Железный обруч || «Красная звезда» 26 сентября 1942 года
Из окна госпиталя она видит кавказские горы. Положив на подоконник свои маленькие, изуродованные огнем и железом ручки, она долго смотрит на вершины гор, от которых веет покоем и величавой красотой. Она смотрит на север. Там, за горами, простирается донская степь, и на Донце - ее родное село Орехово.
Надя ясно помнит: обруч был складной, железный. Офицер медленным движением откинул полу черной шинели и, зевая, вынул из кармана маленький железный круг. Он подбросил его на руке, и железки звякнули. Обруч раздвигался, как игрушка. Но это было орудие пытки.
Гитлеровцы вошли в Орехово, считая село своим. Но Надин отец, шахтер, думал другое. И Надя думала, как отец: эта земля была и будет советской. Отец не ушел за Дон. Он остался с оружием в руках защищать родную землю. Он создал партизанский отряд, неуловимый, как ветер донских степей. И между ним и немцами шла борьба не на жизнь, а на смерть. Отряд отца кружил по степи, скрывался в балках, налетал, как буря, и, рассыпавшись на мелкие группы, исчезал бесследно.
Однажды глухой темной ночью отец постучался. Он пришел домой: с удивлением он оглядывал стены хаты и белый, чуть потрескавшийся потолок, с нежностью он притянул к себе Зою, Раю и Надю. Он попросил почитать что-нибудь вслух. Открыв наугад книгу, Надя читала ему звонким голосом пушкинскую сказку о рыбаке и рыбке. Он слушал, закрыв глаза, наслаждаясь чистой русской речью.
Отец ушел, а на другой день немцы-каратели ворвались в село. Повидимому, они задались целью стереть с лица земли непокорное Орехово. Они обливали саманные стены и крытые очеретом дома горючей жидкостью и поджигали их. Горела хата Стародубова, потом занялась хата Фесенко. Они зажгли соседскую хату, где.жила Надина подружка Люба. Зарево взметнулось и возле Надиной хаты. Мать, словно наседка, собрала детишек вокруг себя. По земляному полу скользили огненные блики. Кто-то ударил в дверь, затопали сапоги, и в полутемную хату ворвались немецкие солдаты. Их было двое. Словно слепые, они протянули руки и выхватили Надю.
Закат пламенел густой, запекшейся кровью. Огонь пожирал седой очерет крыш. Низкое небо вдруг качнулось, надвинулось и упало к ногам Нади. Она увидела виселицу: между двумя высокими дворами, на перекладине висели отец и мать Любки. А сама Любка, словно завороженная, стояла на коленях и не сводила глаз с виселицы. Мертвый ее отец сжимал кулаки, а у матери ветер трепал золотые волосы. Офицер в черной шинели наблюдал за Надей. Его пухлые руки с квадратными чистыми ногтями потянулись к ее шейке. Надя отшатнулась. Он потрепал ее по щеке и сказал:
- О, колоссаль девочка!..
И засмеялся коротким смехом, словно железо заскрежетало в его горле. Руки он упер в бока и вкрадчиво заговорил:
- Колоссаль - девочка подумает и скажет, где партизаны.
Надя стояла, боясь шелохнуться, боясь взглянуть в том направлении, куда ушел ее отец. Ее побледневшие губы шептали: «Таточку... таточку...» Но потом она спохватилась - офицер услышит - и замолчала. Офицер раздвинул железки и примерил обруч. Надя не догадалась, зачем он это делает и что будет дальше. Холодное прикосновение железа даже успокоило ее. Железное кольцо обхватывало ее волосы, уши, щеки, подбородок.
Немец засмеялся и что-то сказал своим солдатам, которые возились у костра. Он отступил на шаг и стоял, раздвинув ноги, обутые в щеголеватые сапоги с прямыми высокими голенищами. Положив руки на черные бедра и любуясь девочкой с железным кольцом, он сказал отрывистым голосом, выделяя каждое слово:
- Ты скажешь: где папа. Ты скажешь: сколько у него партизан. Ты скажешь: где они скрываются - в лесу или в селе. Говори!
Отец когда-то говорил Наде: «Доня! Самая злая собака боится, когда человек глядит на нее в упор». И Надя посмотрела на офицера в черной шинели прямо в упор. Он был выше ее, он возвышался над ней черной горой. Она медленно покачала головой.
- Ничего не знаю…
Ее тоненький, дрожащий голос вывел офицера из себя. Один из солдат, толстый, в фуфайке, сорвал с нее обруч и бросил его в костер. Надя молчала. Ее сердце окаменело. Солдаты возились у костра.. Офицер что-то крикнул, и толстый солдат в фуфайке, сопя, подошел, держа щипцами горячий железный обруч. Офицер взял щипцы. Надя стояла перед ним в полинявшем коротком пальтишке нараспашку, - худенькая двенадцатилетняя русская девочка с косичками. Он обхватил железным раскаленным обручем ее голову. Она закричала в ужасе. Офицер наклонился, чтобы лучше расслышать ее. Она увидела его глаза, в которых горел отсвет пожаров, и что-то ударило в ее душу. Задыхаясь, она громким шопотом упрямо повторяла одно слово: «Ничего!» И медленно качала головой, охваченной раскаленным железным обручем.
Она задрожала от тоски и боли, когда услышала, позади себя приглушенные крики матери. Зойка стонала. И Рая. Она даже на миг забыла о железном кольце, которое иглами впилось в ее шею, уши, щеки, голову. Будто тысячи шмелей звенели в ее голове. Она устояла в первые, самые страшные мгновения пытки, и теперь уже ничто не страшило ее. Она думала об отце. Горе выпрямило ее. Все то, что шло от матери-казачки, от отца-шахтера, от старого-старого двора, листья которого шумели в сумерках, от родной широкой степи с холмами, от неба, которое раскинулось над нею, от быстрого Донца с его извилистыми берегами, - все вдруг поднялось в ее маленькой гордой душе. Она так плотно сжала губы, что они побелели.
Офицер, не спуская с нее глаз, протянул назад руку. Солдат в фуфайке вложил ему в руку железный прут, один конец которого был накален докрасна. Офицер велел Наде вытянуть руки. Она вытянула. Тогда он с силой ударил по пальцам правой руки, выпачканной чернилами. После каждого удара он подымал голову и требовал: говори! И снова бил, палец за пальцем, пока не изуродовал всю руку. Тогда он принялся уродовать пальцы левой руки.
Инстинктивным движением Надя рванулась в сторону и, вырвавшись, побежала, прочь от костра, от виселицы, от солдат, от черного офицера. Она бежала вдоль хат, прижимая к груди изуродованные руки. Бежала в железном обруче, ничего не видя в ничего не слыша. В нее стреляли. Что-то ожгло ей ногу. Она споткнулась и, теряя сознание, упала в холодную пыль деревенской дороги.
Выстрелы и крики не могли пробудить ее. Кто-то наклонился над ней и поднял ее на руки. Голосом, страшно знакомым, кто-то шептал: «Доня...». Партизаны сняли с нее обруч. На конях ее увезли в лес, а оттуда - через линию фронта. И там, где проносили Надю, изуродованную, тяжко раненую, всюду она оставляла глубокий след: гроздья гнева и ненависти зрели в душах бойцов.
В Грузию Надю доставили в санитарном поезде. Бойцы, легко и тяжело раненые, приняли участие в девочке, история которой глубоко взволновала их. В вагоне лежали ее земляки - казаки с Дона. Тихими голосами казаки пели песни, - они должны были напомнить Наде ковыльную степь, дым над хатой, голубизну родного неба и сивый очерет... Она металась на койке в забытьи, глядя широко раскрытыми глазами, и упрямо твердила: «Ничего не скажу. Ничего». Казаки, гордые ее стойкостью, переговаривались топотом: «Наших кровей дочка».
Надя чудом выжила. Я читал историю ее болезни. Там сказано: «Пальцы в состоянии флексии, сведены. На лице и шее имеется обрамляющий обширный рубец». Это - физические страдания. А муки сердца войдут в историю нашей борьбы с гитлеровцами, которые с тупой жестокостью палачей мучают, истребляют нашу гордость, надежду и будущее - наше юное поколение.
Глубокий рубец остался в душе русской девочки - гордой, честной, смелой. Ее лицо обезображено немецким железным обручем, но в глазах горит чистый, как слеза, пламень ненависти. Ее глаза взывают к мести. || Б.Галин.
+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
«ЖЕЛЕЗНЫЙ ОБРУЧ». В нашей газете 26 сентября с. г. был помещен очерк Б.Галина «Железный обруч» - о дочери донецкого партизана Наде. Немцы, пытаясь заставить эту 12-летнюю девочку выдать партизан, предали ее мучительным пыткам. На голову Нади фашистские изверги надели раскаленный железный обруч, изуродовали ей руки, ноги. Но маленькая героиня не проронила ни слова. Сейчас Надя, спасенная партизанами, лечится в госпитале. На снимках: Надя в госпитале. Снимки нашего спец. фотокорр. Я.Халипа.
Источник: «Красная звезда», 3 октября 1942 года
+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
Источник: «Красная звезда» №227, 26 сентября 1942 года
# Н.Тихонов. О немецком садизме || «Красная звезда» №233, 3 октября 1942 года