Про жизнь
«Фаина. Эшелон» Театр Школа современной пьесы, режиссёр Иосиф Райхельгауз, 2020
Внезапный оглушительный взрыв. Тьма и вопль всех голосов сразу.
Как передать этот единый вопль всех голосов, смертельных стонов, молитв, проклятий? Тьму, хаос, огонь, кислый дух взрыва и сырой вывороченной земли?..
Михаил Рощин. Эшелон (1973)
Продолжение поиска Иосифом Райхельгаузом современных театральных форм близких самой жизни, как бы внетеатральных, вырастающих не из театра представления, а из театра жизни. Это - развитие и продолжение его экспериментов, начатых ранее в спектаклях «Город», «Своими словами», «Подслушанное, подсмотренное, незаписанное», «Пока наливается пиво» и других, где он уходил от канонического текста пьесы, погружая спектакль в стихию жизни и в импровизацию. Здесь вместо пьесы - личная история его мамы, Фаины Иосифовны.
Вдоль малой сцены смонтирован невысокий помост, на нём в одну линию стоят потёртые разнокалиберные столы, прямоугольные и круглые, за ними рассаживаются зрители. Посредине - плита и кухонный столик, с кастрюлями и продуктами. Неактёрского, домашнего вида женщина (Елена Санаева), Фаина, говорит - «Сейчас я буду готовить борщ… по рецепту моей мамы…», режет свёклу и капусту, лук, перец, зеленушку, натирает морковку, и рассказывает про жизнь, с интонацией доверительного соседского разговора на кухне. Рассказывает про родителей, про свою жизнь, в маленьком местечке под Одессой, в первом образцовом еврейском колхозе. Это ещё до войны, потом - война, эвакуация, она и её сестра - ещё подростки.
На экран проецируются семейные фотографии, короткие фрагменты советских военных чёрно-белых фильмов - «Два бойца», «Проверка на дорогах», … и чаще других - заставка из телеспектакля «Эшелон», где под стук колёс проносятся вагоны эшелона, едущего на восток. Самая страшная её история - она, по сути, из «Эшелона» Рощина-Волчек-Райхельгауза в Современнике: пикирующие самолёты, бомбёжка, смерть мамы и папы под бомбами и пулями, этот короткий рассказ повторится несколько раз, эта боль не изжита. Будет и ещё страшное - свидетельства односельчан, выживших в оккупации и в гетто. Работа в эвакуации, в Узбекистане и в Казахстане, на ферме и в поле, в госпитале для инвалидов, возвращение домой, и … мирная жизнь, трудная, бедная, но счастливая.
Эффект, которого добивался режиссёр - изгнание театральщины, отсутствие зазора между актрисой и её героиней, минимизация расстояния между театральной героиней и зрителями, искренняя интонация домашнего доверительного рассказа про нашу жизнь - достигнут. Судя по аппетитному запаху, борщ уже почти готов, техперсонал расставляет на столах металлические миски и ложки, сейчас будем есть вкусный борщ, тихое спокойное течение спектакля, как вдруг … гаснет свет, полутьма, выстрелы, крики, команды - «Всем встать к стене!» Зрители выстраиваются вдоль стен, грохот бомб, помост сильно трясётся, вверх-вниз, столы опрокидываются, переворачиваются, миски с ложками разлетаются, спокойное домашнее зрелище закончено, точно так мирная жизнь закончилось для людей тогда, в 1941. Семейный verbatim превращается в real-verbatim для всех зрителей.
Когда всё завершилось, «после войны» и после аплодисментов Елене Санаевой, борщ всё-таки был, в зал внесли огромную кастрюлю, чёрный хлеб, быстро расставили столы, и, мы-зрители не только смотрим, но и едим этот вкусный борщ, нахваливая его, а с экрана на нас смотрит молодая красавица Фаина, это она угощает нас борщом.
Внезапный оглушительный взрыв. Тьма и вопль всех голосов сразу.
Как передать этот единый вопль всех голосов, смертельных стонов, молитв, проклятий? Тьму, хаос, огонь, кислый дух взрыва и сырой вывороченной земли?..
Михаил Рощин. Эшелон (1973)
Продолжение поиска Иосифом Райхельгаузом современных театральных форм близких самой жизни, как бы внетеатральных, вырастающих не из театра представления, а из театра жизни. Это - развитие и продолжение его экспериментов, начатых ранее в спектаклях «Город», «Своими словами», «Подслушанное, подсмотренное, незаписанное», «Пока наливается пиво» и других, где он уходил от канонического текста пьесы, погружая спектакль в стихию жизни и в импровизацию. Здесь вместо пьесы - личная история его мамы, Фаины Иосифовны.
Вдоль малой сцены смонтирован невысокий помост, на нём в одну линию стоят потёртые разнокалиберные столы, прямоугольные и круглые, за ними рассаживаются зрители. Посредине - плита и кухонный столик, с кастрюлями и продуктами. Неактёрского, домашнего вида женщина (Елена Санаева), Фаина, говорит - «Сейчас я буду готовить борщ… по рецепту моей мамы…», режет свёклу и капусту, лук, перец, зеленушку, натирает морковку, и рассказывает про жизнь, с интонацией доверительного соседского разговора на кухне. Рассказывает про родителей, про свою жизнь, в маленьком местечке под Одессой, в первом образцовом еврейском колхозе. Это ещё до войны, потом - война, эвакуация, она и её сестра - ещё подростки.
На экран проецируются семейные фотографии, короткие фрагменты советских военных чёрно-белых фильмов - «Два бойца», «Проверка на дорогах», … и чаще других - заставка из телеспектакля «Эшелон», где под стук колёс проносятся вагоны эшелона, едущего на восток. Самая страшная её история - она, по сути, из «Эшелона» Рощина-Волчек-Райхельгауза в Современнике: пикирующие самолёты, бомбёжка, смерть мамы и папы под бомбами и пулями, этот короткий рассказ повторится несколько раз, эта боль не изжита. Будет и ещё страшное - свидетельства односельчан, выживших в оккупации и в гетто. Работа в эвакуации, в Узбекистане и в Казахстане, на ферме и в поле, в госпитале для инвалидов, возвращение домой, и … мирная жизнь, трудная, бедная, но счастливая.
Эффект, которого добивался режиссёр - изгнание театральщины, отсутствие зазора между актрисой и её героиней, минимизация расстояния между театральной героиней и зрителями, искренняя интонация домашнего доверительного рассказа про нашу жизнь - достигнут. Судя по аппетитному запаху, борщ уже почти готов, техперсонал расставляет на столах металлические миски и ложки, сейчас будем есть вкусный борщ, тихое спокойное течение спектакля, как вдруг … гаснет свет, полутьма, выстрелы, крики, команды - «Всем встать к стене!» Зрители выстраиваются вдоль стен, грохот бомб, помост сильно трясётся, вверх-вниз, столы опрокидываются, переворачиваются, миски с ложками разлетаются, спокойное домашнее зрелище закончено, точно так мирная жизнь закончилось для людей тогда, в 1941. Семейный verbatim превращается в real-verbatim для всех зрителей.
Когда всё завершилось, «после войны» и после аплодисментов Елене Санаевой, борщ всё-таки был, в зал внесли огромную кастрюлю, чёрный хлеб, быстро расставили столы, и, мы-зрители не только смотрим, но и едим этот вкусный борщ, нахваливая его, а с экрана на нас смотрит молодая красавица Фаина, это она угощает нас борщом.