о танатосе
Выкладываю некоторые моменты лекции «О Танатосе» (прочитана для активистов «Сути времени» и «Культурного фронта» в Перми 27.01.2013).
Сначала - тезисы:
1) Учение о влечении к смерти превращает психоанализ в философию души. Фрейд отказывается от «всесексуальности» психоанализа и описывает жизнь души, историю общества и культуры как вечный бой любви и смерти - Эроса и Танатоса. Само понятие «либидо» означает в рамках этой теории не сексуальное влечение, а психическую силу, объединяющую людей - любовь в самом широком и самом гуманистическом смысле.
2) Разрабатывая эту теорию, Зигмунд Фрейд проходит путь от трагической сосредоточенности на смерти и размышлений о нашей заброшенности в жизнь как некую «темницу» - к воспеванию любви. Фрейд приходит к мысли: любовь побеждает смерть.
3) В неявном виде полемика вокруг теории Танатоса возвращает нас к древнейшему спору о природе зла. Главный оппонент Фрейда Конрад Лоренц стоит на «монистических позициях» и отказывает злу в бытии, Фрейд же занимает позицию дуалистическую, в которой зло оказывается одним из первоначал бытия.
4) Эрих Фромм переосмысливает концепцию Танатоса. Он отметает учение о двух инстинктах и развивает учение о страстях - исключительно человеческих влечениях. В душе человека, в его истории и культуре борются регрессивные и прогрессивные страсти, в предельном виде - страсть к жизни и страсть к смерти. Эти страсти являются ответом человека на всеобщую экзистенциальную ситуацию: человек обнаруживает себя в мире обособленным, одиноким, смертным, выделенным из мира своей разумностью. Он может стать собой либо через любовь и созидание, либо через отрицание и деструкцию. Таким образом, можно говорить о Танатосе не как об инстинкте, а как о свойственной человеку деструктивной страсти.
5) Предшественница психоаналитической теории деструктивности Сабина Шпильрейн, отец психоанализа Зигмунд Фрейд и философ-психоаналитик Эрих Фромм, в конечном счёте, сходятся в том, что деструктивность есть глубинное желание вернуться в некую первоматерию, которая в психической жизни предстаёт как «море» или мифическая «праматерь». Это тяга вернуться во тьму вне пространства и времени, в мир пред-жизни.
6) Деструктивная страсть связана с сексуальными извращениями и определёнными психическими девиациями - с нарциссизмом, аутизмом, садизмом, мазохизмом, «анальным либидо», инцестуозным влечением, некрофилией.
7) Танатос заявляет о себе в культуре через некоторые мифологические образы и культы (в том числе мифологии и культы богини-матери), но даёт знать о себе и в культуре Нового и новейшего времени. Сабина Шпильрейн прочитывала тексты Ницше как своего рода исповедь о деструктивном опыте и проповедь о ценности этого опыта. «Некрофильская» страсть выражается в различных мотивах смерти, фетишизировании предметов погребального ритуала, в образах трупов и расчленённых тел, а также в образах главного заместителя мёртвой материи - экскрементов.
Дальнейший текст предназначен для тех, кому интересны детали и кто готов потратить время на обсуждение психоаналитических теорий деструктивности.
Расхожий термин «Танатос» (от имени одного из богов смерти в античной мифологии) отсылает к учению Зигмунда Фрейда о дуализме первичных влечений. Поведением человека управляют два первичных инстинкта - инстинкт жизни и инстинкт смерти. Иногда их называют Эрос (этим термином охотно пользовался и сам Фрейд) и Танатос (это понятие не встречается в текстах Фрейда, но есть оно уже в работах Вильгельма Штекеля - ученика Фрейда, писавшего о Танатосе за несколько лет до того, как основатель психоанализа сформулировал свою дуалистическую теорию). Строго говоря, учение о двух влечениях плохо соотносится с классической версией фрейдизма и не получает серьезного развития в психоаналитической теории после Фрейда. Сам же Фрейд никогда от неё не отказывался и даже все более убежденно писал об инстинкте смерти.
Фрейдизм и тема деструктивности
Главный вклад австрийского ученого в развитие наук о человеке - это создание глубинной психологии. Фрейд рассматривал внутренний мир человека, располагающийся за пределами сознания. Предметом психоанализа стали глубинные пласты психики, хранящие память о ранней истории индивида, заключающие ответ на вопрос: «Почему я такой?» Фрейд пытался постичь устройство «души», психического аппарата, в котором сознание составляет лишь самый поверхностный слой. Он ищет ответ на вопрос: что такое «Я» и что есть во мне, помимо «Я»? Он проникает иной раз в те фрагменты памяти, которые свидетельствуют о периоде, предшествующем стадиям формирования личности.
Теория влечения к смерти, созданная в 1920-м году, стала переходом к самому углубленному рассмотрению природы «души». Можно даже сказать, что в этот период Фрейд ставит вопросы, волновавшие Блаженного Августина, - вопросы не только о структуре, но и о происхождении души.
Но сначала - о фрейдизме до теории «влечения к смерти». Фрейд полагает, что все самые мощные бессознательные влечения носят сексуальный характер. Энергию таких влечений мыслитель называет «либидо». Фрейд изначально мыслил дуалистично, разделяя и противопоставляя сексуальные влечения (либидонозные) и влечения «Я» (направленные к самосохранению). Первыми управляет «принцип удовольствия», вторыми - «принцип реальности». В психическом аппарате действует некая «цензура», изгоняющая представления и влечения, противоречащие влечениям «Я» или «принципу реальности». Значительная часть психических заболеваний связана с конфликтом между либидо и «Я». Лечение таких заболеваний предстает как своего рода просветительская практика - необходимо помочь сознанию пациента овладеть бессознательными представлениями. Классический психоанализ - дитя просветительской культуры.
Этот океан бессознательного в значительной мере формируется в первые годы жизни индивида. Ребенок испытывает удовольствия, связанные с различными зонами своего тела. До того как у него сформируется нормальное «генитальное либидо», его развитие проходит прегенитальные фазы (анальную и оральную). Важнейшими понятиями классического фрейдизма являются «нарциссизм» (либидо направлено на «Я») и «Эдипов комплекс». Ребёнок первоначально связывает удовольствия с образом матери и получает запреты от отца; эта коллизия преодолевается по ходу нормального развития индивида, но она является базовой для формирования либидо: в ситуации «Эдипова комплекса» индивид учится любить и принимать запреты, учится преодолевать конфликты, согласовывать «принцип удовольствия» с «принципом реальности». Патологическое развитие связано с регрессом или задержкой в «прегенитальных фазах», в коллизиях «Эдипова комплекса», в скорлупе «нарциссизма». Многих отталкивает «всесексуальность» фрейдизма и в особенности - теория детской сексуальности. Между тем, Фрейд, вероятно, преувеличивая роль либидо, обнаружил важнейший пласт психических переживаний, которые очевидным образом связаны с невротическими состояниями. Какова эта связь, будет выясняться в ходе профессиональных дискуссий, но отрицать значимость факторов сексуального развития при формировании психических патологий, по-видимому, неконструктивно.
Мы увидим, что Фрейд постепенно покидает рамку «всесексуальности», но происходит это довольно медленно. Мы можем обратить внимание на три источника интересующей нас концепции.
(1) В 1911 году опубликована объемная работа Вильгельма Штекеля «Язык сновидений». Ученик Фрейда пытается развить методики интерпретации сновидений посредством обзора и классификации основных символов сновидения. Штекель обратил внимание на многообразие являющихся во сне символов мортального характера, знаков, репрезентирующих представления о смерти. В частности, к таким символам смерти он относил образы закрытых помещений, тесных комнат, действия, связанные с отдалением в пространстве (уйти вдаль, выйти из помещения и т.д.). Исследователь пытается обосновать концепцию биполярности психических представлений, согласно которой представления существуют только в антитетических связях с противоположными представлениями. Сексуальные влечения, по Штекелю, должны сосуществовать с навязчивыми представлениями о смерти. Сама идея о «биполярности» представлений ближе по духу к нарождавшемуся структурализму и сегодня была бы названа скорее «бинарностью». Знаки языка в рамках структурной семиотики могут выполнять свою функцию быть знаками, только если они противопоставлены каким-то другим знакам (условный пример: чтобы функционировало понятие «отец», должно быть и понятие «мать» - в противном случае и отец и мать будут сливаться, скажем, в понятии «родитель»).
(2) В 1912 году выходит статья Сабины Шпильрейн «Деструкция как причина становления». Сам Фрейд впоследствии ссылался именно на эту работу, отмечая, правда, что она осталась ему непонятной, но многое из его новых идей, как кажется самому Фрейду, звучало уже здесь. Сабина Николаевна Шпильрейн (1885 - 1942) родилась в Ростове-на-Дону в богатой еврейской семье. По окончании гимназии, в связи с явными признаками психического расстройства, была отправлена на лечение в Европу; в клинике в Цюрихе она становится пациенткой Карла Густава Юнга, а впоследствии - его ученицей. Имя Сабины Шпильрейн часто вспоминают в контексте её скандальных отношений с тогда еще начинавшим аналитиком Юнгом, однако интересно возможное интеллектуальное влияние, которое оказало на Юнга общение с этой неординарной женщиной. Рассматривая ее статью, мы увидим, что в ней содержатся идеи, близкие к созданной Юнгом впоследствии аналитической психологии. Кстати, отметим, что, на наш взгляд, ссылка Фрейда на статью Шпильрейн «Деструкция как причина становления» выглядит довольно странно: разработанная Фрейдом теория очень далека, на первый взгляд, от оригинальной концепции Сабины Шпильрейн.
Итак, исследование Шпильрейн. Обратившись к биологическим фактам, мы видим, что сексуальный акт связан со смертью: у примитивных существ момент размножения и смерти совпадает, у некоторых животных рождение потомства означает смерть особи. У человека мортальный характер секса не очевиден, однако в человеческом размножении также присутствует смерть половых клеток при их соединении. «Было бы невероятно, чтобы индивид не подозревал об этих процессах разрушения и перестройки в своем организме, хотя бы в соответствующих чувствах».
Психоанализ учит о либидонозном характере бессознательных влечений. Сабина Шпильрейн принимает этот тезис, однако открывает в либидо иное содержание: секс и смерть неразрывны в бессознательном, а вместе они представляют некий зов рода (позыв к деструкции в размножении во имя продолжения рода). В различных бессознательных представлениях сама эта сфера бессознательного предстает нередко в образах моря (в котором растворяется человек) или матери («эдиповское» понимание матери здесь движется к всеобщемифологическому, мать персонифицирует род). «Картина моря («матери») - это одновременно и картина глубины бессознательного, которое живет одновременно в настоящем, прошлом и будущем времени, для которого все места сливаются друг с другом (в месте происхождения) и для которого противоположности означают одно и то же. В этой праматери (бессознательном) хочет раствориться каждое из нее дифференцированное представление, т.е. оно хочет преобразоваться в недифференцированное состояние».
Таким образом, сексуально-деструктивное влечение есть влечение к бескрайней родовой стихии, нерасчлененному пространству-времени происхождения. Соответственно, в человеке, помимо индивидуальной психики, живет психика родовая. На основе этой схемы строится концепция тяжелых психических расстройств: истерия - это гипертрофия «Я», шизофрения - восстание «Мы». Анализ конкретного шизофренического случая показывает, как «Мы» (иногда переходящее в «Они») наступают на личность, постепенно захватывают ее. Характерное настроение при шизофрении: «Я чужой самому себе», что значит: «они» овладели личностью. По мнению Шпильрейн, шизофрения - это своего рода «богатство» психической жизни.
В родовой психике заключена память народов - та, что отражается в мифологических представлениях. В целом, «родовая Душа хочет ассимилировать современную Я-душу в то время, как Я, да и каждая его частица, обладает стремлением к самосохранению в настоящей форме». Но Я обладает и «тоской по возвращению к истоку», оно ищет наиболее безболезненных форм растворения в родовом начале. Таким образом, Шпильрейн вовсе не пересматривает классический дуализм либидонозного бессознательного и «Я» с его инстинктом к самосохранению. Просто либидо становится носителем амбивалентного сексуально-деструктивного влечения. «При неврозе составляющая разрушения перевешивает и выражается во всех симптомах сопротивления жизни и естественной судьбе». Мимоходом Шпильрейн отмечает, что саморазрушение может быть перенаправлено, т.е. заменено разрушением жертвы.
В статье Сабины Шпильрейн значительное место уделено психоаналитическому анализу мифов и литературных произведений. Сам творческий акт трактуется как приобщение к родовой душе («морю», матери) и воплощение в произведениях добытых из родовой психики содержаний. Особенно подробно и талантливо анализируется творчество Фридриха Ницше - главным образом, на материале книги «Так говорил Заратустра». Доказывается, что организующим для всех ницшеанских образов является стремление к возвращению к Матери, морю, беспощадному родовому началу. Желание слиться с родовой душой, с океаном нерасчлененных сексуально-деструктивных представлений превращается в философии Ницше в страсть к познанию. В действительности, под маской познания истины здесь выступает опыт пребывания в «матери», в темной стихии бессознательного. Идея Ницше о сверхчеловеке - это требование обновления через саморазрушение. Вся философия Ницше предстает как воплощение «деструкции-становления».
(3) Фрейд не мог не заметить новых веяний в психоанализе, не мог игнорировать саму необходимость анализировать деструктивное начало. На самом деле, первые размышления о деструктивности появляются уже в его работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) и повторяются во многом в одной из обобщающих теоретических работ «Влечения и их судьба» (1915). В этих работах не проясняется ещё вполне характер отношений между либидо и агрессией: Фрейд готов объединить их (пойти по пути Шпильрейн), но допускает и мысль, что агрессия может иметь автономный источник. По большей части, как считает в этот период Фрейд, агрессивность коренится в инстинктах «Я».
В 1915 году Фрейд выступает с докладом «Мы и смерть». Содержание доклада не имеет особой концептуальной ценности, сам автор утверждает, что здесь он акцентирует некоторые идеи, изложенные в книге «Тотем и табу» (1913). Фрейд характеризует наши бессознательные представления о смерти, которые можно обобщить в двух тезисах: в глубине души мы не знаем о своей смертности (не верим в свою смерть) и в то же время мы желаем смерти другим (для достижения собственных целей). Такие представления были свойственны первобытному человеку - они сохраняются в сфере бессознательного. Значение этого доклада в том, что он свидетельствует о растущем интересе Фрейда к данной тематике. Вполне вероятно, что интерес этот был пробужден Первой Мировой войной. От этого момента можно отсчитывать совершенно новый этап истории фрейдизма. Психоанализ (как первый вариант глубинной психологии) изначально решал проблемы, выходящие за границы частной науки - он заново открывал человека, постигал неизведанное в душевном мире. В какой-то момент это познание потаённого в человеке должно было покинуть границы эмпиризма и смело продвинуться к выдвижению далеко идущих гипотез.
«По ту сторону принципа удовольствия»
Мы видим, что тема деструктивности интересовала Фрейда давно, что она поднималась его последователями. И вот, в 1920-м году Фрейд создает один из самых сложных и запутанных в своем творчестве текстов - эссе «По ту сторону принципа удовольствия».
Фрейд напоминает о том, какую роль занимает в теории психоанализа принцип удовольствия и предлагает рассматривать удовольствие как снижение психического возбуждения, а неудовольствие - как высокую степень возбуждения. Достичь удовольствия значит привести психическую систему в равновесие с минимумом возбуждения. Однако оказывается, что существует нечто «по ту сторону принципа удовольствия».
Во-первых, сновидения травматиков (возвращение к травматическому эпизоду во сне) вовсе не соответствуют правилу исполнения желаний, как все прочие сновидения в концепции Фрейда. Во-вторых, в ходе психоаналитической работы пациент нередко проецирует на отношения с врачом те болезненные ситуации, которые вызвали некогда невроз. Для чего же пациент желает переживать страдания снова? Любопытен предложенный Фрейдом взгляд на так называемую «несчастную судьбу», которая «преследует» многих невротиков: они постоянно воспроизводят в жизни ту ситуацию, которая стала первопричиной страданий. Итак, в-третьих, феномен «несчастной судьбы». Ещё один факт, анализируемый автором, - зафиксированная им детская игра, в ходе которой ребенок постоянно разыгрывает уход матери, по-видимому, вовсе не желательный для ребенка. Это - в-четвёртых. Эти факты свидетельствуют, что «по ту сторону принципа удовольствия» лежит загадочный принцип повторения.
Зайдя в видимый теоретический тупик, Фрейд оговаривает: «Теперь следует спекуляция, часто далеко заходящая, которую каждый, в зависимости от своей собственной установки, может принять или отвергнуть». Далее автор пытается говорить как бы на языке биологии, но на деле - он уже вторгается в область философии. Об этом, собственно, он и предупредил читателя.
Фрейд описывает некий идеальный организм как «пузырек», восприимчивый к раздражениям. Воздействия исходят как извне, так и изнутри. Вследствие постоянных раздражений из внешнего мира поверхность сильно меняется, она в какой-то момент так мощно должна быть деформирована этими воздействиями, что верхний слой «пузырька» в существенной степени отмирает и оказывается уже почти нечувствительным к воздействиям. Именно этот слой между внутренним и внешним пространствами становится сознанием и системой восприятия. На поверхности, над уровнем «прожженного» воздействием сознания, должна образоваться защита, предохраняющая от внешних вторжений. Вообще же все поверхностные слои как бы оберегают внутреннее содержание. Происходящее внутри доносится до сознания (напомним, значительно деформированного) как удовольствия-неудовольствия. Фрейд здесь не говорит прямо, но подразумевает, что система сознания есть огрубевшая корка, покрывающая подлинную, сложную внутреннюю жизнь.
Травма - это раздражение извне, «пробивающее» защиту, врывающееся во внутреннюю жизнь. Этот бурный поток пришедшего извне «существо» должно «связать», освоить - для этого оно стремится его повторять. Несвязанными остаются и первичные позывы, исходящие из организма. Повторения - это попытки овладеть уже проникшими раздражениями.
Принцип повторения говорит о том, что психическая жизнь стремится к покою. О том же, в сущности, свидетельсвует тяга к удовольствиям, если понимать последние как снижение возбуждения. Фрейд называет это «принцип нирваны» (нирвана, а не Танатос!).
Так или иначе, далее следуют совсем неожиданные предположения. Возникает ощущение, что открытие повторения дало повод к изложению совершенно независимой от этого принципа философской концепции.
«Когда-то в неживой материи каким-то ещё совершенно невообразимым силовым воздействием были пробуждены свойства жизни. <…> Возникшее тогда в до тех пор неживой материи напряжение, стремилось уравновеситься; так был дан первый первичный позыв - возвращения в неживое. <…> Возможно, что в продолжение долгого времени живая материя все снова создавалась и снова легко умирала, пока руководящие внешние воздействия не изменились настолько, что принудили оставшуюся в живых субстанцию к все более широким отклонениям от первоначального образа жизни и к все более сложным окольным путям достижения конечной цели - смерти».
Принуждение к жизни сформировало сложную систему инстинктов, многие из которых служат «для того, чтобы обеспечить организму его собственный путь к смерти и не допустить других форм возврата в неорганическое, кроме имманентных». Почему организм должен прийти к смерти лишь «собственным путем» - из работы не вполне понятно. Возможно (вспомним доклад «Мы и смерть»), организм не знает, что идет к смерти, его направленность не связана с представлениями о конечной цели пути. Во всяком случае, сам Фрейд внятного объяснения столь странному поведению живого (которое хочет стать неживым, но стремится к самосохранению) не дает. «Остается только желание организма умереть на свой лад; и эти сторожа жизни [инстинкты самосохранения] первоначально были спутниками смерти».
В то же время у самых простейших организмов обнаруживается тяга к слиянию с себе подобными, к соединению живого вещества. Это - инстинкт, противоположный смерти, выражением которого у человека является сексуальный инстинкт. «Жизненный процесс индивида ведет к уравнению химических напряжений, т.е. к смерти; и в то же время соединение с индивидуально-различной живой субстанцией увеличивает эти напряжения, вводит, так сказать, новые витальные разногласия, которые должны быть в дальнейшем изжиты».
Изначально постулировался дуализм влечений «Я» и либидо. Теперь все жизненные стремления (как собственно сексуальные, так и нарциссические - когда либидо направлено на «Я») можно назвать Эросом. Ему противостоят первичные позывы к смерти.
Попытаемся связать все положения данной работы. Индивид стремится к абсолютному покою, смерти, противясь всем раздражениям извне. Удовольствие как снятие возбуждения есть проявление инстинкта смерти. Жизнь проявляет себя через неудовольствия ("витальные разногласия, которые должны быть... изжиты"). Повторение же выступает как процесс, в котором тяга к покою выступает лишь более очевидным образом, чем в механизме удовольствия. На объяснении повторения создается модель, которая служит объяснением и для принципа удовольствия. Либидо же, точнее Эрос, есть сила, создающая дополнительные напряжения, продлевающие жизненный процесс.
Кажется, до сих пор никто не обращал внимания на то, как взаимодействуют ранняя и поздняя дуалистические теории в рассматриваемом тексте. Дуализм инстинктов «Я» и сексуальных влечений не снимается полностью. Инстинкты к самосохранению объявлены «спутниками смерти». В самом тексте Фрейд неоднократно использует понятия «инстинкты смерти» и «позывы Я» как синонимы. Здесь, в неявном виде, даётся метафизическое истолкование «Я». Заключенное в некую темницу «жизни», атакуемое изнутри и снаружи, Я желает одного - «нирваны». Оно не хочет получить смерть из внешнего мира, оно избегает всех его воздействий, оно - мучимое силой, принудившей его к жизни, создавшей этот мир раздражений. Я - это смерть, воистину ничто, ставшее нечто, но желающее обратиться снова в ничто. Это ноль и пустота. Я - это бездонная разверзнутость в небытие, в вечный покой.
Возможно, именно самонаблюдения автора (которыми он нередко пользовался в своих работах - как правило, выдавая их за случаи со знакомыми) породили эту мрачную концепцию. Внутренняя сосредоточенность на смерти заставила Фрейда искать в психическом аппарате влечение к нирване, противоречившее всему, что знал до этого психоанализ - грандиозному миру, созданному сексуальным влечением. В то же время такая трактовка «Я» отнюдь не является единственной в работе. Мысль о тесной связи «Я» и «принципа нирваны» осталась в подтексте.
Развитие теории
В работе «Я и Оно» (1923) Фрейд разрабатывает новый аппарат для описания психической реальности. Я не буду комментировать этот текст подробно, но укажу на два момента. Во-первых, автор явно стремится ввести новую терминологию, перейти от противопоставления «сознания - бессознательное» к схеме «Я - Оно - Сверх-Я». Это уже превращает психоанализ в новую философию души. Во-вторых, здесь Фрейд решительно отрывает «Я» от инстинкта смерти.
Теперь подлинным «домом» обоих первичных инстинктов оказывается «Оно», они проникают в «Я» и «Сверх-Я». Два инстинкта становятся строительным материалом для всего психического аппарата, который, правда, строится под воздействием внешнего мира - по проекту, так сказать, неприступной крепости, оберегающей с помощью вторичных систем (таких как восприятие, сознание) главных обитателей. Рассматриваемая статья - это развёрнутая трагедия «Я», которое растет и крепнет от противоречий между «Оно» и внешним миром. «Я» пытается подчинить себе «Оно» самыми разными средствами, то вытесняя слишком опасные желания, то идентифицируя себя с объектом желаний (как бы обращаясь к «Оно»: «Полюби меня»). «Я» страдает от мощных энергий Эроса и инстинкта смерти, от требовательности «Сверх-Я» (говорящего голосом отца: «Ты должен… Ты не имеешь права… Ты не смеешь… У тебя есть обязанности…»). Таким образом, Фрейд сохраняет некоторый трагизм и покинутость «Я», обрисованные в «По то сторону принципа удовольствия», но теперь уже однозначно освобождает «Я» от роли источника смерти. «Я» вынуждено жить в мире дуализма Эроса-Смерти, примиряя и комбинируя их друг с другом, чтобы ни одно из этих начал не разрушило изнутри весь психический мир.
То, что подавалось как смелые гипотезы, становится со временем для Фрейда базовыми объяснительными схемами - прежде всего, моделями, объясняющими насилие и деструктивность. В «Экономической проблеме мазохизма» (1924) Фрейд описывает, как либидо отводит влечение смерти вовне, к посторонним объектам. Задача либидо - борьба со смертью; именно под действием либидо инстинкт смерти превращается во внешнюю агрессию. Впоследствии Фрейд всегда говорит о взаимодействии первичных инстинктов, именно их сочетание объясняет разнообразие психической жизни и поведения.
В работе «Недовольство культурой» (1930) Эрос трактуется как универсальная сила, выходящая далеко за пределы сексуальных влечений, он «творит единое из многого». Эрос предстает как любовь во всей полноте этого понятия. Противоположный инстинкт реализуется как агрессия, требующая удовлетворения. Любовь и смерть предстают уже как два универсальных влечения - объединять живое вещество и разрушать объединения. Конечно, в реальности любовь и смерть слиты и выступают в спутанных сочетаниях. Сам инстинкт смерти доступен для наблюдения лишь в его взаимодействиях с Эросом (садизм, мазохизм). Часто он, действительно, служит «Я», поскольку активно проявляет себя в реализации нарциссических влечений. Таким образом, в человеке есть начало, мешающее нам любить друг друга. Именно для подавления этого начала, для преодоления его служит культура, но вражда и агрессия выступают как вечные атрибуты человека. Они проявляют себя в национальной или классовой ненависти. Коммунистические идеи об искоренении частной собственности, по мнению Фрейда, не ведут к миру и любви, поскольку агрессия коренится не во внешних обстоятельствах, а в самом естестве человека.
Эрос и смерть в своем взаимодействии создали культуру: «У нас сложилось представление, что культура есть процесс, завладевший человечеством, - мы все еще находимся под обаянием этой идеи. Процесс этот состоит на службе у Эроса, желающего собрать сначала отдельных индивидов, затем семьи, племена, народы, нации в одно большое целое, в человечество. Почему так должно происходить, мы не знаем; таково дело Эроса. Человеческие массы должны быть либидонозно связаны; одна необходимость, одни выгоды совместного труда их бы не удержали. Этой программе культуры противостоит природный инстинкт агрессивности, враждебности одного ко всем и всех к каждому. Агрессивное влечение - потомок и главный представитель инстинкта смерти, обнаруженного нами радом с Эросом и разделяющего с ним власть над миром. Теперь смысл культурного развития проясняется. Оно должно нам продемонстрировать на примере человечества борьбу между Эросом и Смертью, инстинктом жизни и инстинктом деструктивности». Обратите внимание на то, в каком контексте употребляется здесь термин «либидо»: «Человеческие массы должны быть либидонозно связаны…»
Мы видим, как инстинкт смерти, истолкованный как самая суть «Я» в 1920-м году, превращается десятилетие спустя в негативную силу истории и культуры, порождающую ненависть между индивидами, нациями, классами. В сердце этой вражды - огромная воля к разрушению жизни (теперь уже не своей только, а жизни вообще). Столь же универсальной силой выступает любовь - воля к объединению всех людей.
В 1932-м году Фрейд пишет эссе «Неизбежна ли война? (Ответ Альберту Эйнштейну)». Здесь мыслитель включается в общеевропейскую дискуссию о причинах войны. Он, как несложно догадаться, снова излагает (в популярной форме) свою теорию дуализма первичных влечений: Эросу, направленному объединять и сохранять, противостоят деструктивные влечения, чья цель - разрушать и убивать. Влечения эти сложно изолировать, и даже более того - влечение к смерти лишь тогда становится разрушительным влечением, когда обращается наружу, к объектам, что происходит при посредстве «особых органов». Тем не менее, именно этот инстинкт смерти предопределяет «неизбежность войны». Однако мы можем направить против войны Эрос, чьей задачей и является сдерживать и побеждать смерть. Таким образом, в данном тексте Фрейд не просто говорит о действии закона дуализма, а о возможностях нашей свободы в пределах этого дуализма, о наших силах использовать Эрос против Танатоса.
Контексты
Главным оппонентом Фрейда становится биолог Конрад Лоренц - один из основателей этологии. В книге «Агрессия (так называемое зло)» доказывается, что агрессивный инстинкт отнюдь не деструктивен, он поставлен природой на службу жизни. Никакого инстинкта смерти с позиций биологии нет и быть не может. Всё, что создано Великими Конструкторами (изменчивостью и отбором) есть благо. Как Фрейд неловко и не вполне корректно вступает на поле биологии, так Лоренц обнаруживает местами поверхностность и некомпетентность в вопросах психологии. Эрих Фромм был убеждён, что Лоренц, споря с Фрейдом, не удосужился даже прочитать труды последнего и был знаком с ними по пересказам. От себя добавлю: если бы Лоренц прочитал тексты Фрейда, то, вероятно, обрушился бы на них с гораздо более жёсткой критикой.
В заголовке своей книги («так называемое зло») Конрад Лоренц ставит принципиально важную проблему об отношениях проявлений агрессии к морально-этической категории «зла». В действительности, в основании теорий отцов психоанализа и этологии лежат различные концепции зла как такового. Речь идет об имплицитном воспроизведении метафизических концепций добра и зла, заявленных прежде в религиозных учениях. Поскольку такие метафизические концепции универсальны, т.е. постоянно воспроизводятся в одном и том же спектре возможностей, мы имеем право сопоставить теории деструктивности с теориями зла в религиозных онтологиях.
В действительности, вопрос о природе зла решается западной мыслью в двух парадигмах - монистической и дуалистической. Фрейдовская тяга к дуализму и изначальная склонность Лоренца к монистическим объяснениям позволяет выдвинуть гипотезу о том, что в теориях деструктивности, возникших в XX веке, воспроизводятся в общих чертах более древние парадигмы. Спор о природе зла в европейской мысли протекал в рамках полемики между христианским вероучением и учениями гностическими (особенно в эпоху поздней античности и раннего средневековья). Спор этот оформил христианскую Теодицею (концепцию оправдания Бога), т.е. ответ на вопрос: почему Бог допускает зло?
Лоренц, воспевая благость Великих Конструкторов и непогрешимость эволюции, возвращает нас к христианской Теодицее. Никакого зла нет. Агрессия - «так называемое зло». Человек же волей своей уклоняется от мировой гармонии, а задача Лоренца - найти пути преодолеть это уклонение. Зла НЕТ.
Зигмунд Фрейд, напротив, мыслит в парадигме дуализма, он словно блуждает в извилистых поворотах познания зла. В «По ту сторону принципа удовольствия» предлагается, так сказать, «пара-гностическая» концепция. Бытие индивида вызвано некой чуждой силой. Жизнь навязывает индивиду свои обстоятельства, проявляемые как раздражения. Жизнь чужда «Я», неведомая сила вырвала его из неорганической целостности. Мысль о желании «Я» вернуться в неорганическое состояние явно близка к гностической трактовке духовного «зова», в то время как прочие желания и потребности находятся в ведении низших уровней человеческого естества. Деструкция при этом оказывается не «злом», а тягой к подлинному.
В последующих работах Фрейд находит возможность преодолеть мрачное, пессимистическое понимание деструктивности в рамках дуализма. Действительно, человеческий мир предстает в борьбе Эроса и смерти, любви и насилия. Обе силы первичны, в некотором смысле субстанциальны. При этом Эрос - это благо, именно он создает общество и культуру в борьбе со смертью. Фрейд трактует зло в рамках мобилизующей идеи «вечного боя». Мир людей создан благим началом, но создан в борьбе с неорганической материей и влечениями к ней. Стихийно перебирая дуалистические перспективы, Фрейд, чья личная жизнь полна в этот период трагизма (он борется со смертельной болезнью), выбирает дуализм борьбы с субстанциальным злом - иным по отношению к цивилизации Эроса.
В период мировой войны Фрейд усиленно думает о смерти, чему свидетельством служит доклад «Мы и смерть». Можно предположить (говоря словами Фрейда, «теперь следует спекуляция, часто далеко заходящая»), что мыслитель испытывает чувства, близкие тем, что гностические философы называли «зовом» и истолковывали как голос инобытия, - чувства оставленности, покинутости, стремления вырваться из круга бытия, некоторого отвращения к жизни. Этот «зов» (на деле трагизм бытия, открывшийся многим мыслителям и художникам той эпохи) заставляет Фрейда всерьез продумать дуалистическую концепцию. Первоначально в ней предстает «злым», враждебным сама жизнь, а инстинкт смерти («зов», который требуется объяснить) - стремлением к исходу из враждебной жизни. Но просветительская направленность Фрейдовской мысли, его гуманизм и, вероятно, внутренние силы заставляют мыслителя поменять знаки в своей дуалистической теории - встать на сторону жизни против смерти.
Продолжение следует