о танатосе II
В этой части лекции ( первая часть опубликована ранее) речь идёт об исследовании Эриха Фромма. На мой взгляд, гуманистический подход Фромма "демистифицирует" психоанализ деструктивности и превращает его в глубокую, научно обоснованную антропологическую теорию.
Эрих Фромм
Великий психоаналитик и мыслитель Эрих Фромм вообще отказался рассматривать деструктивность на инстинктивном уровне. В своей энциклопедической по объему страниц и знаний книге «Анатомия человеческой деструктивности» Фромм утверждает: «<…> только человек подвержен влечению мучить и убивать и при этом испытывать удовольствие». Чтобы понять корень и причину подлинной деструктивности, необходимо обратиться к вопросам антропологическим. Биологически развитие человека предстает как снижение инстинктивной детерминации и параллельный рост головного мозга, современный человек в результате своего развития обладает сознанием и самосознанием. «Он - часть природы, подчиненная её физическим законам и неспособная их изменить. Одновременно он как бы противостоит природе. Он отделен от неё, хотя и является её частью. Он связан кровными узами и в то же время чувствует себя безродным. Заброшенный в этот мир случайно, человек вынужден жить по воле случая и против собственной воли должен покинуть этот мир. И поскольку он имеет самосознание, он видит своё бессилие и конечность своего бытия. Он никогда не бывает свободен от рефлексов. Он живет в вечном раздвоении. Он не может освободиться ни от своего тела, ни от своей способности мыслить».
Здесь Фромм, подступая к выяснению причин деструктивности, обнаруживает ту же проблему, которая, по моему мнению, двигала мысль Фрейда в теории влечений к смерти. Это проблема экзистенциальной трагедии «Я». Однако Фромм, в отличие от Фрейда, демистифицирует трагизм бытия индивида и даёт ему истолкование исходя из собственно человеческой природы, из факта перехода из мира природы в мир людей (в то время как основатель психоанализа искал ответ в области перехода из неживого в живое). Фрейд пытался раскрыть влечение к смерти как следствие обременённости жизнью, Фромм рассматривает деструктивность как следствие обременённости человечностью. Уже в первой своей философской книге «Бегство от свободы» Фромм был в этом плане близок Фрейду, но эта общность экзистенциальной проблематики осталась в книгах Фромма неотрефлексированной.
«Экзистенциальный конфликт человека создает определенные психологические потребности, которые у всех людей одинаковые. Каждый человек вынужден преодолевать свой страх, свою изолированность в мире, свою беспомощность и заброшенность и искать новой формы связи с миром, в котором он хочет обрести безопасность и покой». Но эти экзистенциальные потребности отнюдь не детерминируют только деструктивность - их решение возможно и в совершенно противоположном, позитивном, ключе. Разные способы преодоления экзистенциального конфликта образуют разнонаправленные страсти. Так формируется характер - устойчивая система страстей.
Покидая материнские узы, человек должен либо двигаться вперед, либо вернуться назад - в зависимость от матери (иногда он выбирает другой объект зависимости). Человек ищет связей с другими людьми. Если он не может вступить с ними в отношения любви, то вступает в симбиоз: либо подавляя других (садизм), либо подчиняясь (мазохизм). Если же он не может ни любить, ни вступать в симбиоз, он выстраивает отношения с самим собой (нарциссизм).
Все описанные страсти уже носят злокачественный характер. Фромм видит их общую устремленность к наиболее злокачественному разрешению экзистенциального конфликта - деструктивности, желанию разрушить себя и других. Фромм даже приходит к выводу, что деструктивность может рассматриваться как экстремальная форма нарциссизма. Человек может искать выход и в иных средствах - он может просто отключить сознание посредством наркотиков, транса и т.п. Но подлинное единство с миром «достижимо лишь на пути всестороннего развития разума, а также способности любить». В ходе решения главного вопроса человеческого бытия перед человеком открываются регрессивный и прогрессивный пути. Последний утверждается в великих религиях, в идеях гуманистов, в учении Маркса.
Таким образом, Фромм повторяет отчасти путь Фрейда: он исследует трагедию «Я» и выводит из неё две разнонаправленные психические силы. Но истолковывает эти силы не как инстинкты, а как «синдромы», из которых развиваются страсти. При наличии благоприятных условий в человеке развивается «синдром жизнелюбия», при их отсутствии торжествует «синдром ненависти к жизни». Фромм подчеркивает, что даже «разрушительные для жизни страсти - это тоже своеобразный ответ на экзистенциальные потребности человека». Страсти - это всегда высокое, хотя нередко - пагубное.
Как проявляют себя деструктивные страсти? В ходе войн и военных конфликтов мы нередко встречаем немотивированную жестокость, которая является спонтанным проявлением дремлющей деструктивности. Однако эта страсть может носить вполне оформленный и даже рационализированный характер: в человеческой культуре мы встречаемся с настоящими культами разрушения, с ценностной ориентацией на смерть. Фромм на страницах своего исследования анализирует личности, которые посвятили себя служению «идолу ненависти», и литературные произведения, отразившие деструктивную страсть.
Яркой формой регрессивных страстей является садизм. Фромм склонен видеть истоки садизма в духовных потребностях индивида, но реализуется садизм и в сфере сексуальной. «<…> сексуальные действия, характеризуемые тем, что один человек стремится унизить партнера, заставить его страдать, - и есть извращение, и не потому, что эти действия не служат воспроизводству, а потому, что вместо импульса жизни они несут импульс удушения жизни». Всякий сексуальный садизм, по Фромму, это садизм как таковой. Фромм вообще полагает, что любая черта характера находит отражение в сексуальном поведении. Сущность же садизма - не в особом сексуальном влечении и даже не в желании причинять боль, а в стремлении подавлять чужую волю.
Садист ищет любви, но не способен к взаимности. Он всегда желает властвовать над слабым, сильное существо не бывает стимулом для садистской страсти. Отсюда понятны такие черты садистического характера, как готовность подчиняться и трусость. Вообще садизм всегда соседствует в человеке с мазохизмом, правильнее даже говорить о садомазохизме.
Проясняя свойства садиста, Фромм обращается к фрейдистской теории анально-накопительского характера (который связан, по Фрейду, с регрессией к анальной стадии либидо). Свойства этого характера - накопительство, скупость, застойность, гипертрофированная любовь к порядку и надёжности. Для Фромма анальный характер в высшей степени характерен для классического буржуа XIX века. Если Фрейд считал, что анальная направленность либидо создает накопительский характер, то Фромм склонен считать, что скорее определенные ценностные ориентации выражаются в анальном влечении. В любом случае, именно у людей с анально-накопительским характером часто развиваются садистские страсти.
Ещё более зловещее явление - некрофилия. Это потаенная тяга к трупам, расчленению, самым разным формам мертвого. «Некрофильская личность - это крайняя форма, это характер, в котором доминирующей чертой является некрофилия. В реальной действительности многие люди представляют собой смесь из некрофильских и биофильских наклонностей, и борьба между ними является источником продуктивного развития личности». Доступ к символическому миру некрофила дают некрофилические сновидения, в которых часто фигурируют разорванные, расчлененные тела. Для некрофила характерна потребность ощущать запах гниения, которая иногда реализуется просто как острая чувствительность к запахам и особенно резкая реакция на запахи смерти. Известно и явление некрофильского фетишизма - коллекционирования предметов, связанных со смертью.
Некрофильскую ментальность характеризует страсть к мертвому, разлагающемуся, больному, желание превратить всё живое в неживое, страсть к разрушению ради разрушения, а также исключительный интерес ко всему чисто механическому, страсть к разрыву естественных связей. Некрофильские образы тяготеют к закрытым помещениям, символизирующим могилу, обнаруживается связь с анальностью (в сновидениях некрофилов часто фигурируют испражнения), часто ментальность некрофила заполонена образами механизмов. Таким образом, некрофилия создает целую культуру, набор образов и поведенческих установок. В эту «некрофильскую культуру» (позволю себе употребить термин, отсутствующий у Фромма) входят также интерес к разговорам о смерти, уголовным хроникам, похоронам, безжизненность и холодность в общении, ценностный приоритет прошлого над настоящим, вещей - над людьми, предпочтение тёмного, любовь к машинам, доминирование в речи лексики разрушений и анальной лексики (например, обозначения испражнений).
Как связаны некрофилия, садизм и анально-накопительский характер? «В аномальном развитии личности прослеживается такая последовательность: “нормально”-анальный характер - садистский характер - некрофильский характер. В этой последовательности четко улавливается нарастание нарциссизма, враждебности и деструктивности (хотя, конечно, в данном континууме имеется огромное многообразие вариантов). Суть нашего предположения состоит в том, что некрофилию можно определить как злокачественную форму проявления анального характера». Из классического буржуа развивается классический фашист.
Фромм обращает внимание и на другие бессознательные источники некрофилии. По мнению ученого, некрофильская страсть развивается из неспособности преодолеть скорлупу первичного нарциссизма (состояния до того, как либидо начинает переходить на внешние объекты), из фиксации на внутриутробном покое, из инцестуозного влечения к тем материнским узам, которые ещё не окрашены либидо. Это, в сущности, аутистское состояние (Фромм связывает аутизм и нарциссизм). О людях с таким нарциссическо-инцестуозным комплексом Фромм пишет: «Для них мать - только символ, скорее фантом, чем реальная личность. Она представляет собой символ земли, родины, крови, расы, нации, истока, корня, первопричины… Но одновременно мать - это символ хаоса и смерти, она несет не жизнь, а смерть, её объятия смертельны; её лоно - могила <…> Здесь речь идёт о каком-то магнетизме, о мощном притяжении демонического характера». Нацистская мифология крови, как видим, связывается Фроммом с некрофильским комплексом.
Совершенно очевидна связь обнаруженного Фроммом инцестуозного влечения с теми сексуально-деструктивными стремлениями, которые за 60 лет до «Анатомии человеческой деструктивности» были описаны в статье Сабины Шпильрейн. Там также шла речь о потаенной тяге к матери как предвечному родовому состоянию, о зове рода, о мистической жажде растворения в первосубстанции. Эта перекличка становится особенно очевидна в свете наблюдения Фромма, что в ходе психоаналитических сеансов часто выявляется связь «мать - море», что мать «влечёт его [индивида] как море, в котором можно утонуть». Как и Шпильрейн, Фромм раскрывает амбивалентность материнских образов в мифологии, неразрывность в них начал плодородия и смерти. Этот материнский комплекс Фромм называет: «злокачественная инцестуозность». Очевидно, что статья (а может быть, и вся биография) Сабины Шпильрейн обнаруживает в свете теории Фромма новые смыслы, равно как и творчество и биография Фридриха Ницше, в котором Шпильрейн выявляет деструктивное стремление к матери/морю. Кроме того, становится отчетливо видна связь между концепциями Шпильрейн, Фрейда и Фромма - каждый из них, в конечном счете, возводит деструктивность к желанию вернуться в некое изначальное состояние, первосубстанцию.
Фромм признает зависимость своего учения о некрофилии от Фрейдовских рассуждений о влечении к смерти. У отца психоанализа мы обнаруживаем последовательный дуализм, отголоски которого находим и у Фромма. То место, которое занимает у Фрейда Эрос, достается в концепции Фромма синдрому биофилии. «Биофилия - это страстная любовь к жизни и ко всему живому; это желание способствовать развитию, росту и расцвету любых форм жизни, будь то растение, животное или идея, социальная группа или отдельный человек». «Этика биофила» проста: добро есть жизнь, зло есть смерть. С момента рождения (а быть может, раньше) человек находится перед выбором между синдромом биофилии и синдромом некрофилии. Своей волей и разумом «он может при определенных условиях сделать выбор, в результате которого он станет некрофилом».
Актуальность разговора
Тем, кто хочет прочувствовать оргаистический дух деструктивного культа, я рекомендую обратиться к классике той эпохи, когда эти культы жили в своём «примордиальном» виде - к удивительной поэме Катулла «Аттис» (особенно хорошо передана экстатическая энергетика культа Кибелы в блестящем переводе Максима Амелина). В этой поэме фригийский бог плодородия Аттис предстаёт как благородный юноша, оскопивший себя в святилище богини Кибелы, впав в экстатическое состояние. Оргаистическое безумие овладевает «новоявленной женой», Аттис со своей свитой мчится в хороводе под звуки барабана. На рассвете, когда лучи солнца отгоняют безумие, Аттис раскаивается и плачет о погубленной жизни. Однако Кибела не отпускает свою новую «пожизненную рабу» и насылает на неё (него) одного из своих львов. Экстатический танец, безумное оскопление, образ зверя, который «сам себя вгоняя в буйство, раззадоривается» - этот ряд передаёт мрачную и пьяняющую атмосферу деструктивного женского культа.
Мы и сегодня видим, как Танатос захватывает креасферу культуры, как талантливые творцы всё более подпадают под власть некрофилической страсти, регрессивного влечения, «демонического магнетизма». Мы видим это в причудливых фильмах Ренаты Литвиновой или занимательных образах Тима Бёртона (см. в особенности «Суинни Тодд - демон-парикмахер» и последний анимационный фильм Бёртона «Франкенвинни»). С другой стороны, в массовой культуре появляются символические пространства, заваленные трупами и дерьмом, заражённые извращённой сексуальностью. Тему страсти-танатоса в современной культуре я намеренно не раскрываю подробно, оставляя каждому возможность наблюдать за экранными и вербальными образами, всё более пробуждающими деструктивное начало в человеке. Эта страсть прорывается и в открытых высказываниях политических и культурных деятелей. Не будем торопиться ставить диагнозы частным лицам, но обратим внимание на саму активность Танатоса в нашем обществе.
Тема «злокачественной инцестуозности» и новых культов праматери неожиданно поднимается в статье Марии Рыжовой «Феномен Femen». Я опускаю приведённую в статье аналитику и обращаю внимание читателя на сам выход анализа в этот «фроммовский» контекст:
«Ситуация с Femen как нельзя кстати ложится на дехристианизацию современного западного мира и на желание избавиться от «вещей, которые пристали к христианству в процессе его исторической биографии». Акции Femen вызывают аллюзии с древними оргиастически-экстатическими культами, с вакханками, растерзавшими Орфея, и с культами Великой Богини-матери.
Представление о богине-матери, олицетворяющей природу, лежало в основе культов со времен палеолита. В Малой Азии поклонялись Кибеле, на Крите находят статуэтки богинь, держащих в руках извивающихся змей. К слиянию с природой стремились служительницы Диониса - вакханки. Опьянение, наркотический угар, стирание границ, преград и ограничений, растворение в природе - основной мотив Вакханалий.
На одной из фотографий участница Femen напоминает кровавую, многорукую индийскую богиню Кали.
Образы, создаваемые Femen, красноречиво говорят о том, какой «коктейль» получается, если смешать «неофеминизм», древние культы, фрейдизм и дешевые фильмы ужасов».