Как вы лодку назовете…
- Так подайте мне штаны, вон они на том стуле, - сказал отец Сузанне. - Некогда ждать, пока вы оденетесь, сэр, - вскричала Сузанна, - лицо у ребенка все почернело, как мой... - Как ваше что? - спросил отец, который, подобно всем ораторам, был жадным искателем сравнений. - Помилосердствуйте, сэр, - сказала Сузанна, - ребенок лежит в судорогах. - священник, в упорной комнате с ребенком на руках, ждет меня - - и госпожа моя велела мне бежать со всех ног и спросить, не прикажете ли назвать его по крестному отцу, капитану Шенди.
"Кабы знать наверно, - сказал отец про себя, почесывая бровь, - что ребенок помрет, можно было бы доставить это удовольствие брату Тоби - да и жалко было бы тогда бросать зря такое великолепное имя, как Трисмегист. - Ну, а если он выздоровеет?"
- Нет, нет, - сказал отец Сузанне; - погодите, я встану. - - Некогда ждать, - вскричала Сузанна, - ребенок весь черный, как мой башмак. - Трисмегист, - сказал отец. - Но постой - у тебя дырявая голова, Сузанна, - прибавил отец; - сможешь ли ты донести Трисмегиста через весь коридор, не рассыпав его? - Донесу ли я? - обидчиво воскликнула Сузанна, захлопывая дверь. - Голову даю на отсечение, что не донесет, - сказал отец, соскакивая в темноте с кровати и ощупью отыскивая свои штаны.
Лоренс Стерн, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», т.4, гл. XIV.
Вопрос на засыпку: кто знает, как звали фрекен Бок и что обозначает ее имя? Люблю этимологию я нежною любовью. Каких только тайн не открывает она пытливому уму. А об именах, особенно говорящих, могу рассуждать часами. Например, упорно спорила с домашними об имени для будущего сына, предлагая варианты: Зигфрид, Лоуренс (в честь Стерна) и Трисмегист. До тех пор спорила, пока семья всерьез не забеспокоилась, в своем ли я уме.
Не так давно горячо любимая подруга Лаэрта поделилась, что разрывается между именами для дочки - Рогнеда и Ярославна. Я, как добрая подруга, предложила ей Хильдегарду и Кунигунду, а Серх - Кримхильду и Ингигерду. Если же родится сын, то предложили наречь Хильдебрандтом. И задумалась я о значении имен, начинающихся с Хиль-. Подкованный Серх просветил нас, что одна из валькирий, любимица Одина, воплощение ярости в битве, звалась Хильд - светлая. В сагу о Хрольве Жердинке входит виса Фроди Лося, где говорится, что меч “знает на славу Хильд ремесло”.
И тут меня осенила догадка, которую я смело приравняла к филологическому открытию! Фрекен Бок - ее же звали ХИЛЬДУР!
Получается, что домомучительница названа в честь яростной в битве валькирии! А про выбивалку для ковров, которой фрекен Бок гоняла по квартире Карлсона, создатель саги смело мог бы сказать, что Выбивалка знает на славу Хильдур ремесло. Во второй книге, когда фрекен Бок выходит замуж за дядю Юлиуса, она, как положено валькирии, теряет свою разрушительнюу силу и становится почти кроткой женой.
Кстати, и фамилия у фрекен тоже говорящая - Козлова. Между прочим, типичная фамилия для учителей-мучителей в германской детской литературе. Например, учителя, который порол детей в книге «Плих и Плюх» Вильгельма Буша, звали Бокельман.
Вообще тут много еще сопоставлений можно сделать. Козлы - это священные животные Тора, стало быть, там не только валькирическое, там ещё и связь с громом, то бишь, выбивалку можно трактовать как образ Мьёлльнира...
Валькирия насылает бурю, она таким образом вселяет в эйнхериев боевое бешенство. Но оно строго распределено - только истинным, только доблестным. А Карлсон мало того, что летает без её
позволения, он ещё и издевается над самой идеей, когда играет в привидение: загробная жизнь для валькирии - Вальхалла, то бишь, Карлсон пародирует обряд перехода и выворачивает наизнанку представление о славе и доме Одина.
Думала ли об этом Астрид Линдгрен, когда писала свою героиню?! :))
Отношение к имени как к важнейшему эпитету, определяющему судьбу человека, осталось с архаичных времен, когда человек стремился упорядочить кажущийся хаос вокруг, понять причины природных явлений и дать окружающему имена или названия. Врагу боялись назвать настоящее имя, чтобы не лишиться части своей силы. В древности славяне опасались звать медведя по имени, то ведмедем нарекали, то лесным хозяином, то еще как-то. Был на Руси и такой обряд: если младенец сильно болел, убивали какого-нибудь зверька и хоронили под именем этого ребенка, чтобы обмануть судьбу. У других народов - то же самое. Например, Одиссей назвал себя циклопу Никто, а в сказке «Румпельштильсхен» на угадывании имени злого карлика строится вся фабула.
В "Охоте на овец" герои в долгих спорах обсуждали проблему имени для кошки: "Это же не какой-нибудь неподвижный предмет; раз перемещается туда-сюда по собственной воле - значит, должно быть и имя… Хотя, конечно, назвать что-нибудь или не назвать - дело глубоко личное…Предмет отождествляется с существом, способным на душевное взаимодействие… Пожалуй, именем называют только то, что нельзя ничем заменить… не следует забывать о простой человеческой теплоте". При этом к именам Мураками относится настолько трепетно, что в романе ни у кого, кроме кошки, нет ни имен, ни фамилий. Да и кошку-то назвали - Селедкой.
И сегодня большинство из нас в интернете прикрывается никами, как масками, скрывая свои настоящие имена и фамилии. Интересно, почему бы? ;)
Причем, когда одни люди отказываются от имен, другие дают имена не только домашним животным, но даже неодушевленным предметам - особнякам, автомобилям, яхтам, компьютерам, бейсбольным ловушкам, олицетворяя неживые предметы и наделяя их сверхъестественными свойствами, в чем явно видны остатки фетишизма. (Признаться, и я этим грешу.)
Квинтэссенция Имяпочитания, несомненно, содержится в моей любимой книге Лоренса Стерна. Отец Тристрама Шенди был величайшим философом, имевшим стойкие убеждения. Так, судьбу человека, по его мнению, определяют три вещи:
1. Момент зачатия.
2. Величина носа.
3. Имя, данное при крещении.
В силу ужасных непредвиденных обстоятельств младенцу Тристану не повезло ни с моментом зачатия, ни с носом, который расплющили акушерские щипцы. Последнее, что могло его спасти, - было героическое имя. Но и имя служанка не донесла до священника…
В заботе о будущем благоденствии ваших родов, дорогие друзья (если вы еще здесь)), а также желая усладить вас примером истинного красноречия, помещаю ниже сокращенные рассуждения великого оратора Вальтера Шенди о разных именах. Прочитав его суждения, вы никогда не будете сомневаться, как называть собственного сына. Для интересующихся, существует ли на свете хоть один человек, не согласный с нижеприведенными умозаключениями, прилагаю в конце мнение дяди Тристана - Тобиаса Шенди. Я в жизни не встречала более миролюбивого и добросердечного человека, чем дядя Тоби. Даже муху, попавшую на обеденный стол, эта кроткая душа ловила и выпускала за окно на свободу. Поэтому его мнение высказано кратко, со всеми возможными учтивостью и тактом, но, несмотря на отсутствие красноречия у дядюшки, также заслуживает некоторого внимания.
:-)))
ГЛАВА XIX, т.1.
Хорошим или дурным именам, как он выражался, присуще особого рода магическое влияние, которое они неизбежно оказывают на наш характер и на наше поведение.
Герой Сервантеса не рассуждал на эту тему с большей серьезностью или с большей уверенностью, - - он не мог сказать о злых чарах волшебников, порочивших его подвиги, - или об имени Дульцинеи, придававшем им блеск, - больше, чем отец мой говорил об именах Трисмегиста или Архимеда, с одной стороны, - или об именах Ники или Симкин, с другой. - Сколько Цезарей и Помпеев, - говорил он, - сделались достойными своих имен лишь в силу почерпнутого из них вдохновения. И сколько неудачников, - прибавлял он, - отлично преуспело бы в жизни, не будь их моральные и жизненные силы совершенно подавлены и уничтожены именем Никодема.
- Я ясно вижу, сэр, по глазам вашим вижу (или по чему-нибудь другому, смотря по обстоятельствам), - говорил обыкновенно мой отец, - что вы не расположены согласиться с моим мнением, - и точно, - продолжал он: - кто его тщательно не исследовал до самого конца, - тому оно, не спорю, покажется скорее фантастическим, чем солидно обоснованным; - - и все-таки, сударь мой (если осмелюсь основываться на некотором знании вашего характера), я искренно убежден, что я немногим рискну, представив дело на ваше усмотрение, - не как стороне в этом споре, но как судье, - и доверив его решение вашему здравому смыслу и беспристрастному расследованию. - - Вы свободны от множества мелочных предрассудков, прививаемых воспитанием большинству людей, обладаете слишком широким умом, чтобы оспаривать чье-нибудь мнение просто потому, что у него нет достаточно приверженцев. Вашего сына! - вашего любимого сына, - от мягкого и открытого характера которого вы так много ожидаете, - вашего Билли, сэр! - разве вы решились бы когда-нибудь назвать Иудой? - Разве вы, дорогой мой, - говорил мой отец, учтивейшим образом кладя вам руку на грудь, - тем мягким и неотразимым piano, которого обязательно требует argumentum ad hominem {Довод к личности (лат.), то есть обращенный к убеждениям и предрассудкам лица, которому хотят что-нибудь доказать.} - разве вы, если бы какой-нибудь христопродавец предложил это имя для вашего мальчика и поднес вам при этом свой кошелек, разве вы согласились бы на такое надругательство над вашим сыном? - - Ах, боже мой! - говорил он, поднимая кверху глаза, - если у меня правильное представление о вашем характере, сэр, - вы на это не способны; - вы бы отнеслись с негодованием к этому предложению; - вы бы с отвращением швырнули соблазн в лицо соблазнителю.
Величие духа, явленное вашим поступком, которым я восхищаюсь, и обнаруженное вами во всей этой истории великолепное презрение к деньгам поистине благородны; - но высшей похвалы достоин принцип, которым вы руководствовались, - а именно: ваша родительская любовь, в согласии с высказанной здесь гипотезой, подсказала вам, что если бы сын ваш назван был Иудой, - то мысль о гнусном предательстве, неотделимая от этого имени, всю жизнь сопровождала бы его, как тень, и в конце концов сделала бы из него скрягу и подлеца, невзирая на ваш, сэр, добрый пример.
Я не встречал человека, способного отразить этот довод...
Замечательно, что хотя отец мой, вследствие этого мнения, питал, как я вам говорил, сильнейшее пристрастие и отвращение к некоторым именам, - однако наряду с ними существовало еще множество имен, которые были в его глазах настолько лишены как положительных, так и отрицательных качеств, что он относился к ним с полным равнодушием. Джек, Дик и Том были именами такого сорта; отец называл их нейтральными, - утверждая без всякой иронии, что с сотворения мира имена эти носило, по крайней мере, столько же негодяев и дураков, сколько мудрых и хороших людей, - так что, по его мнению, влияния их, как в случае равных сил, действующих друг против друга в противоположных направлениях, взаимно уничтожались; по этой причине он часто заявлял, что не ценит подобное имя ни в грош. Боб, имя моего брата, тоже принадлежало к этому нейтральному разряду христианских имен, очень мало влиявших как в ту, так и в другую сторону; и так как отец мой находился случайно в Эпсоме, когда оно было ему дано, - то он часто благодарил бога за то, что оно не оказалось худшим. Имя Андрей было для него чем-то вроде отрицательной величины в алгебре, - оно было хуже, чем ничего, - говорил отец. - Имя Вильям он ставил довольно высоко, - - зато имя Нампс он опять-таки ставил очень низко, - а уж Ник, по его словам, было не имя, а черт знает что.
Но из всех имен на свете он испытывал наиболее непобедимое отвращение к Тристраму; - не было в мире вещи, о которой он имел бы такое низкое и уничтожающее мнение, как об этом имени, - будучи убежден, что оно способно произвести in rerum natural {В природе вещей (лат.).} лишь что-нибудь крайне посредственное и убогое; вот почему посреди спора на эту тему, в который, кстати сказать, он частенько вступал, - - он иногда вдруг разражался горячей эпифонемой или, вернее, эротесисом, возвышая на терцию, а подчас и на целую квинту свой голос, - и в упор спрашивал своего противника, возьмется ли он утверждать, что помнит, - - или читал когда-нибудь, - или хотя бы когда-нибудь слышал о человеке, который назывался бы Тристрамом и совершил бы что-нибудь великое или достойное упоминания? - Нет, - говорил он, - Тристрам! - Это вещь невозможная...
За два года до моего рождения, он засел за диссертацию, посвященную слову «Тристрам», - в которой с большой прямотой и скромностью излагал мотивы своего крайнего отвращения к этому имени.
Сопоставив этот рассказ с титульным листом моей книги, - благосклонный читатель разве не пожалеет от души моего отца? - Видеть методичного и благонамеренного джентльмена, придерживающегося усердно хотя и странных, - однако же безобидных взглядов, - столь жалкой игрушкой враждебных сил; - узреть его на арене поверженным среди всех его толкований, систем и желаний, опрокинутых и расстроенных, - наблюдать, как события все время оборачиваются против него, - и притом столь решительным и жестоким образом, как если бы они были нарочно задуманы и направлены против него, чтобы надругаться над его умозрениями! - - Словом, видеть, как такой человек на склоне лет, плохо приспособленный к невзгодам, десять раз в день терпит мучение, - десять раз в день называет долгожданное дитя свое именем Тристрам! - Печальные два слога! Они звучали для его слуха в унисон с простофилей и любым другим ругательным словом. - -Клянусь его прахом, - если дух злобы находил когда-либо удовольствие в том, чтобы расстраивать планы смертных, - так именно в данном случае...
ГЛАВА VIII, т.4.
- Хотя человек самый диковинный из всех экипажей, - сказал отец, - он в то же время настолько непрочен и так ненадежно сколочен, что внезапные толчки и суровая встряска, которым он неизбежно подвергается по ухабистой своей дороге, опрокидывали бы его и разваливали по десяти раз в день, - не будь в нас, брат Тоби, одной скрытой рессоры. - Рессорой этой, я полагаю, - сказал дядя Тоби, - является религия. - А она выпрямит нос моему ребенку? - вскричал отец, выпустив палец и хлопнув рукой об руку. - Она все для нас выпрямляет, - отвечал дядя Тоби. - Образно говоря, дорогой Тоби, может быть, это и так, не буду спорить, - сказал отец; - но я говорю о присущей нам великой эластичной способности создавать противовес злу; подобно скрытой рессоре в искусно сделанной повозке, она хотя и не может предотвратить толчков, - по крайней мере, делает их для нас менее ощутительными.
- Так вот, дорогой братец, - продолжал отец, переходят по существу вопроса и придав указательному пальцу прежнее положение, - если бы сын мой явился на свет благополучно, не будучи изуродован в такой драгоценной части своего тела, - то, как ни сумасбродно и причудливо может показаться свету мое мнение о христианских именах и о том магическом влиянии, которое хорошие или дурные имена неизбежно оказывают на наш характер и на наше поведение, - небо свидетель! я в самых горячих пожеланиях благоденствия моему ребенку никогда не пожелал бы большего, чем увенчать главу его славой и честью, которыми осенили бы ее имена _Джордж_ или _Эдвард_.
- Но увы! - продолжал отец, - так как с ним приключилось величайшее из зол - я должен нейтрализовать и уничтожить его величайшим благом.
- Я намерен окрестить его Трисмегистом, братец. - Желаю, чтоб это возымело действие, - отвечал дядя Тоби, вставая с кресла.
ГЛАВА XVIII, т.4.
- Что касается меня, Трим, то хотя я не вижу почти никакой разницы, будет ли мой племянник называться Тристрамом или Трисмегистом, - все-таки, поскольку брат мой принимает случившееся так близко к сердцу, Трим, - я бы охотно дал сто фунтов, только бы этого не случилось. - Сто фунтов, ваша милость! - воскликнул Трим, - а я бы не дал и вишневой косточки. - Не дал бы и я, Трим, если бы это дело касалось меня, - сказал дядя Тоби, - но мой брат, с которым тут спорить невозможно, - утверждает, будто от имен, которые даются при крещении, зависит гораздо больше, чем воображают люди невежественные, - - от самого сотворения мире, - говорит он, - никогда не было совершено ничего великого или геройского человеком, носящим имя Тристрам; он даже утверждает, Трим, что с таким именем нельзя быть ни ученым, ни мудрым, ни храбрым. - Все это выдумки, с позволения вашей милости, - возразил капрал, - когда полк называл меня Тримом, я дрался ничуть не хуже, чем тогда, когда меня называли Джемсом Батлером. - И про себя скажу, - проговорил дядя Тоби, - хоть мне и совестно хвастаться, Трим, - а все-таки, называйся я даже Александром, я бы исполнил под Намюром только свой долг. - Сущая правда, ваша милость! - воскликнул Трим, выступая на три шага вперед, - разве человек думает о своем имени, когда идет в атаку? - Или когда стоит в траншее, Трим? - воскликнул дядя Тоби с решительным видом. - Или когда бросается в брешь? - сказал Трим, продвигаясь между двух стульев. - Или врывается в неприятельские ряды? - воскликнул дядя, вставая с места и выставляя вперед свой костыль, как пику. - Или перед взводом солдат? - воскликнул Трим, держа наизготовку свою палку, как ружье. - Или когда он взбирается на гласис? - воскликнул дядя Тоби, разгорячившись и ставя ногу да табурет.