(no subject)
Название - Презумция невменяемости
Автор - Хаим Соколин
начало - http://jennyferd.livejournal.com/628815.html
...Однажды возвращался я домой на трамвае. Две пожилые женщины, сидевшие одна напротив другой, вели неспешный тихий разговор. Я стоял рядом и оказался невольным слушателем. Говорили они о своих мужьях.
- Ну, как твой Егор сейчас? Лучше стало?
- Какое там лучше! Язва обострилась, на диете сидит. Ноги болят, ходить почти не может. Шутка ли - столько лет выдержать. Канал, потом Потьма. А Колыма его совсем доконала.
- Да, страшные годы, - вздохнула собеседница. - Вкалывали на износ, а кормёжка - собак лучше кормят. Мой вот тоже здоровье угробил. А сколько уже поумирало. Да там один климат убить может...
Тема разговора была мне вполне понятной. Речь, конечно же, шла о бывших зэках. Я внимательно посмотрел на женщин. Усталые измождённые лица, потёртые пальто, на коленях тяжёлые сумки с продуктами. Наверняка повторный арест, и вот сейчас несчастные жёны снова везут передачи в "Матросскую тишину". После недолгой паузы разговор продолжился.
- Слыхала, что у Хохловых стряслось?
- Нет. А что?
- Николай из Воркуты вернулся и повесился.
- Да что ты! Из-за чего же он?
- Всё то же - инвалидом стал, нервы не выдержали.
- Вот только и слышишь - то одно, то другое...
"Бедные женщины", - подумал я. Мы вышли на одной остановке. Я немного задержался у газетного киоска, и они ушли вперёд. Догнал я их на углу квартала, где поворот направо вёл к тюрьме. Но странно - они прошли ещё метров пятьдесят - прямо, а потом повернули налево к "тюремке". Подойдя к дому, женщины постояли минуты две, заканчивая разговор, и вошли в подъезд. Тут только я понял, что ошибся, приняв их за жён зэков. Это были жёны ветеранов лагерной охраны. У их мужей тоже была нелёгкая жизнь...
Много лет спустя, погружаясь в книги о сталинских лагерях, я нередко вспоминал этих женщин и думал, что лагерная литература несправедливо обошла таких, как их мужья, стороной. Впрочем, нет. В литературу они всё-таки попали - благодаря Довлатову. Советская власть повязала всех гордиевым мёртвым узлом, в котором палачи и жертвы сплелись в бессмысленной и безумной пляске смерти. Олицетворением этой вакханалии террора и неизлечимой душевной болезни осталось для меня навсегда соседство тюрьмы и психиатрической больницы на улице, название которой было само по себе неким символом государства, - тишина, укрывавшая душевную ущербность и бесчеловечную жестокость, поразившие жизнь огромной страны. Своего рода презумпция невменяемости. Дополняли этот символ железные решётки на окнах обоих зданий...
Автор - Хаим Соколин
начало - http://jennyferd.livejournal.com/628815.html
...Однажды возвращался я домой на трамвае. Две пожилые женщины, сидевшие одна напротив другой, вели неспешный тихий разговор. Я стоял рядом и оказался невольным слушателем. Говорили они о своих мужьях.
- Ну, как твой Егор сейчас? Лучше стало?
- Какое там лучше! Язва обострилась, на диете сидит. Ноги болят, ходить почти не может. Шутка ли - столько лет выдержать. Канал, потом Потьма. А Колыма его совсем доконала.
- Да, страшные годы, - вздохнула собеседница. - Вкалывали на износ, а кормёжка - собак лучше кормят. Мой вот тоже здоровье угробил. А сколько уже поумирало. Да там один климат убить может...
Тема разговора была мне вполне понятной. Речь, конечно же, шла о бывших зэках. Я внимательно посмотрел на женщин. Усталые измождённые лица, потёртые пальто, на коленях тяжёлые сумки с продуктами. Наверняка повторный арест, и вот сейчас несчастные жёны снова везут передачи в "Матросскую тишину". После недолгой паузы разговор продолжился.
- Слыхала, что у Хохловых стряслось?
- Нет. А что?
- Николай из Воркуты вернулся и повесился.
- Да что ты! Из-за чего же он?
- Всё то же - инвалидом стал, нервы не выдержали.
- Вот только и слышишь - то одно, то другое...
"Бедные женщины", - подумал я. Мы вышли на одной остановке. Я немного задержался у газетного киоска, и они ушли вперёд. Догнал я их на углу квартала, где поворот направо вёл к тюрьме. Но странно - они прошли ещё метров пятьдесят - прямо, а потом повернули налево к "тюремке". Подойдя к дому, женщины постояли минуты две, заканчивая разговор, и вошли в подъезд. Тут только я понял, что ошибся, приняв их за жён зэков. Это были жёны ветеранов лагерной охраны. У их мужей тоже была нелёгкая жизнь...
Много лет спустя, погружаясь в книги о сталинских лагерях, я нередко вспоминал этих женщин и думал, что лагерная литература несправедливо обошла таких, как их мужья, стороной. Впрочем, нет. В литературу они всё-таки попали - благодаря Довлатову. Советская власть повязала всех гордиевым мёртвым узлом, в котором палачи и жертвы сплелись в бессмысленной и безумной пляске смерти. Олицетворением этой вакханалии террора и неизлечимой душевной болезни осталось для меня навсегда соседство тюрьмы и психиатрической больницы на улице, название которой было само по себе неким символом государства, - тишина, укрывавшая душевную ущербность и бесчеловечную жестокость, поразившие жизнь огромной страны. Своего рода презумпция невменяемости. Дополняли этот символ железные решётки на окнах обоих зданий...