(no subject)
Название - Презумпция невменяемости
Автор - Хаим Соколин
Детство моё прошло в Москве, в Сокольниках, на знаменитой теперь улице Матросская тишина. Громкую известность она получила, когда расположенная здесь тюрьма стала недолгим приютом для членов ГКЧП и приковала внимание всего мира.
А тогда это была тихая, ничем не примечательная улица, отвечавшая своему названию. Когда-то Пётр Первый построил на этом месте, за пределами городской черты, приют для матросов, доживающих свой век в покое и тишине. Обитателями его были те самые нижние чины, которым царь посвятил специальный параграф в написанном собственноручно "Уставе флота": "Мичманам и матросам в вольное время вкупе больше трёх не собираться, ибо путного ничего не выдумают, а драку учинят". Вольного времени у них здесь было достаточно, но драки больше не учинялись, о чём говорило название приюта - "Матросская тишина".
В 70-х годах 19-ого века он был превращён в лечебницу для душевнобольных, которая при советской власти стала официально именоваться Первой городской психиатрической больницей. Но историческое её название - "Матросская тишина" - сохранилось. Потом рядом с ней построили пересыльную тюрьму с таким же названием, отделённую от больницы и от самой улицы высокой каменной стеной. Общим в обоих зданиях были железные решётки на окнах.
Дом наш, в котором, между прочим, жили будущие известные актёры Валентин Гафт и Евгений Моргунов, стоял на противоположной стороне улицы, как раз напротив больницы. А рядом с ним, напротив тюрьмы, находился бывший административный корпус НКВД, превращённый в жилой дом для работников этого ведомства. Мы называли его тюремным домом или просто "тюремкой". В этом соседстве двух столь таинственных заведений с одинаковыми названиями - больницы и тюрьмы - было что-то жутковатое, будоражившее воображение дворовых мальчишек. По дороге в школу мы ежедневно проходили мимо огромных железных ворот тюрьмы и часто с каким-то безотчётным страхом, смешанным с любопытством, наблюдали, как они с лязгом раздвигались, пропуская внутрь очередной "воронок". Тогда я ещё не читал Ахматову и не знал, что у него есть и более зловещее название - "Чёрная Маруся".
Один из моих одноклассников жил в "тюремке". От него я узнал, что заселена она семьями ветеранов Главного управления ИТЛ. Что такое ИТЛ, я не знал, но думал, что это примерно то же, что и ИТР - социальная прослойка, к которой принадлежал мой отец. Как-то этот одноклассник пригласил меня к себе на новогоднюю ёлку. Занимала его семья отдельную трёхкомнатную вартиру, хотя большинство других квартир в доме были коммунальные. В столовой висел большой портрет Сталина в маршальской форме. На мой вопрос: "Кто рисовал?" он пожал плечами: "Не знаю, какой-то заключённый". Из короткого разговора, последовавшего за этим, я узнал, что его отец - начальник отдела в управлении, а ИТЛ - это не ИТР, а исправительно-трудовые лагеря. Так, задолго до появления книг Солженицына, Шаламова и Марголина я впервые соприкоснулся со страшной тайной архипелага ГУЛАГ. Впрочем, страшной она мне тогда вовсе не казалась.
Заканчивался 1943 год, мне было 11 лет. В том, что преступники должны сидеть в тюрьме, я не сомневался, а в существовании других лагерей, кроме пионерских, даже не подозревал. Прошло пять лет, наступил 1948 год. Начиналась кампания борьбы с космополитизмом, и одновременно шли повторные аресты тех, кто отсидел раньше. По ночам ворота тюрьмы не закрывались. К тому времени я уже знал достаточно о подлинном назначении органов госбезопасности, о лагерях, о сталинском терроре. Такие слова как "Колыма" имели для меня вполне конкретный смысл.
продолжение http://jennyferd.livejournal.com/629418.html >
Автор - Хаим Соколин
Детство моё прошло в Москве, в Сокольниках, на знаменитой теперь улице Матросская тишина. Громкую известность она получила, когда расположенная здесь тюрьма стала недолгим приютом для членов ГКЧП и приковала внимание всего мира.
А тогда это была тихая, ничем не примечательная улица, отвечавшая своему названию. Когда-то Пётр Первый построил на этом месте, за пределами городской черты, приют для матросов, доживающих свой век в покое и тишине. Обитателями его были те самые нижние чины, которым царь посвятил специальный параграф в написанном собственноручно "Уставе флота": "Мичманам и матросам в вольное время вкупе больше трёх не собираться, ибо путного ничего не выдумают, а драку учинят". Вольного времени у них здесь было достаточно, но драки больше не учинялись, о чём говорило название приюта - "Матросская тишина".
В 70-х годах 19-ого века он был превращён в лечебницу для душевнобольных, которая при советской власти стала официально именоваться Первой городской психиатрической больницей. Но историческое её название - "Матросская тишина" - сохранилось. Потом рядом с ней построили пересыльную тюрьму с таким же названием, отделённую от больницы и от самой улицы высокой каменной стеной. Общим в обоих зданиях были железные решётки на окнах.
Дом наш, в котором, между прочим, жили будущие известные актёры Валентин Гафт и Евгений Моргунов, стоял на противоположной стороне улицы, как раз напротив больницы. А рядом с ним, напротив тюрьмы, находился бывший административный корпус НКВД, превращённый в жилой дом для работников этого ведомства. Мы называли его тюремным домом или просто "тюремкой". В этом соседстве двух столь таинственных заведений с одинаковыми названиями - больницы и тюрьмы - было что-то жутковатое, будоражившее воображение дворовых мальчишек. По дороге в школу мы ежедневно проходили мимо огромных железных ворот тюрьмы и часто с каким-то безотчётным страхом, смешанным с любопытством, наблюдали, как они с лязгом раздвигались, пропуская внутрь очередной "воронок". Тогда я ещё не читал Ахматову и не знал, что у него есть и более зловещее название - "Чёрная Маруся".
Один из моих одноклассников жил в "тюремке". От него я узнал, что заселена она семьями ветеранов Главного управления ИТЛ. Что такое ИТЛ, я не знал, но думал, что это примерно то же, что и ИТР - социальная прослойка, к которой принадлежал мой отец. Как-то этот одноклассник пригласил меня к себе на новогоднюю ёлку. Занимала его семья отдельную трёхкомнатную вартиру, хотя большинство других квартир в доме были коммунальные. В столовой висел большой портрет Сталина в маршальской форме. На мой вопрос: "Кто рисовал?" он пожал плечами: "Не знаю, какой-то заключённый". Из короткого разговора, последовавшего за этим, я узнал, что его отец - начальник отдела в управлении, а ИТЛ - это не ИТР, а исправительно-трудовые лагеря. Так, задолго до появления книг Солженицына, Шаламова и Марголина я впервые соприкоснулся со страшной тайной архипелага ГУЛАГ. Впрочем, страшной она мне тогда вовсе не казалась.
Заканчивался 1943 год, мне было 11 лет. В том, что преступники должны сидеть в тюрьме, я не сомневался, а в существовании других лагерей, кроме пионерских, даже не подозревал. Прошло пять лет, наступил 1948 год. Начиналась кампания борьбы с космополитизмом, и одновременно шли повторные аресты тех, кто отсидел раньше. По ночам ворота тюрьмы не закрывались. К тому времени я уже знал достаточно о подлинном назначении органов госбезопасности, о лагерях, о сталинском терроре. Такие слова как "Колыма" имели для меня вполне конкретный смысл.
продолжение http://jennyferd.livejournal.com/629418.html >