Я или Придумай меня вместе - 4
Предыдущее
Дорога из кирпичной крошки
«Вот это совсем другое дело, - думал Илья, вышагивая по безкирпичной дороге - одна пыль да буераки. - А то дешевый эстетизм какой-то - белые кирпичи, дорогие кирпичи - безобразие. Нет, все-таки, дорогой эстетизм. Или дешевый?»
Справа, нет слева, нет все-таки справа от дороги рос невысокий, но кряжистый дуб. Илья потоптался на дороге… или не потоптался, а сразу подошел к дубу и уже протянул ладошку к ласковой или задубевшей древесной шкуре, как… Или не как, а просто сразу влет, с размаху, увидел русалку-дуру.
То, что русалка - форменная дура, Илья понял сразу же, как ее увидел. Ну, скажите на милость, если русалка - не дура, то разве будет она восседать на дубе, помахивая хвостом и пускать пузыри из соломинки?
Илья сощурил один из двух глаз (возможно, что и оба) и воззрился на русалку. Смотрел он, если честно признаться (хоть самому себе, хоть другим) с большой иронией. Прямо-таки, беспощадной иронией, иронией, бьющей наотмашь, ироний, от которой никуда ни спрятаться, ни скрыться. Всякий бы уже, ощутив силу иронии Ильи, смутился, заблеял, спрятал голову под крыло, а крылья сложил бубликом и провалился черт-те знает куда, лишь бы подальше от вала иронии. Но русалка продолжала пускать пузыри и соломинки и даже бровью не повела, хвостом не махнула, игнорируя Илью. А может, просто не замечая его?
Илья нахмурился. Понятное дело - кому же понравится, чтобы его иронию, в которую вложено все самое изнурительное, что есть в человеке, так надменно игнорировали?
Илья прокашлялся. Или сначала поперхнулся, а потом уже прокашлялся и поднатужился, взращивая еще более устрашающую жабу иронии. Жаба удалась на славу. Дикая, просто страшенная, с глазищами - тефлоновым сковородками и зияющей щелью рта. Жаба пускала ироничные пузыри неприличных размеров и угрожающе сжимала челюсти, перемалывая в ироничный пух и прах все вокруг. Жаба перемолола уже и пыльную, дорогу, и всякие-разные окружающие дали, и небо, полное пузатых звезд или откормленных облаков, и дуб, который стремительно бледнел и стеснялся своей низкорослости и кряжистости. Однако, добравшись до увлеченной русалки, жаба вдруг издала сдавленный стон, булькнула и моментально сдулась, превратившись во влекомую ветром тряпочку.
Обессиленный Илья сел на дорожку и заплакал.
Русалка продолжала пускать пузыри из соломинки.
Илья заплакал настойчивее. Громче, горше и заунывнее.
Русалка с видимым удовольствием выдувала очередной радужный пузырь
Илья озверел и кинулся с кулаками на дуб. Уж он его дубасил-дубасил, контрабасил-контрабасил… Ветки гудели, падали мощные желуди - и все Илье по затылку. Уже побежали шишки, как мурашки, истопотали Илью вдоль и поперек. Но Илья был несгибаем - он молотил и молотил по дубу, а потом стал подскакивать, пытаясь ухватить русалку за хвост.
А русалка безмятежно пускала пузыри и, казалось, совсем не замечала возни, которую устроил Илья.
Очередной шар получился замечательно красивым. Огромным, будто лаковым. Он переливался на солнышке и русалка засмеялась своим нежным русалочьим смехом.
Илья закричал: «Хайяяяя!», выпрыгнул вверх и зацепил-таки шар ноготком своего мизинчика. Шар лопнул, рассыпался миллионами радушных искорок.
Илья обомлел от восторга. «Вот сейчас-то ты у меня попляшешь, милочка, - думал он, пронзая взглядом русалку. - Я все твои пузыри отпузырю, будешь знать, как дуть пренебрежительно…»
Похлопав глазами вслед рассыпавшимся радужным искоркам, русалка улыбнулась, набрала поглубже воздуха в легкие и…
С криком ужаса Илья бежал по тропинке, не вымощенной никаким кирпичом. А позади него рос прекрасный, сиренево-алый, песочно-лиловый, изумрудно-бежевый воздушный шар.
Последующее
Дорога из кирпичной крошки
«Вот это совсем другое дело, - думал Илья, вышагивая по безкирпичной дороге - одна пыль да буераки. - А то дешевый эстетизм какой-то - белые кирпичи, дорогие кирпичи - безобразие. Нет, все-таки, дорогой эстетизм. Или дешевый?»
Справа, нет слева, нет все-таки справа от дороги рос невысокий, но кряжистый дуб. Илья потоптался на дороге… или не потоптался, а сразу подошел к дубу и уже протянул ладошку к ласковой или задубевшей древесной шкуре, как… Или не как, а просто сразу влет, с размаху, увидел русалку-дуру.
То, что русалка - форменная дура, Илья понял сразу же, как ее увидел. Ну, скажите на милость, если русалка - не дура, то разве будет она восседать на дубе, помахивая хвостом и пускать пузыри из соломинки?
Илья сощурил один из двух глаз (возможно, что и оба) и воззрился на русалку. Смотрел он, если честно признаться (хоть самому себе, хоть другим) с большой иронией. Прямо-таки, беспощадной иронией, иронией, бьющей наотмашь, ироний, от которой никуда ни спрятаться, ни скрыться. Всякий бы уже, ощутив силу иронии Ильи, смутился, заблеял, спрятал голову под крыло, а крылья сложил бубликом и провалился черт-те знает куда, лишь бы подальше от вала иронии. Но русалка продолжала пускать пузыри и соломинки и даже бровью не повела, хвостом не махнула, игнорируя Илью. А может, просто не замечая его?
Илья нахмурился. Понятное дело - кому же понравится, чтобы его иронию, в которую вложено все самое изнурительное, что есть в человеке, так надменно игнорировали?
Илья прокашлялся. Или сначала поперхнулся, а потом уже прокашлялся и поднатужился, взращивая еще более устрашающую жабу иронии. Жаба удалась на славу. Дикая, просто страшенная, с глазищами - тефлоновым сковородками и зияющей щелью рта. Жаба пускала ироничные пузыри неприличных размеров и угрожающе сжимала челюсти, перемалывая в ироничный пух и прах все вокруг. Жаба перемолола уже и пыльную, дорогу, и всякие-разные окружающие дали, и небо, полное пузатых звезд или откормленных облаков, и дуб, который стремительно бледнел и стеснялся своей низкорослости и кряжистости. Однако, добравшись до увлеченной русалки, жаба вдруг издала сдавленный стон, булькнула и моментально сдулась, превратившись во влекомую ветром тряпочку.
Обессиленный Илья сел на дорожку и заплакал.
Русалка продолжала пускать пузыри из соломинки.
Илья заплакал настойчивее. Громче, горше и заунывнее.
Русалка с видимым удовольствием выдувала очередной радужный пузырь
Илья озверел и кинулся с кулаками на дуб. Уж он его дубасил-дубасил, контрабасил-контрабасил… Ветки гудели, падали мощные желуди - и все Илье по затылку. Уже побежали шишки, как мурашки, истопотали Илью вдоль и поперек. Но Илья был несгибаем - он молотил и молотил по дубу, а потом стал подскакивать, пытаясь ухватить русалку за хвост.
А русалка безмятежно пускала пузыри и, казалось, совсем не замечала возни, которую устроил Илья.
Очередной шар получился замечательно красивым. Огромным, будто лаковым. Он переливался на солнышке и русалка засмеялась своим нежным русалочьим смехом.
Илья закричал: «Хайяяяя!», выпрыгнул вверх и зацепил-таки шар ноготком своего мизинчика. Шар лопнул, рассыпался миллионами радушных искорок.
Илья обомлел от восторга. «Вот сейчас-то ты у меня попляшешь, милочка, - думал он, пронзая взглядом русалку. - Я все твои пузыри отпузырю, будешь знать, как дуть пренебрежительно…»
Похлопав глазами вслед рассыпавшимся радужным искоркам, русалка улыбнулась, набрала поглубже воздуха в легкие и…
С криком ужаса Илья бежал по тропинке, не вымощенной никаким кирпичом. А позади него рос прекрасный, сиренево-алый, песочно-лиловый, изумрудно-бежевый воздушный шар.
Последующее