Русский дух Ближнего Востока. Армейский дневник. «Михвей Алон». Ч.4
Часть 1 http://ilyasevenard.livejournal.com/1964.html
Часть 2 http://ilyasevenard.livejournal.com/2164.html
Часть 3 http://ilyasevenard.livejournal.com/2335.html
Часть 4 http://ilyasevenard.livejournal.com/2587.html
Часть 5 http://ilyasevenard.livejournal.com/3045.html
В четверг вечером мы все уже собирали вещи и строили планы на выходные. Мне позвонил Женька - приятель из Ашкелона.
- Да, Женек, ты купил?
- Нет, не купил, и я не успею в Иерусалим, съезди завтра утром, у тебя же будет время.
- Блин, живем в Ашкелоне, где в каждом доме травой барыжат, а ездим в Иерусалим! Ладно, я завтра все организую, но, черт возьми, нужно ашкелонского барыгу надыбать.
- На следующие выходные будет. За нас человек поговорит.
В пятницу я довольно быстро добрался до Иерусалима, решил свои проблемы, и у меня еще оставалось время встретиться со старым знакомым Эдиком, довольно интересным типом, с которым я познакомился на курсах иврита до того, как переехал в Ашкелон.
Эдик родился и вырос где-то на юге России, рано женился на еврейке, но семейная жизнь начала разваливаться из-за любовного треугольника, где третьим был героин. Парень стремительно проваливался в наркотическую пропасть, и его жена предприняла отчаянную попытку спасти семью: положила мужа на курс детоксикации, а сама собрала вещи и подала документы на выезд в Израиль. Из наркодиспансера они сразу направились в аэропорт. Тогда ей казалось, что это ее единственный шанс вырвать мужа из его наркоманского окружения, депрессивной среды и друзей-барыг, которые непременно привели бы к срыву. Новая страна, новые друзья, новая жизнь с чистого листа. Они поселились в Хайфе. Но счастье их было недолгим, поскольку везде, где продается Кока-Кола, продается и героин. Были еще несколько лет борьбы, курсов реабилитации, периоды ремиссий и новые срывы. Эдик все глубже проваливался в бездну, обрастая гепатитом С и прочими наркоманскими болезнями. Жена, его ангел-хранитель, сдалась, не имея более сил к сопротивлению. После развода, оставшись один на один со шприцем, он быстро скатился к жизни на улице, переходя на все более дешёвую синтетическую дрянь. Спал на земле, укрывшись от дождя старым матрасом, питался из помойки и тихо умирал. Таким его подобрали миссионеры какой-то христианской секты. Излечившись от наркомании, свою жизнь Эдик посвятил служению Христу. За угол и кусок хлеба он трудился все дни напролет, помогая старикам и нуждающимся, делая самую черную работу в реабилитационных центрах, и прерывался только на молитвы.
- Эдик, и как ты завязал? Что, вот так вот, молитвы распевая, переломался и все?
- Я не переломался и не завязал. Я молился, и мои братья молились вместе со мной. Иисус меня исцелил от наркомании, от гепатита. Меня даже не ломало, я почувствовал его прикосновение, и все прошло.
- Круто тебя от молитвы попустило.
- Илья, ты можешь смеяться, - Эдик со смирением матери Терезы сносил мои колкости, кротко и доброжелательно продолжая наш диспут. Но я вновь и вновь пытался вывести его из равновесия с той неукротимой энергией, с которой шкодливый подросток пытается сломать замок на папином ящике, где хранится порнуха.
- Конечно, я буду смеяться. Дикий бред про парня, который пешком ходил по воде две тысячи лет тому назад, а теперь вот переквалифицировался в нарколога. Жаль, что не в онколога. Сколько раковых больных умирает каждый год, и минимум половина из них просит у него исцеления. Какая досада, что Иисус не выбрал другую специализацию в мединституте!
- Иисус исцелил меня, исцелил от наркомании, исцелил от гепатита, - твердил Эдик.
- Гепатит в ремиссии. А, кроме того, я, вообще, не верю ни в СПИД, ни в вирусный гепатит. Эти мульки придумали фармацевтические компании, чтобы деньги скачивать с государства и травить африканских детей токсичными препаратами.
- Ты не знаешь, что такое наркозависимость, ты не можешь говорить.
- Эх, Эдик, я могу говорить. Я тоже наркоман. Только мой наркотик не героин, а женщина. И так же, как ты побежал в Израиль от героина, я спасался от нее.
- Зачем ты сравниваешь любовь и героин?
- А в чем разница? Эйфория в момент употребления, физическая и психологическая ломка в момент отказа от «препарата» и чувство притяжения вперемешку с ненавистью всю оставшуюся жизнь.
- Героин зло, а любовь - это стремление нашей души: любовь к господу, друг к другу. Это то испытание, которое послал тебе Бог. Впусти Иисуса в свое сердце, и ...
- Ага, я впустил женщину в свое сердце, она такой погром там учинила! Оставь Бога, все прозаичнее: титьки у нее пахнут так же, как грудь моей матери, от которой я кормился, или писька ее источает гормон, который выводит мою лимбическую систему из равновесия. Объяснений может быть много.
- Истинная вера избавляет от страданий.
Где-то в глубине души я завидовал ему. Он был обезболен от любых душевных терзаний, как пациент в глубокой коме.
- Истинная... и где истина? Посмотри на любую из христианских религий. Что общего она имеет с тем, что написано в библии? Сколько я слышал этих историй о том, что кто-то молился Деве Марии об избавлении от бесплодия и зачинал вскорости, просил о богатстве и получал его, просил избавить от недугов и выздоравливал. Но также я читал о том, как греческие моряки в минуту отчаянного шторма возносили молитву Посейдону, владыке морей, и были спасены. Проблема в том, что те, которые молились, но утонули, не представили своих свидетельств. Не думаю, что излеченных Христом наркоманов или раковых больных больше, чем тех, которые никому не молились, но просто завязали или неожиданно выздоровели. Дерьмо случается, но иногда происходит и что-то хорошее.
- Илья, но ты ведь не атеист?!
- Нет, я не атеист. Потому что атеизм - это тоже вера и она тоже иррациональна, ведь шансы существования Бога пятьдесят на пятьдесят. Уверенно можно сказать лишь то, что любая из предложенных религий не выдерживает никакой критики.
Пару часов общения с «матерью Терезой» более чем достаточно для моего мозга. Некоторые атеисты склонны соглашаться, что религия несет некий положительный заряд в общество. Но по мне это, конечно, глупость. Религия - это самая деструктивная сила социума. Религия санкционировала куда больше убийств, войн и геноцидов, чем коммунизм и фашизм, вместе взятые. На тысячелетие остановила прогресс и развитие в мире, сжигая на кострах ученых и мыслителей и совершая тем самым преступление против всего человечества. Более того, продолжает делать это сейчас, протестуя против исследований по клонированию человека. В действительности, даже птицы склонны к мистицизму, что уж там люди! Эксперимент Скиннера в 1948 году доказал это: в клетки с голубями электрические кормушки подавали корм в случайном порядке со случайными интервалами. Так вот, каждая из оголодавших птиц выработала свой ритуал, зафиксировав случайные совпадения. Одна в левом дальнем углу исполняла «танец дождя», другая мотала головой и хлопала крыльями, строго обращенная на север. А люди бьют в бубен, чтобы изгнать эпидемию чесотки, таскают по улицам статую Девы Марии на своем горбу, чтобы исцелила от радикулита или раскачиваются возле стены, чтобы пошел дождь.
Современная религиозная философия пытается актуализировать и модернизировать всю эту допотопную чушь с высоты горизонта нынешнего развития. Но это все равно, что пытаться вписать концепцию плоской земли, лежащей на трех слонах, в гелиоцентрическую модель солнечной системы.
***
Наконец, добравшись до дома, я рухнул на кровать. Самая большая моя проблема в армии заключалась в том, что я с трудом терплю людей. Они меня раздражают, а в казарме я пять дней был вынужден жрать в коллективе, спать, ссать и мыться. Везде голоса, дебильные шутки, фразы и убогие мысли...
Возвращаясь домой на выходные, я первым делом обкуривался до состояния зомби и, упав на кровать звездочкой, часами слушал тишину в одиночестве.
Хотя, конечно, наш распорядок на базе был много гуманнее, чем во многих армиях мира. Вечером после душа оставался час - полтора свободного времени погулять и насладиться свежестью горного вечера, а, кроме того, устав израильской армии не позволяет нарушать права верующих. Командиры обязаны предоставлять время для утренней, дневной и вечерней молитвы в армейской синагоге. Конечно же, я этим правом пользовался в полной мере. Кроме прочего кипа на голове освобождала от обязанности бриться, что избавляло меня от необходимости толкаться возле зеркала по утрам. Что касается молитв, то дневную и вечернюю я предпочитал игнорировать, так как отведенное на них время было и так свободным для всех. Но вот утреннюю, самую главную и самую длинную, я никогда не пропускал. Дело в том, что после утренней зарядки, все религиозные солдаты шли в синагогу, а нерелигиозные - пидорасить казарму. После уборки их ждал завтрак, а затем общее построение. Придя с зарядки, я брал с собой сверток молельной утвари - талес, тфилин, молитвенник - шел за синагогу, садился с обратной стороны, доставал пакет с травой, скручивал себе пару здоровенных косяков и обкуривался до тех пор, пока «не начинал слышать» голоса Всевышнего. Главное было, не забыть капли для глаз, дабы меня не спалили, ведь за употребление дури в армии можно было загреметь в военную тюрьму на полгода. С молитвы я возвращался всегда самый последний, за что мне часто попадало от командирки, но со всей серьезностью я объяснял, что в молитве важна истовость, глубина, и совершенно не приемлемо пробубнить текст как скороговорку, ибо молитва - обращение к Господу, Владыке нашему. После отправления духовных нужд я не спеша шел в столовую, которая к тому времени была уже пуста. Без лишней суеты набирал себе фруктов: яблочки, груши, киви и бананы, готовил себе фруктовый салат на завтрак и распивал кофе, изо всех сил растягивая время. Главной моей целью было опоздать на общее построение. Я его ненавидел. Как я уже говорил, взводное построение было сущим балаганом. Можете себе представить, как выглядел ротный хэт, состоящий из трех взводов или двенадцати отделений. Командирки носились как ошпаренные, но проще было заставить построиться в парадную шеренгу стадо баранов под экстази, чем нас. Я всегда был слишком обдолбан, чтобы участвовать в этом шоу под палящим солнцем. Обычно минут через пятнадцать после того, как становилось ясно, что наши командирки не в состоянии обеспечить построение, подключались «самолетки» - взводные сержантессы. Общими усилиями им удавалось построить половину солдат, и уже после этого в ход шла тяжелая артиллерия: наша ротная сержантесса - Расап, девица невысокого роста, с внешностью шамаханской царицы. Настоящая дикая кошка, чрезвычайно яркая и сексуальная. Казалось, что еще немного, и из ее черных, глубоких, как Марианская впадина, глаз от злости начнут бить молнии, а безупречно красивое и властное лицо озаряли вспышки гнева и ненависти, которые привели бы в оцепенение даже дивизию СС «Мертвая голова». Сказать, что она выглядела эффектно в облегающей форме с М-4 через плечо - это не сказать ничего. Даже «Зена - королева войнов» в черном кожаном белье с трехметровым хлыстом потерялась бы рядом с ней. Затем к нам выходила наша старлейка, объявляла программу на день, пара лучших солдат торжественно поднимала флаг, и все дружно пели гимн Израиля. Чтобы избежать этого патриотического спектакля, я тихо шкерился в столовке. Однажды, пока все пели «Атикву», я осторожно пробрался в комнату положить молитвенник в сумку и заглянул в туалет. То, что я там увидел, дорогого стоило. После утренней уборки командирки всегда проверяли порядок. Пол, окна, туалет - все должно было находиться в идеальной чистоте, а одеяла сложены особым образом. Чтобы не париться по утрам, я имел второй комплект одеял, которые уже были сложены и прошиты степлером. А после построения чистоту в казармах проверяли офицеры. Если им что-то не нравилось, наши командирки получали по мозгам. Так вот, заглянув в туалет, я увидел, как моя командирка, брезгливо надев на руку целлофановый пакет, копошилась по локоть в говне. Очевидно, после того, как порядок был проверен, кто-то из солдат забежал в туалет и насрал мимо унитаза, а поверх набросал бумагу. Справедливости ради скажу, что у меня нет никаких сомнений относительно географической принадлежности этого солдата. То, что это сделали не америкосы и не французы, можно говорить с уверенностью. Я знаю только одну страну, к слову сказать, занимающую одну шестую часть суши, где народ так любит нассать и насрать куда угодно, но только не в унитаз. Когда наша дунька обнаружила кучу, то решила быстренько, пока идет построение смыть из шланга говно, но бумага размокла и забила сливной желоб.
- Илья, почему ты не на построении!
- Ну, на тебя в такой момент смотреть гораздо веселее. И я знаю, о чем ты думаешь - даже не мечтай!
- Илья!
- Нет, нет, нет, прости, мой командир, мне нужно бежать. Я еще успею на поднятие флага.
- Илья, ну помоги мне, пожалуйста! Я тебя прошу.
Эх, вот бы таким тоном в русской армии сержанты с солдатами разговаривали!
- Ладно, при одном условии. Я сейчас все сделаю, но ты даешь мне слово, что больше никогда не будешь доставать меня по поводу уборки.
- Хорошо.
- Не хорошо, а дай слово.
- Илья, даю слово, больше не буду приставать к тебе по поводу уборки.
- Выйди вон и закрой за собой дверь.
Вообще русские крайне болезненно реагировали на приказ убираться в туалете, а кавказцы напрочь отказывались мыть сортиры, видя в этом что-то недостойное своей благородной персоны. На удивление, чем из более грязной и вонючей страны эмигрант, тем больше у него понтов относительно своего достоинства. Что, собственно, не удивительно: если все везде срут, и никто нигде не убирается по причине сияющей гордости, то страна эта скоро будет похожа на Дерьмостан. Я, конечно, не испытывал никаких предубеждений против мытья сортиров, мне просто было лень.
- Держи пакет. Надень его на руку.
Помню, как однажды навещал отца на Майорке, он готовил куриные крылья на вишневых углях у себя в саду. Я пожаловался, что мне нравятся крылышки, но я не люблю их есть, потому что не люблю пачкать руки. Отца тогда как раз недавно выпустили из немецкой тюрьмы, где он находился по обвинению в налоговых преступлениях. Вечером он подозвал меня:
- Пойдем, - и завел в туалет.
- Что это?
- Это мое говно. Специально не смыл. Понимаешь, он положил мне руку на плечо - жизнь такая штука, не всегда удается пройти по ней в белых перчатках, не запачкав своих ладоней.
- Да, да папа, я тебя понимаю.
- Понимаешь? Хорошо...бери говно в руки и жамкай.
- Что?
- Жамкай двумя руками, урод! Курица ему не нравится, видите ли...
Я окинул взглядом говнолужу в углу, и посмотрел на протянутый мне пакет.
- Иди уже отсюда, сам разберусь.
Закатав рукава, я сунул руки в говно и выгреб из желоба ком. После короткой уборки я тщательно вымылся и посмотрел на себя в зеркало.
- Папаша, ты бы мной гордился!
Кстати, слово свое командирка сдержала и больше меня не трахала тем, что я сбегаю с уборки.
***
С построения парни пришли взбудораженные. Всем объявили, что в конце недели нас ждут первые стрельбы. Народ пребывал в приподнятом настроении, предвкушая предстоящее событие: ну, наконец, дадут вдоволь пошмалить из автоматов. Днем, в отведенные для занятий часы, нам читали лекции о правилах поведения на стрельбах и заставляли сдавать письменные экзамены идиотского содержания в духе:
«Можно ли целиться заряженной винтовкой в затылок товарища?»:
а) можно
б) нельзя
в) можно, но только если он в каске.
По вечерам, когда мое время совпадало со свободным временем Уорки, я мог вдоволь наиграться с ее «баскетбольными мячами». По иронии, наиболее удобным местом была именно баскетбольная площадка. В это время она была всегда пустынна и не освещена. Правда, однажды, завалившись туда с моей грудастой негритяночкой, я застал картину, сильно меня удивившую. Расположившись в углу америкосик Адам из нашего отделения методично трахал русскую блондинку из другой роты. За все время службы я ни разу не слышал его. Он вел себя как тень, всегда молчал, за весь срок службы я так и не услышал не то что слова от него, даже звучания его голоса, и, кроме всего прочего, все мы были уверены, что он гей, но, как выяснилось, ошибочно. Для меня так до сих пор и не ясно, как можно развести девицу на секс без единого слова, но, очевидно, что можно. После этих моих вечерних мероприятий я не всегда успевал сходить в душ до вечернего построения. А сразу после следовал отбой.
- Почему у тебя рот блестит? - Джамаль хлопнул меня по плечу.
- Эти черные девочки такие влажные...
- Тьфу, мерзость, - Джама скривил лицо - в кипе ходишь, тоже мне религиозный, а сам пизду лижешь.
Будучи суровым горцем, Джама, конечно, не понимал подобного баловства.
- Ну, ермолка мне не мешает, и, кроме того, где в Торе ты видел заповедь: «Да не возлижи пизды ближней своей»?
- Фу, ты мне на неделю вперед аппетит испортил.
После отбоя я взял полотенце и отправился в душ. Не успел я намылиться, как в дверь душевой постучала дежурная по корпусу, услышав шум воды. В ее задачи было следить за порядком после отбоя и не позволять солдатам бродить в отведенное для сна время, а также принимать душ или приводить девчонок.
- Илья, немедленно иди спать.
- Десять минут.
- Никаких десяти минут! Немедленно выходи.
- Ты действительно этого хочешь? Я как раз только яйца намылил.
- Но ты не можешь принимать душ после отбоя.
- Почему это Дани может, а я не могу?
- У Дани есть проблема! Ему можно.
У Дани из Колумбии было на самом деле много проблем. Он сильно хромал на обе ноги, но этим его проблемы не ограничивались. Потому что, кроме прочего, он был больным на всю голову идиотом, при этом, однако, очень забавным, симпатичным и с отменным чувством юмора. Он стеснялся принимать душ вместе с остальными, и поэтому не мылся вовсе. В условиях израильского лета уже на второй день он вонял, как стадо горных козлов. Ребята из его отделения уже не могли ни спать с ним в одной комнате, ни находиться рядом на построении. Они умоляли сержантессу загнать его в душ, после чего он получил персональное разрешение мыться в одиночку после отбоя.
Дежурная продолжала колотить в дверь:
- Илья, ты должен принимать душ в отведенное время!
- Я не могу, мефакедед, я тоже стесняюсь мыться при всех. У некоторых солдат такие большие пенисы, что мне просто стыдно встать рядом.
- Илья, прекрати, у кого большие пенисы?
- Ну, например, у Леши он просто огромный.
- Какого Леши?
- Леши из третьего отделения. Постой, а тебе это зачем знать?
Мефакедка прикусила язык.
- Замолчи, и немедленно выходи, я ничего не хочу знать о пенисах.
Стеснения мне, конечно, были не ведомы, однако, действительно, я задавался вопросом несправедливости жизни. Леша из третьего отделения был редким чмом. Худющий высокий парень, ручонки которого свисали с плеч, словно ниточки, и с такими же тощими ножками, он непрерывно ныл и жаловался всем и каждому на все подряд. Рот его не закрывался ни на секунду, он без остановки нес какую-то несусветную чушь и вызывал у любого нормального человека чувство острого раздражения. Конечно же, дать такому нытику могла только вконец отчаявшаяся девица и только в час страшного суда, когда надежды больше нет, а завтра не наступит никогда. И вот, словно в насмешку от Бога, он получил елду, при виде которой сразу же вспоминался бессмертный герой одноименной поэмы Лука Мудищев:
«...У жеребца и то короче!
Ему не то что баб скоблить,
А, будь то сказано не к ночи,
Такой елдой чертей глушить...!»
Выбравшись из душа, я получил небольшой словесный нагоняй, но этим собственно в «Михвей Алоне» все и заканчивалось.
Часть 2 http://ilyasevenard.livejournal.com/2164.html
Часть 3 http://ilyasevenard.livejournal.com/2335.html
Часть 4 http://ilyasevenard.livejournal.com/2587.html
Часть 5 http://ilyasevenard.livejournal.com/3045.html
В четверг вечером мы все уже собирали вещи и строили планы на выходные. Мне позвонил Женька - приятель из Ашкелона.
- Да, Женек, ты купил?
- Нет, не купил, и я не успею в Иерусалим, съезди завтра утром, у тебя же будет время.
- Блин, живем в Ашкелоне, где в каждом доме травой барыжат, а ездим в Иерусалим! Ладно, я завтра все организую, но, черт возьми, нужно ашкелонского барыгу надыбать.
- На следующие выходные будет. За нас человек поговорит.
В пятницу я довольно быстро добрался до Иерусалима, решил свои проблемы, и у меня еще оставалось время встретиться со старым знакомым Эдиком, довольно интересным типом, с которым я познакомился на курсах иврита до того, как переехал в Ашкелон.
Эдик родился и вырос где-то на юге России, рано женился на еврейке, но семейная жизнь начала разваливаться из-за любовного треугольника, где третьим был героин. Парень стремительно проваливался в наркотическую пропасть, и его жена предприняла отчаянную попытку спасти семью: положила мужа на курс детоксикации, а сама собрала вещи и подала документы на выезд в Израиль. Из наркодиспансера они сразу направились в аэропорт. Тогда ей казалось, что это ее единственный шанс вырвать мужа из его наркоманского окружения, депрессивной среды и друзей-барыг, которые непременно привели бы к срыву. Новая страна, новые друзья, новая жизнь с чистого листа. Они поселились в Хайфе. Но счастье их было недолгим, поскольку везде, где продается Кока-Кола, продается и героин. Были еще несколько лет борьбы, курсов реабилитации, периоды ремиссий и новые срывы. Эдик все глубже проваливался в бездну, обрастая гепатитом С и прочими наркоманскими болезнями. Жена, его ангел-хранитель, сдалась, не имея более сил к сопротивлению. После развода, оставшись один на один со шприцем, он быстро скатился к жизни на улице, переходя на все более дешёвую синтетическую дрянь. Спал на земле, укрывшись от дождя старым матрасом, питался из помойки и тихо умирал. Таким его подобрали миссионеры какой-то христианской секты. Излечившись от наркомании, свою жизнь Эдик посвятил служению Христу. За угол и кусок хлеба он трудился все дни напролет, помогая старикам и нуждающимся, делая самую черную работу в реабилитационных центрах, и прерывался только на молитвы.
- Эдик, и как ты завязал? Что, вот так вот, молитвы распевая, переломался и все?
- Я не переломался и не завязал. Я молился, и мои братья молились вместе со мной. Иисус меня исцелил от наркомании, от гепатита. Меня даже не ломало, я почувствовал его прикосновение, и все прошло.
- Круто тебя от молитвы попустило.
- Илья, ты можешь смеяться, - Эдик со смирением матери Терезы сносил мои колкости, кротко и доброжелательно продолжая наш диспут. Но я вновь и вновь пытался вывести его из равновесия с той неукротимой энергией, с которой шкодливый подросток пытается сломать замок на папином ящике, где хранится порнуха.
- Конечно, я буду смеяться. Дикий бред про парня, который пешком ходил по воде две тысячи лет тому назад, а теперь вот переквалифицировался в нарколога. Жаль, что не в онколога. Сколько раковых больных умирает каждый год, и минимум половина из них просит у него исцеления. Какая досада, что Иисус не выбрал другую специализацию в мединституте!
- Иисус исцелил меня, исцелил от наркомании, исцелил от гепатита, - твердил Эдик.
- Гепатит в ремиссии. А, кроме того, я, вообще, не верю ни в СПИД, ни в вирусный гепатит. Эти мульки придумали фармацевтические компании, чтобы деньги скачивать с государства и травить африканских детей токсичными препаратами.
- Ты не знаешь, что такое наркозависимость, ты не можешь говорить.
- Эх, Эдик, я могу говорить. Я тоже наркоман. Только мой наркотик не героин, а женщина. И так же, как ты побежал в Израиль от героина, я спасался от нее.
- Зачем ты сравниваешь любовь и героин?
- А в чем разница? Эйфория в момент употребления, физическая и психологическая ломка в момент отказа от «препарата» и чувство притяжения вперемешку с ненавистью всю оставшуюся жизнь.
- Героин зло, а любовь - это стремление нашей души: любовь к господу, друг к другу. Это то испытание, которое послал тебе Бог. Впусти Иисуса в свое сердце, и ...
- Ага, я впустил женщину в свое сердце, она такой погром там учинила! Оставь Бога, все прозаичнее: титьки у нее пахнут так же, как грудь моей матери, от которой я кормился, или писька ее источает гормон, который выводит мою лимбическую систему из равновесия. Объяснений может быть много.
- Истинная вера избавляет от страданий.
Где-то в глубине души я завидовал ему. Он был обезболен от любых душевных терзаний, как пациент в глубокой коме.
- Истинная... и где истина? Посмотри на любую из христианских религий. Что общего она имеет с тем, что написано в библии? Сколько я слышал этих историй о том, что кто-то молился Деве Марии об избавлении от бесплодия и зачинал вскорости, просил о богатстве и получал его, просил избавить от недугов и выздоравливал. Но также я читал о том, как греческие моряки в минуту отчаянного шторма возносили молитву Посейдону, владыке морей, и были спасены. Проблема в том, что те, которые молились, но утонули, не представили своих свидетельств. Не думаю, что излеченных Христом наркоманов или раковых больных больше, чем тех, которые никому не молились, но просто завязали или неожиданно выздоровели. Дерьмо случается, но иногда происходит и что-то хорошее.
- Илья, но ты ведь не атеист?!
- Нет, я не атеист. Потому что атеизм - это тоже вера и она тоже иррациональна, ведь шансы существования Бога пятьдесят на пятьдесят. Уверенно можно сказать лишь то, что любая из предложенных религий не выдерживает никакой критики.
Пару часов общения с «матерью Терезой» более чем достаточно для моего мозга. Некоторые атеисты склонны соглашаться, что религия несет некий положительный заряд в общество. Но по мне это, конечно, глупость. Религия - это самая деструктивная сила социума. Религия санкционировала куда больше убийств, войн и геноцидов, чем коммунизм и фашизм, вместе взятые. На тысячелетие остановила прогресс и развитие в мире, сжигая на кострах ученых и мыслителей и совершая тем самым преступление против всего человечества. Более того, продолжает делать это сейчас, протестуя против исследований по клонированию человека. В действительности, даже птицы склонны к мистицизму, что уж там люди! Эксперимент Скиннера в 1948 году доказал это: в клетки с голубями электрические кормушки подавали корм в случайном порядке со случайными интервалами. Так вот, каждая из оголодавших птиц выработала свой ритуал, зафиксировав случайные совпадения. Одна в левом дальнем углу исполняла «танец дождя», другая мотала головой и хлопала крыльями, строго обращенная на север. А люди бьют в бубен, чтобы изгнать эпидемию чесотки, таскают по улицам статую Девы Марии на своем горбу, чтобы исцелила от радикулита или раскачиваются возле стены, чтобы пошел дождь.
Современная религиозная философия пытается актуализировать и модернизировать всю эту допотопную чушь с высоты горизонта нынешнего развития. Но это все равно, что пытаться вписать концепцию плоской земли, лежащей на трех слонах, в гелиоцентрическую модель солнечной системы.
***
Наконец, добравшись до дома, я рухнул на кровать. Самая большая моя проблема в армии заключалась в том, что я с трудом терплю людей. Они меня раздражают, а в казарме я пять дней был вынужден жрать в коллективе, спать, ссать и мыться. Везде голоса, дебильные шутки, фразы и убогие мысли...
Возвращаясь домой на выходные, я первым делом обкуривался до состояния зомби и, упав на кровать звездочкой, часами слушал тишину в одиночестве.
Хотя, конечно, наш распорядок на базе был много гуманнее, чем во многих армиях мира. Вечером после душа оставался час - полтора свободного времени погулять и насладиться свежестью горного вечера, а, кроме того, устав израильской армии не позволяет нарушать права верующих. Командиры обязаны предоставлять время для утренней, дневной и вечерней молитвы в армейской синагоге. Конечно же, я этим правом пользовался в полной мере. Кроме прочего кипа на голове освобождала от обязанности бриться, что избавляло меня от необходимости толкаться возле зеркала по утрам. Что касается молитв, то дневную и вечернюю я предпочитал игнорировать, так как отведенное на них время было и так свободным для всех. Но вот утреннюю, самую главную и самую длинную, я никогда не пропускал. Дело в том, что после утренней зарядки, все религиозные солдаты шли в синагогу, а нерелигиозные - пидорасить казарму. После уборки их ждал завтрак, а затем общее построение. Придя с зарядки, я брал с собой сверток молельной утвари - талес, тфилин, молитвенник - шел за синагогу, садился с обратной стороны, доставал пакет с травой, скручивал себе пару здоровенных косяков и обкуривался до тех пор, пока «не начинал слышать» голоса Всевышнего. Главное было, не забыть капли для глаз, дабы меня не спалили, ведь за употребление дури в армии можно было загреметь в военную тюрьму на полгода. С молитвы я возвращался всегда самый последний, за что мне часто попадало от командирки, но со всей серьезностью я объяснял, что в молитве важна истовость, глубина, и совершенно не приемлемо пробубнить текст как скороговорку, ибо молитва - обращение к Господу, Владыке нашему. После отправления духовных нужд я не спеша шел в столовую, которая к тому времени была уже пуста. Без лишней суеты набирал себе фруктов: яблочки, груши, киви и бананы, готовил себе фруктовый салат на завтрак и распивал кофе, изо всех сил растягивая время. Главной моей целью было опоздать на общее построение. Я его ненавидел. Как я уже говорил, взводное построение было сущим балаганом. Можете себе представить, как выглядел ротный хэт, состоящий из трех взводов или двенадцати отделений. Командирки носились как ошпаренные, но проще было заставить построиться в парадную шеренгу стадо баранов под экстази, чем нас. Я всегда был слишком обдолбан, чтобы участвовать в этом шоу под палящим солнцем. Обычно минут через пятнадцать после того, как становилось ясно, что наши командирки не в состоянии обеспечить построение, подключались «самолетки» - взводные сержантессы. Общими усилиями им удавалось построить половину солдат, и уже после этого в ход шла тяжелая артиллерия: наша ротная сержантесса - Расап, девица невысокого роста, с внешностью шамаханской царицы. Настоящая дикая кошка, чрезвычайно яркая и сексуальная. Казалось, что еще немного, и из ее черных, глубоких, как Марианская впадина, глаз от злости начнут бить молнии, а безупречно красивое и властное лицо озаряли вспышки гнева и ненависти, которые привели бы в оцепенение даже дивизию СС «Мертвая голова». Сказать, что она выглядела эффектно в облегающей форме с М-4 через плечо - это не сказать ничего. Даже «Зена - королева войнов» в черном кожаном белье с трехметровым хлыстом потерялась бы рядом с ней. Затем к нам выходила наша старлейка, объявляла программу на день, пара лучших солдат торжественно поднимала флаг, и все дружно пели гимн Израиля. Чтобы избежать этого патриотического спектакля, я тихо шкерился в столовке. Однажды, пока все пели «Атикву», я осторожно пробрался в комнату положить молитвенник в сумку и заглянул в туалет. То, что я там увидел, дорогого стоило. После утренней уборки командирки всегда проверяли порядок. Пол, окна, туалет - все должно было находиться в идеальной чистоте, а одеяла сложены особым образом. Чтобы не париться по утрам, я имел второй комплект одеял, которые уже были сложены и прошиты степлером. А после построения чистоту в казармах проверяли офицеры. Если им что-то не нравилось, наши командирки получали по мозгам. Так вот, заглянув в туалет, я увидел, как моя командирка, брезгливо надев на руку целлофановый пакет, копошилась по локоть в говне. Очевидно, после того, как порядок был проверен, кто-то из солдат забежал в туалет и насрал мимо унитаза, а поверх набросал бумагу. Справедливости ради скажу, что у меня нет никаких сомнений относительно географической принадлежности этого солдата. То, что это сделали не америкосы и не французы, можно говорить с уверенностью. Я знаю только одну страну, к слову сказать, занимающую одну шестую часть суши, где народ так любит нассать и насрать куда угодно, но только не в унитаз. Когда наша дунька обнаружила кучу, то решила быстренько, пока идет построение смыть из шланга говно, но бумага размокла и забила сливной желоб.
- Илья, почему ты не на построении!
- Ну, на тебя в такой момент смотреть гораздо веселее. И я знаю, о чем ты думаешь - даже не мечтай!
- Илья!
- Нет, нет, нет, прости, мой командир, мне нужно бежать. Я еще успею на поднятие флага.
- Илья, ну помоги мне, пожалуйста! Я тебя прошу.
Эх, вот бы таким тоном в русской армии сержанты с солдатами разговаривали!
- Ладно, при одном условии. Я сейчас все сделаю, но ты даешь мне слово, что больше никогда не будешь доставать меня по поводу уборки.
- Хорошо.
- Не хорошо, а дай слово.
- Илья, даю слово, больше не буду приставать к тебе по поводу уборки.
- Выйди вон и закрой за собой дверь.
Вообще русские крайне болезненно реагировали на приказ убираться в туалете, а кавказцы напрочь отказывались мыть сортиры, видя в этом что-то недостойное своей благородной персоны. На удивление, чем из более грязной и вонючей страны эмигрант, тем больше у него понтов относительно своего достоинства. Что, собственно, не удивительно: если все везде срут, и никто нигде не убирается по причине сияющей гордости, то страна эта скоро будет похожа на Дерьмостан. Я, конечно, не испытывал никаких предубеждений против мытья сортиров, мне просто было лень.
- Держи пакет. Надень его на руку.
Помню, как однажды навещал отца на Майорке, он готовил куриные крылья на вишневых углях у себя в саду. Я пожаловался, что мне нравятся крылышки, но я не люблю их есть, потому что не люблю пачкать руки. Отца тогда как раз недавно выпустили из немецкой тюрьмы, где он находился по обвинению в налоговых преступлениях. Вечером он подозвал меня:
- Пойдем, - и завел в туалет.
- Что это?
- Это мое говно. Специально не смыл. Понимаешь, он положил мне руку на плечо - жизнь такая штука, не всегда удается пройти по ней в белых перчатках, не запачкав своих ладоней.
- Да, да папа, я тебя понимаю.
- Понимаешь? Хорошо...бери говно в руки и жамкай.
- Что?
- Жамкай двумя руками, урод! Курица ему не нравится, видите ли...
Я окинул взглядом говнолужу в углу, и посмотрел на протянутый мне пакет.
- Иди уже отсюда, сам разберусь.
Закатав рукава, я сунул руки в говно и выгреб из желоба ком. После короткой уборки я тщательно вымылся и посмотрел на себя в зеркало.
- Папаша, ты бы мной гордился!
Кстати, слово свое командирка сдержала и больше меня не трахала тем, что я сбегаю с уборки.
***
С построения парни пришли взбудораженные. Всем объявили, что в конце недели нас ждут первые стрельбы. Народ пребывал в приподнятом настроении, предвкушая предстоящее событие: ну, наконец, дадут вдоволь пошмалить из автоматов. Днем, в отведенные для занятий часы, нам читали лекции о правилах поведения на стрельбах и заставляли сдавать письменные экзамены идиотского содержания в духе:
«Можно ли целиться заряженной винтовкой в затылок товарища?»:
а) можно
б) нельзя
в) можно, но только если он в каске.
По вечерам, когда мое время совпадало со свободным временем Уорки, я мог вдоволь наиграться с ее «баскетбольными мячами». По иронии, наиболее удобным местом была именно баскетбольная площадка. В это время она была всегда пустынна и не освещена. Правда, однажды, завалившись туда с моей грудастой негритяночкой, я застал картину, сильно меня удивившую. Расположившись в углу америкосик Адам из нашего отделения методично трахал русскую блондинку из другой роты. За все время службы я ни разу не слышал его. Он вел себя как тень, всегда молчал, за весь срок службы я так и не услышал не то что слова от него, даже звучания его голоса, и, кроме всего прочего, все мы были уверены, что он гей, но, как выяснилось, ошибочно. Для меня так до сих пор и не ясно, как можно развести девицу на секс без единого слова, но, очевидно, что можно. После этих моих вечерних мероприятий я не всегда успевал сходить в душ до вечернего построения. А сразу после следовал отбой.
- Почему у тебя рот блестит? - Джамаль хлопнул меня по плечу.
- Эти черные девочки такие влажные...
- Тьфу, мерзость, - Джама скривил лицо - в кипе ходишь, тоже мне религиозный, а сам пизду лижешь.
Будучи суровым горцем, Джама, конечно, не понимал подобного баловства.
- Ну, ермолка мне не мешает, и, кроме того, где в Торе ты видел заповедь: «Да не возлижи пизды ближней своей»?
- Фу, ты мне на неделю вперед аппетит испортил.
После отбоя я взял полотенце и отправился в душ. Не успел я намылиться, как в дверь душевой постучала дежурная по корпусу, услышав шум воды. В ее задачи было следить за порядком после отбоя и не позволять солдатам бродить в отведенное для сна время, а также принимать душ или приводить девчонок.
- Илья, немедленно иди спать.
- Десять минут.
- Никаких десяти минут! Немедленно выходи.
- Ты действительно этого хочешь? Я как раз только яйца намылил.
- Но ты не можешь принимать душ после отбоя.
- Почему это Дани может, а я не могу?
- У Дани есть проблема! Ему можно.
У Дани из Колумбии было на самом деле много проблем. Он сильно хромал на обе ноги, но этим его проблемы не ограничивались. Потому что, кроме прочего, он был больным на всю голову идиотом, при этом, однако, очень забавным, симпатичным и с отменным чувством юмора. Он стеснялся принимать душ вместе с остальными, и поэтому не мылся вовсе. В условиях израильского лета уже на второй день он вонял, как стадо горных козлов. Ребята из его отделения уже не могли ни спать с ним в одной комнате, ни находиться рядом на построении. Они умоляли сержантессу загнать его в душ, после чего он получил персональное разрешение мыться в одиночку после отбоя.
Дежурная продолжала колотить в дверь:
- Илья, ты должен принимать душ в отведенное время!
- Я не могу, мефакедед, я тоже стесняюсь мыться при всех. У некоторых солдат такие большие пенисы, что мне просто стыдно встать рядом.
- Илья, прекрати, у кого большие пенисы?
- Ну, например, у Леши он просто огромный.
- Какого Леши?
- Леши из третьего отделения. Постой, а тебе это зачем знать?
Мефакедка прикусила язык.
- Замолчи, и немедленно выходи, я ничего не хочу знать о пенисах.
Стеснения мне, конечно, были не ведомы, однако, действительно, я задавался вопросом несправедливости жизни. Леша из третьего отделения был редким чмом. Худющий высокий парень, ручонки которого свисали с плеч, словно ниточки, и с такими же тощими ножками, он непрерывно ныл и жаловался всем и каждому на все подряд. Рот его не закрывался ни на секунду, он без остановки нес какую-то несусветную чушь и вызывал у любого нормального человека чувство острого раздражения. Конечно же, дать такому нытику могла только вконец отчаявшаяся девица и только в час страшного суда, когда надежды больше нет, а завтра не наступит никогда. И вот, словно в насмешку от Бога, он получил елду, при виде которой сразу же вспоминался бессмертный герой одноименной поэмы Лука Мудищев:
«...У жеребца и то короче!
Ему не то что баб скоблить,
А, будь то сказано не к ночи,
Такой елдой чертей глушить...!»
Выбравшись из душа, я получил небольшой словесный нагоняй, но этим собственно в «Михвей Алоне» все и заканчивалось.