не пройдет. Мы к каждому слову у вас придираться будем.
Воспользовавшись паузой, я спросил: - Можно ли рассчитывать, что вы будете редактировать то, что мы подготовим?
Сталин: - Посмотрим, как напишете. Но от моего редактирования вам легче не будет, я вам спуску не дам.
В процессе беседы Сталин вдруг спросил меня: - Когда вы пишете свои статьи, научные работы, вы пользуетесь стенографисткой? Я ответил отрицательно. - А почему?
- Я пишу медленно. Многократно возвращаюсь к написанному тексту. Делаю вставки, перестановки фраз и целых абзацев. Словом, все время, пока идет работа, шлифую написанное. Я не могу этого делать, если перед глазами нет текста. Сталин: - Я тоже никогда не пользуюсь стенографисткой. Не могу работать, когда она тут торчит.
Беседуя, вышли в вестибюль. Раскуривая очередную трубку, Сталин спросил:
- А вы бываете в магазинах, на рынке? Я сказал, что очень редко.
- А почему? - Да как-то все недосуг.
Сталин:- Напрасно. Экономисту нужно бывать. В конечном счете там отражаются все результаты нашей хозяйственной работы."
Игорь Бирман (ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ) https://jlm-taurus.livejournal.com/51675.html
замечание- советская экономическая практика значительно больше идеологизирована, значительно больше зависит от теории, чем западные экономики. Западные экономические теории в основном объясняют (не всегда удовлетворительно и редко понятно) что на самом деле происходит, они отнюдь не часто служат как основополагающее руководство для институционных изменений. Даже самый значительный в этом отношении случай - использование кейнсианских идей о дефицитном государственном бюджете и государственных крупномасштабных тратах для стимулирования развития экономики Рузвельтом и Гитлером - не противоречит моему заявлению.
Капитализм от этого видоизменился, реэко возросла роль государственных действий в экономике, но, во-первых, капитализм остался все же капитализмом, а, во-вторых, Трудно указать другой случай такого же масштаба. Имея в виду даже послевоенные изменения в экономиках многих западных стран, в частности, резкий скачок английской экономики к социализму и теперешний возврат ее к "более чистому капитализму" под влиянием идей Милтона Фридмэна, все же, как мне кажется, нельзя сказать, что западные экономики в целом следуют теориям. Здесь происходит одновременный процесс как развития теории, так и весьма существенного развития экономических структур и часто зти структуры изменяются сначала, а затем теория пытается их объяснить.
В СССР же экономическая теория едва движется вперед, а экономические структуры вот уже 50 лет неподвижны (об этом много подробнее ниже). Но все же здесь есть довольно хорошее соответствие теории и практики, причем практика не изменяется главным образом потому, что направление таких изменений противоречило бы теории. Именно в этом, крайне важном моменте советская экономическая практика очень серьезно зависит от теории.
Update 2021/02/02
https://istmat.info/node/63967
Записка секретаря Куйбышевского РК КПСС В.Огурцова о выступлении Л.Д. Ярошенко на закрытом партсобрании посвященному итогам XX съезда КПСС. 31 марта 1956 г.
Архив: РГАСПИ Ф.17, Оп.171, Д.491 Л.78-81
via https://lost-kritik.livejournal.com/94316.html
Членам Президиума ЦК КПСС, кандидатам в члены ЦК
Президиума ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС.
3/IV/56г.
Записка т.Огурцова (секретарь Куйбышевского РК КПСС г.Москвы) от 31.III.56 об антипартийном выступлении коммуниста Ярошенко на закрытом партсобрании по итогам работы XX съезда КПСС.
Отпечатано 30 экз. 3-лл
В Куйбышевском районе г.Москвы на закрытом партийном собрании по итогам работы XX съезда КПСС в парторганизации Мособлстатуправления антипартийно выступил коммунист Ярошенко:
"Я хочу остановиться на характере проводимых собраний и ввести здесь ясность. Мне кажется, что наша партийная работа сознательно сводилась к тому, чтобы на собраниях не ставились и не обсуждались политические вопросы. Все внимание было сосредоточено на хозяйственно-организационной работе, на улучшении производственной работы.
Это притупляет бдительность членов нашей партии. Такая политика, что политические вопросы, вопросы жизни страны на партийных собраниях не ставятся и не обсуждаются, проводится сверху и притом, сознательно, чтобы люди были настроены аполитично.
Так, в эти годы наша партия воспитывалась сознательно, чтобы ее идейно обезоружить. Я не согласен с тем, что сейчас называют Сталина марксистом. Сталин уничтожал коммунистов и людей, преданных партии, и уничтожал их больше, чем Николай II. Сталин разложил партию и советский аппарат подкупом, казнокрадством, террором. Советский аппарат стал непартийным. Все расстрелы, пытки проводились по его указанию, он расстрелял Рудзутака, Постышева, Эйхе?
Он знал, что они не враги народа и расстрелял потому, чтобы укрепить свою власть. Он расстреливал людей, преданных делу партии сознательно и больше, чем Николай II. Подкуп и казнокрадство вошли в его систему. Он подбирал себе таких людей, которые не были способны сами мыслить, чтобы они верили ему.
Он установил систему оплаты в конвертах и, естественно, подкупал этим и разлагал людей. Конечно, получая особую оплату в конвертах, этот человек не способен был критиковать начальство. Это есть и сейчас. Сталин настолько разложил аппарат, что коммунисты потеряли свое лицо. Он разложил народ так, что отодвинул на столетие идеологию, ленинскую мораль.
Вот было постановление: отрезать у колхозников сотку земли, а у этих, кто получает конверты, имеются такие усадьбы, на которых они разгуливаются с собаками.
Мы должны не обывательски думать, а критически.
Марксизм никогда не пропагандировал расстреливать коммунистов. Тогда можно и Гитлера назвать марксистом и Чан-кай-ши.
Сегодня говорить о том, что Сталин - марксист это клевета на марксизм. Надо изжить все моральное разложение.
Вот в конце 1952 г. я выступил на дискуссии по учебнику политэкономии и сказал, что эта книга немарксистская. Через несколько дней меня выслали в Иркутскую область. При мне было сказано, что взысканий не давать, а выслать, а в Иркутск потом прислали, что дали выговор с предупреждением.
Я написал о том, что Сталин не прав. Сам Хрущев кричал на меня, как ты мол смел поднимать руки на Сталина и тут же
меня арестовали.
Если сейчас сопоставить выступления этих людей на том и другом съезде, они ведь выступали совсем с другой политикой.
Коммунисты должны быть принципиальными, я не верю этим людям. Я знаю, как все делается, как сочинаются протоколы.
Коммунистам надо поднять свой уровень, должен видеть приципиальность, а я не вижу принципиальности в этих людях.
Они не принципиальны Коммунист - марксист не мог так делать, как Сталин".
Выступающие после него коммунисты т.т.Артемов. Афанасьев и в заключении секретарь парторганизации т.Метальникова дали отпор неправильному антипартийному выступлению
т.Ярошенко.
Некоторые коммунисты Мособлстатуправления требуют постановки вопроса об антипартийном выступлении т.Ярощенко на партийном бюро.
СЕКРЕТАРЬ КУЙБЫШЕВСКОГО РАЙКОМА КПСС г.Москвы (В.ОГУРЦОВ)
Он утверждает, далее, что “Схема воспроизводства Маркса не соответствует экономическим законам социалистического общества и не может служить основой для изучения социалистического воспроизводства”. (См. там же).
Касаясь марксовой теории простого воспроизводства, где устанавливается определённое соотношение между производством средств производства (I-ое подразделение) к производством средств потребления (II-e подразделение), т. Ярошенко говорит:
“Соотношение между первым и вторым подразделениями не обусловливается в социалистическом обществе формулой Маркса В + М первого подразделения и С второго подразделения. В условиях социализма указанная взаимосвязь в развитии между первым и вторым подразделениями не должна иметь места”. (См. там же). Он утверждает, что “Разработанная Марксом теория о соотношениях I и II подразделений неприемлема в наших социалистических условиях, так как в основе теории Маркса лежит капиталистическое хозяйство с его законами”. (См. письмо т. Ярошенко на имя членов Политбюро)."
СТАЛИН И.В. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛИЗМА В СССР. ЗАМЕЧАНИЯ ПО ЭКОНОМИЧЕСКИМ ВОПРОСАМ, СВЯЗАННЫМИ С НОЯБРЬСКОЙ ДИСКУССИЕЙ 1951 ГОДА. Приложение: ОБ ОШИБКАХ т. ЯРОШЕНКО Л. Д.
Цитируется по книге племянника Л.Д Ярошенко, Судьба родовая 1905-2010. Издание второе. Мемуары. Андрей Ярошенко (редакция Дарьи Абрамовой.)
Источник: https://www.proza.ru/2011/04/01/1055
"...Отцовы братья в годы октябрьских событий перешли на сторону Советской власти. Один из них - Стефан - погиб в Гражданской войне. Участвовал в ней и второй брат - Лука. В дальнейшем Лука и Феодосий получили хорошее образование и занимали приличное положение в государственных структурах власти. Но первоначальное проживание в Москве и образование Луке Даниловичу досталось неимоверным трудом и с большим риском для жизни. Он мне рассказывал, что, когда приехал в Москву, заболел тифом - тяжелая инфекционная болезнь с частым летальным исходом. Не имея в Москве совершенно никого знакомых, он чудом выжил, скитаясь по подвалам и чердакам. Феодосию было уже легче, он не пережил подобных испытаний, у него была хорошая опора - старший брат.
Интересно было слушать их рассказы, как они бегали то на одно, то на другое публичные выступления видных того времени ораторов: Бухарина, Луначарского, Троцкого…Лука Данилович Ярошенко. Речи вождей пленяли присутствующих. Сейчас трудно назвать хотя бы одного подобного им оратора.
О жизни Луки Даниловича дается материал в его интервью газете «Правда»: “Как я стал «последней жертвой”»
«Сначала он позвонил в редакцию «Правды» по телефону и представился: - Я Лука Данилович Ярошенко, которого историки называют «последней жертвой» Сталина. Думают, наверно, что меня уже давно нет на белом свете. Но я отнюдь не стал жертвой, как многие другие. Я еще жив, мне 94-й год.
И я хорошо знаю технологию «свободного обмена» научными знаниями при Сталине. Испытал все на себе, оказавшись узником Лубянки и других тюрем. И лишь из-за того, что в ноябре 1951 года на Всесоюзной экономической дискуссии честно высказал своё мнении об учебнике «Политическая экономия».
- Это Вам посвятил известные страницы Сталин? - Да, мне. Многие ученые в прошлом, да и теперь часто ссылаются на них. Но никто из этих историков со мной не встречался. Наверное, считают, что меня нет в живых. Что ж, предполагать такое можно было. А я все еще живу, и живу, интересуясь проблемами экономической науки. - Значит, Лука Данилович, с Вами можно встретиться? - Конечно, я и звоню как раз по этому поводу. Вот прочел несколько статей в газете под рубрикой «Дискуссионная трибуна », и мое сердце дрогнуло. После сорокалетнего молчания решил напомнить о себе, так сказать, объявиться…
В тот же день на десятом этаже «Правды» мы встретили невысокого, но еще довольно крепкого мужчину. Угловатое лицо, ершистая седая прическа, белые усы. В прищуренных старческих глазах огонёк, вернее, отсвет задора. - Решил вот тряхнуть стариной, - сказал Л. Ярошенко, - время теперь боевое. Не знаю, что из моего рассказа вам пригодится. Но очень хотелось бы еще раз сказать свое слово. Может быть, это будет последнее моё слово. Кто знает? Я ведь все-таки человек из прошлого века.
Родился 5 мая 1896 года в селе Млыны, что на реке Псел в Полтавской области. Когда мне было восемь лет, отец-крестьянин добровольно переселился с семьей в Сибирь - бежал от малоземелья. Второй раз я поселился в Сибири уже после знаменитой дискуссии. Вызвали в ЦК партии, а очутился на Лубянке… Впрочем, об этом потом. Сначала о моей молодости. Первый толчок моему политическому развитию дала Первая мировая война. В 1915 году стал рядовым 147-го Самарского полка. На животе своем, извините за такое сравнение, все Карпаты проутюжил, многому научился.
- А где Вы встретили Октябрьскую революцию? Уже дома, в Сибири, где в девятнадцатом году и в партию вступил. - А если точнее? - В селе Мохнатый Лог нынешней Новосибирской области. Там мы, пятеро коммунистов, создали партизанский отряд. Среди его командиров был одно время и я. Нелегко давалась классовая наука. Во время колчаковщины примчался карательный отряд, когда нас в селе не было, и все имущество пяти организаторов партизанского отряда сожгли. Хорошо, что семьи наши успели скрыться в лесу. - А как Вы, сибиряк, стали москвичом?
- В 1922 году захотел учиться. Много из того, что раньше делал, признаюсь, не всегда до конца правильно понимал. Заехал в Сиббюро ЦК в секретариат. Попал на прием к Емельяну Ярославскому. По бумаге с его подписью меня и приняли в Плехановский институт, хотя среднего образования не имел. Работал потом в «Союзхлебе» - заготовительной организации. Но и Плехановского института оказалось мало. МГК направил меня в Институт красной профессуры. Два года просидел над Марксом. И там я окончательно понял, что знал и знаю мало. А в Сибири-то считали меня вроде как знающим человеком. Да и я, виноват, раньше так считал. Нет, надо не только у жизни учиться, но и теорию изучать. Я и сейчас пытаюсь этому следовать.
- И кто же больше всего повлиял на Вашу учебу? - Сталин… Не верите? Но именно так и получилось. В переносном смысле, конечно. Книги и статьи «вождя народов» очень поверхностные, созерцательные. Они пестрят цитатами, повторами, назидательностью и чаще всего примитивными лозунгами.
- Где Вы работали до дискуссии? - В Госплане, заместителем начальника отдела. Туда я пришел еще при Кржижановском. Были у меня деловые связи с рядовыми работниками ЦК партии. По телефону они часто звонили: советовались, спорили. Они-то и предложили мне выступить в дискуссии. Вручили макет учебника «Политическая экономия». Все было задумано грандиозно. Отобрали для дискуссии около 300 «достойных » людей, освободили их от работы. Три месяца длилась дискуссия на втором этаже здания ЦК. Материалы её нигде не печатались, хотя я видел, что стенограмма велась. Её потом тоже засекретили. Руководил экономической дискуссией по сути Сталин. Непосредственно за председательским столом восседал… химик Ю. Жданов - зять «вождя народов» и сын А. Жданова, тогдашнего главного идеолога.
- А у Вас случайно стенограмма не сохранилась? - Что Вы! Тогда все было в секрете. Я шел на научную дискуссию с открытым сердцем, не предвидя еще, что на этом форуме должны были петь дифирамбы учебнику, а не истину искать. Я этого, признаться, даже не ожидал, хотя понимал, что у Сталина не было никакого уважения к науке. Его книги - описание существующего и желаемого. Это в лучшем случае. А заботы возомнившего себя гением семинариста о языкознании, генетике, кибернетике, социологии Вам тоже хорошо известны. В духе того времени многие учёные после обязательных восхвалений делали лишь мелкие вежливые замечания по частности. Я удивился, почему все обходят вступительную часть учебника, где больше всего методологической неразберихи, псевдонаучности.
- Нельзя ли подробнее? - Авторы заявили, что существуют якобы два метода изучения политэкономии - аналитический и исторический, но воспользовались сами только последним: изложили факты в исторической последовательности. При этом они, возможно случайно, совсем упустили из виду главный - диалектический метод познания истины, познание объективной реальности. Упор в учебнике делался на пропаганду диктуемых авторитарным государством принудительных «производственных отношений », а не на изучение всего способа производства во всей его диалектической многогранности.
- И Вы решили сказать об этом свое слово? - Вот именно! Сначала написал тезисы на бумаге. Рядом со мной в зале сидел академик Варга. Я попросил его на всякий случай посмотреть. Он внимательно прочёл и сказал: «Не советую выступать!» Я сразу не понял тогда, что значит «не советую ». Оказывается, вводная часть учебника была заранее согласована со Сталиным. И академику это было известно. Вождь оставлял за учеными право лишь комментировать и развивать его высказывания и лозунги. Этим самым он снял с ученых всю ответственность за развитие, в частности экономической науки. Её взяли на себя лидеры партии и правительства, а если говорить точнее, то «корифей» всех наук. - И ученые смирились? - Большинство смирилось. Далеко не все из них были Вавиловыми, Кондратьевыми, Чаяновыми… Зато участники шумных идеологических (скорее, псевдоидеологических) кампаний поощрялись и хорошо вознаграждались. Лишь такого рода ученые почитались как правоверные марксисты. Им присваивались высокие ученые звания, доверялись высокие посты в партии, в управлении народным хозяйством страны.
И вполне закономерно, что сии «ученые мужи» руководили другими, увы, не научными методами, а благодаря всё тому же грубому администрированию. Иначе они не умели и не хотели. Возникло острое противоречие между самой экономической наукой и интересами ученых этой науки… А я, выходит, выступил в пику им, назвал учебник антинаучным.
- И какой была реакция на Ваше выступление? - Очень странной. Одни участники дискуссии мимоходом, оглядываясь по сторонам, поздравляли меня, другие глядели на меня с какой-то рассеянностью и удивлением. Но тот день закончился вроде благополучно, хотя многие коллеги меня и журили в своих выступлениях. Академик Немчинов, например, даже заметил, что Ярошенко хочет создать новую экономическую науку. В этом он не ошибался. Я выступил, в частности, против излишней политизации экономики, высказался о насущной необходимости конкретной науки управления и организации социалистического производства. Организаторскую роль науки я ставил выше общих словопрений об оторванной от грешной земли, занесенной в недосягаемые небеса политэкономии социализма. Понятно, многим это было не по душе. Отсюда - и резкость выпадов.
Вскоре появился пробный тираж сталинского творения «Экономические проблемы социализма в СССР». Брошюру сначала издали лишь для участников дискуссии. Вложена была каждому в персональный пакет материалов. Там и оказались страницы, адресованные мне, в которых Сталин ругал меня. Не дискутировал, а именно ругал на чем свет стоит… - И что же было потом? - А потом Хрущев и Фурцева вызвали меня на бюро в МГК: «Против чего пошёл, кого учишь?» Ругали изрядно, но ничего, по сути, вразумительного сказать не могли. Дискуссия в «узком кругу» не получилась. Наконец, Хрущев заключил: «Партвзысканий налагать не будем, пусть едет на трудовой фронт в Сибирь!» Вызвали заместителя начальника ЦСУ, тот и дал совет послать меня в Иркутск, где можно было устроиться на работу…
Спрашиваю, расставаясь, Фурцеву: - Где и как мне там представиться? - Всё сообщим Иркутскому обкому партии, в ЦК тоже будут знать, - ответила Фурцева. - А что сказать? - То же самое, что сказал Хрущев. Приехал в Иркутск к секретарю обкома, рассказал: так, мол, сослали, слава богу, без взысканий. Буду работать… Через неделю пришло совсем другое решение бюро МГК, принятое уже заочно, без моего присутствия. Вызвали меня в Иркутский обком, дали почитать: наложить строгий выговор с предупреждением…
А я всем везде докладывал - без взысканий. Нехорошо как-то получилось. Стал думать: как же быть? Послал протест членам Политбюро ЦК с просьбой во всем разобраться. Из Сибири меня вызвали в Москву. Стали разбираться. В кабинете ЦК - Хрущев, Маленков, Пегов, Шкирятов, Шепилов. Опять сплошная ругань, а не дискуссия. А в заключение следующее: - Никто с тобой, негодяй, по существу разбираться не будет, - сказал Шкирятов. - Хватит! Нам обедать пора… - Кстати, в только что опубликованных в «Огоньке» (№ 37) воспоминаниях Хрущева речь идет о репрессированном с «украинской фамилией», которую мемуарист не мог или не хотел вспомнить. Это, наверное, о вас, Лука Данилович?
- Да, обо мне. Лишь теперь я узнал, что мой протест никто из членов Политбюро не читал, кроме, скорее всего случайно, одного Ворошилова. Он и подал идею второй раз расправиться со мной. Сталин поддержал: «Ну что это за сволочь такая! Арестовать его». Так на сталинской даче за вечерней сытной трапезой в одно мгновение решилась моя судьба. - Но разговор с вами в ЦК все-таки состоялся? - К моему несчастью.
Когда я вышел из кабинета, за мной следом - два человека: они дежурили у двери. Я все понял. Подошёл к вешалке, а пальто моего там нет. И тут «товарищи» взяли меня под руки и сказали, что моё пальто уже в машине, просят меня следовать за ними. На улице стояла просторная машина с работающим мотором. От подъезда ЦК к воротам Лубянки за три минуты подкатили. Даже опомниться не успел, как меня обыскали и втолкнули в одиночную камеру гдето на верхнем этаже внутренней тюрьмы. Я не думал, что может все так быстро повернуться.
«Сознавайся, негодяй, в своей вражеской деятельности!» - кричали на допросах следователи. Ночью допросы, днём тоже спать не давали. Хотелось броситься в проём тюремной лестницы. Но тогда уже «врагом» наверняка бы сделали. Потерял двадцать килограммов веса сразу, даже без помощи Кашпировского. В своей жизни я видел живых жандармов, видел смерть на войне. Но это не было страшным. Куда страшнее обида, камерное заточение, бессильное глухое одиночество. За год во многих московских тюрьмах перебывал. После Лубянки сидел в Лефортово, потом в Бутырках, еще где-то. Потом снова Лубянка. Там и сказали: «Сталин умер, вы свободны».
Но освободили меня только 26 декабря 1953 года. Вручили справку, что «содержался в местах заключения» - так просто аттестовало мой арест МВД без всяких судов, разбирательств и извинений. После всего этого я попросил Хрущева и Фурцеву снова принять меня. Не приняли, даже не ответили. Почувствовал, что они недовольны моим освобождением. Хотя Хрущев и пишет, что хотел помочь мне, хотя и признает, что страдал я «совершенно безвинно», тем не менее руку помощи в нужный момент не протянул. Такое это было проклятое время.
Еще когда я уходил из тюрьмы на Лубянке, с меня взяли подписку о том, что нигде и никогда не имею права рассказывать об этих проклятых злодеяниях до конца дней своих. Не должен был и жаловаться. Но я послал 15 декабря 1955 года письмо в Президиум ЦК о некоммунистическом отношении Сталина к партии и народу, где, в частности, писал, что Советская власть втянула женщин в общественное производство, когда не были созданы условия для воспитания детей. Появились армады беспризорников, «воспитанных улицей». Война - новая волна сирот. А в это время на трамваях и зданиях красовались плакаты: «Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!»
Хрущев чуть ли не дословно зачитал это место из моего письма на Пленуме ЦК партии. На ХХ съезде тоже почти буквально повторил мои отдельные строки. Значит, думал я, дошло до него, одобрено им. У себя в ЦСУ, куда меня устроили на работу после тюрьмы, я выступил на партийном собрании в духе своего письма, раз его цитировал Хрущев. Меня снова взяли в оборот - исключили из партии за… неправильное понимание её политики. Вот тут все снова запуталось для меня. Хрущевская «оттепель» была короткой и зыбкой. Перестройку тогдашнюю начали люди, которые всю жизнь верой и правдой служили культу. В душе они остались сталинистами. Говорили одно, а думали и делали совсем другое.
Лишь через несколько лет меня восстановил в партии ХХII съезд КПСС. Но с лекциями, дискуссиями, докладами на собраниях я уже перестал выступать. -Все это, - говорит Л. Ярошенко, - настраивало на грустные размышления. Честность, партийная позиция и гласность по-прежнему были не в чести. Именно это деформировало сознание, несмотря на то, что я активно участвовал в революции, гражданской войне, коллективизации. Как и большинство людей того времени, я пылал гневом против «врагов народа», пока не оказался на Лубянке.
Вот где была, пожалуй, самая трезвая «академия» общественных наук! Все это не ошибки Сталина, как сейчас считают многие, а его осознанная злая воля, плоды его антинаучного понимания задач социализма, целей и средств для их достижения. Культ свободного творческого труда заменен был культом унизительного грубого подчинения. Я в молодости несколько раз бывал на заседаниях Совмина СССР вместе с руководителями Госплана. Однажды в запале резко выступил против строительства нерационально крупного мясокомбината, для которого не было тогда ни сырья, ни новой технологии, ни специальных транспортных средств.
Микоян после дебатов подошел ко мне и, хлопнув по плечу, дружески сказал: «Молодой, горячий. Берегись! » Он был согласен со мной, но голосовал за проект по каким-то совсем другим соображениям. - Как Вы жили в эти последние годы? - Выйдя на пенсию в 1956 году, я получал 80 рублей. Ушел с работы потому, что исключили из партии. Без этого работать в соваппарате было невозможно. Когда восстановили в партии, решил уже нигде не работать. - Какой вывод Вы, Лука Данилович, делаете из своего жизненного опыта?
- Внутреннее прозрение пришло ко мне вопреки внешним обстоятельствам официальной науки. Считаю, что самое опасное - это беспринципные, неграмотные люди. Что такое волюнтаризм? Поступать без совета с народом, без совета с учеными. Это и сейчас отчасти продолжается на разных этажах управления, хотя ситуация постепенно меняется к лучшему. Прогноз, научные знания по-прежнему не ценятся должным образом. Сначала принимаем постановления и законы, потом сразу отменяем или забываем их выполнять. По-прежнему народ не знает реальных авторов тех или иных директивных документов, как и организаторов конкретных хозяйственных кампаний. Выброшена за борт экономики инициатива миллионов специалистов, людей с высоким интеллектом. Ему пытаются противопоставить примитивизм безграмотности: «Надо просто вкалывать - и все!» Это близко к лозунгу трудовых лагерей.
Восхваляются по-прежнему всякого рода «бойцы», которые работают, куда «пошлют». Как работают, какая от всезнаек польза? Мандаты нужны были для комиссаров времен Гражданской войны, а для прорабов современной перестройки надо уже совсем другое! - Что Вы имеете в виду? - Ни один из способов производства, особенно социалистический, не может быть в полном подчинении «вождей» или комиссаров… Ибо он требует не команд, а научного управления. Иначе - стихия. Задача сложнейшая. Мало стать во главе народного хозяйства, надо овладеть положением дел, проникнуть в самую их суть, суметь обосновать все сначала философски, потом экономически. - Словом…
- Словом, перестройка - хорошо. Но без серьезной науки она вперед не пойдет. Нужна глубокая выверенная концепция. И поменьше ничем не обоснованных экспериментов и обещаний. Не все решает воля одного субъекта. Или группы субъектов. Ошибка прежних революционеров, думаю, была в том, что они после разрушения старого сами же захотели руководить и созданием нового, не передали вовремя власть представителям всего народа. Отсюда и культ, и диктаторство, и волюнтаризм, и наивные обещания… близкого коммунизма. Отсюда же и застой. Задача коммунистической партии - поднимать сознание народа, просвещать его. Но сначала надо самой партии встать вровень с веком. Тогда и власть народная будет сильной и подлинной. Нельзя отрываться от масс, не учитывать возросший уровень их сознания. - И побольше научных подходов во всем. - Да. Предстоит коренной пересмотр многих положений о социализме.
Почему? Развитие есть движение, вызванное борьбой противоположностей. В развитии всегда что-то главное, определяющее и что-то второстепенное, зависимое. Политическая экономия социализма, на мой взгляд, должна не только изучать экономическую сторону бытия производительных сил общества, она должна разрабатывать, и это главное, теорию их развития, совершенствования, глубоко раскрывать философию их движения. Говорю об этом потому, что до сих пор в политэкономии немало вульгарных положений и путаниц.
Думаю, было бы полезно в ближайшее время обсудить назревшие экономические проблемы на всесоюзном совещании ученых, чтобы всесторонне и реалистично оценить научные критерии перестройки, внести в них необходимые коррективы. - Судя по нынешним временам, подобная дискуссия не повторит судьбу той, далёкой? - Да, возврат к старому уже невозможен. Но нельзя безоглядно идеализировать и нынешнюю обстановку. Почему? Пожалуй, самое страшное, что делал Сталин, состоит в том, что он психологически хотел подавить наше поколение, сломать человека как личность.
Это сказывается и еще скажется в будущем. И когда мы говорим сейчас о гласности, надо учитывать и внутренние тормозящие силы во многих из нас. Нелегко преодолеть недоверие ко всему официальному, заорганизованному, демагогическому. Но правда жизни неотделима от поиска истины, нравственной чистоты в помыслах и делах. Я верю в здоровые силы партии и народа, в наши созидательные возможности ». Беседу вел А. Никитин Материал даю с очень небольшим сокращением. Данный материал, как в зеркале, отражает бывшую советскую власть. Уже вскоре после этого Лука Данилович выступил на всесоюзном совещании экономистов, которым руководил академик Абалкин. Умер Лука Данилович на сотом году жизни в 1995 г. Материал о Луке Даниловиче опубликован также в журналах «Огонек» № 37, 1989 г. (Воспоминания Н. С. Хрущева), «Родина » № 2, 2006 г. В газете «Правда» 6 мая 1988 г., в «Известиях Академии наук СССР» №№ 5, 6 - 1989 г. и других источниках
Из воспоминаний Шепилова ("Непримкнувший") "Меня не могло не поразить, какое первостепенное значение придавал он теории. Сталин сказал примерно так:
- Вот вам и вашим коллегам поручается написать учебник политической экономии. Это историческое дело. Без такого учебника мы не можем дальше двигаться вперед. Коммунизм не рождается, как Афродита, из пены морской. И на тарелке нам его не поднесут. Он строится нами самими на научной основе. Идея Маркса - Ленина о коммунизме должна быть материализована, превращена в явь. Каким образом? Через посредство труда на научной основе.
Для этого наши люди должны знать экономическую теорию, экономические законы. Если они будут их знать, мы все задачи решим. Если не будут знать - мы погибнем. Никакого коммунизма у нас не получится.
А разве наши люди знают экономическую теорию? Ни черта они не знают. Старики знают - старые большевики. Мы «Капитал» штудировали. Ленина зубрили. Записывали, конспектировали. Нам в этом тюрьмы, ссылки помогли; хорошими учителями были. А молодые кадры? Они же Маркса и Ленина не знают. Они по шпаргалкам и цитатам учатся.
Вот ваш учебник надо так сделать, чтобы это не шпаргалка была, не цитатничество. Нет. Он должен хорошо разъяснять все экономические законы, все понятия, категории, которые есть в «Капитале», у Маркса и у Ленина. После такого учебника человек должен переходить к трудам Маркса и Ленина. Тогда образованные марксисты будут; хозяйство грамотно на научной основе вести будут. Без этого люди выродятся; пропадем. Поэтому учебник политической экономии нужен нам как воздух.
Сталин несколько раз в очень энергичных выражениях говорил, что вопрос стоит именно так: «либо - либо». Либо наши люди овладеют марксистской экономической теорией, и тогда мы выйдем победителями в великой битве за новую жизнь. Либо мы не сумеем решить этой задачи, и тогда - смерть!
Он вынул изо рта трубку и несколько раз сделал резкие движения у горла, словно перерезая его. - Конечно, - продолжал Сталин, - для этого нужно, чтобы в учебнике все было ювелирно отточено, взвешено каждое слово. А что сейчас? Вот я прочитал, что сделала группа Леонтьева. Сколько болтовни! Сколько чепухи всякой! То вдруг империалистов ругать начинают: вы такие-сякие; то вдруг всякие комсомольские штучки начинаются, агитка базарная. Учебник должен на сознание воздействовать, помогать законы общества познавать. А тут не поймешь, на что он воздействует - на желудок, что ли?
Возьмите за образец, как писал Маркс «Капитал», как писал Ленин «Развитие капитализма…». Имейте в виду, налегке у вас это дело не пройдет. Мы к каждому слову у вас придираться будем.
Воспользовавшись паузой, я спросил: - Можно ли рассчитывать, что вы будете редактировать то, что мы подготовим?
Сталин: - Посмотрим, как напишете. Но от моего редактирования вам легче не будет, я вам спуску не дам.
В процессе беседы Сталин вдруг спросил меня: - Когда вы пишете свои статьи, научные работы, вы пользуетесь стенографисткой? Я ответил отрицательно. - А почему?
- Я пишу медленно. Многократно возвращаюсь к написанному тексту. Делаю вставки, перестановки фраз и целых абзацев. Словом, все время, пока идет работа, шлифую написанное. Я не могу этого делать, если перед глазами нет текста. Сталин: - Я тоже никогда не пользуюсь стенографисткой. Не могу работать, когда она тут торчит.
Беседуя, вышли в вестибюль. Раскуривая очередную трубку, Сталин спросил:
- А вы бываете в магазинах, на рынке? Я сказал, что очень редко.
- А почему? - Да как-то все недосуг.
Сталин:- Напрасно. Экономисту нужно бывать. В конечном счете там отражаются все результаты нашей хозяйственной работы."
Игорь Бирман (ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ) https://jlm-taurus.livejournal.com/51675.html
замечание- советская экономическая практика значительно больше идеологизирована, значительно больше зависит от теории, чем западные экономики. Западные экономические теории в основном объясняют (не всегда удовлетворительно и редко понятно) что на самом деле происходит, они отнюдь не часто служат как основополагающее руководство для институционных изменений. Даже самый значительный в этом отношении случай - использование кейнсианских идей о дефицитном государственном бюджете и государственных крупномасштабных тратах для стимулирования развития экономики Рузвельтом и Гитлером - не противоречит моему заявлению.
Капитализм от этого видоизменился, реэко возросла роль государственных действий в экономике, но, во-первых, капитализм остался все же капитализмом, а, во-вторых, Трудно указать другой случай такого же масштаба. Имея в виду даже послевоенные изменения в экономиках многих западных стран, в частности, резкий скачок английской экономики к социализму и теперешний возврат ее к "более чистому капитализму" под влиянием идей Милтона Фридмэна, все же, как мне кажется, нельзя сказать, что западные экономики в целом следуют теориям. Здесь происходит одновременный процесс как развития теории, так и весьма существенного развития экономических структур и часто зти структуры изменяются сначала, а затем теория пытается их объяснить.
В СССР же экономическая теория едва движется вперед, а экономические структуры вот уже 50 лет неподвижны (об этом много подробнее ниже). Но все же здесь есть довольно хорошее соответствие теории и практики, причем практика не изменяется главным образом потому, что направление таких изменений противоречило бы теории. Именно в этом, крайне важном моменте советская экономическая практика очень серьезно зависит от теории.
Update 2021/02/02
https://istmat.info/node/63967
Записка секретаря Куйбышевского РК КПСС В.Огурцова о выступлении Л.Д. Ярошенко на закрытом партсобрании посвященному итогам XX съезда КПСС. 31 марта 1956 г.
Архив: РГАСПИ Ф.17, Оп.171, Д.491 Л.78-81
via https://lost-kritik.livejournal.com/94316.html
Членам Президиума ЦК КПСС, кандидатам в члены ЦК
Президиума ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС.
3/IV/56г.
Записка т.Огурцова (секретарь Куйбышевского РК КПСС г.Москвы) от 31.III.56 об антипартийном выступлении коммуниста Ярошенко на закрытом партсобрании по итогам работы XX съезда КПСС.
Отпечатано 30 экз. 3-лл
В Куйбышевском районе г.Москвы на закрытом партийном собрании по итогам работы XX съезда КПСС в парторганизации Мособлстатуправления антипартийно выступил коммунист Ярошенко:
"Я хочу остановиться на характере проводимых собраний и ввести здесь ясность. Мне кажется, что наша партийная работа сознательно сводилась к тому, чтобы на собраниях не ставились и не обсуждались политические вопросы. Все внимание было сосредоточено на хозяйственно-организационной работе, на улучшении производственной работы.
Это притупляет бдительность членов нашей партии. Такая политика, что политические вопросы, вопросы жизни страны на партийных собраниях не ставятся и не обсуждаются, проводится сверху и притом, сознательно, чтобы люди были настроены аполитично.
Так, в эти годы наша партия воспитывалась сознательно, чтобы ее идейно обезоружить. Я не согласен с тем, что сейчас называют Сталина марксистом. Сталин уничтожал коммунистов и людей, преданных партии, и уничтожал их больше, чем Николай II. Сталин разложил партию и советский аппарат подкупом, казнокрадством, террором. Советский аппарат стал непартийным. Все расстрелы, пытки проводились по его указанию, он расстрелял Рудзутака, Постышева, Эйхе?
Он знал, что они не враги народа и расстрелял потому, чтобы укрепить свою власть. Он расстреливал людей, преданных делу партии сознательно и больше, чем Николай II. Подкуп и казнокрадство вошли в его систему. Он подбирал себе таких людей, которые не были способны сами мыслить, чтобы они верили ему.
Он установил систему оплаты в конвертах и, естественно, подкупал этим и разлагал людей. Конечно, получая особую оплату в конвертах, этот человек не способен был критиковать начальство. Это есть и сейчас. Сталин настолько разложил аппарат, что коммунисты потеряли свое лицо. Он разложил народ так, что отодвинул на столетие идеологию, ленинскую мораль.
Вот было постановление: отрезать у колхозников сотку земли, а у этих, кто получает конверты, имеются такие усадьбы, на которых они разгуливаются с собаками.
Мы должны не обывательски думать, а критически.
Марксизм никогда не пропагандировал расстреливать коммунистов. Тогда можно и Гитлера назвать марксистом и Чан-кай-ши.
Сегодня говорить о том, что Сталин - марксист это клевета на марксизм. Надо изжить все моральное разложение.
Вот в конце 1952 г. я выступил на дискуссии по учебнику политэкономии и сказал, что эта книга немарксистская. Через несколько дней меня выслали в Иркутскую область. При мне было сказано, что взысканий не давать, а выслать, а в Иркутск потом прислали, что дали выговор с предупреждением.
Я написал о том, что Сталин не прав. Сам Хрущев кричал на меня, как ты мол смел поднимать руки на Сталина и тут же
меня арестовали.
Если сейчас сопоставить выступления этих людей на том и другом съезде, они ведь выступали совсем с другой политикой.
Коммунисты должны быть принципиальными, я не верю этим людям. Я знаю, как все делается, как сочинаются протоколы.
Коммунистам надо поднять свой уровень, должен видеть приципиальность, а я не вижу принципиальности в этих людях.
Они не принципиальны Коммунист - марксист не мог так делать, как Сталин".
Выступающие после него коммунисты т.т.Артемов. Афанасьев и в заключении секретарь парторганизации т.Метальникова дали отпор неправильному антипартийному выступлению
т.Ярошенко.
Некоторые коммунисты Мособлстатуправления требуют постановки вопроса об антипартийном выступлении т.Ярощенко на партийном бюро.
СЕКРЕТАРЬ КУЙБЫШЕВСКОГО РАЙКОМА КПСС г.Москвы (В.ОГУРЦОВ)