Парашютная дивизия в... окопах || «Красная звезда» 28 ноября 1941 года
У них громкое название: «Первый истребительный полк 7-й германской авиационно-десантной дивизии». Это - отборнейшие головорезы Гитлера. Гиммлер проверял и просматривал их анкеты. Геринг дрессировал их, как дрессируют борзых собак, - дразня запахом крови. Наконец, сам «фюрер» прорычал перед ними приветствие, призывая быть смелыми, наглыми, жестокими.
После того, как парашютно-истребительный полк среди белого дня и почти без потерь опустился на площадях Копенгагена и Амстердама, после того, как они заняли важные аэродромы Норвегии и жестоко расправились с деморализованным и преданным своими правителями народом Франции, их слава достигла апогея. Они стали «модным» видом войск, а их подвиги - последним достижением германско-арийской культуры. Они щеголяли в униформах. «В нашей профессии нечто романтическое». (Из показаний пленного ефрейтора Герберта Гофмана).
На пехоту они смотрели с презрением. Денег было много. Ведь они первые пустились в еще неразграбленные города Европы! Они бывшие лавочники и сутенеры, дети мелких чиновников и кулаков, имели театрализованно-подчеркнутый почет и иллюзию власти, - все, что может притягивать авантюриста.
Пресытившись обычным пьянством и развратом, многие из них в возрасте от 19 до 23 лет дошли, казалось, до пределов пороков. Даже полиция, смотревшая сквозь пальцы на их выходки, вынуждена была произвести ряд арестов. (Из показаний пленного Вольфганга Пройля). Письма, найденные у них, вскрывают неприглядную картину их быта. Обер-ефрейтору 3-й роты парашютного полка Пройлю, проживавшему в Дрездене, пишут из дома, что «Мартын также был пойман в мужеложстве, и его мать должна теперь итти в полицей-президиум. Дело вышло наружу из-за Иоргена. Теперь мать должна краснеть, так как дело выплыло наружу».
Некоторые из этих мерзавцев, попав в плен, стараются причислить себя к рабочим, кузнецам, штукатурам. В действительности же они не кто иные, как деклассированные безработицей и развращенные фашизмом люмпен-пролетарии. Они не знали настоящей работы, не знали трудовой товарищеской спайки. Они - наемники, вырванные из мелкобуржуазной, а иногда и рабочей среды, но одинаково потерянные для трудовой жизни. Они не имеют права называться не только рабочими, но даже детьми рабочих. Это - гитлеровские головорезы без стыда и совести, знающие лишь один закон - приказ «фюрера», освобождающий их от нравственной ответственности за любое преступление. Удобно и не надо думать.
Но на Крите они задумались, задумались впервые. Дания и Голландия - это был тренировочный полет со случайными авариями, Нарвик - арктическая романтика, а на Крите уже запахло войной. По показаниям Герберта Гофмана из 2-го штурмового полка, за 12 дней боев их часть потеряла на острове около 30 проц. людского состава. Вся дивизия в целом потеряла гораздо больше, ибо этот полк действовал на самом легком участке.
До середины июля вся дивизия находились на Крите, отдыхая и выполняя особые поручения «по установлению порядка». А 28 сентября все они были погружены на транспортные «Юнкерсы» и отправлены на Восточный фронт. Но спрыгнуть в Советском Союзе им не удалось, хотя их возлюбленные и мамаши в своих письмах первого периода усиленно спрашивали, прыгали ли они или нет.
Долетев до Луги, Любани, Пскова и других городов, они были посажены на грузовики и, как обычную пехоту, их повезли на передовые позиции.
Это действительно ужасно! Такое модное войско и вдруг должно разделять участь обыкновенных пехотинцев. Разумеется, германское командование сделало это не от хорошей жизни - резервов мало, резервы иссякают. Воздушные бандиты сразу заскучали. Голубое небо - высоко, а сами они в окопах, грязи, под жесточайшим огнем.
Парашютист Генц Шуан пишет домой: «Вчера и сегодня здесь под Петербургом опять начался настоящий ад. Мы ходили в атаку на гигантскую линию укреплений. В сплошном огне нельзя было различить отдельных выстрелов. Наши потери велики. В гавани Ленинграда находятся линкор и крейсер. Линкор стреляет по нас. Трудно себе представить, какие воронки образуют такие снаряды при разрыве. Один из них взорвался в двухстах метрах от меня. Я взлетел на два метра в воздух и грохнулся на землю. И зачем нас только сюда послали?»
Другой бывший веселый прыгун, солдат Герман сетует в своем последнем письме: «19 октября мы попрежнему находимся в бою. К сожалению, мы так и не прыгали с парашютом. Здесь холодно, а мы ходим, как индейцы, но ничего, - храбрится он. - Вчера я в первый раз после 20 дней помылся. Главное бы - вернуться домой...»
А ефрейтору Теодору Гуэзман надоело не только воевать, но и прыгать. «Сегодня 15-е воскресенье, как идет война. Сколько прекрасных часов я вынужден здесь провести! Это не первая война, в которой мы участвуем, но можно пожелать, чтобы она была последней. Эта война старит всех нас на целые годы».
Желание Теодора Гуэзмана исполнилось: для него эта война оказалась последней. Ни воевать, ни жить ему больше не придется.
Выхоленные негодяи из парашютного истребительного полка 7-й дивизии, захваченные в плен, сразу же теряют всю свою наглость и дешевую мишуру. Трусость - оборотная сторона жестокости гитлеровских молодчиков. Старший ефрейтор 1-й роты 1-го парашютного полка Шнейдер, едва успев попасть в плен, уже пытается выгородить себя:
- Железный крест второй степени за Нарвик у меня есть, но ведь его всем давали, кто хоть и не участвовал в боях, - говорит он, развенчивая эту железку, ради которой он недавно бесчинствовал от Нарвика до Крита.
- Я знаю, что Геббельс врет, - продолжает он заискивать, - я вынужден был верить, так как другого источника информации у нас нет. А слушать лондонское радио не разрешается. Политикой, - продолжает он, - занимается фюрер. Мы, солдаты, ему повинуемся. Сам я анализировать не могу.
Анализировать Шнейдер действительно не может. Но для грабежа это и не нужно: у Шнейдера отобраны 3 портсигара, 3 часов и нож слоновой кости. Может быть, поэтому Шнейдер считал себя штукатуром, ибо широкий нож употребляется и в этой профессии.
Военнопленный Мольце из той же роты, уличенный документальными данными, вынужден был подтвердить факты изнасилования им девушек в городе Ш., а также факты ограбления крестьян окрестных деревень и жителей правого берега реки Невы.
- Однако, - тут же добавляет он, воровато бегая глазами, - командование германской армии провинившихся наказывает.
Но ни одной фамилии мародера и насильника, понесшего наказание, он назвать не может.
Мольце - типичный представитель деклассированной и развращенной фашизмом немецкой молодежи. О его моральном облике достаточно говорит письмо матери Мольце, где последняя просит сжалиться над ней, ибо у нее нет совершенно денег, она голодает. «Пособие в 24 марки хватает всего лишь на несколько дней, а ты совсем не хочешь помочь своей матери».
Парашютная авиадесантная дивизия стала пехотной. Романтическое путешествие 100 «Юнкерсов» превратилось в прозаическое прозябание в окопах. Блестящие униформы превратились в жалкие лохмотья. Голубое небо сменилось свинцовым тяжелым зимним небом неприветливого севера. Только голубые арийские глаза попрежнему смотрят с ненавистью, но сквозь эту ненависть явственно пробиваются страх и обреченность. || Полковой комиссар С.Тюльпанов. Ленинград. 26 ноября 1941 г. (По телефону).
+ + + + + + + + +
Источник: « Красная звезда» №280, 28 ноября 1941 года
# К.Симонов. Полк, героически защищающий Одессу || «Красная звезда» №205, 31 августа 1941 года
# И.Эренбург. Когда немецкому полковнику не спится... || «Красная звезда» №226, 25 сентября 1941 года